Грешная полынь

Жоэль Северин — мясник, человек не менее гадкий, чем отец Сильвена. Он был высоким мужчиной крупного телосложения, которое не приводило Сильвена в восторг, нет. Он не восхищался тем, какой мощный этот мерзавец, и как легко он мог переломить любого дохляка, неудачно разозлившего его. Но было глупо отрицать, что иногда Сильвен завидовал невероятной силе Жоэля, которой тот любил хвастаться, испытывая её на самом Сильвене. По крайней мере, в юношеские года уж точно. Жоэль очень сварлив, и в основном из-за того, что он просто не выносил, когда ему кто-то перечил. Или когда кто-то упорно доказывал свою точку зрения, отличную от его. Мсье Северин ненавидел высокомерных людей, хотя у самого было крайне высокое самомнение. Он ненавидел общество, которое заставляло его соблюдать какие-никакие приличия, ведь из-за своей жестокой натуры мясник с трудом сдерживал садистские порывы понаблюдать за тем, как человек корчился от боли. И он ненавидел Сильвена, который, как ему казалось, всегда думал о себе куда больше, чем тот вообще из себя представлял. Жоэля постоянно переполняли ужасные эмоции, и если Сильвена поэтично бы назвали воплощением страданий, то его — прообразом самой ненависти. Лицо у мясника — недружелюбное, что немудрено, учитывая, как нелестно о нём отзывались. Вокруг глаз у него была слабая желтизна, она же присутствовала и на ладонях, хотя он не болел желтухой, да и вредными привычками не баловался. Родился Жоэль тоже вполне здоровым ребёнком, в срок, и не употреблял в огромных количествах морковь. Сильвена не особо волновало, почему этот человек выглядел так, но, как и в его случае, вероятно, это была своеобразная особенность в роду, которая мяснику не мешала жить. Или из-за которой ему понадобилось бы носить маску. Несмотря на свой скверный характер, Жоэль, в отличие от Сильвена, в подростковом возрасте имел много дворовых друзей, но выделялись среди них двое. К его нынешним тридцати трём годам все прежние товарищи или уехали, или умерли, а те, кто остался, остерегались его и старались не конфликтовать, чтобы не нарваться на его злобу. Из тех двоих, с кем он раньше постоянно унижал Сильвена, с ним по-прежнему дружил только дурной, не унывающий весельчак, когда как вторая, более серьёзная и упорная в своих целях, выросла и перестала водиться с мужчинами, чтобы не позорить свою семью. Когда Жоэль появлялся в поле зрения Сильвена, то он уже знал, что ему придётся столкнуться с отвратительным к себе отношением, с которым он мало что поделает. Сильвен вовсе не был бесхребетным человеком, позволявшим другим топтать себя в грязь. Он долго молчал, выслушивал любые оскорбления в свой адрес, даже самые унизительные, но если чаша терпения переполнялась, то его обидчики могли дорого поплатиться за то, как поступали с ним. Однако это произошло лишь однажды, и ни к чему хорошему в итоге не привело. Он не собирался терять контроль из-за идиота, который никак не мог повзрослеть. — Люди не мясо, — бросил Сильвен, нервно перебирающий ногами по направлению к злополучной двери — Я знал, что ты окончательно тут отупел в своём гордом одиночестве, но чтобы настолько? — прыснул мясник. — Все мы мясо. Обычная свинина, разве что более жёсткая. Но ты… Какое ты мясо? Кожа да кости. Тобой даже черви не наедятся. Безумец. Для Жоэля не существовали рамки приличия. В своей речи он не использовал «мсье», потому что никого не уважал. Ему не нужно употреблять «вы», потому что ему не нравилось соблюдать эти приличия, изрядно его раздражавшие своей высокопарностью. К нему, как ни странно, тоже не обращались на «вы», и Сильвен не исключение. Он не хотел произносить даже его имя, вызывавшее в нём каждый раз лишь волну омерзения. Добравшись до двери, Сильвен чересчур эмоционально толкнул её, однако вместо того, чтобы целиком открыть, он, кажется, кого-то ударил. Задержав дыхание, Сильвен почувствовал, как по его виску стекает бисеринка пота. Жоэль же, наклонившись к его уху, плотоядно растянул губы. — О-о, уродец, да ты же так труп дамочки подпортишь. Нет, я всё понимаю, ты у