Каждой твари по паре

Жизнь с сестрой в принципе неплоха: есть кому зашить раны на спине, посуду можно мыть через день, а не каждый. А ещё можно не переживать, не умерла ли она где-нибудь в канаве во время своего последнего кутежа. Минусы тоже имеются: в квартире не так тихо, как хотелось бы, в ванной сложно понять, какая именно из десятка бутылок подойдёт для мытья головы, ну и главное. Гости. Раньше Гин беспрекословно слушалась брата, и правило о том, что дома никого не должно быть кроме них двоих строго соблюдалось. Потом Рюноске, сам не зная что делать, притащил вусмерть пьяного Чую на ночевку, и девушка поняла, что правило можно иногда и нарушать. В принципе это не так страшно, гости почти всегда исчезали перед приходом Акутагавы, стараясь не попасться ему на глаза лишний раз. Разве что Хигучи иногда старалась задержаться, но, кажется, ей хватало экстрасенсорных способностей, чтобы понять по лицу хозяина, что ей пора. Хорошо бы, если так умели все. Особенно Нами. Нами работала в бухгалтерии портовой мафии, никогда не выходила в поле и с Гин познакомилась только потому что не удержалась и спросила в лифте, каким парфюмом та пользуется. Они начали обедать вместе. Часто. И что хуже, ужинать. В квартире Акутагав. В первый раз, когда Рюноске увидел кудрявую девушку на кухне, он действовал по классической схеме: недовольный взгляд, разочарованный выдох и цоканье, сопровождающее закрывающуюся дверь. Все, кто когда-либо сталкивались с этой комбинацией, покидали квартиру в течение десяти минут точно. Ну ладно, некоторые позволяли себе пятнадцать, но никто, решительно никто, не открывал дверь в его комнату, потряхивая бутылкой вина и приглашая присоединиться. Шок был такой сильный, что Рюноске даже не успел разозлиться. Удивленное и потерянное «нет» — это всё, что смог выдать парень. Нами ушла через скромных два с половиной часа, громко порассуждав в коридоре о том, что не против, чтобы её проводил какой-нибудь симпатичный зануда. Гин пришлось выслушать целую лекцию о том, почему и ноги Нами больше не должно у них быть. Согласилась она скорее, чтобы брат отстал, а не потому что считала, что он прав. Тем не менее они договорились. Неделя прошла волшебно, никаких гостей, никакого шума, и даже лишние флаконы из душа отправились на помойку. Задания на работе важные и ответственные, босс хвалит. И, естественно, как это всегда и бывает в такие моменты, должно произойти что-то из ряда вон выходящее. Рюноске выбирал кабинет под стать себе, в самом дальнем и темном углу. Немногие вообще знали, что он у него есть. Но кое-кто узнал. — Привет, мне нужна твоя помощь! —громкое, раскатистое и смешливое. — А еще я принесла тебе взятку, знаю, ты такое любишь, — на стол упала коробка инжира в шоколаде. — Так что не смей выгонять меня. Нами заканчивает своё эпатажное появление широкой улыбкой и садится на краешек стола. — Я бы, кстати, села в кресло, если бы оно у тебя было. Очень негостеприимный кабинет! Рюноске хватает сил только буркнуть, что-то вроде «интересно, почему», но девушка пропускает это мимо ушей. Она сидит на столе, раскачивая ногами и пытаясь установить зрительный контакт с Акутагавой. Когда через пять минут Нами не сдвинулась с места, парень закатил глаза и максимально недовольно спросил: — Это по работе? — Почти, — она улыбается так широко, что Рюноске на секунду задумывается, что, возможно, видит все её тридцать два зуба. — Гин не хочет ехать ко мне в гости, так как я живу на окраине города, а к себе позвать не может, потому что говорит, что обещала какому-то вредине не звать никого. Нам определенно надо решить эту ситуацию, потому что сегодня мне нужна моя подруга. Акутагава сталкивался с инфантильностью, с нелепостью и неуместностью, но это перешло все