Малиновый закат в конце драмы

      Всё кажется бесконечным сном. Жестоким и несправедливым, будто бы сплю и никак не могу проснуться. Руки мои не двигаются, в глазах не осталось слёз, а желание на что-либо отпало. Тупо смотрю в потолок, который стал полотном для показа всех возможных воспоминаний. Но самое последнее, одно из самых больных врезается в память, заставив почувствовать очередную трагедию.       Вокруг атмосфера такая, что становится и хорошо, и плохо на душе. Дождь моросит, от того земля мокрая и холодная, а холод же, дополняет погоду. Я стою у свежей могилы, на деревянном кресте которой вижу не фото, а настоящую и главное — живую Иру. Да, я знал, что семнадцатого ноября её не станет, но, оказывается, я не был готов вовсе. Благодаря этой девочке я многое для себя понял, сумев признаться, наконец, в том, чего не знает никто. А она, в свою очередь, излила душу в день Х. Своими признаниями Ира перевернула мой мир:       — Я любила его, очень любила, а он с моей лучшей подругой мне изменял, если можно так сказать, — устремлён её взгляд на наш родной город. Ветерок играет со светлыми волосами, дуя с севера. — Мы познакомились на тренировках, я же фигурным катанием занималась. Он был новеньким в нашей группе, но катался так… словно выступает на Олимпиаде. Выполнял элементы так, будто парит надо льдом. И я влюбилась в первый же день, дело не в технике и актёрском мастерстве, а в нём самом. Понимаешь, он именно такой человек, от которого веет комфортом. У него были такие красивые голубые глаза, что в них я потерялась… — чуть опустила она голову, а я не смел перебивать, стоя поодаль. — Дарина, моя лучшая подруга, уже бывшая, отговаривала от этой влюблённости, мол, зачем он тебе. А я, — посмотрела на меня, — с ума сходила, когда он был рядом. Во мне что-то зажигалось, стоило его только увидеть. А Лёша был невиданной красоты парень: чёрные как смоль волосы, кристально чистые глаза, ямочки на щеках при улыбке, высокий рост и… голос. Всякий раз, когда мы разговаривали, то моё сердце так часто стучало, что я боялась, что кто-то услышит.       Ира замолкла, опустила глаза, поджала губы, а потом подняла голову к серому небу, видимо, сдерживала слёзы. Я сделал короткий шаг, желая коснуться, но одёрнул себя, ибо знаю, каково быть в таком состоянии. Сделав вдох, она продолжила:       — И у нас получилось. Получилось, понимаешь? — смотрела на меня, чуть ли не плача и крича. — Он первый сделал шаг, первый предложил погулять, потом первый обнял и первый поцеловал! Он сам! Лёша сам сделал выбор в мою сторону, а я просто сдалась! — тяжело дышит от нехватки воздуха, так как быстро и громко говорила. Ира чуть успокоилась, перевела дух и решила дополнить рассказ: — Он говорил, что правда любит меня и готов на всё ради меня. Даже на тренировках был постоянно рядом, и это не могла не заметить Дарина. Как же я её ненавижу и его тоже. Она смотрела и сто процентов завидовала, потому что сама влюбилась в моего парня. Да каждая девчонка облизывалась, видя Алексея Егорова, лучшего фигуриста Воронежа. Не знаю, что он во мне нашёл, но много раз Лёша говорил, что любит за ни за что, просто так. А я, дура, верила! Любила и верила! Идиотка! Нельзя этим мужикам верить, говорила мне мать, а я не слушала. Хорошо хоть она ничего про него не знает, иначе скандал бы закатила с отчимом.       Видя и слыша, как ей больно, я сделал шаги в её сторону, приобнял по-дружески, поддерживая как мог. Такой истории я не ожидал, но в жизни бывает всё, даже любовь до гроба, а потом расставание. Ира вытерла слёзы, выдохнула и замолчала на минуту.       — Что Дарина сделала? — не выдержал я, поскольку любопытство брало верх.       — Обнималась, целовалась с ним. Я застукала их после соревнований, хотела переодеться и погулять с Лёшей, как и договаривались, но… нашла эту парочку в раздевалке. Они целовались у стены, а он, сволочь, обнимал её. Я скандал закатила, пощёчину дала ему, а ей чуть волосы не выдернула, только ударила в губу. Потом собрала быстро вещи и выбежала прочь из этой фигурки. Не хотела видеть ни его, ни её. Два предателя! — у неё полились слёзы, поэтому я легонько их вытер. Сказать мне было нечего, посему прижал Иру к себе, крепко обнял и не отпускал. Было так больно, что я еле держался. Вот бы этому Лёше врезать хорошенько за то, что так обошёлся с Ирой. А Дарина, подруга называется, подлость совершила, в любовь вмешалась и всё испортила. Да и сам Лёша хорош.       