нас серьёзный малый, но не думаешь, что перегибаешь палку? Где твоё сострадание к умершим? — Почему ты не подвинул? — Подвинуть? Может, мне ещё прочитать молитву за её упокой? Я тебе что, священник, идиот?! Как же ты надоел! Сильвен, стиснув зубы, ещё раз толкнул дверь, на этот раз не заботясь о том, что он кого-то снова задел. Просунувшись через образовавшуюся щель, гробовщик быстро вынырнул на улицу, сразу же ощутив ветерок. Волосы, и без того хаотично торчащие в разные стороны, растрепались ещё сильнее, а по коже пробежали мурашки, хотя ему не было холодно. Он пригладил пряди назад, чтобы они не мешались, и, к своему ужасу, лицезрел женский труп, который бы не заметил разве что слепой. Мадам Ришелье. Сильвен ожидал, что это будет она, но видеть её воочию — такую мёртвую, с ужасно бледным лицом и, как сказал Жоэль, с выпученными глазами, было всё же не тем зрелищем, к которому можно заранее подготовиться. Он помнил её ещё дышащей, живой, с неловкой улыбкой и со взглядом, полным надежды. Теперь же была лишь пугающая пустота, и хоть Сильвен привык работать со смертью, он был впечатлён новостью, что этой женщины, заказавшей у него гроб и куклу, больше нет в их мире. Неужели это связано с её болезнью? Да, без сомнений, она говорила ему, что, будь с ней её сын, то всё прошло бы быстрее и без осложнений, но даже так — имело ли это значение, если в последний раз, когда она к нему приходила, она явно дала понять, что вылечилась? Но что, если притворялась? А вдруг нет, и болезнь была слишком серьёзной? Сильвен ущипнул себя во второй раз за день, но реальность не исчезла, а он не проснулся в своей кровати от затянувшегося кошмара, продолжающего подкидывать ему вести, вызывающие головокружение. Он стоял на пустынной улице, словно кто-то специально отогнал отсюда людей, и затравленно глядел на мадам Ришелье, почему-то скоропостижно умершую рядом с его домом, на прокля́том крыльце, словно у неё внезапно прихватило сердце, и она, не успев даже среагировать, упала и пролежала тут до тех пор, пока Жоэль её не увидел. Этот паршивый день не мог стать ещё хуже. — Какая же она страшная! — с негодованием выкрикнул мясник. — Где твоё сострадание? — зло повторил недавний вопрос Жоэля Сильвен. — Умершим оно не нужно. Как и уважение. Чхать я на них хотел. На неё и подавно. Чудовище. Сильвен не понимал, как этого человека ещё не стукнула молния за все его ужасные изречения, которые он даже не скрывал. Впрочем, мерзавцам всегда везёт — такова всеобщая несправедливость, с которой сложно что-то поделать. Сильвен, неоднократно с ней сталкивающий, уже должен был выучить наизусть то, насколько этот мир, усеянный монстрами, претворяющимися людьми, прогнил. И эта отвратительная гниль невольно стала основой, за которую многие, — намеренно или нет, — цеплялись, чтобы продвинуться дальше и занять вершину в пищевой цепочке. Кто-то рождается, чтобы доминировать. А кто-то рождается, чтобы подчиняться. Жоэль родился, чтобы доминировать над другими, и у него неплохо это получалось. В самом деле, ему бы служить Императору, а лучше и вовсе — стать Императором, установить собственное господство и терроризировать своих подданных за малейшее проявление характера. Для чего родился Сильвен? Трудно сказать наверняка. Он не подчинялся, но и не доминировал — просто из-за отсутствия желания, поскольку никто не запрещал, в том числе и его совесть, взять оружие, ведь маска у него уже была, чтобы затем выискивать себе жертв и убивать их до тех пор, пока его не поймают. Сильвен был между, и из-за этого получал по шее, когда был несмышлёным ребёнком, от Жоэля, который уже в юном возрасте ненавидел, когда ему не внимали. Он доставал его всегда, и даже в лесу, когда Сильвен думал, что оставался совсем один. Именно поэтому между ними никогда не было тёплых отношений — они больше походили на натянутую струну, собиравшуюся вот-вот оборваться, если на неё подуть. Может, у них и было что-то схожее, но они принадлежали разным вселенным. Они одинаково олицетворяли негатив, однако были полными противоположностями. Сильвен