границы, в какой-то момент внутри него просто щелкает кнопка, запрещающая ему терпеть это дальше. — Выйди отсюда, я работаю. И не хочу тебя видеть ни в своем кабинете, ни тем более в своей квартире. Грубость задевает, но Нами не перестает улыбаться, скорее меняет улыбку на оскал. Девушке нужно несколько секунд, чтобы убедиться, что Рюноске ни капли не сожалеет о сказанном. Что же, значит война. — Также я хотела обсудить уровень трат на выполнении операций, которые распределяются на вашу группу. В последнее время я работаю над проектом по учету и оптимизации сторонних расходов. Парень очень редко улыбается, но сейчас почти готов. Потому что никто не относится к работе более аккуратно и бережливо, чем он. Очевидно, что это псевдоугроза высосана из пальца. Кажется, эта девица совсем не понимает, с кем имеет дело. Но едва ли он успевает открыть рот, как та продолжает: — Впрочем, лучше будет это обсудить на следующем собрании, — Нами легко спрыгивает со стола и уверенно покидает кабинет не оглядываясь. Через пару часов Акутагава недовольно шипит себе под нос, так как вражеский инжир почему-то съелся. Пятничные собрания, призванные подводить итоги недели, никогда не отличались интересностью. Просто полчаса о результатах и планах в окружении особо выдающихся членов организации. Эта пятница не такая. Потому что первое, что видит Рюноске в зале собраний это кудрявую голову, которая кокетливо болтает с улыбающимся ей Накахарой. Нами. Нами сидит на его месте. И он видит, как она стреляет в него краем взгляда, но и не думает уступать место. Чтобы не выглядеть дураком и не стоять в дверях, Акутагава идет и садится на ближайшее свободное, которое оказывается почти что в конце стола. И теперь он тоже чувствует это. Что же, война. Мори как никогда краток и лаконичен, быстро представляет девушку из финансового отдела. Рюноске презрительно щурит глаза от этого слишком хвалебного описания какой-то бухгалтерши, но дальше начинается настоящее шоу. Нами показывает, у кого и сколько денег уходит на вторичные расходы, и как это отражается на деятельности организации. Она буквально могла бы уничтожить Чую, который водит по лучшим ресторанам Йокогамы каждого встречного, но это она называет организационными нуждами, и подчеркивает, что никто не приносит так много новых контрактов порту, как господин Накахара. — Другое же дело, тут, — тычет ручкой в презентационный лист девушка. — Господин Акутагава тратит меньше всех, но аналитика его затрат показывает нам, что его люди и он лично постоянно тратят денежные средства компании на заправках и в маркетах, мы изучили чеки, сигареты, выпивка, и количество бензина, которого бы хватило на кругосветное путешествие. Более того все корпоративные автомобили всегда возвращаются на стоянку с почти что пустыми баками, очевидно, что идет расточительство по личным нуждам. Также стоит отметить, что ни чёрные ящерицы, ни их руководство не задействованы в налаживании коммуникаций, то есть все эти расходы идут действительно в никуда с точки зрения компании. Рюноске сжимает кулаки под столом. Ну да, может быть, он лично пару раз пользовался рабочей картой или машиной, но это настолько единичные случаи. И вообще это никогда не обсуждалось. Оправдываться кажется нелепым, но его обвиняют. — Речь идет совсем не о критичных суммах, Нами, мы могли не акцентировать на этом внимание, — сглаживает Мори, но девушка на войне, Акутагава вообще теперь думает, что она сюда пришла только ради этого цирка. — Именно такие некритичные суммы складываются за год в то, что могло бы стать премиальными для всех наших сотрудников, я, конечно, не имею права распоряжаться, но моё дело подсветить проблему, которая очевидно виднеется под руководством господина Акутагавы. — Мы