asylums for the feelings

у разбитых коленок есть свой особенный вкус. примерно похожий на солёную боль или искрящуюся конфету. для момо это не то чтобы было в новинку — снова упала, снова поднялась и осознала, что жизнь вертится по своей орбите без изменений. и вроде бы, зная, что каждый раз падаешь в одну и ту же лужу, вставать будет легче. всё, как предсказывали древние майя, царапая камни камнями для календарей. цветными мелками на потрескавшемся асфальте была выцарапана содранная кожа, напоминающая изгибы каньонов. момо никогда не была там, где эти каньоны и их собратья бизоны водятся, пасутся на выгоревших оранжево-каменных лугах и послушно вертятся вокруг солнца. на солнце тоже жарко, как горят ранки от попавшей пыли и горькой правды. наён рассказала, что для путешествия туда надо бы завести хорошие солнцезащитные очки и умение смотреть правде в глаза. а потом в её жизни камнем по камню разобрала все душевные стены и оставила нечто похожее на основание, близкое-близкое ко дню, когда зародилось дно в стакане космоса. момо так и не побывала на солнце, потому что по пути успела посадить на поводок гавкающее сомнение, завести породистый велосипед и упасть раз-два-много. пожалуй, сколько бы знакомых луж она не перемерила промокшими кедами, прошедшими от начала наших дней до конца света, — это даже не значит, что больно не будет. наён отдалилась по сферической траектории и попросила осторожно вытащить все слова из-под ребёр. и, наверное, так и было задумано, поэтому в квартире не осталось ни одного воспоминания — момо не привязывала ничего ни к местам, ни к ногам, чтобы ни один закинутый в неё камень не стал балластом. на занятиях остались только разрозненные знания и смены расписаний. на пробковой доске остался любимый плакат зелёного цвета и странное алоэ. оно больше было похоже на ёлку — на волшебной горе манна, и просто в норвежском лесу хорошо, битлз бы не врали? а момо врёт. она не слушает битлз, не слышит наён и любит плейлисты вперемешку, пока смывает синие слёзы с красного пика кончика носа под лоу роар. ей нравится романтизировать и знать, что хотя бы в собственной жизни она есть. от "уз смерти" до случайно выкинутого груза — момо есть здесь, с синими слезами, красным криком, очень дурацкими щербатыми коленками и полным чёрным океаном. она ведь есть, но где? грузом с пометкой хрупко на дне лужи асфальта. а наён боится щекотки и звенящих звуков, а ещё любит шёпот и пластыри на пальцах. там засечками выбито что-то об усталости, спрятаны нитки нервов и скрытое за полуразрушенной стеной недалеко от небольшой квартиры. на ней из-под остатков бетона на скелете вычерчено, что лукавый где-то близко. они не разговаривали около четырёх месяцев, сделав вид, что не были знакомы. такое случается, ведь так? падаешь, поднимаешься и чувствуешь, как бег прижимает тебя к центру жизни без изменений. момо стирает каплю крови с полой кости, чтобы не запачкать носки, ценой собственных пальцев. стёрла наён из жизни ценой воспоминаний и чего-то хорошего. просто встала летним утром, посмотрела на солнце без очков, позволив сгореть зрачкам до закипевших слёз. они тоже имеют свой вкус и похожи на ванильный коктейль, нагретый от злости, зависти и ревности. момо поджимает губы и оглядывается по сторонам. как обычно, в полдень вряд ли кто-нибудь найдётся, чтобы помочь пожалеть себя и решить проблемы. в полночь тоже никто не приходит помогать, тогда сутки сменяют друг друга и остаётся звенящая пустота бесконечной секунды. но наён правила тоже не писаны — она часто оставляет по пути цветными мелками дурацких грустных котов на асфальте и грязной доске. обязательно с подписью, с чем-то про жизнь, страшный смысл и где-то даже про вкус. оставляет себя всю без остатка и ровно столько, сколько хватит ненасытной момо на каплю утолить призрачный голод. — вкус к жизни похож на камень, знала? — у наён дурацкие планы на жизнь, две идиотских косички и очень длинные носки. у наён к момо что-то вроде привязанности на красивом синем поводке со стразиками, которые забавно блестят, пока она гуляет. момо иногда хотела бы быть кошкой. которую выгуливают на этом поводке — он сливается с небом, блестит прям как звёзды. он принадлежит наён и замкнут в пространстве, не исключающем что-то другое. погрешности, землю, разбитые коленки и рваную чёлку. не исключающем любовь. момо к наён ощущает что-то вроде любви. когда хочется плакать и выть, когда хочется подчинить и убить. когда, наверное, просто очень-очень хочется. момо ощущает, что наён стоит на противоположном конце тротуара неправильно долго, нарушая правильность выдуманных светофоров и разделительных полос, стоящих на дороге из "я помню о тебе каждую мелочь, вообще-то". — почему именно камень? — потому что он разбил твои колени. наён пожимает плечами и делает вид, будто они не молчали столько дней. будто в календаре тупых поводов для разговора выделен целый праздничный день для отметки, что правда скучала. потому что скучала и это естественно. — это было падение. — ты разбилась в падении? цветными мелками никогда не обводят трупы. да и обводят ли вообще? момо не помнит, есть ли что-то в комедийных ужасах реального — от лукавого только церкви, лук и пресный хлеб со вкусом ненависти к ближнему. есть ли в её жизни что-то реальное, кроме стоящей перед любви? — я разбилась ещё до. наён обводила асфальт вокруг, ползая на коленках. четыре месяца легко скрыть под светло-голубым раскрошенным мелком. разбитое колено хорошо растворяется в едком замечании перекиси и хорошо ложится под пластырь с эффектом разговора, а не молчания. она не спрашивает — просто падает рядом, споткнувшись о резиночки собственной неопределённости. — я люблю коллекционировать. — собирать, да? — момо чувствует, как мел на вкус похож на успокаивающий порошок и её, как черта солью, обозначили в одном месте, чтобы не сбежала. а она и не собиралась. — да, что-то вроде. у разбитых коленок есть свой особенный вкус — наён железно вляпалась, когда впечаталась сухими губами в прохладную кожу. момо не против, потому что цветными мелками не обводят трупы. её скучание и так было живо. скучание наён не умирало, просто заснуло, пока её тянуло к вовсе не дурацкому и совсем не грузу.