развернулся к Жоэлю, решившему отойти от двери и встать чуть поодаль от гробовщика, но так, чтобы открывался прекрасный вид на труп. Мясник, скрестив руки на груди, с надменным видом прислонился к стене дома и без интереса наблюдал за тем, как Сильвен, растерявшись, не знал, как ему быть, и внутренне торжествовал. Ему нравилось видеть людские слабости. Насмехаться над ними. Порицать. Сам Северин никогда не замечал за собой ничего подобного, и поэтому ему было куда проще осуждать других за наличие человечности, обошедшей его, к сожалению, стороной. — Знаешь, Сильвен, я много слышал историй, как дикари, подобно тебе, пытаются быть цивилизованными. Но твоя проблема в том, что ты грязный урод, и в твоей тупой башке в любой момент может что-то переклинить, — будничной интонацией поделился Жоэль, сверля гробовщика в трагической маске светло-карими глазами, переливавшимися на ярком солнце жёлтым оттенком. — Вдруг это ты её убил и оставил здесь, потому что слишком недоумок, чтобы спрятать тело? Сильвен, поразившись этой наиглупейшей логике, озадаченно склонил голову влево. Он достаточно долго смотрел на Жоэля в ответ, пока не произнёс: — И ты мог её убить. Жоэль равнодушно пожал плечами. — Тоже верно. Браво. Обвинять друг друга — какая прелесть. Сильвен, устав ждать вразумительной реакции от мясника, перевёл внимание обратно на мадам Ришелье. С ней надо было что-то делать — это даже не обсуждалось. Желательно обратиться за помощью к знающим людям, чтобы похоронить её как подобает — не с почестями, но хотя бы с уважением. А самому Сильвену придётся заняться гробом — всё как обычно. Иронично, однако, выходило. Он должен был вот-вот приступить к гробу для её сына, а теперь он будет делать его для неё лично, когда как Доктор, появившись буквально из ниоткуда, бодрствовал и даже не подозревал о том, что его мать, прежде живёхонькая, теперь валялась мёртвой возле дома гробовщика. Это было ужасно, и Сильвен, продолжая уповать на нереальность всех событий, в которые он был против воли втянут, мог только надеяться, что рано или поздно кто-то выпрыгнет из-за угла и прокричит о том, что всё это — шутка. Он даже не разозлится. Сильвен обещал себе, что воспримет эту новость с пониманием, поскольку лишь при таком раскладе ему не придётся напрягать извилины и выяснять, из-за чего умерла мадам Ришелье и почему был жив Доктор, погибший на войне. Показавшаяся из дома голова стала для Сильвена, застрявшего в сомнениях на ровном месте, неприятной неожиданностью. Он повернулся к ней всем телом, и его сердце пропустило удар. Мурашки покрыли кожу его рук, когда он встретился с голубыми глазами Доктора, с волнением смотрящего на его маску и выискивающего в безжизненном материале любой намёк на объяснение. Не давая тому сфокусироваться на трупе матери и не позволяя Жоэлю увидеть Доктора, Сильвен, в считанные секунды преодолев разделявшее их расстояние, со всей дури захлопнул дверь, из-за чего Доктор, больно получив по лицу и чуть не прищемив пальцы, со стоном упал на пол. Зачем ему ноги, если они его не держали? И какого Дьявола он не внял его приказу? Он что, бессмертный? — Ай! — громко раздалось в доме, и Сильвен побледнел. Жоэль, учуяв свежую кровь, прекратил скучающе пялиться на труп и заинтересовался гробовщиком. Он сделал в его сторону пару шагов, но Сильвен, не дрогнув, загородил ему дорогу. Он был настроен решительно не впускать его к себе, даже если для этого ему понадобится применить силу, которая мало чем ему поможет. На фоне Жоэля Сильвен — смехотворно маленький и хрупкий, и у него не было никакого шанса в открытую победить его. Однако даже крохотный паук может схватить крупную муху, и Сильвен, примени он хитрость, вполне мог завалить мясника, идущего всегда напролом. Встав напротив гробовщика, Жоэль сощурился. Он наклонился, поравнялся с ним ростом и грозно оскалился. — И кто там у тебя? Напарник? Небось вы оба, кретина таких, своими куриными мозгами не смекнули спрятать тело? — он задумчиво хмыкнул. — Или всё куда прозаичнее, а, уродец? Вдруг это твоя новая жертва? Ты