обсудим это позже, что-то ещё? Нами пускается в рассказы и дальнейшую аналитику, рассуждения о хранениях и выводах зарубеж денежных средств, может быть даже говорит что-то полезное и интересное, но Рюноске фатально не хватает сил слушать её. Её хочется убить. И только когда звонкий голос говорит: — На этом всё! Акутагава поднимает на неё глаза и видит, как ведьме хватает наглости подмигнуть ему. Он зол, очень зол и растерян. План в голове никак не появляется, поэтому он мешается с толпой и покидает зал собрания, испытывая глубокое чувство разочарования. На следующий день в здании организации только и ходят разговоры о внезапной строгости руководителя чёрных ящериц, о лишении всех свободных денег и обязанностях, о боже, предоставлять чеки. Когда эти слухи доходят до Нами она смеётся так громко, что случайно проливает на себя немного кофе. Акутагава видит её смеющуюся. Желание убивать растёт в геометрической прогрессии. Хуже становится, только когда вечером на выходе он замечает, как эта гарпия опять смеётся. На этот раз в компании его сестры. Гин получает ещё одну лекцию о необходимости прекратить любое общение с людьми типажа Нами. Особенно с теми, кто идут против их семьи, но сегодня Гин не такая податливая. Девушка говорит, что и так согласилась не пускать в квартиру подругу, но отказываться от неё совсем не собирается. Ведь она милая. Рюноске готов поспорить на значительную сумму денег, что его сестра абсолютно не понимает значения слова «милая». Со временем война сошла на нет. Так казалось парню, который смирился с тем, что рядом с его сестрой периодически раздаётся звонкий смех. На следующих собраниях Нами не появлялась. И об этом он даже немного сожалел, потому что теперь подкопаться было абсолютно не к чему. Следующее нападение было в лифте. Не на работе, а внезапно в их доме. Они ехали вместе, Нами широко улыбалась. Акутагава думал, что с ним будет, если он прямо сейчас её зарежет. Как сильно его накажут? Он же важен, да? Его не сильно будут журить из-за убийства какой-то сошки. Двери открываются на его этаже, девушка остается в лифте, и Рюноске решительно ничего не понимает. Он смотрит на неё, и видит, как она нажимает кнопку, она едет ровно на этаж выше. Что же, следует только порадоваться, что его это не коснется, не прощаясь, парень двигается к своей квартире. — Рю, представляешь, Нами переехала в наш дом! Теперь мы можем с ней тусить, не мешая тебе, — сестра выпрыгнула из двери, раньше чем Акутагава успел войти. Бутылка вина и пара бокалов в её руках не оставили сомнений, куда она направляется. Сначала парень успокаивал себя тем, что никаких проблем с этим не будет. Наоборот хорошо, Гин перестанет ныть, и будет меньше шуметь дома. Когда почти удалось расслабиться, Акутагава услышал это. Шум падающих бутылок с потолка. Глаз невольно дернулся, но когда после этого стало слышно еще и звонкий хохот, Рюноске прицельно обнаружил точку в потолке, куда можно было бы ударить расёмоном, чтобы больше не слышать его никогда. Жизнь превратилась в сплошное испытание. Нами шумная. Она топает, и Акутагава уверен на сто процентов, что специально. Она прыгает на скакалочке в семь утра, а Гин говорит, что этот комплекс упражнений она разработала специально для неё. С потолка постоянно раздаются звуки, будто там живет не одна маленькая девушка, а рота солдат. Рюноске начинает задерживаться на работе подольше, чтобы не беситься лишний раз. Гин уезжает на месяц в Осаку, и брат думает, как это скажется на тишине в его квартире. С одной стороны всё должно быть хорошо, с другой, если Нами решит развлечься с кем-то ещё и устроит у себя вечеринку, он абсолютно точно совершит массовое убийство. Но вечера проходят на удивление тихо, настолько, что, кажется, будто Гин