Грешная полынь

«Слабак», — прошептал голос в голове, и Сильвен с ужасом открыл здоровый глаз, уставившись в безликий деревянный потолок, на котором, прямо над тем местом, где он спал, расплылось чёрное пятно неизвестного происхождения. «Ничтожество», — повторил голос, и вязкая капля, похожая на загустевшую кровь, попала на маску Сильвена, на его неживую щеку, и медленно стекла вниз, к линии подбородка. Это была его слеза. «Пародия». Сильвен шумно выдохнул, зажмурился на минуту, тянущуюся, по его внутреннему ощущению, целый час, и только потом снова открыл глаз, встречаясь с совершенно обычным потолком. По крайней мере, без чёрных угнетающих пятен, заставляющих задуматься над тем, что ещё немного — и доски сгниют, обвалятся и устроят кавардак. Обвалятся на Доктора. Сильвен, нащупав под собой не жёсткий диван, а матрас, осознал, что был не в мастерской, а в комнате. В спальне, в которой он прежде обитал, пока не поселил сюда за неимением альтернативы Ришелье. Почему? Сильвен вернул руки обратно на грудь, и это движение по странным причинам отняло у него все немногочисленные силы, кажется, не прибавившиеся к нему за время сна. Его тело так болело и ныло, выворачивало наизнанку, словно он и не отдыхал вовсе, а горбатился, как не в себя, пока в один прекрасный момент просто не свалился в обморок. Как знакомо. Однако, в отличие от того скверного случая, в этот раз гробовщик помнил события предшествующего дня — может, размыто из-за многочисленных факторов, но он знал, что не работал. Сильвен вообще с недавних пор только и делал, что бездельничал, одолеваемый мыслями и неприятными ситуациями, которые должны были остаться в прошлом, а не перекочевать в настоящее вместе с обидчиками из несчастливого детства. Жоэль избил его, и гробовщик не предпринял ничего, чтобы защититься. Наоборот, он добровольно подставил своё лицо — и правда слишком слабый, не способный в открытую противостоять тому, кто сильнее его. Сильвен наговорил Жоэлю чересчур много вызывающей чуши — совсем не в его характере. Он провоцировал мясника, играл на его нервах, будто втайне добиваясь того, чтобы тот выпустил пар. Сильвену было мерзко от себя. Он ненавидел быть ущербным и никчёмным, но эта стычка с Жоэлем лишний раз доказала, как гробовщик нуждался в физической боли, без которой не мыслил своей жизни. Она доказывала его жажду заглушить эмоции тем, что оставляло на его теле синяки; тем, из-за чего он терял сознание и харкал кровью. Жоэль — человек, решающий любые проблемы кулаками. Он презирал Сильвена, который, невзирая на ответное отвращение к мяснику, считал мсье Северина единственным созданием, дающим ему необходимую разрядку. А ещё Жоэль, как ни парадоксально, помогал ему чувствовать вкус жизни, пускай и очень слабый. Это было почти равносильно тому, что творил с Сильвеном Доктор. Он не избивал его, как мсье Северин; прикосновения Ришелье — совершенно противоположны кулакам мясника — они мягкие, аккуратные, такие нежные, словно он трогал хрустальную вазу, которая могла разбиться от любого неудачного движения. Образ Доктора давил на голову Сильвена, въедался в мозги, заменяя собой всё, в том числе и физическую боль. Он преследовал его даже тогда, когда гробовщику было плохо; когда он, на грани сознания, размышлял не о себе, а о том, как Доктор потонет в беспроглядной яме одиночества, если Сильвен умрёт от ненависти Жоэля. В короткое мгновение Ришелье, с которым, когда тот ещё был жив, он никогда не встречался, превратился для него в новый смысл, спасавший его от самобичевания и серости собственного существования. Дерево заменило собой дерево. Какая несмешная шутка. «Смертный в маске не найдёт создания более доверчивого, чем его творение», — сказал тогда загадочный незнакомец, появившись из ниоткуда, прежде чем помог Сильвену, пускай и весьма в специфической форме. «Что будет, когда создатель сдастся?» — вопрос повис в воздухе из-за своей незначимости, но сейчас, после сна, заигравший иными красками и ставший достаточно важным, чтобы над ним задуматься. Действительно. Что будет, когда Сильвен сдастся? Что будет, если из-за своего неумения правильно выражать благодарность он оскорбит Доктора? Обидит его? Что, если его захватит иная сущность, неподконтрольная, спрятанная в глубине души и настойчиво напоминающая о себе каждый раз, когда вместе с чужеродной нежностью к Доктору просыпалось желание его покалечить, ранить, заставить страдать? Что, если ему будет не хватать одного лишь взгляда на Доктора? Его присутствия рядом? Как же всё это… дико! Сильвен лежал на спине со сложенными на груди руками — его любимая поза для сна, создававшая впечатление, что он был трупом, который вот-вот переместят в гроб, а тот, под тихий плач присутствующих, погрузят в вырытую яму. Впрочем, Сильвен сомневался, что к нему вообще кто-то придёт на похороны: уж слишком он жалкий и нелюдимый, отталкивающий от себя всех, кого только можно и нельзя. Конечно, обязательно пожалует