что, убийца? — Не твоё собачье дело, кто там. Жоэль неодобрительно поцокал языком, и Сильвен, стойко выдерживая обострившуюся между ними атмосферу, нахмурился. Он физически ощущал его силу и превосходство. Когда мясник был так близко к нему, он особенно осознавал, что Жоэль — монстр, потрошащий без капли жалости животных. Будь его воля, он бы прикончил человека и даже не дрогнул от того, что это — страшный грех. Он бы съел человеческое мясо просто забавы ради. Право слово, что в этом такого? — Помнишь, как ты, — Жоэль грубо коснулся подбородка Сильвена, заставляя того приподнять голову, чтобы глядеть в его здоровый глаз, в котором не было ни капли страха, — захлёбывался в крови, когда нагрубил мне, убогий ты масочник? Ты был таким сильным мальчиком. Даже не плакал. Какая печаль. Мясник вдавил большой палец в грязно-белую холодную щеку, и края маски больно впились в кожу Сильвена. Он, не желая и это спускать ему с рук, ударил Жоэля по запястью и выбрался из его цепкой хватки. Отойдя от него на безопасное расстояние, — впрочем, рядом с ним не было такого понятия, как безопасность, — Сильвен, сохраняя молчание, одарил его гневным взглядом. Он знал — это бесило Жоэля. Похлеще, чем смачная драка или оскорбления. Когда кто-то не реагировал на него, то он считал, что человек возомнил себя невесть кем, раз поставил себя выше него. Раз посмел не придать его действиям или словам надлежащего значения. У Жоэля не укладывалось в голове, что иногда это было необходимо, чтобы просто предотвратить конфликт. Но в случае Сильвена — он хотел его спровоцировать, вывести на эмоции, всегда бушевавшие в Жоэле, даже когда тот был в спокойном состоянии. Он изучил его так хорошо, что мог предугадать, когда у мясника начнёт дёргаться из-за злости глаз, когда он стиснет зубы, когда желваки заиграют на его скулах. Может, Сильвен и не такой крупный, как Жоэль, может, он и выделялся поразительной терпеливостью, но он был далеко не слабым, чтобы вдобавок ко всему мириться с издевательскими к себе прикосновениями. — Я ненавижу тебя, Сильвен. Почему ты не подох в утробе своей шлюхи-мамочки? Почему ты не жрёшь сырое мясо, чтобы в твоём организме завелись черви? Почему ты ещё жив? Мёртвая маска ничего не могла рассказать о том, задело ли это Сильвена или нет, что воспринималось Жоэлем ещё более остро и болезненно. Его лицо скривилось, будто он за раз съел целый лимон, и Сильвен самодовольно улыбнулся. — Так-так! И Жоэль, и Сильвен одновременно повернулись к забавно идущему к ним низкорослому врачу, странно переставлявшему ноги и до кучи чересчур активно размахивавшему руками. Он выглядел молодо, а его неестественно большие глаза создавали впечатление, что он был ещё и очень глупым. Глупее Доктора — определённо. Сильвен, никогда не встречаясь с ним лично, допустил мысль, что он был не врачом, а настоящим шарлатаном, который в качестве лечения быстрее выберет забить до смерти своего пациента обувью, нежели что-то стоящее и действенное. Если мадам Ришелье обращалась за помощью к нему, то становилось ясно, почему она так долго выздоравливала. И неудивительно, что она сказала, что, будь с ней её смышлёный и одарённый сын, то она бы не промучилась с болезнью целый злосчастный месяц. — Аз есмь лекарство! Что за беспорядок! — Боже… — закатил глаза Жоэль, и Сильвен впервые его поддержал. — Только не он. — Тело! Человека! — во всё горло завопил врач. — Аз есмь лекарство! Я спасу его! — Это она, гений, — съязвил Жоэль. — Я спасу её! Аз есмь лекарство! Он рванул к женщине и взял её запястье с целью прочувствовать пульс. Просидев так некоторое время в тщетных попытках нащупать то, чего нет, он прижал пальцы к шее мадам Ришелье, однако и это не увенчалось никаким успехом. Наблюдая за этими нелепыми попытками узнать, мёртв ли человек или нет, когда, очевидно, он давно попрощался с этим миром, Сильвен уловил позади себя подозрительное движение. Это были другие жители, медленно и осторожно подходящие к его дому, которых привлекли звонкие крики врача, способные при желании поднять даже мёртвого с могилы. Они шептались