забрала громкую подругу с собой. Рюноске начинает ловить себя на мысли, что на работе, он не видит ненавистную бухгалтершу тоже. И то, что должно было подарить бесконечное счастье, почему-то селит внутри тревогу. Акутагава пару раз невзначай безрезультатно проходит мимо бухгалтерии, а возвращаясь домой, обращает внимание, что окна в квартире над его не горят. Так проходит неделя, и когда звонит Гин, чтобы отчитаться, что всё ещё жива, он почти спрашивает, что с Нами. Он решает ничего не предпринимать. Наверняка, она тоже в какой-то командировке, но когда слышит на собрании недовольства босса по причине отсутствия еженедельного финансового отчёта, замечает, что ему очень сильно не всё равно. Тем же вечером, минуя свой этаж, он поднимается и пять минут стоит напротив двери Нами, пытаясь услышать или увидеть хоть что-нибудь. Когда и эти действия не дают никакой информации, он фыркает, но начинает вскрывать замок. В квартире темно и тихо. Обученный действовать в подобных ситуациях, Акутагава в первую очередь надевает перчатки, а потом включает свет в коридоре. От услышанного копошения возникает облегчение, которое не вызывает в нём ничего кроме раздражения к самому себе, в три шага он добирается до спальни, включает в ней свет, и раздражение уступает место шоку. Ему действительно требуется время, чтобы понять, что перед ним именно хозяйка квартиры, а не кто-то другой. Она сильно похудевшая, заплаканная, вся какая-то неопрятно взъерошенная. Сложно поверить, что этот человек когда-то мог смеяться так, как это делала Нами. В его глазах замирает немой вопрос, а девушка прячется глубже в капюшон своей толстовки и говорит то, что заставляет его отчего-то почувствовать себя виноватым. — Я слишком шумела? Прости, я буду тише. Рюноске не имеет ни малейшего представления о том, что ему нужно делать сейчас, и как описать причину своего присутствия здесь. Поэтому он пару секунд помявшись, просто уходит к себе домой. Однако, гнетущее чувство родившееся в чужой квартире, не покидает его. Он раздевается, моется, готовит еду, постоянно думая об увиденном. На третьей вилке жареного риса, он вспоминает, как болезненно исхудала его соседка, и начинается мяться. Потому что её хочется покормить. Но это не его дело. Когда идея почти покидает его, он вспоминает, что взломал замок, и теперь она не сможет даже нормально закрыться в своей квартире. Надо починить. Он же виноват, что поломал его. Через пять минут он снова напротив её двери, которая даже не захлопнута, хотя в квартире опять погашен весь свет. В руках отвёртка, несколько шурупов и тарелка с рисом. Как действовать Рюноске не знает от слова совсем. Неловкость бесит и раздражает, и он решает как можно быстрее всё, это закончить. Ему требуется меньше минуты, чтобы снова включить свет в коридоре и в спальне, поставить тарелку на тумбочку и буркнуть что-то вроде: — Я починю замок. Несколько простых движений и дверь снова в порядке. Он уходит, не извещая о том, что поломка устранена, потому что ну кто в этом будет сомневаться. Но дверь захлопывает. Всю ночь до погружения в сон, он думал о том, что не слышал, как Нами ела. Прыжков с потолка утром снова не раздаётся, и Акутагава ненавидит себя за то, что начинает их ждать. На работе всё без изменений, но сегодня у него работа в поле, а значит можно вернуться домой пораньше, и он опять нацелено минует свой этаж. Дёргает ручку её двери, а она снова не заперта, дневного света хватает, чтобы увидеть свернутую в клубок на кровати девушку и нетронутый на тумбочке рис. Рюноске бесится от собственного бессилия и какого-то непонятного и удушающего чувства тревоги. Он возвращается к себе, и через три часа размышлений вызывает врача. Провожает его до нужной квартиры, но сам остается за