Когда молчание затянулось, а подруга немного успокоилась, я выслушал ещё одну историю. Историю про родителей:       — Честно сказать, с появлением Наташи мама потихоньку начала забывать обо мне, будто я — никто и ничто. Я же думала ну ладно мелкая Наташка ещё, пусть повозится, я и сама могу. Но с годами ничего не менялось. А отчим только масло в огонь подливал, говоря, что я безответственная, транжира и глупая. Они мне деньги дают, а я трачу столько и за раз. Но это не правда! — посмотрела жалобным взглядом. — Я копила! Хотела себе новые коньки, а то они не покупали, а кататься на сточенном лезвии было отвратительно. С родной дочерью он возился, а меня посылал куда подальше. Маме, кажется, было вообще плевать, что я и как. Главное — жива, и то хорошо. А после расставания с Лёшей я в депрессию впала. Не ела, не пила практически, не спала. Родители внимания не обращали, а мне было по-настоящему плохо. Представь, у тебя разбито сердце, твоим родителям похрен на тебя и твою судьбу, а ты уже просто существуешь.       К сожалению, знаю, и не понаслышке.       — Потом, будто судьба, я нашла группу «Синий кит» и понеслось… Антон, я правда не хочу жить, быть обузой для мамы. Пусть она лучше Наташей займётся, любит же мелкая фигурное катание, вот пусть и занимается, раз из меня ничего не вышло. Да и… кому я вообще нужна? Бездарная, безответственная, бесплодная, безмозглая? Верно, никому. А Лёша… с ним всё закончилось полгода назад.       Нет, Ира вовсе не такая, какой считала себя. Она талантливая, ответственная, умная и… почему бесплодная? То есть, понятно, но просто «почему?» Будто прочитав мысли, она выдала:       — В четырнадцать я узнала, что не могу иметь детей. Там, то ли с яичниками, то ли с маткой что-то не то, не помню уже. Мать тогда обвинила меня, что всё это этот спорт виноват. А-ля меньше надо было на холодном сидеть, кататься и так далее. Но она не понимает, что фигурное катание было для меня всем! — повернула резко голову на меня. — Я жила спортом, от тренировки до тренировки, каждый день! Чихать я хотела на запреты и тому подобное!       Замолкла. Снова. А я чуть погладил её предплечье, после чего спросил:       — Бросила?       — Да, — всхлип. — Как раз почти полгода назад. Не могла смотреть на Дарину и Лёшу. Проходя каждый раз мимо спортшколы, вспоминаю всё: успехи и неудачи. Особенно момент, когда нашла их в раздевалке. Предатели.       Я снова обнял её, прижал к себе и уже не отпускал. Так жаль, что её судьба сломлена посторонними руками. Ира просто хотела кататься, стать олимпийской чемпионкой, хотела ведь? Хотела ещё любить и быть любимой. Ирочка…       Время близилось к закату, такому красивому, малиновому, будто художник плеснул краски и пару раз провёл кистью, написав целую картину. Последние лучи солнца падали на её загорелую кожу, превращали волосы в золото, делали карие глаза настоящей вишней. Я смотрел и понимал, что её время неумолимо подходит к концу, потому решил признаться в том, что знаем только я и Арс, ибо сложно держать в себе.       Мы уже сидели около края элеватора, смотрели на закат, чувствуя умиротворение. Она смогла высказаться, выплеснуть ту боль, что сидела давно. Перед смертью, я хочу, чтобы она знала обо мне всё.       — Помнишь, я говорил, что я гей? — чуть усмехнувшись, повернул голову, встретившись с её глазами. Она кивнула и я продолжил: — А помнишь, ты говорила, что не встречала такого человека, который будет несколько часов говорить о другом? — снова кивнула. — Так вот. Арс. Как бы так сказать, чтобы не показалось извращенским? — замялся я, прикусив нижнюю губу. Правда было стыдно говорить о сексуальной связи с лучшим другом, но ещё сложнее — говорить вслух и с девушкой.       — Говори прямо.       — Мы с Арсом переспали, напившись. В тот день мы напиздярились, поговорили о жизни, а потом… В какой-то момент я расслабился и перестал контролировать себя. Знаешь, что самое странное?       — Что?       — На тот момент я ещё любил Юру.       — Значит, не любил.       — Может. Наваждение какое-то было, — нахмурился и встряхнул головой. — Это знаешь, было как… Рай. Мы целовались, а во мне всё взрывалось, переворачивалось, ходуном ходило. Такого никогда не было! Даже с Юрой! Арс держал меня за руки, а я поддавался, не в силах дать отпор. Прости за подробности, но когда я оказался уже спиной на кровати и он оголил своё тело, то я дышать перестал. Он такой красивый, что пиздец. Представь себе мужское тело с миллиардом родинок, представила? А я вот видел. А когда… ну… того, то я окончательно сдался. Я не хотел, чтобы это кончалось, потому что хотел быть только с Арсом. Чтобы во всём мире остались только мы. Он целовал, а я с ума сходил. Он отметины оставлял, а я не сопротивлялся… А когда всё всё-таки закончилось, я прижался к нему и уснул. Не помню ни разговоров, ничего, только — его тепло и что-то такое приятное в сердце... Он у меня первый и последний.       Закончив короткий рассказ, с моего лица не сходила улыбка. Я окунулся в нашу ночь и вспомнил вновь свои чувства. Это и стыд, и смятение, и радость, и счастье, и боль.       — А ты не думал, что просто влюблён? Своим рассказом ты только подтвердил мои догадки.       — Какие ещё догадки?       — Такие, что Арсений твой любит тебя. Ещё тогда, в больнице, я начала подозревать, а теперь я поняла, что он тоже… гомосексуалист. Нет-нет, я не осуждаю, а только рада за вас. Я искренне хочу, Антон, чтобы у тебя всё было хорошо.       Но этого не будет. Мне остался двадцать один день. Ровно три недели.       — Когда-нибудь, не в этой жизни… Пожалуйста, Ир, пообещай, что мы с тобой встретимся через три недели. За то время, что мы с тобой дружим, я понял, что не хочу вот так потерять тебя.       — И не потеряешь. Пока ты будешь жить, я буду рядом, обещаю. А ты обещал, что придёшь на мои похороны, придёшь ведь?       — Я не могу не прийти.       — Я буду ждать.       В тот день мы долго обнимались, прежде чем я ушёл и попрощался с Ирой навсегда. Но мы встретимся, обязательно, через три недели, даже меньше. Мы обещали.       Рядом стоят её мама, отчим, судя по всему, и какой-то парень с девушкой. А ещё незнакомые мне взрослые люди. Мама плачет, нет рыдает, мужчина около неё приобнимает, успокаивая. А мне тяжело смотреть на дату смерти и фото с именем. Там, на крыше элеватора, в последние минуты нашего разговора мне показалось, что всё это сон и она не хочет умереть. Ошибка. Она умерла, сбросившись с той крыши, как и хотела. Я ощущаю всем телом, что она здесь, стоит за спиной.       — Ира… — одними губами проговариваю.       В ушах стоит её голос, перед глазами — личико. Она улыбается в моём воображении, смотрит в душу и улыбается. Всё так правдиво и действительно, что поверить в мираж сложно. Да даже поверить, что Иры больше нет, сложно! Мне больно от того, что ещё пару дней назад я разговаривал с ней в последний раз, а сегодня стою у её могилы.       Когда люди потихоньку разошлись, в том числе и её родители, что было сложно, остались только я и парень, которого я не знал. Будто что-то подтолкнуло, и я сделал шаги к нему, не боясь уже ничего.       — Кем приходился ей?       Парень поднимает свои очи, а я вижу такую же боль, как и у меня. Сглатывает, переводит взгляд на фото Иры, говоря:       — Я её любил.       Я понимаю, что это тот самый Лёша, который разбил Ире сердце, из-за которого всё пошло под откос. Из-за него и бывшей подруги она ушла из спорта, решив всё для себя. Каждый внёс свою лепту, дав понять ей, что её же жизнь бесполезна.       — Лёша? — скорее для себя проговариваю. Наши взгляды встречаются, он чуть хмурится, задавая вопрос:       — Погоди, а ты кто?       — Друг. Мы подружились не за долго до… — язык не поворачивается произнести это слово. — Ира рассказывала о тебе. Она очень любила, очень.       