между собой, пока показывали пальцем на труп, и можно было только догадываться, какая картинка вырисовывалась в их головах. Сильвен, искренне не переваривая толпу, раздражённо ругнулся. Этот день затмевал своей паршивостью все предыдущие, и если он не уберётся отсюда, то точно что-то сломает. — Да! Она умерла! Аз есмь… не лекарство, — удручённо признался врач. — О, да ладно, — произнёс Жоэль. — Что с ней? — выкрикнул кто-то. — Неужели её убили? — Среди нас убийца?! Какой кошмар! Сильвен переглянулся с Жоэлем. По его надменному выражению лица он уже представил, как с лёгкостью тот мог подставить его — для этого не придётся даже выдумывать историю — всё было как на ладони. Конечно, в ответ и гробовщик мог обвинить его в убийстве, ведь Жоэль славился крайне вспыльчивым характером, и тогда они оба окажутся в незавидном положении, из которого из-за личных обид навряд ли выберутся с чистой совестью. Очевидно, размышляя в таком же ключе, — или просто желая уничтожить его лично, — мясник, намеренно задев Сильвена плечом, обратился к людям: — Какой к чёрту убийца? Вы видите кровь? Эй, недоумок, отчего она умерла? Врач вскочил, затем снова шустро сел и внимательно осмотрел женщину. Не найдя ничего примечательного, он в своей привычной манере выкрикнул: — Не от раны! Жоэль, ожидая более содержательный ответ, фыркнул. Ни на кого нельзя положиться. — Она Ришелье. Вы что, не в курсе, что у неё скончался сынок на войне? Это общеизвестная информация, — Жоэль эффектно развёл руки в стороны. — У неё сердце остановилось от горя — вот вам и причина её смерти. Хитро. Сильвен, оценив выбранную стратегию, кивнул, подтверждая слова Жоэля. Эта ложь пускай и банальна, но довольно убедительна благодаря тому, что правдоподобна. Особо впечатлительные люди, погрузившись в себя, начали вытирать слёзы. — Юный Ришелье был таким талантливым! — скромно поделилась светловолосая взрослая женщина. — И чутким! — Да-да! Таких врачей сложно найти… У него была вся жизнь впереди! — Успокой Господь его душу… — И её тоже… В затянувшемся молчании Сильвен слышал своё сердцебиение. Его подташнивало, но не от вида трупа, а от улицы и общества, в котором он вынужденно торчал. Ещё ему было страшно, что Доктор, этот неугомонный человек, испытывающий его нервы на прочность, снова поставит его в неловкое положение, если выйдет. Только теперь ему навряд ли удастся так легко его скрыть. Сильвену хотелось его придушить. Он не злился на него, но был разочарован тем, что его не воспринимали всерьёз, словно гробовщик был варваром, специально запершим Доктора у себя дома. Словно ему было весело, что исчезла кукла, из-за которой он безжалостно измывался над собой, и заменилась вполне живым юным надоедливым Ришелье, а его мать вместо того, чтобы забрать сына, умерла! Всё же он злился. На себя. На мадам Ришелье. На Доктора. Ему нельзя было соглашаться на просьбу женщины. Именно из-за неё вся жизнь Сильвена, и без того скачущая, как сумасшедшая, окончательно пошла под откос. И как, спрашивается, ему теперь избавиться от проблем, на которые он добровольно себя обрёк? Будет ли правильно, если он выгонит Доктора на улицу, чтобы тот сам разбирался со своими пробелами в памяти? Но будет ли тогда Сильвен в опасности? Ему нужно как следует поразмыслить над этим в одиночестве. В тишине. В темноте. — Я сделаю для неё гроб, — тихо сказал Сильвен. — Мне надо идти. Он, оставив валяющийся на асфальте труп мадам Ришелье на попечение других, заскочил в свой дом так, будто за ним гнались с вилами с намерением поймать, привязать к столбу и сжечь. Сильвен закрыл за собой дверь и, изрядно вымотавшись, набравшись впечатлений на год вперёд, скатился по ней прямо на пол. Если так продолжится, то он не сможет сосредоточиться на работе, на которую всегда тратил всё своё время. Уже сегодня вместо того, чтобы как обычно заниматься полезным делом, ему пришлось отвлекаться на сущие небылицы, пошатнувшие его привычный график. Пожалуй, он и правда придерживался консервативных взглядов. Разведя ноги в стороны, Сильвен положил на колени руки и сгорбился