дверью. Он думает, что сделал всё, что мог и надо идти к себе. Но ноги врастают в пол. Доктора выходит спустя более чем полчаса, когда Акутагава обнаруживает себя сидящим на полу. Поднятые брови передают удивление врача, тем не менее он сразу начинает говорить, за что парень в высшей степени благодарен, потому что сам спросить он бы не смог. Это же вроде как не его дело. Депрессия, стресс, истощение, тяжелое состояние, отказ от госпитализации, нужен постоянный уход, причины не называет, от еды отказывается, список лекарств даже не просмотрела… все эти слова складываются в рассказ, который ничего не вызывает у Акутагавы. Это не его дело. Хочет погрустить, пожалуйста. Он думал, что серьезное. Они спускаются с доктором вниз, Рюноске выходит на своем этаже, и когда лифт почти закрылся, бледная рука замирает между дверей и раздается тихое и почему-то крайне недовольное: — Дайте мне тоже список лекарств. Врач усмехается и выходит из лифта. Перечень крайне внушительный выходит. Антидепрессанты, нейролептики, таблетки от тошноты, снотворное, витамины, такому списку мог бы позавидовать любой пенсионер. Но самое ужасное доктор выдаёт в конце. — Не оставляйте таблетки у неё, пациенты в тяжелом состоянии, часто могут неправильно рассчитать дозировку. Кивок. На следующий день Акутагава уходит с работы чуть раньше. Начинает относится к Нами, как к брошенному на улице котёнку, которого некому покормить. Он готовит на двоих и приходит в стандартно незапертую квартиру своей соседки. Заходит на кухню, где вроде чисто, но всё покрыто слоем пыли. Набирает стакан воды и берет вилку. В спальне из-под одеяла сквозь него смотрят потухшие и почти не открытые глаза. Рюноске протягивает клубку руку с горстью таблеток и говорит грубо и почти с отвращением (к кому именно, он еще не определился): — Пей. Зрачки медленно фокусируются на его лице, из одного из глаз медленно скатывается слеза, девушка, кутается в одеяло и отворачивается. — Уходи, пожалуйста. Я буду тихо. Акутагава ненавидит вообще всё. Он обходит кровать и поднимает девушку, меняя её позу на полусидячую. Когда он начинает пытаться пальцами открыть ей рот, она немного оживает и начинает шипеть. — Да что тебе нужно, отвали… К несчастью Нами, звук «а» она произносит открыв рот достаточно широко, чтобы парень ловко закинул в него лекарства, тут же затыкая его ладонью, не позволяя выплюнуть. Так они сидят почти минуту, пока девушка смиренно не сглатывает. Дальше приходит черед еды, Рюноске ставит тарелку ей на колени, и злобно констатирует: — Я никуда не уйду, пока ты не съешь это. У Нами нет сил говорить, нет сил спорить, но и сил есть что-то тоже не наблюдается. Она начинает еле-еле ковырять ложкой кашу, пытаясь изобразить картину, что вот-вот начнёт поглощать предложенную еду. — Я поем, иди. Акутагава сидит не двигаясь и даже не моргая. Ещё через пару минут девушка съедает первую ложку. Через два часа девушка заканчивает с треклятой кашей, и падает на бок, намекая, что активности на сегодня закончены. Но так думает только она, настоящий джентльмен тактично замечает: — Ты плохо пахнешь. Нами заворачивается в одеяло сильнее и шипит: — Так поспеши домой, чтобы перестать это чувствовать. Но Акутагава если что-то делает, то делает это хорошо и до конца. Брошенное животное нужно покормить, показать ветеринару и помыть. С первыми двумя пунктами он справился, третий тоже не невыполним. Он скидывает одеяло с девушки, поднимает ее и тащит в ванную. — Мне раздеть тебя? — вопрос не несет в себе нежности или заботы, скорее угрозу. В ответ только сдавленный выдох и покачивание головой. — Тогда жду за дверью. Он выходит, и направляется в спальню, обыскивать шкафы, во втором по счёту находит свежее постельное бельё и меняет засаленную