Лёша будто понял, что отпираться без толку, поэтому, склонив голову, подходит к могиле любимой. Я равняюсь с ним, смотрю на улыбающуюся Ирочку и чувствую, что она стоит с нами. Как и обещала.       — Мы познакомились на фигурном катании. Тогда я был зациклен только на спорте и том, чтобы одержать победу на показательных, а потом экзаменах. Наверное, она рассказывала, что началось всё быстро.       — Да.       — Я не знаю, зачем я тебе говорю это, но уже всё равно, потому что я потерял свою любовь. Теперь ей будет вечно пятнадцать… — в его голосе горе утраты, но и я говорить не могу. Лёша идёт к кресту, ладонью проводит по волосам с фотографии. — Ты не представляешь, как сильно я её любил. Она была моим лучиком, который светил только для меня. Была… единственной радостью. У меня ведь мамы нет, только отец, который отдал меня в фигурку. А Ира… стала моим приютом, как бы банально это не звучало. Обычная девочка, которой не нужно было ничего, кроме любви. И я ей её подарил, отдал своё сердце, но… сам же всё разрушил. Ненавижу себя.       — Ира нашла тебя и Дарину…       — Да. Не знаю, как так получилось, но мы поцеловались, — поднимает на меня взгляд, после чего дополняет: — Я любил, люблю и буду любить только Иру. Ты не знаешь, как я ею дорожил. Парадокс в том, что я саморучно всё превратил в порох, — вернул взор на фотографию любимой девушки. — Само собой, я потом бегал за ней, прощения просил, клялся в любви и всё в этом роде, но она не слушала и знать не хотела. Любой бы не простил такое. Аж противно от самого себя. Если бы я только знал, что она сведёт счёты с жизнью, то не выпустил бы из кольца рук… — голос задрожал. Плачет.       — Так где же ты был все эти месяцы?       — После сотни неудачных попыток вернуть наши отношения, я сдался, подумал, что без меня ей будет лучше. Просто растворился и оставил в покое, умоляя Бога, чтобы всё было с Ирой хорошо. Но днями-ночами я смотрел на наши фотографии, улыбался сквозь слёзы и подавлял в себе желание побежать к ней и на коленях ползать, лишь бы простила. Ира не была из тех, кто терпел предательство и измену, я не думал даже встречаться с кем-то кроме неё, потому что до безумия любил только её одну. А я… всё равно предал и изменил… Идиот!       Оба дураки. Ненавидели себя, но любили друг друга до невозможности. Не мне судить о предательстве, но и не мне вмешиваться в их любовь, пусть и смертельную. Чувствуя присутствие Иры, я думал о том, что бы ответила она.       — Не вини себя, — потому что Ира добрая и хорошая, и именно так она бы ответила. Я делаю шаги к могиле, сам не верю, что её больше нет. Просто нет. — Ты знаешь, Ира очень тебя любила, но не могла простить предательство, в этом ты прав. Ей было плохо в последнее время, но никто не слышал и не понимал. Если бы ты был рядом, то всё было бы по-другому. Как-никак любовь греет всегда и спасает там, где, казалось бы, не спасёт ничто.       — Я стараюсь не думать о том, что виноват в её смерти, но не могу. Понимаешь, — смотрит мне в глаза, опустившись на колени, прямо на мокрую землю, — Ира была моим смыслом. А что мне теперь делать, если смысл ушёл навсегда? — вижу застоявшиеся слёзы в голубых глазах. — Эта девочка, — медленно переводит взор на фотографию, — была моим всем. Я был готов на всё, чтобы ей было хорошо. И думал, что если оставлю в покое, то будет лучше, но сделал только хуже… Прости меня, любимая, — дрожащим голосом просит прощения, проводя по её щекам. — Пожалуйста, прости. Я люблю только тебя, и никто мне больше не нужен. Пожалуйста, малышка… прости, если сможешь.       Я понимаю, что лучше уйти, так как начинается слишком личный разговор. Мысленно попрощавшись с Ирой, я покидаю могилу и в беспамятстве ступаю к выходу.       Внутри пустота, которая поглощает и не даёт ни уснуть, ни что-то сделать. Мне жаль, что история Иры и Лёши не закончилась счастливо, потому как я искренне хотел, чтобы она не решилась на последний шаг и осталась жива. Прокручиваю в голове наш последний разговор и пытаюсь зацепиться хоть за что-то. Но ничего. Только её и моё признания. Всё ещё не верится, что Иры больше нет в живых. Но тяжелее всего не мне, а тому, кто любит её всем сердцем — Лёше.

