Малиновый закат в конце драмы

      Я проснулся с непонятным чувством, потому просто валяюсь на кровати, не думая даже вставать. В голове вихрь мыслей, несмотря на то, что я уснул лишь два часа назад, ведь мне было необходимо смотреть видео, пробуждающие желание убить себя. Но на меня это не повлияло, так как я не мог не думать об Арсе. Наша ночная прогулка, взгляды друг на друга, его слова. Около той речки что-то стало другим. Это, когда твоё сердце было разбито вдребезги, а потом один человек отдал тебе взамен новое, забрав то. До сих пор помню эти прикосновения и баритон. Казалось, Арс этой ночью был настоящий, потому что его глаза остались в моей памяти такими невинными и искренними. Пусть иногда он выглядит сладким котёнком, но чаще всего — это сильный и смелый человек, способный защищать своё. И он говорил, что при любых обстоятельствах не бросит меня, даже после моей смерти. Никто и никогда не говорил подобного. Его руки нежные, словно шёлк. А глаза… в них заточен Тихий океан, на дне которого живёт что-то прекрасное и волшебное. Мне казалось, что время замедлило ход, а то и вовсе остановилось. Арсений смотрел в мои глаза, говорил, что умрёт вслед за мной. Ни один бы человек в мире не дал такого ответа.       Из мыслей вырывает ребёнок, который вбегает в комнату и тут же прыгает на меня:       — Анто-о-он! — громко произнесла она моё имя, сидя на моих бёдрах и глазея своими аквамаринами. — Доброе утро, — более спокойно добавила Есения.       — Еся, ты тяжёлая, — передразниваю я, попытавшись убрать её с себя. — Слезешь?       — Ну, То-ось!.. — вопит девочка в ответ, пересаживаясь на другую сторону кровати. Хлопает длинными ресницами, бегая глазами по моему лицу. — А! — хлопнула она ладошкой по своей коленке. — Родители уехали, вечером будут, а ты обещал погулять.       — Да, но не сейчас. Ты завтракала? — смотрю на девчушку, чуть улыбаясь.       — Мама кашу приготовила, — легла рядом со мной, обняв своей ручкой. — Сеня ещё спит. Я его бужу, бужу, а он не встаёт.       — Он устал после вчерашнего, — вполголоса отвечаю, устремляя взгляд в стену напротив.       — Сеня меня только что выгнал, — надула Еся губы, смотря такими жалобными глазами. — Поэтому я с тобой тут полежу.       Она прижалась ко мне вплотную, закинула ногу на мои бёдра, сжав ладонью предплечье. Так мило причмокивает губами и трётся щечкой о мою, что хотелось бы продолжить валяться с ней.

Арсений

      Комнату я не покидаю с утра, даже Есю прогнал и на расспросы родителей не отвечал. Я такой идиот! Ведь говорил себе, что нельзя даже прикасаться к нему, а сам… Мне так хотелось обнять этого человека, дотронуться губами до его, прикрыть глаза и в очередной раз убедиться, что люблю только своего Антона. Знаете, я понял ещё одну вещь. Влюблён я не год и даже не два, а намного больше. Возможно, только осознание пришло в то время, но сердце любит его с первого дня нашего знакомства. Да, когда мы ещё были детьми. Мой мальчик… которого я так люблю, а он не знает.       Стук в дверь не пугает, однако видеть кого-либо сейчас не хочется, но, тем не менее, отвечаю из-под одеяла:       — Уходи, кто бы ты ни был!       Я жмурю глаза, прижимая ноги к груди сильнее. Снова это отвратное чувство, когда хочется остаться наедине с собой, забыть всех и вся, и просто уйти в свой мир.       — Арс! Это я — Антон. Можно мне войти? — слышится родной голос. Шастун стоит за дверью, ждёт, а я игнорирую. Это ещё хуже. Желать увидеть и ненавидеть одновременно. Он не должен беспокоится обо мне и моём состоянии, хотя я обещал, что здесь его не коснётся ни одна проблема.       — Уходи, Антон! Я хочу остаться один! — сквозь боль прогоняю. Далее голоса нет, потому я делаю глубокий вдох и устраиваюсь поудобнее. Однако дверь через пару минут распахивается, а я чувствую, что только мой Антон будет вести себя так. Надо было запереться.       