и проплаканную кровать. Когда он заканчивает, внимание фокусируется на звуках, среди которых нет текущей воды. И в следующее мгновение он снова смотрит на девушку, что так и осталась сидеть на бортике ванной, не то что не раздевшись, а даже на йоту не сдвинувшись. Только, когда толстовка слетает с её тела под грубым жестом, Рюноске охватывает легкий стыд от вида неприкрытой женской груди. Он не прекращает раздевать её. Но добавляет немного робкое: — Поаккуратнее буду. Нагое тело смущает, и Акутагава фокусируется на своих руках и окружающем интерьере, стараясь не таращиться, будто девушку может это как-то огорчить. Нами же полностью сдаётся и безжизненным мешком не противится и никак не комментирует происходящее. Парень сажает её в ванную и включает воду. Мыть её кажется чем-то чрезмерно интимным, но он представляет, что моет посуду. В конце концов, жизни что тут, что там примерно одинаково. В первую очередь шампунь начинается пениться в спутанных волосах, а затем мочалка двигается по телу с простой целью — очистить всё. Руки всё же немного подрагивают на самых личных местах, но девушка не издаёт ни звука, и это помогает закончить процесс. Рюноске кутает её ближайшим полотенцем, относит в чистую кровать и торопливо уходит в свою квартиру. Потому что это всё странно, неудобно, неловко и злит. Ночь выдается бессонной, и к утру злоба выходит на разрушительную стадию. Он набирает горсть таблеток и идет к Нами уже как к себе домой. Она всё так же в полотенце, лежит так же, как он её и оставил. Неболтливый Акутагава, протягивая таблетки, говорит ей больше слов за минуту, чем за всю прошедшую жизнь между ними: — У меня нет времени по утрам на тебя, либо ты пьёшь таблетки и одеваешься сейчас же, либо я говорю Мори, где ты и в каком состоянии, тебя стопроцентно увезут в больницу несмотря на твоё несогласие. Клубок из полотенца и одеяла не шевелится несколько секунд, но когда парень делает свой первый шаг назад, чтобы не опоздать на работу, раздаётся голос: — Я сделаю, только не говори никому, пожалуйста. Ни капли не стесняясь наготы, девушка вылезла из кровати, и протянула руку за таблетками, закинула в рот, нахмурилась, отмечая, что Рюноске ждёт, когда она проглотит. Но проглотила, и достала из шкафа первую попавшуюся майку. Иронично, это оказалась розовая футболка с надписью «happiness». Не утруждаясь остальной одеждой девушка упала обратно на матрас. Акутагава молча ушел, всю дорогу до порта он корил себя за то, что не покормил её утром. Но ничего, исправится вечером. Так появилась рутина. Он заходил к ней утром и вечером, приносил таблетки и еду, через день мыл её. Один раз попробовал расчесать волосы, но едва расческа коснулась волос, девушка разразилась удушающим плачем. С прическами пока было решено повременить. Гин позвонила ещё раз. Парень хотел рассказать сестре, но не особо понимал, как, да и как вообще можно объяснить, с чего он всем этим занимается. Собственно ответа на этот вопрос у него не было и для самого себя. В очередной вечер Нами позволила себе нарушить царящее между ними привычное молчание: — Оставь мне таблетки, я буду заказывать еду и пить лекарства сама. С душем тоже справлюсь. Парень замер, в первую секунду едва заметно обрадовавшись, потому что это звучит как улучшение, а потом вспомнил слова врача о нарушении в дозировках. — Либо мы ничего не меняем, либо ты приходишь ко мне за таблетками сама каждый день в семь утра и семь вечера. Взгляд Нами обрел небольшую эмоцию, но сил на спор, как обычно не было. Кивок. — Я зайду завтра утром. Она не опоздала, и Акутагава открыл ей дверь с бутербродом в руке. Выдал порцию лекарств, но когда девушка развернулась, остановил её, придержав локоть. — Не держи меня за идиота. С закатанными глазами, она