***

      — Она умерла. Покончила с собой, — смотрю в пустоту и говорю так, словно говорить и не хочется. Рядом стоит Арсений, который отпустил сестрёнку, чтобы та открывала дверь. Он смотрит на меня, а я не могу сделать это в ответ. Я постоянно ощущаю присутствие Иры, где бы я ни был.       — Когда?       — Семнадцатого. Скоро девять дней.       — П-почему? — шёпотом спрашивает он. Думаю, Ира, если бы могла, рассказала бы ему причину смерти, но точно не здесь.       — Долгая история, — отмахиваюсь, после чего поднимаю-таки пустой свой взгляд на друга. — Я хочу тебе показать одно место. Сегодня. Ночью.       — Ты сдурел? — тут же удивляется он. — Ночью? Что ты опять задумал?       — Я знаю это место прекрасно, поэтому с нами ничего не случится. Не волнуйся, мы успеем до часу ночи. Откажешься? — на это Арс вздыхает, молчит пару секунд.       — Хорошо, встретимся у арки.       — В девять.       — Договорились.

***

      — Шастун, не страшно ли? — кажется, он сам боится. Само собой, уже темно и тихо. Я боюсь, но намерен показать ему место самоубийства и рассказать. Нет, историю Иры я распространять не буду, но меня тянет к этому элеватору. Ира ждёт.       — Страшно. Но ты со мной, — поднимаемся мы по лестнице вверх. Сердце колотится в ненормальном ритме, ведь именно здесь была Ира в день смерти, поднималась и думала о последнем шаге. Здесь довольно много этажей, может двадцать, от того с каждым новым пролётом думаешь, а надо ли это вообще? Ира же, давно приняла решение, осознанно шла к нему, проходя игру.       Когда мы добрались до крыши, в лёгкие проник чистый воздух. Я делаю шаги вперёд, представляя, что точно так же делала она, находясь здесь в одиночестве. Она умерла поздним вечером, а утром обнаружили её тело в неестественной позе, — об этом говорили на похоронах. Задрав голову к небу, прикрываю глаза, вдыхая этот воздух. Здесь он особенный, чарующий, сводящий с ума.       — И что здесь хорошего? — приближается голос, поэтому я открываю глаза, поворачиваюсь к его владельцу.       — Неужели ты не чувствуешь? Здесь… так хорошо, спокойно, как нет там, — указываю рукой на землю, — внизу.       — Не знаю, как-то не по себе, — бегают его глаза по крыше и близ лежащей территории. Я выдыхаю и достаю пачку сигарет с зажигалкой из кармана куртки. Зябко, холодно, но хорошо.       — Я же тут, — поджигаю кончик сигареты, убирая всю пачку обратно. — И не смотри так, мне нужна она.       — Да делай уже, что хочешь, — махнул он рукой, отходя на несколько метров. Снова чувствую её присутствие, снова некий холод, быстро сменяющийся на приятное тепло. Арсений подходит почти к краю, а я, увидев это, бросаюсь к нему, хватаю за руку и оттаскиваю.       — Ты чё делаешь? Не подходи так близко. Вдруг сердце схватит? — быстро говорю, смотря остервенело в его глаза.       — Антон, там до края ещё метр был, успокойся. Лучше скажи, зачем ты меня сюда притащил?       — Хорошо, — отпускаю его руку, затягиваюсь и выдыхаю дым, который обволакивает, а после растворяется в воздухе. Рядом чувствую душу Иру, совсем близко, будто решила послушать и понаблюдать. Не боюсь её, но странное чувство присутствует. — Здесь Ира погибла. Спрыгнула с крыши, — тлеет сигарета меж пальцев. Он поворачивает на меня голову, удивляясь, а я чуть киваю, подтверждая свои слова. — Ей было сложно. Смотреть на счастливых людей и чувствовать боль. Она не справилась. Но я её не виню, потому что… — потому что понимаю. — Ты знаешь, на закате тут очень красиво.       У Арса нет слов, чтобы ответить, поэтому говорю я:       — Я знал, каково ей было. Это, когда ты живёшь, но при этом пропитан болью, настолько, что не чувствуешь себя живым. Не вини Иру ни в чём, она не виновата, лишь жертва жизни и смерти. Если бы у неё всё было более-менее хорошо, то не случилось бы того, что случилось.       Попов опускает глаза, обдумывая, наверно, смерть нашей подруги. Да, они были мало знакомы, но видимо, этого хватило, чтобы он сейчас молчал. Чувствую, что сейчас Ира улыбается, смотрит на нас и улыбается. Интересно, что будет с Арсом, когда умру я? Может, будет так же молчать, или будет творить немыслимое?       Достав сигарету, поджигаю и закуриваю, дав никотину проникнуть в организм. До края остаётся метра три, когда подхожу. Смотрю на проклятый город, который забрал у меня всё. Сначала бабушку, потом парня, которого я любил, затем Иру. Каждый подарил определённые чувства, научив тому, чему могли. Например, благодаря Юре я поверил в любовь и свою нужность, пусть позже сильно обжёгся. Ира же, показала, что одним своим присутствием можно радовать человека. Я счастлив, что познакомился с ней, что смог открыть двери в свою душу, признаться в грехах. Чувствовал, что даже в мыслях, она не осуждала и не винила. А я в ответ принимал её такой, какой она есть.       Повернув голову, вижу в десяти в шагах от себя спину Арса, чуть улыбаюсь, потому что этот человек до сих пор рядом. Даже не заметил я, как выкурил сигарету в раздумьях. Бычок бросаю в сторону и направляюсь к нему, сужая расстояние. Подойдя, осторожно обвиваю его талию руками, придвигаясь. Смыкаю их в замок, а голову кладу на плечо, закрыв глаза. Так хорошо, несмотря на притупившуюся боль. Арсений накрывает ладонями мои, чуть поворачивает голову и просто позволяет в данный момент быть рядом. За эти дни я так устал, что хочется поставить движение мира на паузу, остаться с Арсом и дышать спокойно. Не знаю, это притяжение к нему пугает, но и сопротивляться я не могу. Он такой тёплый, настоящий, живой, а я — хладнокровный, бракованный и мёртвый. Во мне уже нет той любви, которая, к примеру, была у меня двенадцатилетнего. Здесь, на крыше заброшенного элеватора, спокойно и тихо, что можно слышать биение собственного сердца.       Да к чёрту дружбу! К чёрту обстоятельства! К чёрту всё!       Обхожу его, встаю напротив, сам беру тёплые руки Арса в свои, смотря в глаза и поджимая губы. Делаю короткий шаг и тянусь к тонким губам, но прежде шепчу:       — Danke…       После припадаю к губам, начиная медленно размыкать свои. Арсений обескуражен, поскольку не отвечает первые секунды, от чего я думаю, что зря поцеловал. Но после он расслабляется, сам сжимает мои ладони и берёт шефство. Пошло всё! Я хочу и буду целоваться с Арсом, несмотря на то, кем он мне приходится. Важнее него в моей жизни есть только… никого нет. Да, да, да, мама стоит на втором месте после него. Да ну и что? Поверьте, именно Арс сделал больше, чем она. Дело не в материальных вещах, а моральных. Он был рядом со мной столько лет, именно Арс, а не мама. Он вытаскивал из жопы миры, спасал в шаге от смерти. Он! И только он!       Арсений замыкает свои руки за моей спиной, не отрываясь от губ, а я обвиваю своими руками чужую талию. Не хочется разрывать поцелуй, куда-то уходить или теряться. И не хочется отпускать его, даже до завтра. Касаться и касаться, пока не надоест, но этого не будет, так как Арс не докучал никогда. Сколько бы времени ни прошло, я всё равно буду сгорать от новой волны желания быть рядом. Чтобы держал за руку и не отпускал. Но… мой финал близко. Как же он будет без меня? А если сердце не выдержит? Вдруг я стану причиной инфаркта или… даже произносить не хочется.       Наш поцелуй длится неприлично долго, но ни один из нас не отпускает и не хочет. Витаю в эйфории и благодарю Бога, что он у меня есть, хотя бы просто есть. Он жив — и это самое главное. Только бы он прожил долгую и счастливую жизнь, только бы жил. Пусть без меня, но главное — живой.