Он надвигается, а я не сопротивляюсь, не делая ничего. Мне бы хотелось оказаться снова на речке с ним, взять за руки и признаться, что как же я люблю его. Шаст останавливается на той стороне, где я лежу, смотрит на этот холм, под которым я скрючился, но немного выглядываю, а после присаживается на край. Я разглядываю своё Солнце, которое светит много лет, но не для меня. Внутри бурлит что-то, взрывается огнями и искрит светом.       — Арс… — запнулся он, поджав губы. — Вчера… — отводит в сторону взгляд, но быстро возвращает. — Я хотел сказать, что между нами ничего не изменилось — ты по-прежнему мой лучший и самый близкий друг, — от этого становится больно. Так как для любимого я не значу столько же, сколько он для меня. Получается, он всё ещё помнит Юру и любовь к нему, а я просто друг.       — Не хочу, чтобы ты как-то злился или обижался. Мы ведь всё ещё друзья? — друзья? Да я считаю его главным человеком в своей грёбаной жизни! Мечтаю о нём перед сном, даже в свободное время. Не могу выбросить Антона из головы, хотя порой так хотелось, в особенности, когда он говорил об этом Юре, а я слушал и ненавидел себя. Спросите, за что? За то, что по уши влюбился в лучшего друга, и теперь не могу забыть или хотя бы попытаться.       — Антон, — на выдохе приподнимаюсь, глядя в зелёные глаза. Моя грудь оголена, от того его взгляд падает на неё, однако я не акцентирую внимание. — Прости за то, что было вчера. Не знаю, что на меня нашло. Ты, — беру за руку, переплетая пальцы, — мой друг, даже больше. Не хочется терять тебя или делать так, чтобы ты злился. И… мы всё ещё дружим, — последняя фраза отдаёт болью в сердце. Друзья… А я считаю его своей любовью — любовью всей жизни. Эти глаза, что освещают тёмный, тернистый лес. Эти руки, на которых множество украшений. Эти губы, что всегда искусаны и обветрены. Эти щёки, до которых хотелось бы дотронуться. Эти волосы, похожие на золото, в которые желаю запустить пальцы. Этот человек, который сводит меня столько лет с ума. Антон — первая и вечная моя любовь, которая никогда не будет мне принадлежать.       — Но… — отпускаю я чужую руку, отводя взгляд. — Я хочу напиться. Родители завтра уезжают до следующего утра, поэтому не хочешь присоединиться? Есю они берут с собой, — смотрю уже в зелёные омуты. Шастун думает и разглядывает моё лицо, а я хочу улыбаться и надеяться, что у нас может что-то получиться.       — Я с тобой, — на выдохе улыбнулся он. Дарю улыбку в ответ, желая прижать этого мальчишку к себе и элементарно подарить защиту. Если бы он был моим парнем, то никогда бы не узнал что такое боль и разбитое сердце. До конца своих дней любил бы и оберегал. Но это чудо не моё.

***

      Рядом с этим человеком мне всегда комфортно.       Поскольку в доме нет никого, кроме меня и Антона, то можно спокойно пить алкоголь без страха, что нас застанут. В моей руке бокал красного вина, на столе — пустая и новая бутылки. Чтобы забыться, я который раз пью до дна. Алкоголь дарит приятный вкус, опьяняя разум, но точно не сердце, ведь оно давно сошло с ума. У окна ко мне спиной стоит Шастун, куря сигарету и попивая одновременно красную жидкость со сладким привкусом. Кровь бурлит и течёт по моим венам, нашёптывая, что это единственный шанс. Но мозг кричит, что всё будет большой ошибкой.       — Знаешь, Арс, прошло столько времени, а я до сих не могу выбросить его из головы, — выдыхая едкий дым, говорит Антон, а после припадает губами к стеклянной посуде. Как бы хотелось почувствовать вкус их, взять за руки и не отпускать. На сказанное я не отвечаю, а только наливаю новую порцию алкоголя, далее беру с собой и направляюсь к любимому. Ровняюсь и поворачиваю на него голову, рассматривая профиль. До чего же красив… чертовски восхитителен.       — Уверен, что любишь? — поворачиваюсь полностью, боясь услышать положительный ответ. Этот парень мог бы принадлежать мне, быть всегда со мной, но… мешает дурацкая частица «бы». Нереальное желание, у которого всегда есть условие.       Шастун улыбается одной стороной лица, опуская взгляд на свою руку, меж пальцев которой тлеет сигарета. Сглатывает, а после поднимает взор обратно, поворачивает голову на меня, говоря полушепотом:       — Он — первый человек, которому я открыл сердце, отдал его, а… остались теперь только осколки… Значит, так должно быть.       Антон докуривает, тушит и выбрасывает в окно, допивая вино. Мой мальчик не обязан страдать, плакать или думать, что лишний. Если бы я только мог забрать всю его боль… Если бы только мог хоть что-то сделать... Это больно — слушать рассказы любимого о его любимом. Смотреть, слушать и молчать. Думать и не слышать. Желать кричать от переполняемой ненависти и ревности, сжимать ладони в кулаки и продолжать делать вид, что всё хорошо. А я ведь лет в четырнадцать начал чувствовать некое притяжения к лучшему другу. Но думал, что это ненормальность и болезнь, чего не должно быть в природе. Само собой, в наше время гомосексуализм вышел наружу и на новый уровень, но в свои четырнадцать мне казалось это притяжение неправильным. Однако всё равно тонул дальше во влюблённости, хотя хотел выбраться, пытался, но тщетно.       — Шаст, — вынимаю из пачки на подоконнике одну никотиновую палочку, поджигаю зажигалкой, сминая губами и получая яд в лёгкие. — Хватит думать, что ты ничтожен и беспомощен, — смотрю на него. — Я тебе уже говорил, что ты — самый лучший человек, которого я мог только знать. В тебе есть то, чего нет в других… И ты не прав, что должен терпеть всю эту дребедень.       — П-почему? Почему ты говоришь всё это? Разве тебя не должна волновать моя жизнь?       — Действительно, хочешь знать? — задрав голову, выдыхаю дым.       — А хочешь промолчать? — на это я ухмыляюсь, затягиваюсь и вновь выдыхаю, но уже в его личико.       — Я отвечу, даже не совру, но… знай, что твоя жизнь важна для меня больше, чем собственная, — я сильно затягиваюсь, после чего тушу и избавляюсь от половины сигареты. Встаю напротив своего Антона, наклонив голову чуть в бок. — Я много лет вижу тебя во снах, не подозревая раньше, что это значит. А сейчас, — накрываю ладонью нежную щёку, легонько улыбаюсь. — Я понимаю, что это больше, чем дружба — больше, чем значимость и важность.       Его глаза полны боли и крика о помощи, отчего мне самому больно и плохо, так как любовь всей жизни плачет. Большим пальцем я поглаживаю один участок, не собираясь себя останавливаться. Так и хочется коснуться своими губами его, прикрыть очи, дав теплу разлиться по всему телу и окутать любящее сердце. Антон... он пахнет сигаретами и нежностью. Я бы всю жизнь дышал своим любимым человеком, не желая вдохнуть обычный воздух.       — Представь, что… ты для меня, как для тебя Юра. Вечно думаешь о нём, мечтаешь, надеешься и задаёшься вопросом «Почему?». Почему вы не можете быть вместе?       Антон размыкает губы, слушая и смотря в глаза. Человек, кому отдано моё сердце, проливает слезу, которую я тут же стираю. Делаю короткий шаг вперёд, встав вплотную.       — Мальчик мой, — шепчу на ухо. — Прошу тебя не надо слёз, — смотрю в глаза, чуть кивая. Он молчит, думает, возможно, хочет что-то сказать, но, словно потерял голос. — Обещаю, я не сделаю тебе плохо, просто позволь мне эту слабость, — тянусь к манящим губам, закрывая глаза. Они мягкие, несмотря на ранки. Я мечтал о них, чтобы поцеловать, не давить на мальчишку, так как хочу дать ему возможность оттолкнуть или принять.Антон отвечает на поцелуй, делая его нежным и невинным, словно мы оба никогда не целовались. Касаемо меня, — это правда. Это мой первый настоящий поцелуй, пробирающий до дрожи. У меня не было ни парня, ни девушки, потому что не влюблялся так ни в кого, как однажды в Антона. Ни один человек не интересовал так, как он. Я целуюсь с Антоном, лучшим другом, любимым парнем, мальчиком только моим в данный момент. Наверное, я в Раю.       Я разрываю поцелуй, опираясь лбом о его и прикрывая глаза. Пусть и пьяный я, но точно всё понимаю и отвечаю за свои действия. Хочется утащить мальчишку в место, где нет ни проблем, ни ужасных мыслей, где нас просто не найдут. Я бы тянул за собой, показывая, что мир создан исключительно для нас, но в частности для самого Антона. И мой мальчик был бы счастлив, по крайней мере спокоен душою.       — Арс… — вполголоса произносит моё имя, отстраняясь.       — Ч-ш-ш… — подставляю к пухлым губам указательный палец, заставляя молчать. — Пожалуйста.       С минуту я просто наслаждаюсь его теплом и близостью, получая некий «кайф», а после переплетаю наши пальцы и тяну на второй этаж. Шастун не сопротивляется и не задаёт вопросов, чему я рад, поскольку не смогу объяснить то, что делаю. Жизненно-важный орган принял приятный ритм, потому я улыбаюсь и понимаю, что хочу этого.       Оказавшись в комнате, я запираю дверь на ключ, а после возвращаюсь к Антону, которого припечатываю к стене, вдыхая его аромат. Мой мальчик пахнет, как тысячи роз, у которых нет шипов, но они самые красивые. Опаляю молочную кожу горячим дыханием, на что получаю тихий стон. Антон возбуждает и сводит с ума. Ну, почему он такой? Почему такой красивый и милый? Не думайте, что я — влюблённый придурок. Возможно, так и есть, но человек, а именно этот, заслуживает подобных комплиментов.       — Ты божественен, — шепчу на ухо, ведя кончиком носа по скуле, щеке, растягивая удовольствие. Он открыл вид на свою шею, цепляясь пальцами за стену, у которой нет ничего. Оставляю мягкие поцелуи, сходя с ума от любимого человека. Будто бы я сбросился с утёса, расправив руки, а ветер и бушующее море обнимают. Вода холодная, но кажется тёплой, тело идёт ко дну, потому что смысла сопротивляться нет.       Наконец припадаю к алым губам, держа одну руку по одной стороне от Шастуна, а второй сминаю его талию. Мне хочется продолжать целовать его, вечно быть рядом и защищать от всех бед. Он подаётся навстречу, превращая поцелуй в нежность и страсть одновременно. Чужие руки лежат на плече и шее, притягивая к себе. Уже плевать, что мы находимся в статусе «лучшие друзья», потому что он был и будет для меня — «любовь всей жизни».       Я беру его на руки, не отрываясь от губ, держу за ягодицы, в то время как Шастун обхватывает ногами бёдра, а руками — шею. Видимо, нам обоим нужно это, дабы унять боль, которая пульсирует с каждым разом сильнее. Несколько минут мы стоим на месте, после чего я иду к кровати, укладываю его, нависая сверху. Продолжаем целоваться, а Антон — цепляться за меня. Опускаюсь губами к шее, оставляя сотни поцелуев, запуская при этом левую руку под его кофту, будоража молодое тело. Он выгибается в спине, сжимая мою руку, дышит через рот, издавая иногда тихие стоны. Я возвращаюсь к губам, однако друг быстро разрывает поцелуй, дыша тяжело и смотря в глаза.       — У меня… никогда не было, — я ухмыляюсь, ведь знаю, что этот невинный мальчик только мой. Смотрю в глаза и благодарю Бога, что у меня есть Антон — когда-то друг, а сейчас любимый.       — Я знаю, Антош, — шепчу на ухо, проходясь ладонью по мягкой щеке. — Прости меня за всё. Прости, — оставляю дорожку поцелуев у виска, ведя к губам. — Пожалуйста… — шепчу в самые губы, после чего прикосаюсь своими и осторожно сминаю. Шастун подаётся вперёд, делая поцелуй таким невинным и сладким, что хочется запомнить эти пухлые губы навсегда, а руки — не отпускать.       После нескольких минут я поддеваю его кофту, снимаю, заострив внимание на его теле. Я вижу шрам в области сердца, на руках — свежие кровавые полосы и те же шрамы. Это повергает в шок и злит, потому медленно веду глазами к изумрудам, видя в них стыд и грусть. Подушечками пальцев касаюсь ран, понимая, что мой мальчик причинял себе вред. Да, он говорил, что есть у него способ заглушать боль, но не говорил какой. Отныне пазл сложился.       — Арсений, — берет он моё лицо в ладони, смотря точно в глаза. — Пожалуйста, Арсюш, не надо, не спрашивай ничего, — тороторит он. — Сейчас я хочу быть только с тобой и принадлежать только тебе. Арсений, прошу, будь со мной сейчас.       Зелёные омуты напуганы, но в них отчётливо видна вина и сострадание. Пусть не сейчас, но я заставлю его сознаться в том, что он сотворил со своим телом. Я хочу что-то ответить, набираю воздух, но не дают подать голос. Антон впивается в мои губы, углубляя поцелуй. Я слишком опьянён алкоголем и любимым парнем, что просто позволяю отвлечь от ужасных мыслей.       