Тень

      Когда она возвращается в комнату, забранный ей ребенок сидит в углу, точно там же, где она его оставила, не сменив ни места, ни положения: сжавшись в комочек, обняв руками колени и уставившись в стену пустым взглядом. Кажется, что перед ней сейчас только сломанная кукла, в которой не осталось ни капли сознания, ни желаний, ни души, ни той бури противоречий, что раздирала бывшего Предвестника и искусственного Архонта тогда, когда он ими ещё был. Сейчас же — ничего.       Свет погас, сцена пуста.       Но Нахида твёрдо уверена, что где-то в глубине этих потухших глаз она видела едва заметную тень эмоций, и не может просто об этом забыть.       Она ведь Архонт мудрости. С её стороны будет намного мудрее пусть не простить, но принять то, что он делал раньше, и постараться это исправить, ведь так? Заставить его самого это исправить.       А возможно, ей просто его жаль. Той исключительно человеческой жалостью, которой она нахваталась от человеческих снов.       Нахида садится на корточки лицом к нему, но чуть в стороне — как к раненому зверьку, которого страшно и спугнуть, и спровоцировать, — и вглядывается ему в лицо, пытаясь снова отыскать ту эмоцию. Можно и не ту, но хоть какую-нибудь. Он не реагирует и даже не моргает.       — Я починила то, что могла, но для некоторых деталей у меня не хватит навыков и материалов. Позже я попрошу кого-нибудь принести нужное.       Нет эмоций.       — Сердце забрал Доктор из Фатуи. Забрать тебя он не просил.       Нет эмоций.       — Не хочешь вернуться в Иназуму, к Электро Архонту?       Нет эмоций. Кажется, глаза стали даже более пустыми, чем раньше, если это вообще возможно.       — Заходил Итер. Я сказала, что ты пока в коме.       Вот оно. Та самая тень — неизвестно чего, но Нахида не без оснований подозревает и обиду, и боль, и страх, и зависть, угнездившиеся так глубоко, что он и сам, наверное, не задумывался про них. И знать вряд ли хочет.       И всё же придётся. Первый шаг к заживлению раны — избавить её от гноя.       — Если не хочешь возвращаться, можешь пока остаться здесь.       Он, конечно, не отвечает, но тень, появившаяся у него во взгляде, на этот раз остаётся. Пока что этого достаточно.              Нахида приходит каждый день, в железном порядке выделяя время из кучи свалившихся срочных дел и новых обязанностей, временно разделяя задачи между компетентными и доверенными людьми. В основном достаётся, конечно, Аль-Хайтаму, и пусть он и не хочет занимать пост Великого мудреца, но на свалившуюся нагрузку всё равно не жалуется, за что Нахида ему отдельно благодарна. Позже всё ещё успеет устаканиться, стабилизироваться, начнёт работать правильно и без её участия, но пока…       Пока у неё есть эти передышки, когда она приходит в скрытую комнату, присаживается рядом с “безжизненной куклой” с тускло поблескивающими глазами и говорит, говорит, говорит.       Она рассказывает о том, как происходит восстановление Сумеру. Передаёт истории о своих друзьях. Делится, куда смогла сходить и что сделать сама.       А ещё задаёт вопросы. Разные — о Райден и Иназуме, о Фатуи (вовсе не о планах, а о его месте среди них), о его прошлом, целях, настроении, желаниях. О том, для чего ему нужен был гносис. О том, почему он согласился на эксперименты.       Он, конечно, не отвечает, да она и не ждёт от него ответа. Ей пока всего лишь нужно заставить его задуматься. Ей достаточно того, что иногда его глаза блестят яростней, чем обычно, — верный индикатор, что она на правильном пути. Нахида с упорством механика ищет в его голове шестерёнки, которые следует исправить.       Она не беспокоится, что после таких сеансов он отключится окончательно: даже после того, как потерял всё, он продолжил цепляться за жизнь, сам не зная почему. Больше её беспокоит, надо ли ему питаться? Как он получает энергию? Нахида регулярно таскает в комнату тарелки с едой, а на следующий день забирает обратно, нетронутые.       Помимо этого она приносит только две вещи — исправленные детали и новую одежду. Теперь, когда он в сознании, даже если до сих пор делает вид, что это не так, Нахида не собирается копаться в его внутренностях без его ясного прямого разрешения, так что всё это остаётся сложенным стопкой рядом с ним. Стопка лежит нетронутой, как и еда.       Однажды часть деталей исчезает. Нахида делает вид, что не заметила, но после приносит оставшуюся часть и дополнительные инструменты.              Когда он впервые ей отвечает, Нахида едва не забывает, что вообще только что спрашивала.       — Это всё равно бессмысленно, Буэр.       Голос у него тихий, едва громче шёпота, но вполне человеческий. Совсем не похож ни на крик механического божества, ни на отчаянные мольбы его сломанной версии.       — Смотря как посмотреть. Для человека капустный лист может показаться маленьким, а для муравья — огромным. Тебе стоит взглянуть с другой стороны.       — Ужасно, — комментирует он неизвестно какую часть и больше в тот день не говорит.       Тем не менее, Нахида рада. Даже если его ужасный характер и привычка язвить останутся при нём.       Он и далее остаётся сидеть в углу, но больше не сжимается в комок и не строит из себя безжизненную куклу. Просто усталый и опустошённый почти-человек.       Через несколько дней она убеждает его всё-таки сменить изодранную одежду на новую и мысленно отмечает это галочкой как ещё один большой прогресс.              Наконец она находит удобный момент, чтобы задать вопрос, на который ей точно нужен ответ.       — Как мне стоит тебя называть?       — Как пожелаешь, Буэр — безразлично отвечает он.       — Сказитель? — предполагает Нахида, склоняя голову набок и наблюдая за выражением лица собеседника, что оказывается совершенно напрасным.       Собеседник язвительно фыркает и хмурится.       — Я не являюсь им с тех пор, как Фатуи отказались от меня.       — Тогда как звали раньше? Ты говорил, Куникудзуши? — делает ещё одну догадку Нахида.       — Им я перестал быть ещё раньше. И нет, возвращаться к этому я не хочу, — снова морщится он, и Нахида задумчиво хмурится.       — Именем того огромного робота я тебя называть не буду.       — И не надо, — кивает он и не добавляет больше ничего.       Жизнь он ей облегчать не собирается, значит. Не страшно.       — В таком случае, когда решишь, сообщи мне.       — Зачем?       — Хм… Кажется, у людей принято обмениваться именами при знакомстве. Моё ты знаешь. К тому же так мне будет удобней к тебе обращаться. Так же, как удобней узнавать название незнакомых предметов — как и людей, это делает их ближе.       — Ужасно, Буэр, — вздыхает тот в ответ.              В какой-то момент она начинает вытаскивать его на прогулки в окрестности Сумеру. Не в сам город: жители слишком хорошо помнят “прямую трансляцию”, которую она устроила не слишком, впрочем, давно, и вряд ли хорошо отнесутся к её подопечному. Позже она распространит информацию и попросит их быть мягче. Она уверена, что по крайней мере большинство из них послушает её и поступит по её просьбе. Но пока — рано. Он всё равно ещё как птенец, едва выбравшийся из гнезда, и в одиночку она его не отпустит.       Нахида показывает ему реку и ищет в ней лотосы, уводит в лес и рвёт ягоды прямо с куста, забирается на холмы и показывает окрестности оттуда. Всё то, что она хотела сделать, пока сидела в одиночестве во Дворце Сурастаны. Ей бы хотелось пойти и дальше, но она хорошо понимает, что пока для этого возможности нет. Однако это уже что-то. Она куда лучше понимает радость детей, которые открывают что-то общеизвестное, но новое именно для них.       Её подопечный закатывает глаза, но никогда не отказывается от всего, что она предлагает. Кажется, он и сам ждёт этого, пусть и не признаётся.       — Зачем ты делаешь всё это для меня? — устало спрашивает он в одну из таких вылазок. Конечно, вовсе не о самих прогулках.       На этот раз Нахида даже не задумывается ни о мудрости, ни о жалости.       — Мне кажется, твоя дорога только начинается. Как будто ты начал с неверного пути, тёмного и тернистого, но я хочу, чтобы ты видел и другой. Как будто достигнув неба, к которому всегда стремился, как птица, нашёл в нём лишь пустоту, потому что не знал, куда смотреть.       Бывший Сказитель фыркает, горько, но без злости.       — У тебя ужасные аналогии, Буэр.       — Разве? По-моему, до этого всем нравилось.       — Если так, они либо врут, либо боятся сказать тебе это в лицо, то есть тоже врут.       — Мне кажется, здесь правильней будет другая человеческая концепция. Она называется вежливость. Слышал когда-то? — беззлобно подкалывает Нахида.       Он только фыркает в ответ.              Нахида подставляет лицо солнцу и чувствует, как оно мягко разогревает кожу. Ей всё ещё немного непривычно это чувство, но она считает его исключительно приятным. Здесь, на холме, особенно удобно его ловить. Его — и ветер, который перебирает волосы и ластится старым другом.       Нахида раскидывает руки и прикрывает глаза.       Её подопечный рядом насмешливо фыркает, уперев руки в бока и делая вид, что ему совершенно безразлично.       — Буэр, ты говорила, что мне придётся отплатить Сумеру за то, что я сделал, — он говорит без злости или обвинения, скорее просто констатирует факт.       — Да. Это будет правильно.       Он кивает, не споря.       — Чем?       Нахида на секунду задумывается.       — Это тебе стоит решить самому. Можешь считать это моим заданием тебе. Что ты можешь сделать для города?       — Понятия не имею, — честно отвечает тот.       — Тогда начнём с первого пункта. Как тебе узнать, чем ты можешь отплатить?       Он смотрит на неё с тем непередаваемым выражением лица, которое как бы намекает, что он считает задавшего такой вопрос исключительно… вредным? Нет, не так. Скорее, он знает, что у неё есть ответ, и с её стороны низко спрашивать то, в незнании чего он уже признался. Нахида сжаливается:       — Тебе стоит набраться опыта. Искать новое. Путешествовать. Иначе ты не найдёшь того, что ищешь.       — Путешествовать? Ты же не можешь пока покидать Сумеру?       — Без меня.       Это заставляет его непонимающе нахмуриться.       — Одному? И ты вот так просто отпустишь меня?       — Да.       Он хмурится ещё сильнее, как будто решает сложную задачу, но не может с ней справиться.       — Почему?       — Я верю, что ты не забудешь о своём долге.       Он так же непонимающе качает головой.       — А ещё мне кажется негуманным запирать тебя здесь. Ты не похож на домоседа, по натуре скорее странник.       Он задумывается, склоняет голову набок и странно щурится вдаль.       — Странник? А что, подходит. Пусть так и останется. Можешь и дальше звать меня так.       Он улыбается — пока криво и слабо, но это первый раз, когда она видит его улыбку в “этой жизни”. Нахида смотрит на него во все глаза. То ли от этой новой улыбки — совсем не такой, какая была у него в своей “прошлой жизни”, то ли от того, что он не забыл о её просьбе сообщить ей имя.       — И если так… — Странник колеблется, но достаёт из кармана подвеску — пустой круг с прицепленным к нему золотым пером, — и цепляет к верхней части костюма. — Думаю, пора уже это принять.       Он пожимает плечами и улыбается Нахиде уже чуть легче.       — Должен… То есть хочу… — Странник вздыхает и ерошит волосы.       — У тебя почти получилось, — подбадривает Нахида.       — А у тебя получается ужасно, — привычно огрызается он в ответ, и вздыхает ещё раз. — Спасибо. Это то, что я хотел сказать.       Нахида хочет ответить, но что-то странно звякает, прерывая её. Странник недоуменно вылавливает из кармана незнакомый предмет. Нахида успевает заметить и осознать его чуть раньше, но ничего не говорит, улыбаясь.       У него на ладони — круглый, новенький и светящийся Глаз бога, идеально подходящий к пустому кругу у него в подвеске.       Странник сжимает руку и смеётся.