Галилео семь

Это было не чувство вины. Спок много раз говорил, что вулканцы не испытывают эмоций, чувств, потому что они нелогичны. И эту фразу, почти мантру, большинство землян слышали не только от Спока, принимая ее за аксиому, не требующую доказательств. Это утверждение было далеко от истины. А в отношении Спока тем более, в чем Маккой был убежден, наскакивая на вулканца, пытаясь любым способом вызвать у того эмоциональную реакцию. Да, эмоции нелогичны, они не несут никакой пользы, но они есть, и выражать их крайне неприлично. Существуют определенные техники избавления как от эмоций, так и от их внешнего проявления. Первое в этом деле – точно определить, что именно вызвало эмоциональную реакцию и какую именно. Обычно у Спока хорошо получалось идентифицировать собственные чувства. Но сейчас некое странное смятение не давало ему покоя с того самого момента, как он пришел в сознание на платформе транспортатора и понял, что все-таки выжил. Это была не эйфория человека, заглянувшего в глаза собственной смерти и вернувшегося с того света. Как раз этот факт Спок принял со спокойствием и хладнокровием, подобающим настоящему вулканцу. Это было смятение, которому он не мог подобрать определения. Он изложил в отчете все события максимально точно, как делал всегда,. Он думал, что изложение фактов приведет в порядок мысли. За сухими строчками отчета вставали слова: я потерпел неудачу, я не справился, я допустил гибель людей, я виноват. Но чувства, связанные с поражением и виной, тоже можно было понять и принять. Но было кое-что еще – непонятное, нелогичное и причиняющее душевный дискомфорт. И он снова раз за разом возвращался к тому, что произошло на Таурусе, пытаясь докопаться до истиной причины своего состояния. Он прокручивал в памяти все произошедшее, препарируя каждое свое действие со старательностью патологоанатома. Он взвешивал все свои решения, находя их логически безупречными, но… что-то он все равно сделал не так. Он сделал все, что должен был сделать ради выживания своей команды. И они сумели вернуться на «Энтерпрайз». Да, это возвращение стоило жизни двум членам его экипажа. Взвесив все шансы, просчитав все возможные варианты развития событий, Спок пришел к выводу, что избежать этих смертей было невозможно. Латимер и Гаэтано делали свою работу, и сделали ее хорошо, дав остальным шанс закончить починку шаттла и взлететь. Интересы большинства. Ему и прежде приходилось терять людей, которые находились под его командованием. И он испытывал по этому поводу глубокие сожаления. Дело было не в нем. Проведя более глубокий детальный анализ произошедшего, Спок наконец-то понял, что именно так беспокоило его: он не смог найти тонкую грань, на которой должен балансировать любой командир. Грань между долгом и человечностью. Доказательством тому было отчуждение, которое пролегло между ним и его товарищами по несчастью. За годы службы среди людей Спок привык к своей обособленности. Это не было чем-то непривычным. Скорее наоборот – обособленность, отстраненность для вулканцев была нормой. Но теперь за ставшей уже привычной отстраненностью Спок ощутил нечто иное – неприязнь. Очень явственно ощутил. Причем не только от мистера Бома. Спок давно заметил, что астрофизик не отличается сдержанностью, даже по меркам землян. Ту же эмоцию излучали и остальные члены его маленького экипажа. Даже доктор. И это было очень… огорчительно? Им с Маккоем и прежде приходилось спорить по разным поводам, и доктор частенько раздражался и даже подчас срывался на крик, обрушивая на своего оппонента шквал эмоций, но неприязни он никогда не проявлял. В этот раз все было по-другому. Когда Спок наотрез отказался идти на похороны Латимера, эмоциональная буря не состоялась. Но во взгляде доктора появилось что-то такое, от чего в тот момент Споку стало не по себе. И было не по себе до сих пор. Это нелогично, сказал он себе. Да и какая может быть логика в заботе о мертвых, когда живые находятся под угрозой, а время уходит. «Логика - лучшая основа для командира», – сказал он доктору. Как оказалось, одной логики было мало. Вулканцам знакомы душевные терзания. А присутствие поблизости людей вообще, и доктора в частности, ну никак не способствовало обретению душевного равновесия. Именно поэтому Спок под благовидным предлогом о том, что для восстановления сил ему нужно побыть одному и помедитировать, сбежал из лазарета. Он написал отчет, отправил его капитану Кирку и решил пройтись по ночному кораблю. Сколько он так бродил по затемненным коридорам, прислушиваясь к ровному гудению систем жизнеобеспечения и легкой вибрации работающих двигателей, Спок не мог сказать. Очнувшись от раздумий, он обнаружил себя стоящим у огромного смотрового порта на наблюдательной палубе. «Энтерпрайз» шел на крейсерской скорости, и звезды на экране превратились в светящиеся струи, вид которых завораживал. Спок за время своей службы заметил одну странную особенность в поведении людей: когда кому-то из землян было плохо, они приходили сюда и подолгу стояли перед смотровым портом. Спок неоднократно пытался выяснить причину столь странного и нелогичного поведения. Зачем тащиться через полкорабля на наблюдательную палубу, если при желании изображение звездного неба можно получить на личный монитор? Когда же он однажды задал этот вопрос Маккою, доктор загадочно улыбнулся. – Потому что это красиво, – туманно ответил он. Ответ ничего не прояснил, лишь еще больше озадачил его. Красиво?.. Какое странное слово. И почему это люди так любят изобретать особые слова для того, что соответствует вселенским законам и строго функционально? Он никогда не понимал пристрастия землян к подобным эмоциональным словам. Для него самого звезды представляли всего лишь набор цифр, отражающих их физические характеристики. Обычно, но не в этот раз. Впервые, глядя на проносящиеся мимо «Энтерпрайза» звезды, он не видел за ними скупую статистику цифр. Рассеянно глядя на огненные сполохи, обтекавшие звездолет подобно струям водопада, Спок вдруг ощутил внутри себя пустоту. Внезапно до его слуха донесся неподобающий обстановке звук. Тихое шипение словно... Ну конечно, двери. Кто-то пришел. Несколько секунд спустя Спок услышал за спиной дыхание, но оборачиваться не стал. Ему совершенно не хотелось сейчас общаться с пришедшим. И он втайне понадеялся, что у гостя хватит такта развернуться и уйти. Увы. «Надежда нелогична», – повторил Спок сам себе, когда услышал деликатное покашливание – намек, причем совсем не тонкий, что оставлять его в покое не собираются. Прикидываться глухим было бессмысленно, поэтому Спок медленно обернулся. Вулканец был уверен, что капитан рано или поздно разыщет его, и что «разговора по душам», как это называл Маккой, не избежать. Хотя он очень надеялся, что это случится как можно позже, когда он будет не так уязвим, как теперь. На обзорной палубе царил полумрак, но Спок не мог не заметить глубокие тени, залегшие на лице Кирка. За те три дня, что они не виделись, казалось, капитан постарел на несколько лет. Он просто излучал усталость. – Ты не против, если я к тебе присоединюсь? – спросил он. Спок пожал плечами. – Сэр, если я скажу что против, вы уйдете? Кирк усмехнулся и не спеша подошел к смотровому порту. – Это вряд ли, – ответил он, останавливаясь рядом со Споком. – Тогда какой смысл задавать этот вопрос? Кирк улыбнулся и уставился на звезды. Время летело, но капитан молчал, собираясь с мыслями. Спок чувствовал нерешительность Кирка, его сомнение, но начинать разговор первым ему не хотелось. Говоря откровенно, ему вообще не хотелось начинать личный разговор. Кирк не был чужим, с кем разговор подобного рода был вообще невозможен. Он был другом. И все же... – Знаешь, Спок, – после долгого молчания заговорил Кирк, продолжая смотреть куда-то в пространство, – я тоже часто прихожу сюда по ночам, когда что-то не дает мне покоя. Когда смотришь на звезды, это помогает прийти в согласие с самим собой, примириться с болью. Наверное, такова человеческая природа. Кирк бросил взгляд в сторону Спока. Вулканец, скрестив руки за спиной, безучастно смотрел на него, ожидая продолжения. Но вопреки обыкновению не стал говорить, что не является человеком. – У вас эти проблемы решаются медитацией, – продолжил Кирк. – Наверное, в этом тоже есть смысл. Может, стоит попробовать? – Для медитации нужна иная обстановка, капитан. Я размышлял. – Можно узнать о чем? – О провале миссии. – Вы живы, и это главное, – сказал Кирк. – Погибли люди. – Да, это так. Но я уверен, что вы сделали все, что можно, чтобы предотвратить их смерть. – Это не так, – тихо сказал Спок. – Я… Кирк внимательно взглянул на вулканца. – Ты себя хорошо чувствуешь? – Я готов был оставить трех человек там внизу, капитан. – Но вы же этого не сделали. – Нет, но я мог это сделать. – Вы слишком строги к себе, Спок. Я читал отчет. Вы предложили это до того, как стало известно об агрессивных антропоидах, не так ли? А затем… – Я не должен был оставлять Гаэтано одного среди скал. – У него было оружие. Вы сделали то, что считали правильным. Спок сделал шаг назад и перевел взгляд на звезды. – Но есть что-то еще, да? Если не хотите говорить - это ваше право, но иногда высказать вслух то, что тревожит – значит разделить эту тревогу… и боль. – Мне кажется, я уже достаточно причинил боли… людям. Кирк еле удержался, чтобы не коснуться руки Спока. – Понимаю, – тихо сказал он. – Не думаю, капитан. Это сложно объяснить. – Чувства всегда сложно объяснить. Кирк вздохнул. Психотерапевта из него не вышло. – Ладно, Спок, завтра будет новый день, поговорим потом, честно говоря, я с ног валюсь, так хочу спать. – Да, капитан. – Вы бы тоже отдохнули. – Я еще немного постою здесь. – Как скажете, Спок. Спокойной ночи. – Добрых снов, Джим. Кирк помедлил секунду… но затем кивнул и вышел из обсерватории. Каюта, каюта, кровать, подушка и одеяло… Спок продолжал смотреть на звезды. Красиво? Да, это действительно было красиво. Ему казалось, что под ногами расстилалась вся вселенная, и в какой-то момент он начал ощущать себя песчинкой в этом безбрежном океане. Но это не пугало. Скорее наоборот. Спок глубоко вздохнул, чувствуя, как начало отступать напряжение, не дававшее ему покоя на протяжении многих часов. Внезапно все встало на свои места. Разум очистился, и он ощутил невероятный покой, какой ему случалось ощущать только в моменты глубокой медитации. Он словно отрешился от всего мира, и ему не понадобились привычные с детства вулканские приемы. Все произошло само собой, словно помимо его воли. Напряжение отпустило его. Спок старался не задумываться над причиной такой перемены. Он просто стоял и смотрел в пространство, мысленно сливаясь с проносящейся мимо бесконечностью. Все ушло. Боль. Растерянность. Страх. Недовольство собой. Спок чувствовал, что буквально растворяется в открывающемся перед ним виде. Ведь завтра будет новый день. Конец