проглотила привычные таблетки. Так прошла ещё неделя, и в ничем не отличающийся от сотни других вторник, Рюноске проснулся от раздражающего звука. По потолку кто-то прыгал. Мыслей не было, они просто не успели появиться в промежутке между сном, и тем, как он оказался перед дверью Нами, которая оказалась закрыта. Он не стал стучаться или звонить, но прислушался и немного улыбнулся от тяжёлых «сто два, сто три, сто четыре…». Парень вернулся к себе в приподнятом настроении, которое подозрительно напрягало его внутри. Но было не до того, в скором времени появилась Нами. Только из душа, голова ещё мокрая. — Слушай, мне правда лучше, можешь отдать мне лекарства, я сегодня даже позанималась. — Я слышал, — это было не осуждающее и не злое, но девушка привыкла к тому как Рюноске реагирует на лишние звуки и поспешно извинилась. Её лицо немного порозовело, а на лице появилась мимика, пусть и далекая от прежней Нами, но и не менее далекая от того, что нашел Акутагава две недели назад. Он выдал ей таблетки с предусмотрительным: — Не делай глупостей. Смущение проступило в неловкой улыбке и отведенных глазах, но парня это только порадовало, она определенно оживает. Он проделал хорошую работу. Вечер неожиданно стал напряженным, потому что накрыло отчаяние по двум причинам: во-первых, Нами могла выпить всё разом и умереть, во-вторых, ему было абсолютно не всё равно. Он хотел, чтобы она пришла. Доказала, что жива. И опять смутилась от его помощи, может, даже поблагодарила. Раздражение к самому себе пилило. Ему не наплевать на эту девушку. Уговаривая себя уснуть воспоминаниями о том, как она придиралась к нему на собрании, как шумно вела себя и вообще отбирала у него сестру, он медленно погрузился в сон. Пробуждение началось с почти что паники, вызванной абсолютной тишиной. Прыжков на потолке не было. В принципе, она могла тренироваться через день, или просто выбрать сегодня менее шумный формат упражнений. Но ещё она могла наглотаться таблеток и умереть, от такого варианта у Рюноске в животе свернулся тяжелый и режущий комок. В пижамных штанах и футболке, он направился к чертовой соседке. Дверь была заперта, и за ней было непростительно тихо. После трех постукиваний и одного звонка ситуация не изменилась, и расёмон выбивает замок так, что в этот раз чинить его будет гораздо труднее. Когда грохот также не вызвал никакой ответной реакции, парень не обратил внимание, как у него вырвалось почти скулящее: — Нами! Тишина. Быстрый шаг в спальню. Всё чисто. Панически ускоренный шаг в ванную прервался голосом из выбитой двери: — Что ты делаешь? Ему требуется несколько секунд, чтобы поверить своим глазам и опустить сердце из-под горла обратно в грудную клетку. — Где ты шляешься? — вопрос настолько громкий и грубый, что отрезвляет самого Рюноске. Девушка неловко машет скакалкой перед его лицом, сразу предоставляя доказательства своего алиби. — Вышла попрыгать на улицу, чтобы не мешать тебе топотом. Стыд от своей глупости, от выбитой двери, и теперь уже очевидного небезразличия заставляет Акутагаву покрыться равномерно красным цветом, чтобы это было не так легко заметить, он моментально ныряет девушке за спину, направляясь к себе, бурча напоследок: — Я вечером починю. Нами улыбается первый раз за последние двадцать пять дней. Весь день уходит на то, чтобы побороть суровую правду жизни: Акутагаве не всё равно и его на этом спалили, а ещё на выбор нового замка для двери. Он покупает сразу с набором ключей и один выкладывает для себя. Чтобы больше ничего не нужно было чинить, он не какой-то плотник. Позже в машине он думает, что мог бы просто никогда больше там не появляться, но его успокаивает, что это просто страховка на всякий случай. Мало ли что, соседи же иногда меняются