Его губы спускаются к моей шее, оставляя, наверняка на завтра, красные отметины, но сейчас плевать. Глаза мои прикрыты, из уст вырывается сбитое дыхание, и я чувствую, что до ужаса хочу целовать всего его. Заставлять выгибаться в спине, стонать и просить ещё, даря эйфорию. От «срыва крыши» я впечатываю Антона в кровать, впиваясь в губы, словно готов искусать, чтобы живого места не осталось. Язык проникает в чужой рот, проходясь по нёбу и кромке зубов, как и встречаясь с чужим. От любимого пахнет сладким вином и сигаретами. Сигареты… Они всегда будут ассоциироваться с Антоном Шастуном.       Пусть стреляют на поражение, попадая в самое сердце, забирая последние крпапенки надежды. Пусть отнимают всё, но только не Антона и любовь к нему. Хочется навсегда забрать к себе этого котёнка, уберечь от злого и несправедливого мира, переняв всю трагедию возлюбленного. Я сдаюсь и покидаю высокую башню.       Наверное, и он получает свой «кайф», раз снимает с меня футболку с длинными рукавами, а после растёгивает ширинку с пуговицей на джинсах. Я улыбаюсь в губы, разрешая раздеть себя. Сейчас хочется только блуждать ладонями по идеальной талии, вплетать пальцы в русые волосы, кусать алые губы, потерявшись всего в одном человеке.       Я сползаю со своего мальчика, избавляюсь от всех лишних элементов его одежды, разглядывая несколько секунд того, кто передо мной лежит. Стеснялся раньше мыслей, что всё-таки увижу однажды его оголённого. Хочется быть максимально нежным, так как выглядит Шастун хрупким, словно хрусталь. Насмотревшись и влюбившись ещё раз, тяну на себя, обхватив руками ноги. От действия слышится выдох, но в нём витают нотки удовольствия. Целую внутреннюю часть его бедра, касаясь мягко. Антон находит мою ладонь, переплетает пальцы, сжимая и выдавливая из себя:       — Арс…       Такой голос возбуждает, терзает и дразнит. Я улыбаюсь одной стороной лица, целую головку члена, проделывая то же самое по всему диаметру. Он сжимает крепко мою ладонь, выгибаясь в спине, когда беру в рот половину. Язык проходится по длине, зубы задевают чувствительную кожу. В моём сердце горит красный огонь, который готов выйти наружу и сжечь всё дотла. Всё, кроме Антона. Мальчик, которому необходима любовь, страдает. Не сейчас, но в одиночестве. Я чувствую и знаю.       Из его уст вырываются стоны и произношение моего имени, от чего хочется сделать с мальчишкой всё, что только можно. Мой. Только мой. По венам разливается тепло, которое бьёт в самое сердце, превращая пылающий огонь в пожар, который уничтожает всё на своём пути.       Закончив, я избавляюсь от остатков своей одежды, ползу к Антону, ложусь рядом и заключаю в объятия, припадая к губам. Руками обвил его шею, не смея отпускать, так как только моё. Это моё. Моя любовь. Мой смысл. Он садится на мои бёдра, выгнувшись так, что пальцами прохожусь по позвоночнику. Кусает мои губы, сжимая пальцы, что запущены в мои же волосы. Алкоголь делает своё дело, иначе я бы никогда не посмел сотворить такое с ним, но сопротивляться больше нет сил, да и поздно.       Правая моя рука скользит вниз по спине Шастуна, касается ягодицы, оглаживает и сжимает. Мой мальчик стонет в поцелуй, а я в ответ улыбаюсь.       — Всё хорошо, — говорю вполголоса, проникаю, очерчивая подушечкой пальца колечко мышц и, вырывая стон, что был пойман в поцелуй. Медленно погружаю палец внутрь, делая это осторожно, дабы любимому не было больно. Свободной рукой обнимаю за талию, чувствуя, что тому приятно и одновременно больно. Потому движения превращаю в более плавные, ибо он не чувствовал боли.       — Сюш… — простонал Антон, разорвав поцелуй. Чуть хмурится, прикусывая нижнюю губу, но продолжает на выдохе: — Я… Ах… — зажмурил он глаза. — Хочу… — очи зелёные смотрят снова в душу. — Принадлежать тебе и… быть с тобой.       Пару часов назад он чуть ли не плакал, что скучает по Юре, а сейчас говорит, что желает быть со мной. Несмотря на всё, это может быть ложью или минутной слабостью. Но мне так хочется верить, что мы можем быть вместе.       — Мальчик мой, — поглаживаю нежно кожу на спине. — Я готов быть с тобой, но не уверен, что ты действительно этого хочешь, — остановился я. — Знал бы ты, насколько я дорожу тобой, — оставляю на губах один поцелуй. — Дай мне насладиться тобой, прошу… — шёпот.       После я снова припадаю к разомкнутым губам, переворачивая нас так, что он впечатан в кровать. Оставляю дорожку поцелуев от груди до щёк, в то время как Антон закрыл глаза и тихо стонет. Мечтал. Я мечтал об этом моменте. Чтобы тело любимого было моим и только. Только понимаю, что это лишь один раз, после которого изменятся наши отношения.       — Я постараюсь не делать больно, — целую в висок, подставляя головку члена ко входу. — Не сдерживайся, — прошу томным голосом. Шастун прикусывает нижнюю губу, собирая одной ладонью простынь в кулак, а другой, — сжимая мою талию. Я медленно вхожу, стараясь не причинять боли, так как вижу, что ему не комфортно. Но с нежными поцелуями в губы становится легче. Моя любовь цепляется за меня, выгибается в спине, когда вхожу по основание. Короткие ногти Шастуна впиваются в спину и царапают, заставив прорычать. От этого я кусаю его ключицы, забыв всё на свете, даже собственное имя, но единственное я буду помнить всегда. Антон стонет, отчего волна оргазма приближается, так как касаюсь простаты. Выпрямившись, вижу перед собой мальчишку с истерзанной душой, но добрым сердцем, что светится ярче самого Солнца. Обхватываю ладонью его член, двигая от головки до основания, получая в ответ громкие стоны. Я откидываю голову назад, делая последние толчки, а после изливаюсь в Антона, дав ему кончить в свою руку.       Дыхание прерывистое и тяжёлое, сил нет, потому ложусь рядом с любимым, нащупав его ладонь и сжав в своей. Во мне играют волны счастья, ведь мечта стала явью. Он был моим, полностью и без остатка. Стонал от моих действий, целовал и кусал мои губы, царапал кожу и просил ещё. Мой Антон, моя любовь…       Я поворачиваю голову на него, улыбаясь как ненормальный, поскольку сердце кричит о любви. Пухлые губы разомкнуты, а глаза бегают по потолку. Не сдерживаюсь, приподнимаюсь на одном локте, тянусь к губам и касаюсь невесомо. Этот мальчик заслуживает всей на свете нежности, чтобы никто не смел причинять боли. Антон не сопротивляется, накрывает ладонью мою щёку, мягко поглаживая.       — Не хочу отдавать тебя кому-то, — разрываю поцелуй, опираясь лбом о его. — Потому что я люблю тебя.       Страшно признаваться в чувствах кому-либо, в особенности тому, кого любишь. И страшно, что можешь быть отвергнутым, несмотря ни на что. Знаю, что он любит другого человека, но с собой я ничего поделать не могу. Я устал скрывать и убивать себя каждый раз, как подумаю, что мой Антон встречался с другим парнем. Зелёные глаза смотрят в мои, сам молчит, а моё сердце разбивается. Тишина убивает ещё сильнее, чем я сам себя. Пусть он накричит, скажет, что я придурок или кто-либо ещё, но не молчит. Это ещё хуже.       Антон убирает свою руку, складывая ладони в кулачки, словно ребёнок. Будто он чего-то боится и защищается. Но это ведь я — его Арсений, который при любых обстоятельствах рядом. Я заключаю в объятия это чудо, которое начинает трястись и пускать слёзы. Нашёптываю, что всё хорошо и я здесь, но тщетно. Он не слушает.       — Я с тобой, солнце, с тобой, — шепчу, прижимая тельце к себе. Шастун обхватил руками мою шею и уткнулся кончиком носа, показав себя маленьким дитём. Хотя, когда он такой беззащитный, мне нравится, ведь возникает желание избавить от всех бед и стать спасением. — Подожди минуту.       Я аккуратно высвобождаюсь, убираю всё то, что мы сделали в комнате, укрываю Антона, уложив как ребёнка. После чего возвращаюсь к нему, подгребая к себе, дабы ему было не страшно и он знал, что я не бросаю. Продолжаю говорить, что я здесь, а в ответ лишь редкие всхлипы и цепляния за руки, но только не голос. Целую в макушку, разгадывая ребусы в голове, пока он засыпает. Страх. Слёзы. Стыд. Извинения. Просьбы. Порезы.       Господи… что он наделал?