Жоэль — поглумиться, но вовсе не посочувствовать. Кто ещё? Пожалуй, больше некому. Юного Ришелье тоже все бросили. Но не из-за того, что тот был, как и Сильвен, настоящим затворником, лишний раз не вылезавшим из дома. Просто так распорядилась бессердечная судьба — монстр во плоти, не имеющий ни капли сострадания и забирающий с собой самых лучших. Как сильно Ришелье отличался от Доктора? Это — ещё один вопрос, волнующий Сильвена. Ему казалось, что между ними — заметная разница, иначе не могло выйти так, что с такой доверчивостью, как у Доктора, Ришелье добился успехов. Но он определённо был тем ещё глупцом, раз вернулся в убогий городишко вместо того, чтобы прославиться на всю Францию. Окажись Сильвен на его месте, обладай он такими же врачебными знаниями, талантом, и превосходной внешностью, то он бы сразу же убрался отсюда, чтобы не прозябать с остальными, поедая время от времени ничтожную буханку хлеба. Незнакомец, приходивший к нему до безумного периода, о котором гробовщик ничего не помнил, и запустивший непостижимую цепочку событий, утверждал, что Доктор — создание Сильвена, его детище, творение. Его кукла, почему-то заимевшая жизнь. И без него догадываясь об этом, гробовщик вынужденно, с какой-то покорностью, принял эту странную правду, хотя бы частично пояснявшую, как умерший Ришелье оказался в доме Сильвена. Помогало ли данное знание понять, кем являлся незнакомец и почему кукла ожила? Нет. Нисколько. Но мысль, что к нему пожаловал сам Дьявол, не оставляла его в покое. Только-только светало. Из-за перенапряжения и потраченных впустую нервов, из-за сильнейших галлюцинаций Сильвен лёг слишком рано, и проснулся — тоже спозаранку. Воспоминания о минувшем дне вновь ударили ему в голову, но на этот раз в них — ни незнакомца, ни Вивьвена с Жоэлем. Был Доктор. Опять. Доктор, смотревший на его лицо. Не на маску. Доктор, целующий его в уголок губ. Сильвена прошиб озноб. Он сделал очень резкий вдох и такой же — выдох, пока ему не стало плохо. Доктор видел его. Он видел! Где он теперь? Бросил? Неужели ушёл? Нельзя! Нельзя было поддаваться его уговорам! Из-за бездарных эмоций Сильвен повторно допустил непозволительную ошибку, с которой теперь придётся расплачиваться — прямо как с Вивьеном и Жоэлем, заставших его врасплох своим до жути пристальным и неуместным наблюдением. Хотя всё дело, бесспорно, в обычной случайности, когда Жоэль в ту ночь снова тащил Вивьена в его дом, располагавшийся рядом с жильём мадам Ришелье, и, к своему удивлению, лицезрел Сильвена. Но будет ли и Доктор так жесток? Он же упрашивал его, умолял оказать помощь, искренне переживал — это нельзя подделать. Нет! Всё это не имело никакого значения. Раньше гробовщику было неважно: рыдали перед ним или смеялись, просили сочувствия или издевались — он на всё отмалчивался, глубоко наплевав на чужое горе, а сейчас же Сильвен разговаривал. Язвил! Старался утешить, если дело касалось Доктора, проявлял немыслимую заботу, при иных обстоятельствах вызывавшую у него недовольство. Гробовщик перестал быть осторожным, перестал прятаться в своём коконе. Он зависел от Ришелье, заменявшего ему самое безопасное место во всём мире, — это простой факт, с которым не поспорить. Впрочем, Сильвен, морально истощившись, даже не пытался опровергать свою привязанность. Он знал, что изменился. И знал, что к этому напрямую причастен Доктор. Пугало ли это Сильвена? Частично. Но он продолжал к нему тянуться, уже будучи одержимым присутствием Ришелье, его спокойным голосом, его взглядом или его гладкими подушечками пальцев. Ему так хотелось дотронуться до его щеки губами. Ему так хотелось попробовать на вкус его кровь. Слизать её языком, оставить на идеальной бледной шее неровную метку, которая со временем обязательно опухнет, приобретёт багряно-синие очертания зубов. Ему так хотелось, чтобы Доктор задыхался, пока произносил его имя, молил его, боготворил. Ему так хотелось… Грудь Сильвена резко опустилась — и так же поднялась. Неправильно. Так не должно быть. Его не мог привлекать Ришелье — он был мертвецом, а ещё мужчиной и, вероятно, его деревянным детищем. Быть помешанным на нём — это грешно. Но почему, невзирая на суровую правду, на множество противоречий и странностей, до этого злополучного мига никто не тревожил его сознание так, как Доктор? Он сводил гробовщика с ума и лишь он пробуждал в нём совершенно неподобающие желания — преступление против нравственности! Ришелье убивал его — и одновременно с этим — возрождал. Какая насмешка от судьбы! Сильвен, задохнувшись, поменял позу и сел, тихо прокашлялся и тут же вытер с губ проступившую кровь. Неожиданное сопение совсем неподалёку напрягло его, и он, перебравшись на другую сторону кровати, заметил на полу одетого Доктора, свернувшегося, сжавшегося и обнимавшего себя худыми руками. Для полноты картины не хватало, чтобы тот дрожал. Или… Чёрт, он всё же дрожал. Сердце предательски защемило. Он заснул в таком неудобном положении