ключами, да? Готовившийся к урагану насмешек и издевательств за свой психоз, парень приятно удивлен, Нами только едва заметно улыбнулась, приветствуя его, и тут же скрылась на кухне. С которой чувствовался запах еды. Замена замка заняла немного времени, но когда можно было бы и уйти, Рюноске заглянул на кухню тихо кашлянув, привлекая к себе внимание. — Ты уже всё? Быстро, спасибо, — она не подкалывает его, и благодарит, и готовит еду. Парень с ужасом признаёт, что Нами ему симпатична. И это отражается на его лице рассеянной беспомощностью, которая впрочем быстро сменяется сердитой неловкостью. — Я хочу слышать тебя, прыгай дома, — несущественная фраза кажется ему почти что каким-то нелепым признанием, и Акутагава спешит развернуться и удалиться, когда чувствует лёгкое прикосновение к своей ладони. Оно горячим теплом растекается от руки по всему телу. И он серьезно, абсолютно честно, ненавидит это. — Хочешь поужинать вместе? У меня многовато вышло. Он хочет. А ещё он хочет отказаться, убежать, никогда больше её не видеть и вернуть спокойствие в свою голову. Кивок. Едят в тишине, разговора нет, и если первые минуты Рюноске списывал это на свои слабо развитые социальные навыки, то позднее вспомнил, что вообще-то у нее тут тоже тяжелое состояние, и недавно она вообще и двух слов не говорила. Так появился какой-то комфорт. Звон вилок больше не напрягал, и удалось сконцентрироваться на еде. Нами доела первой, это удивило и порадовало, потому что вроде как теперь еда была для неё не через силу. Девушка сразу же поднялась мыть за собой посуду, и только немного напрягла плечи, когда услышала сдержанное: — Я пойду. В горле у хозяйки застывает «спасибо». За компанию. За спасение. Она только мягко поднимает уголки губ, но смелости на благодарность в себе не находит. На следующее утро, Акутагава довольно слышит топот и пару минут считает, сколько раз прыгает соседка. Она выносливее, чем может показаться. Рабочий день ничем не отличается от сотни других, пока в поле зрения не попадает знакомое лицо. Он не сразу узнаёт её, потому что длинные кудри превратились в укороченное каре. Нами же не замечает его, и через пару минут парень проклинает себя, потому что понимает, что стоит на месте и пялится, как дебил. До собрания он больше не показывает носа из офиса, не хватало, чтобы о его временном помешательстве узнал кто-нибудь. Собрание проходит классически скучно, но в конце краем уха Рюноске слышит то, что добавляет небольшую ясность во всё произошедшее. Мори спокойно передаёт какие-то бумаги Коё, говоря о том, как долго ждал данных последний месяц. — Наш финансист месяц хоронила отца. Можете себе представить, сколько времени на это требуется обычным людям? Коё немного усмехается и говорит, что надо было предложить ей помощь организации на случай гибели других родственников. Акутагаве резко не нравится Озаки. И его собственное поведение, где он едет домой, придумывая повод, чтобы встретиться с Нами. И трепетная радость, которая журчит у него где-то в груди, когда с потолка слышится какой-то шорох. Нами не нравится, что Акутагава к ней больше не приходит. Однако просить о большем было бы хамством с её стороны, но она вспоминает, что так и не сказала ему спасибо. И теперь они поменялись местами, сейчас девушка пару минут стоит перед чужой дверью, думая, что вообще она творит. Но творит. Когда Рюноске слышит стук, он не сомневается, кто там. И бесится от того, как сильно радуется этому. Он делает глубокий выдох чтобы не выдать перехватившее дыхание, и открывает дверь. На пороге стоит Нами и держит в руках щетку, которой он когда-то пытался расчесать её волосы. Её голос достаточно громкий, решительный, но сбивчиво быстрый. Потому что она решила как можно скорее отстреляться. — