I Find Myself Running Home To Your Sweet Nothings

      У Вилле не было ни минуты покоя с тех пор, как он признался, что это был он на видео и сразу же после этого заявления исчез с церемонии. Когда он осознал произошедшее, понял, что идёт по тонкому льду, а шок и неодобрение от его матери исходили волнами. Но, тем не менее, он больше не мог волноваться, когда его глаза снова встретились с глазами Симона, его ослепительная улыбка озарила Вилле изнутри, напомнив ему за что он боролся. Симон любил его, одна мысль о его тихом признании заставляла сердце Вилле биться чаще.       Мать Вилле была в ярости, но то, что он сказал, уже нельзя было отменить. Не тогда, когда запись его речи транслировалась на весь мир. Он не отказался бы от своих слов, даже если бы она попыталась заставить его, Вильгельм не мог жалеть о решении быть честным, наконец-то освободиться от тайн и лжи, которые прижимали его к земле и сдавливали его грудь, из-за чего он будто медленно задыхался. Вместо этого, как только Королева немного остыла, они поговорили. Это был первый раз, когда Вилле почувствовал себя по-настоящему честным со своей матерью. Ему было всё равно на то, что она хотела, он выбрал Симона. В конце концов, ей пришлось уступить, но она пробыла в Хиллерске на несколько дней больше, чем планировалось, чтобы убедиться, что они «знают, что делают». Когда Кристина уехала, захватив с собой членов Королевского Двора, Вилле вздохнул с облегчением. Они с Симоном созванивались каждую ночь, но это было не то же самое, что видеть его лично, и в тот момент, когда машина с Королевой отъезжала от школы, Вилле написал Симону сообщение, рассказывая об этом. Казалось, прошло несколько часов, но на самом деле не более получаса, и кто-то постучал в его дверь, Вилле нетерпеливо открыл ее. Там стоял Симон. Он был прекрасен.       Вилле всегда знал, что Симон красив, для него это было неизменной истиной. Но сейчас, когда Симон смотрел на него так открыто и жадно, он сиял. На протяжении нескольких дней они могли только видеть лица друг друга в экранах своих телефонов и шептать «я тебя люблю». И Вилле вдруг на мгновение замер. Казалось, если бы он пошевелился или заговорил, то иллюзия бы исчезла и оказалось бы, что Симона здесь нет на самом деле. Тихий стон вырвался изо рта Симона, когда он двинулся вперёд, захлопнул за собой дверь, и практически упал в руки Вилле, крепко его обнимая. Вильгельм обхватил его в ответ, притягивая Симона ближе и пряча лицо в тепле его толстовки.       — Я скучал по тебе, — пробормотал Симон, прижавшись щекой к щеке Вилле, когда он отстранился ровно настолько, чтобы они могли касаться друг друга носами, чувствуя дыхание на губах.       — Я тоже, — прошептал Вилле, в восторге от того, что Симон находился здесь, что это было реально.       Симон сократил расстояние между ними, его мягкие губы прижались к губам Вилле, предавая значение каждому моменту последних нескольких дней, тревоге и неуверенности. Симон того стоил.       — Мне нравится, что ты делаешь меня счастливее, — признался Симон, слегка отстранившись, играя с завязками на толстовке Вилле.       Вилле улыбнулся, когда Симон наклонился, чтобы снова поцеловать его, прежде чем Вильгельм успел ответить. Он проводил их с Симоном к своей кровати и сел, Симон оседлал его бедра, не прерывая поцелуя. Эта поза напомнила им о последней вместе проведённой ночи. Но теперь уверенности стало гораздо больше, а любые сомнения в ответной привязанности Симона испарились.       Пальцы Симона скользнули по волосам Вилле, ухмылка появилась на его губах.       — Между прочим, мне нравится твоя причёска.       Вилле рассмеялся, вспоминая свои предыдущие неудачные попытки заговорить с Симоном, отчаянно пытаясь сохранить его в своей жизни. Он знал, что привлекал Симона, по крайней мере, на каком-то уровне, но услышать это от него было приятнее.             — Да? — спросил он, уголки его рта изогнулись в улыбке, хотя в его словах слышалось сомнение.       — Да, ты выглядишь красиво, — застенчиво улыбнулся Симон, прижавшись лбом ко лбу Вилле, а его пальцы прошлись вдоль длинных прядей на затылке.       Вилле почувствовал, как его щеки покраснели, а сердце забилось быстрее от комплимента. Симон ухмыльнулся.       — Жаль, что я сейчас все испорчу. — Он поднял руку и взъерошил волосы Вилле, тот ойкнул от неожиданности.       Поддразнивание быстро сменилось чем-то гораздо более серьезным, когда Вилле перевернул их и прижал руки Симона к кровати. Смех Симона стих, его глаза метнулись к губам Вилле, воздух между ними искрился. Вилле наклонился, растворяясь в прикосновении, когда губы Симона открылись для него, они оба нетерпеливо касались друг друга руками, их рубашки задрались, и они касались друг друга голой кожей.       Казалось, всё было наэлектризованным, когда Вилле откинулся назад, чтобы они сняли друг с друга толстовки, тихо хихикая. Прикосновение кончиков пальцев Симона к спине Вилле зажгло его изнутри. Это было почти невыносимо, то, как медленно Симон раздевал его, заставляло Вилле чувствовать, что он вот-вот расплачется, а любовь чувствовалась в каждом его прикосновении. Каждый раз, когда Вилле был с Симоном, это было потрясающе и заставляло его чувствовать больше, чем он когда-либо мог себе представить. Тем не менее, это не подготовило его к тому, что он чувствовал, когда Симон прикасался к нему сейчас, переворачиваясь, чтобы уложить Вилле на спину, медленно целуя его грудь. Симон прикасался к нему так, будто Вильгельм был драгоценным, с такой заботой, которую никто никогда не проявлял к нему раньше. От этого шквала поцелуев, прикосновений, маленьких улыбок и того, как их тела двигались, Вилле чувствовал себя целым. Отчасти истерично, мысли Вилле сосредоточились на пальцах Симона на его бедрах, Вильгельм подумал, что это был не просто секс – они занимались любовью. Вилле стало невероятно дурно от этой мысли, но он чувствовал, как много получил, они оба получили.       Когда они оба были удовлетворены и тяжело дышали, Симон откинул голову на грудь Вилле, рассеянно играя с цепочкой на его шее.       — Твое сердце бешено колотится, — заметил Симон, прижавшись щекой к тому месту, где сердце Вилле грозило выскочить из груди.       Этот момент был слишком насыщенным, чтобы поместиться внутри. Вилле был так влюблен, что хотел рассказать об этом всему миру.       — Из-за тебя, — честно ответил Вилле, вознаграждённый тем, что рука Симона крепче сжала его. — Я просто... счастлив.       Симон повернулся и с теплотой посмотрел в глаза Вилле, а на его лице засияла улыбка:       — Я тоже.       Вилле не смог удержаться от поцелуя этой глупой ухмылки Симона. Он ответил на поцелуй без колебаний, придерживая руку Вилле, когда тот обхватил лицо Симона. Симон перевернулся на живот, накрывая своим телом тело Вилле, углубляя поцелуй, соприкоснувшись носами.       — Я люблю тебя, — выдохнул Вилле, встретившись взглядом с Симоном. Он сказал это лично впервые с тех пор, как перед Рождеством произнес эти слова.       Они уже говорили это друг другу во время своих звонков, но сейчас, когда губы Симона накрыли его губы, это ощущалось по-другому. Вилле почувствовал, как его сердце пропустило удар, вспомнив, когда он признавался в последний раз, ответ Симона эхом отозвался в голове: «Хорошего Рождества».              — Я тоже тебя люблю, — ответил Симон, и его лицо озарилось ослепительной улыбкой.       Вилле почувствовал, как расслаблялась его грудь и как его улыбка отражала улыбку Симона. Симон уткнулся носом в Вилле:       — Скажи мне это ещё раз.       — Симон, — начал Вилле, но не выдержал нетерпеливого взгляда, направленного на него. — Я люблю тебя.       Симон продолжал сиять, отвечая:       — Я тебя люблю, Вилле.       Симон снова поцеловал его, и они растворились друг в друге, забывая о внешнем мире.

***

      Вилле проснулся от солнечного света, пробивающегося сквозь занавески. Он почувствовал себя отдохнувшим, спустя все эти недели, даже месяцы. Вилле опустил взгляд на кудри, рассыпавшиеся по его груди, и ему показалось, что он все еще спит. Несмотря на всё, что произошло, несмотря на бесконечные разговоры и нравоучения, которые ему пришлось высидеть, чтобы прийти к этому моменту, он всё ещё не мог поверить, что у него получилось. Симон был с ним.       Симон, который немного пускал слюни во сне и стащил на себя больше половины одеяла, который лишь слегка поворчал, когда Вилле прижался к нему своими холодными ногами этой ночью. Это было так естественно – шептаться друг с другом под одеялом до раннего утра, держась за руки. Вилле поднял руку, чтобы нежно провести пальцами по волосам Симона, не желая будить его, но отчаянно желая почувствовать знакомые завитки между кончиками пальцев. Лёгкое дыхание Симона, тепло его кожи – это больше того, на что он мог когда-либо надеяться. Прикосновение Симона было тем, чего он так отчаянно хотел с того самого первого момента, когда они поцеловались в коридоре во время вечера кино. Симон вздохнул, прижимаясь ближе. Вилле был очарован тем, как даже во сне тело Симона стремилось к его собственному, как будто он не мог оставаться в стороне. Вильгельм был доволен тем, что лежал там в тишине, наслаждаясь объятиями Симона. Он не был уверен, сколько прошло времени, прежде чем Симон пошевелился, оставил лёгкий поцелуй на ключице Вилле, и спрятал лицо в его шею.       — Доброе утро, — сказал Вилле, улыбаясь.       — Ещё слишком рано, — проворчал Симон, уткнувшись носом в челюсть Вилле, после чего прижался лбом к его щеке.       — А я думаю, что уже поздно, — засмеялся Вилле, не удосужившись даже потянуться к телефону, чтобы проверить время. Он ещё не был готов покинуть их одеяльный кокон.       Симон посмотрел на него, прищурив глаза, привыкая к яркому свету:       — Ну, кто-то заставил меня болтать допоздна.       Вилле покраснел, вспомнив, как он не мог замолчать, взволнованный тем, что наконец-то снова может по-настоящему поговорить с Симоном. Вильгельм задавал ему вопрос за вопросом, желая узнать каждую часть его личности, которую он ещё не открыл, влюбляясь с каждой прошедшей минутой всё больше и больше.       — Извини, — выдавил Вилле, тут же ошеломлённый тем, что Симон внезапно выпрямился, чтобы заглянуть ему в глаза.       — Вилле, — мягко сказал он, положив ладонь на его щеку. — Тебе не нужно извиняться, я просто прикалываюсь. Я действительно хорошо провел время этой ночью, ладно?       Вильгельм кивнул, чувствуя облегчение.       — Мне понравилось, — заверил его Симон, откидывая назад волосы Вилле прежде, чем поцеловать его в висок. — Я люблю тебя.       Дыхание Вилле сбилось, он чувствовал, что ему не хватает воздуха, пока говорил:       — И я люблю тебя. Вильгельм задавался вопросом, исчезнет ли это когда-нибудь. Этот порыв, который пронзал его, когда он произносил эти слова. Всё, что он пытался держать в себе, наконец было озвучено. Было волнующе знать, что они теперь на одной волне, между ними больше не было скрытой правды. Симон нежно поцеловал его, после снова устраиваясь рядом, накрывая его тело своим. Эта тяжесть успокаивала, от него исходило тепло, пока Симон водил пальцами по руке Вилле.       Это была уютная тишина, когда им не нужно было больше ничего говорить, они просто наслаждались присутствием друг друга, в их собственном маленьком пузыре, который Вилле никогда не хотел покидать. Он знал, что все это не так просто, что как только они выйдут из комнаты, они столкнутся со всеми проблемами титула Вильгельма и его публичного признания. Они говорили об этом во время ночных звонков, но по обоюдному согласию не обсуждали это накануне вечером. У них ещё будет время для всего этого, но в данный момент они просто хотели побыть вместе, позволить себе провести время, которого у них никогда не было раньше – неспешное уединение, целая ночь для себя, без необходимости прятаться. Мысли о том, что будет дальше, ужасали, и, несмотря на его браваду, Вилле знал, что Симон тоже напуган. Никто до них не делал ничего подобного, разве он мог быть спокоен?       Но одно Вилле было ясно: Симон сделал его храбрым. Симон заставил его захотеть быть смелым и поверить, что он может таким быть. Никто и никогда не верил в Вилле так, как Симон, и его переполняла любовь к мальчику в его объятиях.       — О чем ты думаешь? — спросил Симон, касаясь губами шеи Вилле.       — О тебе, — честно ответил Вильгельм, опуская взгляд, чтобы улыбнуться Симону, который всё ещё смотрел на него затуманенными, но уже чуть менее сонными глазами.       Симон улыбнулся, находя руку Вилле и переплетая их пальцы.       — И что там насчёт меня?       Вилле крепче обхватил Симона за талию, одновременно с этим сжимая его руку:       — Мне повезло с тобой.       — Глупыш, — поддразнил Симон, яркая ухмылка выдавала его.       Вилле поднес их соединённые руки к своим губам, целуя костяшки пальцев Симона.       — Может быть.       — Может быть, — фыркнул Симон, передразнивая, играя с рукой Вилле. — Ты определенно такой и есть.       Вилле покраснел. Симон дразнил его за то, насколько Вильгельм был влюблен, и он определенно не ошибался.       — Всё в порядке, — продолжил Симон, придерживая Вилле за щеку и поворачивая его так, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. — Может быть, я тоже такой из-за тебя.       Вилле улыбнулся, уверенный, что каждый дюйм его тела излучал счастье, пока Симон целовал его, а утреннее солнце поднималось в небо.