из-за гадкой тяжести в спине, напоминавшей о себе тогда, когда он нервничал. Ещё чуть-чуть, и ему самому не помешает отвар для снятия напряжения. — Зачем вы меня ударили? Доктор, гордо возвышаясь над сидящим человеком, был зрелищем красивым, хотя Сильвен особо это не оценил и просто сделал то, что у него получалось лучше всего — смолчал. Однако Доктор, огорчённый тем, как с ним поступили, не смог стерпеть к себе это полное равнодушие, и потому вместо того, чтобы оставить гробовщика в покое, решил показать, что он — не вещь, а вполне себе живое существо со своими мыслями, которое нельзя игнорировать. — Зачем вы меня ударили? — требовательно повторил юный Ришелье. Сильвен, не желая ко всему прочему слышать назойливого Доктора, неуместно проявляющего свой противный характер, гневно прикрыл уши ладонями. Он задаст вопрос ещё раз. И ещё. И ещё, пока не получит свой ответ. Сильвен, зажмурившись, удержал себя от спонтанного порыва ударить кулаком стену. Он уже имел представления о том, каким был Доктор, и поэтому тактика, которую он выбрал при общении с остальными, была абсолютно бесполезной с этим человеком, сующим во все дела свой длинный нос. — Вам лучше не выходить из дома, — на выдохе прошептал Сильвен. — Почему? — Там враги. Они могут причинить боль. — Враги? Как тот мужчина с вами? — Да. — Он вас бил? Сильвен громко усмехнулся. Неужели это было так очевидно? Неужели на его маске чёрным по белому было написано, что он всегда, сколько себя помнил, подвергался насилию? Конечно, Доктору необязательно было знать подробности из его жизни. Для всех эта информация бесполезная, сколько не пытайся о ней говорить, и никто и никогда не будет по-настоящему заинтересован в проблемах других, потому что и у самих этих проблем было столько, что не счесть. Сильвен, глядя сквозь прорези маски на Доктора, не испытывал потребности высказаться или покаяться ему во всех грехах. Однако было в этом бледном лице, на котором отчётливо выделялись голубые глаза, что-то такое, что побуждало ему довериться. Возможно, Сильвен всего лишь устал хранить все обиды в себе. Устал быть посмешищем. Устал от этого дня, высосавшего у него всю энергию. Он так устал. — Он донимал меня в детстве. С другими… Всего их было трое, — Сильвен почесал шею. — Сейчас остался только он. В основном. Вместо того, чтобы кивнуть и уйти, Доктор опустился перед ним на колени, и Сильвен, удивившись, подумал, что он собирался ему молиться. — Мне очень жаль, — Доктор мягко накрыл рукой костлявое плечо Сильвена. — Могу ли я вам чем-то помочь? Он честно не предполагал, что кто-то предложит ему помощь, пускай и совершенно бесполезную. Сильвен старался найти в Докторе подвох, в его прикосновении — намёк на жестокость, но тот касался осторожно, без давления, и это вызвало в нём сильнейший диссонанс. Он был изумлён, однако вместе с тем — возмущён, что кто-то посмел, не спросив разрешения, нарушить его заветное личное пространство. Пусть он уберётся. Пусть этот кошмар закончится! Сильвен отказывался верить, что это было искренне. Так не могло быть. Просто не могло! Он не заслуживал хорошего отношения. Он был монстром. Чудовищем. Ему прямой путь в Ад, где он будет гореть целую вечность. Если бы Доктор только знал, что Сильвен натворил, то он бы возненавидел его. К нему нельзя относиться по-доброму. Сильвен откинул от себя чужую руку, и Доктор разочарованно охнул. — Не надо меня трогать. Он не сдался. Не потянулся к нему опять — судя по всему, прекрасно усвоил урок, но всё равно не ушёл. Доктор был то ли без мозгов, то ли, напрочь лившись всех воспоминаний, безбашенным, раз терпел выходки Сильвена, так и не поделившегося с ним полезной информацией о том, кто они и где они были. — Люди, обижающие вас, вовсе не люди. Но это не значит, что всех надо остерегаться. — Если бы ты… — Сильвен опешил и тут же поправил себя: — Если бы вы увидели моё лицо, то вы были бы другого мнения. — Тогда покажите мне его. Сильвен, прикрыв рот маски, нервно рассмеялся. Это было импульсивное действие, нежели рациональное. То, что сказал Доктор, было странным и абсурдным, причиняющим физическую боль. Какой адекватный человек вообще попросит о таком? Лицо не прячут ради веселья. Сильвен уж точно, и он ясно дал понять, что это его тяжкое бремя, его крест, который он будет нести до конца своей жалкой жизни. Доктору, наблюдавшему за ним, было некомфортно. Но когда Сильвен поднял голову, когда в его глазу блеснуло что-то насмешливо жестокое, маниакальное, то ему стало не на шутку страшно. — Нет. Никогда. — Но почему? Я… — Я повторяю специально для вас — никогда. Впредь запомните это раз и навсегда, — Сильвен поднялся на ноги. — Следуйте за мной. — Я вам не собачка. — Да? Странно, — с притворной грустью заключил он. — Я думал, вы как раз-таки собака. Хотя нет. Вы птенчик. — Как грубо… Сильвен, невзирая на то, как высоко были расположены ступени, буквально проскочил лестницу, с которой вполне спокойно можно было бы упасть, если не соблюдать осторожность. Доктор, помедлив, всё же не заставил его ждать и тоже, пускай и медленнее, забрался на второй этаж. Он неуклюже поравнялся с Сильвеном и вопросительно перевёл взгляд с кровати на гробовщика. — Это ваше место. Когда стемнеет, вы будете спать здесь. — А вы где? — Не с вами. — Вы несерьёзны, — с досадой проговорил Доктор. — Вы так расстроены, что я… — Ваши вопросы, — перебил его Сильвен, — слишком глупые, чтобы серьёзно на них отвечать. — И всё же… — Пожалуйста, не беспокойте меня больше. У меня много дел. И слабая надежда, что завтра ты уже испаришься и не будешь докучать. Доктор, сжав губы, был обижен тем, что он и правда походил на какую-то неразумную собаку, которой отдавали приказы. Однако, с другой стороны, он оправдывал поведение Сильвена тем, что тот был замкнутым и нелюдимым — и не без причины. К тому же общение с тем злым человеком явно не пошло ему на пользу, и он был заметно огорчён. Доктору стоило относиться к нему с пониманием и лишний раз не давить, чтобы его не воспринимали в штыки. — Прежде чем вы оставите меня одного, прошу вас, скажите, кто мы друг другу? Сильвен замер. Ему потребовались считанные секунды, прежде чем он нарушил тишину: — Я ваш близкий друг. — Мы живём вместе? Вы знаете, почему я ничего не помню? Сильвен, набрав в лёгкие воздуха, с дрожащими пальцами на левой руке и с вздувшейся веной на правом виске, не видел ничего плохого в том, чтобы скинуть Доктора с лестницы. Это будет очень просто, ведь дальше ему придётся всего-то спрятать труп. Его даже не обвинят в убийстве, потому что, к несчастью, юный Ришелье был для всех уже мёртв. Но, разумеется, это были лишь мимолётные мысли, которые сразу же испарились, когда он взял себя под контроль. — Вам нужен отдых. — Но… — Вам. Нужен. Отдых. Доктор, дрогнув от голоса Сильвена, специально отчеканившего каждое слово, виновато потёр своё плечо. — Хорошо. Спасибо. Сильвен, довольный вытянутым из Доктора согласием, спустился обратно на первый этаж и прошёл в мастерскую, в которой прежде очнулся на полу. Каков был шанс, что, заснув, он проснётся один в собственном доме? Прикосновения Доктора — не эфемерны, он отлично ощущал их через одежду. А Жоэль слышал, как он застонал, когда Сильвен ударил его дверью. Он настоящий? Сильвен подозревал, что его мираж был вовсе не плодом больного воображения, а вполне себе реальной личностью, заменившая собой — неважно как — его куклу. Или была куклой. Он боялся, что на деле смерть мадам Ришелье была никак не связана с болезнью и уж подавно с сердцем, поскольку был убеждён в том, что она свыклась с мыслью, что её бедный сын умер. Он переживал, что здесь была замешана мистика, и именно она приложила руку к появлению Доктора. Это было похоже на дьявольщину, не так ли? Сильвен, обратив внимание на полуразвалившийся маленький диванчик, стоящий в самом углу мастерской и незапланированно ставший его временным обиталищем, молился, чтобы всё вернулось на круги своя, когда наступит следующий день. Ведь если Господь любил всех своих детей, то Он мог подарить любовь и Сильвену, Его бедному страдающему ребёнку, который лишь однажды разочаровал Его своим плохим поведением.