и мучился ради Сильвена, чтобы не теснить его и лишний раз не беспокоить. Чтобы дать ему отдохнуть. — Доктор… — прошептал он и осторожно провёл ребром ладони по открытой щеке Ришелье, а затем намотал на костлявый палец одну пышную кудряшку. — О, мой милый Доктор, почему вы спите на полу? Доктор заворочался и интуитивно спрятал лицо руками. Сильвен, набравшись смелости, спустился ниже, к его шее, позволяя себе, пока тот был в бессознательном состоянии, дольше задерживаться на нежной на ощупь коже, желаемой для прикосновений и спонтанной потребности перекрыть раз и навсегда кислород. Доктор, выпустив воздух через полуоткрытый рот, издав непроизвольно сиплый звук, напоминавший стон, стал для Сильвена чудесным зрелищем, сносящим напрочь все здравые частички разума. Он, задумавшись, задержался пальцами на его кадыке, наблюдая, как плавно тот двигался с каждым глотком, а затем надавил на него, пока не ощутил, как сильно напрягся хрящ. Доктор распахнул глаза, и гробовщик, встретившись с его недоумевающим и размытым взглядом, тут же опомнился, убрав руку. Между ними наступило молчание, нарушаемое разве что тяжёлым из-за маски дыханием Сильвена. — С… Сильвен? — Доктор, — со смешком кивнул гробовщик. — Вы выбрали не самое лучшее место для сна. — Я… — Ришелье, подавив зевок, полуобернулся к Сильвену, чтобы лучше его видеть. — Вы очень быстро заснули, и я не знал, как мне быть. Я боялся вас потревожить, мой друг. И… Я посчитал, что будет не очень хорошо, если я лягу с вами, не спросив вашего разрешения. Вы очень цените личное пространство. Мне жаль, что иногда я перехожу границы. — Всегда. — Что? — Вы всегда нарушаете моё личное пространство. И вы всегда злоупотребляете моей добротой к вам. — Да? — он вытер глаза и устало поджал губы. — Извините. Сонный Доктор приводил Сильвена в восторг. Он всегда был умилительным в своей невинности, но сейчас — особенно: эти вьющиеся на концах кудряшки добавляли его образу чего-то дерзкого, непосредственного — ту уникальную черту, которой не было ни у одного человека, насколько мог судить гробовщик; а ещё будоражили глаза, слегка затуманенные из-за резкого пробуждения, отчего казалось, что цвет радужки не голубой, а тёмный и холодный. Она уместна для юного Ришелье, но никак не для Доктора. — Вы так красивы, прекрасный птенчик, — сказал невпопад Сильвен, убирая со лба Доктора чёрные пряди. — Совершенны. Вы внеземное создание. Как вы можете быть таким красивым?.. — Сильвен, вы явно говорите… не совсем искренне, — смущённо ответил Доктор и неловко отвёл взгляд, а затем снова обратил на гробовщика внимание. — С вами всё в порядке? Как ваше самочувствие? После того, как вы ушли с тем… человеком, вы… Вас долго не было. И ваши синяки… Ваше состояние! Что с вами сделали? — Садитесь на кровать, — попросил Сильвен, но звучало это как приказ. — Ну же, негоже, чтобы вы продолжали лежать на полу. — Я не хотел вам мешать. И не хочу… — Вы мне не мешаете, — Сильвен требовательно обхватил острый подбородок Доктора и потянул его к себе, из-за чего тот, опираясь о матрас, всё же подчинился и разместился рядом с гробовщиком. — Так намного лучше, не так ли? Ришелье, улыбнувшись, кивнул. — Да… Да, если вы так полагаете, мой друг, — без уверенности признался Доктор и, помедлив, бережно дотронулся до волос Сильвена, заправив их с обеих сторон за уши. — Вы поделитесь со мной, что с вами произошло? Гробовщик перехватил запястья Ришелье, не позволяя тому отдалиться. Он прижался холодной щекой маски к тёплой ладони Доктора и довольно прикрыл здоровый глаз, наслаждаясь необычайно приятным единением. — Не останавливайтесь. — О чём вы? — Мне необходимы ваши прикосновения, дорогой Доктор. — Сильвен… я… Это совсем не в вашем характере. — Я знаю, — жёстко отрезал гробовщик. — Просто… Не думайте об этом. Вы… Можно ли мне лечь к вам на колени? Доктор, вопросительно открыв рот, так же недоумевающе его закрыл. «Что с ним творилось?» — этот вопрос вертелся на языке Ришелье, который, боясь шелохнуться, держал руки на весу, уже изрядно от этого подустав. «Он всего лишь запутался», — пришёл к единственному ответу Доктор, неотрывно глядя в тёмные прорези маски и чувствуя зарождающуюся жалость. — Конечно, — наконец, осторожно произнёс он. — Вам не нужно даже спрашивать. Сильвен отстранился от Доктора, дожидаясь, когда тот примет удобную для себя позицию — прижмётся спиной к заранее поднятой подушке. Удовлетворённый проделанной работой, гробовщик тут же улёгся на ноги, растянутые на всю длину кровати, пока его — свисали с неё, и повернул одну лишь голову к Ришелье, чтобы не обрывать зрительный контакт, благодаря которому Сильвен мог понять, что испытывал Доктор. Он — сильно волновался, и его эмоции с потрохами выдавала вымученная улыбка вкупе с покусанными губами. — Сюда приходил Вивьен Кавелье. Пьяница и чёртов разгильдяй с интеллектом ребёнка, — фыркнул Сильвен, подбадривающе погладив Ришелье по бедру. — Он ничто, на самом деле. Даже в детстве Вивьен лишь подначивал, предпочитая в основном стоять неподалёку вместе с Бланш — не менее «одарённой» личностью, — с очевидным сарказмом выплюнул гробовщик. — А вот Жоэль… Вот он человек куда более опасный. Непредсказуемый. В один момент он может сохранять самообладание, а уже в другой — избивать до потери пульса, если ему вдруг не понравится, как ты выглядишь. Или как смотришь. Или как дышишь. Доктор, не зная, куда деть руки, решил запустить тонкие пальцы в чёрные волосы Сильвена, тут же задержавшего от шока дыхание. — Вивьен привёл вас к Жоэлю? Сильвен что-то невнятно промычал, внезапно прогнувшись в спине, когда Доктор провёл ноготком по его макушке, вдоль пробора, оказавшегося по неожиданному стечению обстоятельств весьма чувствительным местом. — Да. Чёрт возьми, да. Он… Вивьен завёл меня в переулок, который мало пользуется популярностью среди населения. Так повелось, что там сначала пьют, а потом дерутся, — гробовщик охнул от того, как Доктор, будто намеренно издеваясь, начал массажировать голову, из-за чего от удовольствия, проносящегося по всему телу, начали подгибаться пальцы ног. — Он знал… Знал, куда меня вести, чтобы не привлекать лишнего внимания. И… Господи, что вы творите со мной, мой милый… дорогой… славный Доктор… — Вы хотите, чтобы я прекратил? — с хитрым прищуром полюбопытствовал Ришелье. — Нет! Вовсе нет. Не смейте. — Тогда продолжайте, Сильвен. Я вас слушаю. — Жоэлю не… — гробовщик нервно скомкал в кулак ткань рубашки, в которой до этого и уснул. — Ему не нужна причина, чтобы меня ненавидеть. Но поразительно, что он так потрудился, чтобы меня… достать. — Жертву неинтересно ловить на её территории, когда она расслаблена, — поделился мыслями Доктор. — Нет охотничьего азарта. — Вероятно, вы правы, — прошептал гробовщик, не в силах в полной мере пользоваться своим голосом. — Он меня избил. Чуть не убил, а дальше… Дальше всё было как в тумане. Я не знаю, как дошёл до дома. Я так боялся, что вы останетесь один, мой милый Доктор. Почему я думал о вас, а не о себе? Вы были в безопасности, в отличие от меня. Так почему же? — Наверное, по той же причине, по которой вы сняли передо мной маску. Сердце Сильвена от одного упоминания той сцены забилось быстрее. Это — чересчур интимно, пускай для любого другого — вполне закономерно, учитывая, что никто, кроме гробовщика, не прятал своё лицо. Но им и не нужно — все отличались красотой, или хотя бы просто приличной внешностью, за которую было не стыдно. Возможно, Сильвен придавал уродству чересчур большое значение, однако трудно относиться к этому спокойно, когда с детства ему только и делали, что твердили, насколько он — неполноценен, ущербен и омерзителен; насколько он ничтожен для прогрессивного общества, не желающего видеть такие изъяны, пугающие их детей. Сложно не бояться открываться. Тем более тому, кто стал важен. — Вы не бросили меня, когда увидели. — Почему я должен вас бросать? — Потому что… я выгляжу ужасно по сравнению с вами. — Сильвен, поймите же, дело в вашей душе, а не в вашем лице, — Доктор положил ладонь на грудь гробовщика. — Именно вы меня привлекли. Ваша… натура. Даже ваша грубость не отталкивает меня, хотя она бывает обидной. Мне хочется изучить вас. Познать. Вы — загадочный человек, а ваше лицо… Оно не ужасно. По крайней мере, для меня. Разве вам этого недостаточно? Я принимаю вас, мой друг. Пожалуйста, не бойтесь же меня и не стыдитесь своих порывов. Позвольте себе быть рядом со мной… собой. Сильвен уставился на Доктора, на щеках у которого появился слабый румянец из-за пылкой и искренней речи. Он помедлил, а затем, поднявшись, приблизился к Ришелье, чтобы между его лицом и маской было минимальное расстояние. — Вы так добры, мой дорогой Доктор. Вы — особенный. Необыкновенный. Этот мир слишком жесток для вас. Вы достойны большего, милый-милый птенчик, — как в бреду прошептал Сильвен. — Вам так не повезло, что вы застряли здесь. Мне жаль, но я рад, что вы — со мной. Неживой рот маски коснулся подвижных губ Доктора — буквально на короткую секунду; пальцы прижались к щеке, поспешно спустились к линии подбородка, потом — тоже к губам, оттягивая их в подобие улыбки, пока бело-серый лоб упирался в лоб Ришелье. Ладонь Сильвена накрыла шею Доктора, предупреждающе надавливая на кадык, — впрочем, давление быстро заменилось ненавязчивым поглаживанием и поспешным изучением вздымающейся груди, скрытой одеждой. Наконец, гробовщик обнял Доктора, кончиком острого носа уткнувшись ему в макушку и зарывшись сразу в волосы, окутывающие его по-родному. По-домашнему. — Сильвен… вы точно в порядке? — Меня подташнивает, но вам не стоит волноваться, что я вас запачкаю, — усмехнулся гробовщик. — Однако это отличный повод раздеться, не так ли? — Вы… непривычно изъясняетесь, — попытался пояснить Доктор, кашлянув. — Я буду бестактен, и прошу простить меня за это, но я переживаю, что вас сильно потрепали. Вам лучше соблюдать постельной режим. Желательно несколько дней, чтобы прийти в норму. — Вам впору становиться врачом с такими заявлениями, милый друг. Я бы с удовольствием позволил вам себя вылечить. — Сильвен… — Да. Я понимаю ваш намёк, Доктор. — Вовсе нет. Я ни на что не намекал. — И всё же — нам надо заняться делами. — А у вас… Предвещая, что собирался уточнить Доктор, Сильвен перебил его: — Любыми делами, которые придут на ум. Это звучало не очень убедительно, но Ришелье, привыкнув прохлаждаться и витать в облаках, помирая в буквальном смысле от скуки, только пожал плечами, соглашаясь с любой прихотью. А если даже не соглашаясь, перечить гробовщику всё равно по неизвестным причинам как-то не хотелось. У самого Сильвена тоже были явные проблемы с тем, чтобы найти себе работу. К нему уже на протяжении долгого времени никто не захаживал и не заказывал у него гроб, что наталкивало на две мысли: либо население не умирало и бодрствовало, жило припеваючи; либо у него появился конкурент, что опять же маловероятно, иначе бы он об этом узнал. Может, не первым, но точно не последним. Конечно, был ещё вариант, более мистического характера и оттого — слишком абсурдный, чтобы в него всерьёз верить, но тем не менее — вдруг к этому затишью причастен тот незнакомец с забинтованными конечностями? Даже если просто предположить, что Сильвен не выжил из ума и всё реально, то это — не очень хорошо, потому что он, к несчастью, не располагал другим заработком и не мог себя обеспечивать иными способами, не зависящими от гибели людей. Гробовщик был почти как Жнец Смерти, не убивающий, однако изготавливающий коробки, чтобы помещать туда трупы. Не имея иного выбора, Сильвен, резко даже для самого себя оставив слегка обескураженного Доктора в спальне, спустился в излюбленную годами мастерскую и решил сделать новый гроб — с запасом, если вдруг кому-то всё же приспичит похоронить родственника или друга — неважно. Это — вполне здравомыслящий поступок, который мог с лёгкостью занять всё его время, а ещё, самое главное, избавить от различных фантазий о Докторе, беспокоящих его, как он не пытался их прогнать. Сильвен, с пустым желудком, но зато с великими амбициями, работал без перерыва на протяжении нескольких часов, прежде чем его не озарило — в доме подозрительно тихо. Он, переживая, что у Доктора возникли проблемы — или он опять заснул, что было не так уж и плохо, — поспешно отложил инструменты на стол и шустро вышел из мастерской. Он сразу наткнулся, к своему облегчению и одновременно разочарованию, на Ришелье, сидевшего за стойкой и тщательно вырисовывавшего что-то в потрёпанном блокноте — неясно, откуда он его утащил, потому что даже гробовщик не догадывался о его существовании. Вероятно, это был дневник почившего мир старика, однако возникал закономерный вопрос: почему Сильвен не находил его прежде? Не сказать, что он вообще целенаправленно рыскал в доме. Гробовщик убирался, выкидывал пожитки пьяницы-наставника, однако он не поднимал каждую половицу в поисках немыслимого клада, который, судя по всему, не являлся шуткой. Пожалуй, ему всё же стоило этим как-нибудь заняться, чтобы любопытный Доктор снова не удивил Сильвена чем-нибудь внезапным. Например, найденной в дебрях дома бутылкой спиртного — вполне логично, учитывая, чем баловался старый гробовщик при жизни. — Я рад, что у вас появилось развлечение. Но вам нужно было спросить разрешение, прежде чем портить чужую вещь. Доктор, увлечённый рисованием, испуганно поднял голову и тут же, с сильным хлопком, закрыл блокнот, стесняясь делиться своими художествами, — даже с гробовщиком, который навряд ли осудит его за неровные штришки или за излишнюю экспрессию. Сильвен, частично понимая, не желал напирать. — Он пустой, поэтому я взял его. — А если был бы не пустой? Доктор посмотрел на гробовщика так, словно тот сморозил откровенную ерунду, и Сильвен, пытавшийся бесхитростным способом продлить диалог и оттянуть возвращение к гробу, заключил, что и правда мог бы отыскать более адекватный способ привлечь внимание Ришелье. — Тогда бы не взял. — Хорошо, — пространно кивнул он. — Очень хорошо. Доктор, постучав пальцем по деревянной поверхности, хмыкнул, дожидаясь от гробовщика чего-то вразумительного. Но тот вместо того, чтобы придумать новую тему для разговора, неподвижно стоял и даже, складывалось впечатление, не дышал. Пугающе. — Вы проголодались, Сильвен? — невзначай поинтересовался Доктор. — Я — да. Мне кажется, ещё немного — и я умру. — Не смейте так выражаться, — жёстко оборвал Сильвен, очевидно, всё же не настроенный на общение. — Почему вы не сообщили мне? — Вы были заняты... — Я всегда найду для вас время, — необдуманно ляпнул гробовщик и быстро исправился: — Когда дело касается голода. Впредь имейте это в виду. Сердцебиение Доктора ненароком ускорилось, и он, неловко потупив взгляд в стойку, потрепал кожаный уголок блокнота и против воли улыбнулся. — Значит... мы скоро будем есть? — Да. Я позову вас, когда еда будет готова. Под едой подразумевалась глубокая миска свежесваренного супа с маленьким ломтиком чёрствого хлеба — куда ж без него. Приготовлением пищи, как правило, занимался Сильвен, не доверяя Ришелье, хотя суть настоящей проблемы заключалась в том, что он просто волновался за его здоровье и опасался ожога, который тот вполне мог получить из-за собственной неосторожности и поспешности. Кроме того, гробовщик знал, что у этого Доктора нет никакого опыта в подобных бытовых делах, поэтому Сильвену определённо лучше лишний раз не рисковать и не испытывать милость судьбы, проверяя навыки его новоиспечённого друга. Гробовщик покинул Доктора, чтобы затем, когда суп из скудных ингредиентов был успешно сварен и разлит в две миски, любезно пригласить его в мастерскую. Вместе они, как это уже бывало прежде, начали есть свои порции, сохраняя очередное молчание, ставшее традицией во время трапезы. Гробовщик, с чуть приподнятой маской, находясь в тени, изредка поглядывал на Ришелье, дувшего на ложку, и размышлял о том, что самая первая ситуация с отваром, когда тот обжёгся, всё же научила его хоть чему-то, раз сейчас он был так аккуратен. Это вызвало улыбку, но Сильвен настойчиво её подавил, создав напускное равнодушие. — Спасибо, Сильвен, — сказал Доктор, когда с едой было покончено. — Вышло очень вкусно. Как всегда. Гробовщик сдержанно кивнул. Ришелье постоянно благодарил Сильвена за пищу, представляя, насколько готовка — тонкое и тяжкое искусство, пускай у него и не выходили шедевры, предназначенные для императорского стола. Всё было куда проще, но Доктор — слишком милый, чтобы не говорить «спасибо» тому, кто его каждый раз кормил. Только ради этого Сильвен, признаться честно, готов был отвлекаться от гробов с единственным намерением угодить Ришелье, разнообразив хоть как-то его рацион. Доктор ушёл к своему новому увлечению — к рисованию в блокноте, а Сильвен, разобравшись с посудой, приступил к прежней работе, которую он временно оставил, чтобы покормить друга. Не с ложечки, правда. Даже жаль. В неторопливом темпе, изредка прерываясь на кашель с кровью, из-за чего рано или поздно ему пришлось найти тряпку, чтобы вытирать ею рот, гробовщик трудился до позднего вечера, пока глаза не начали слипаться — сказывалось чересчур раннее пробуждение, которое невольно изменило и весь распорядок его дня. Он по обыкновению оставил инструменты, выпрямился и потянулся, зевнув, а затем, подобрав подсвечник с горящей свечой, вышел с из мастерской, встречая Доктора, забавно клюющего носом, но целеустремлённо поднимавшегося и не идущего спать, будто чего-то дожидаясь. — Вы уже засыпаете, мой милый друг. — Сильвен, — Доктор, резко взбодрившись, протёр глаза и вскочил, а затем подбежал к гробовщику и схватил его за рукав. — Наконец-то вы освободились! Я тут подумал... Ну, я долго думал, пока сидел тут, но у меня нет уверенности, что вы одобрите мою затею... — Не тяните. — Я... Я считаю, что вам пора перестать спать на том ужасном диване в вашей мастерской. — Да? И где же мне тогда следует спать? Ришелье помешкался, пожевал уже порядком искусанные грубы, прежде чем ответил: — На кровати. — А где, — Сильвен усмехнулся, — будете вы? — Мы можем спать… вместе. Кровать не очень большая, верно, но мы без всяких проблем поместимся на ней, и никто не будет никого стеснять. Сильвену потребовалось время, чтобы в полной мере осознать, что предлагал Доктор. Когда до него дошёл смысл сказанного, он нервно шарахнулся от него и низко рассмеялся. Какая же нелепица пришла в эту неразумную голову! Разве он не понимал, насколько это — противоестественно и ненормально? Никто так не делал, так почему же они должны пойти против всех заповедей? Наивно! — Мы не можем спать вместе! Это неправильно! — Но, милый друг, вы же сами утром затащили меня в кровать и сетовали на то, что я спал на полу, — с укором заметил Доктор. — Что же изменилось? — Ситуация, о, глупый! Неужели вы даже не представляете, что ляпнули? Тогда я не собирался с вами спать. Я предложил вам удобство, от которого вы отказались — только и всего. — Вы ложились мне на ноги, — продолжил Ришелье, выразительно подняв одну бровь. — Вы касались меня и обнимали. — Это… Это совершенно другое! — Сильвен. — Доктор! Ришелье помассировал переносицу, прежде чем поднял взгляд на гробовщика, испытывающего явный дискомфорт от разговора. — Вы как ребёнок. — Я? — возмутился Сильвен, закашляв, из-за чего новая струйка крови потекла вниз, по подбородку, которую он тут же вытер тряпкой. — Чушь! Я пытаюсь пояснить вам, что спать в одной кровати — это чересчур. — Сильвен, я буду с вами откровенен, — Доктор невозмутимо, как строгий родитель, скрестил на груди руки. — Очевидно, ваше состояние по-прежнему оставляет желать лучшего, и за вами нужен бдительный контроль. Кроме того, ваш диван, не отрицайте, так себе место, чтобы восстановиться. Я не хочу на нём спать. И вам не позволю, — отчеканил Ришелье. — Это не навсегда, а ровно до тех пор, пока вы не оправитесь и не прекратите харкать кровью. — Вы наглец, — только и сказал гробовщик, не зная, как ещё отреагировать на приведённые доводы и на серьёзность Доктора, не допускавшего отказа. — Я не собираюсь вас касаться, если вы боитесь. Всё будет хорошо. Сильвен с удовольствием бы признался, что дело далеко не в том, чтобы случайно касаться друг друга. Его приводил в ужас и вызывал у него некое восхищение сам факт, что они будут делить одну несчастную кровать. Он будет так близко к Доктору на протяжении целой ночи, что сможет в любую секунду погладить его по волосам; они будут укрываться одним одеялом, под которым, без сомнений, он будет чувствовать жар тела Ришелье. Это — настоящее испытание на выдержу, и Сильвен не был уверен, что сможет его пережить, не скончавшись раньше положенного срока. — Снился ли вам сегодня кошмар? Доктору не понравилась эта резкая смена темы, но он только равнодушно пожал плечами. — Нет. Мне ничего не снилось. — Вы полагаете, дело и правда в том, что я был рядом с вами? Доктор, ухватившись за эти слова, оживился. Он улыбнулся и показательно задумался, сощурив глаза, из-за чего сердце Сильвена опять пропустило предательский удар. — Мы можем провести эксперимент. Вы ничего не потеряете, не так ли? Мы вместе поспим, а уже утром решим, как поступим дальше. Доктор походил этими невинными просьбами на демона, искушающего сладостными речами смертного, полного и без дьявольщины пороков. Сильвен опять закашлял, сразу же вытерев болезненно бледный подбородок, чтобы кровь не испачкала одежду — иначе такими темпами он ею просто не напасётся. Жоэль, вероятно, в этот раз перестарался, если организм гробовщика по-прежнему не восстановился и преподносил пренеприятнейшие сюрпризы наподобие кашля с кровью, с которым он ничего не мог поделать. По крайней мере, в нынешних реалиях, где о нормальном враче можно было только мечтать: не обращаться же к тому шарлатану, верно ведь? Да и сам Доктор, изменившись, навряд ли сохранил накопленные знания о медицине. Печально. — Ладно, — с трудно скрываемым удовлетворением тихо произнёс гробовщик, сразу добавив: — Но только на одну ночь, чтобы проверить теорию касательно ваших кошмаров. — Хорошо. Благодарю вас, Сильвен. Это очень мило с вашей стороны. — Вы… переоденьтесь, а потом позовите меня. — А вы? Будете ли вы переодеваться? — Да… Да, я попрошу вас… отвернуться. — Вам не стоит меня смущаться. Я видел вас обнажённым, когда вытирал кровь. — Просто идите, Доктор, — с нажимом проговорил Сильвен. — Вы... — запнулся Доктор. — Вы только не открывайте блокнот, хорошо? — Обещаю. Ришелье, ненароком коснувшись ладони гробовщика, подхватил со стойки подсвечник и умчался по лестнице на второй этаж, оставляя Сильвена совсем одного в просторном помещении. Он, прижавшись спиной к стене, задрал голову и хапнул побольше воздуха. Сил, по сравнению с утром, было ещё меньше, будто кто-то извне намеренно их утягивал, оставляя лишь опустошённость и бесконечную слабость. Возможно, гробовщику стоило просто отлежаться, как предлагал Доктор, и не один день, а два, три или лучше даже четыре. Но так долго бездельничать!.. Это было для Сильвена кошмаром во плоти, и у него — никакой убеждённости, что он сможет его пройти, не завыв сразу же от скукоты. — Сильвен, поднимайтесь! Я всё! Звонкий голос вернул гробовщика в реальность. Он поправил волосы, одежду — главное сделать видимость, что ему не так уж и плохо, — затушил огонь в камине и поднялся на второй этаж, где Доктор, сидя на краю кровати в ночной сорочке, мило улыбался. От возникшей ассоциации Сильвена внезапно заворотило. — Теперь ваш черёд переодеваться, да? — Наверное… я лучше посплю так. — Вам так неловко? Я же несерьёзно. Я отвернусь, как вы и хотели. — Не принимайте на свой счёт, дорогой Доктор. Это… не связано с вами. Сильвен приблизился к зеркалу, стоявшему рядом со шкафом, и задержал взгляд на своём отражении, выглядящем ещё более жутко в тусклом освещении от свечи. На его бело-серой маске появилась густая чёрная, темнее самой ночи, слеза, стекающая неторопливо с прорези, в которой ярким фиолетовым горело что-то совершенно бесовское. Он дотронулся до субстанции, но его пальцы оказались на удивление чисты. Когда гробовщик вновь обратил внимание на зеркало, то на него смотрела улыбающаяся маска, а существо, управляющее ею, было облачено в пышные богатые одеяния, разительно контрастирующие с простой одеждой Сильвена. Оно коснулось поверхности, с той стороны, и показались его чудовищные чёрные когти, способные распороть любую человеческую кожу за пару мгновений. Сильвен, не испугавшись, даже не дрогнув, с любопытством протянул свою руку, куда более человеческую, в ответ, чтобы прижать её к чужой ладони, создавая непривычную связь. — Вы как, милый друг? — приблизился к нему Ришелье. Сильвен охнул, лицезрев в зеркале Доктора, но… другого. На нём — карнавальная маска с длинным клювом — довольно странная, пускай и по-своему красивая. Сильвен тронул плечо Ришелье, и существо повторило за ним, разве что схапало Доктора более уверенно, по-собственнически за талию, и притянуло к себе. — Вы... Что вы видите, мой дорогой? — Себя и вас. Но больше вас, чем себя. — А есть ли… что-то необычное в наших отражениях? — Что вы подразумеваете под «необычным»? — Мою маску, например. — С ней всё в порядке. Вроде как. Сильвен крепко зажмурился, подождал — и открыл глаз, узрев в зеркале себя — измученного, пускай его лицо и было скрыто, сгорбленного, еле заметно дрожавшего. Он выглядел ещё более болезненным и исхудавшим, чем до появления Доктора. Ришелье, взяв Сильвена, держащего подсвечник, за объёмный рукав рубашки, потянул за собой, к кровати. — Пойдёмте. — Мне кажется… Я брежу. — Почему вы так думаете? — Я... Валявшись в переулке, я наблюдал странные вещи. Среди них была улыбающаяся маска, похожая на мою. Вас она тоже преследовала. В кошмаре. Я не понимаю, что это значит. — Может быть, вас впечатлил мой рассказ? — Я не впечатлительный человек. — Тогда… я правда не знаю, почему она нам досаждает. Но, возможно, это просто совпадение, милый друг? — Да... Вероятно, так и есть. Доктор, затушив свою свечу, улёгся в кровать и поворочался, прежде чем принял наиболее удачную для себя позу, и терпеливо подождал, пока Сильвен, поставив подсвечник на близлежащий комод, неуклюже разместится рядом с ним. — Вы можете забрать подушку, — сообщил гробовщик, отдавая её охотно взявшему Доктору. — Она мне не нужна. — Вы спите без неё? — Да. Можно и так сказать. Ришелье вздохнул и снова пошевелился, будто не зная, как ему повернуться, чтобы не побеспокоить Сильвена и при этом добиться желаемого комфорта. Потерпев поражение, он ненароком прижался бедром к бедру гробовщика, вызывая у того хриплый звук. — Простите. — Вам не нужно извиняться. — Я… как-то не предугадал, что… — Не продолжайте, — попросил Сильвен. — И всё же… мне стоит отодвинуться? Я могу — вы только попросите. Только попросите. Интересный выбор, чтобы понаблюдать за тем, как гробовщик отреагирует. Каков хитрец! — Просто… не двигайтесь. — Хорошо. Доктор пошевелил пальцами, постучал ими по мягкому одеялу, стараясь подавить волнение, переполняющее его. Сильвен, раздражённо закатив глаза, уже успел пожалеть, что согласился на эту авантюру и теперь был вынужден дожидаться, когда Ришелье уснёт, чтобы потом и самому нормально поспать. — Как думаете, какова вероятность, что в дом кто-то вломится? Мне всегда страшно, поэтому, когда вас нет рядом, я встаю и перепроверяю. Вы чутко спите? — Доктор, умоляю вас, замолчите. — Да. Вы правы. Простите. Ришелье поджал губы, в темноте глянул на неподвижного гробовщика, выделяющегося благодаря светлой маске, что выглядело откровенно пугающе, но вместе с тем — маняще. — Сильвен… Гробовщик страдальчески застонал. — Что? — А можно вас обнять? Мне будет… спокойнее. — Мы же договаривались — никаких прикосновений. — Да, но… Вы так близко. Мне хочется быть к вам... ещё ближе. Сильвен, крепко сжав руки в кулаки, тут же их разжал, когда эмоции, вспыхнув, тут же утихли, оставляя после себя лишь смирение. У него не было сил спорить. Втайне гробовщик разделял потребность Ришелье, его нужду, на которую сам Сильвен отвечал, пускай и несуразно, противясь, но всё же — отвечал. Доктор его влёк, и гробовщик, перестав сражаться, мог лишь покорно принимать свою судьбу. — Ладно. Доктор, быстро перевернувшись на бок, приобнял гробовщика и уткнулся носом ему в рёбра. Завершающим штрихом было то, что он перекинул ногу через ноги Сильвена, заключая его в тиски, из которых тот не выберется, если, конечно, гробовщик не ударит Ришелье, чтобы тот не забывался. К облегчению последнего, Сильвен вовсе не собирался так поступать. Вытащив руку, он, прикусив до боли внутреннюю сторону щеки, тоже приобнял Доктора, положил ладонь ему на спину и прижал к себе плотнее — небольшая вольность, на которую он внезапно решился. — Мне нравится, что вы холоднее, чем я, Сильвен. — Спите уже, Доктор. — Надеюсь, в дом всё же никто не ворвётся, иначе будет очень грустно. У меня совсем нет ничего ценного… Ну, кроме вас, милый друг. Но я ни за что вас не отдам. Он совсем не знал, о чём говорил. Нёс полнейшую белиберду. — Конечно. — А что есть ценного у вас? «Вы». «Вы — самое ценное, но вам вовсе необязательно об этом знать». — Вернёмся к диалогу позже. Доктор хмыкнул, полагая, что они никогда к нему не вернутся. Он чуть поднял голову и поудобнее уложился на груди Сильвена — такой же костлявой и угловатой, как и всё, что было с ним связано. Спать на ней — пытка, но не для Ришелье, которому впервые было так уютно. Совсем скоро Сильвен услышал тихое сопение, принадлежащее Доктору, и его губы невольно растянулись в полуулыбке. Лежать на кровати было определённо приятнее, чем на диване. Но ещё приятнее — ощущать под боком Доктора и его тепло, заставлявшее Сильвена чувствовать себя спустя тридцать три злополучных года по-настоящему живым и счастливым.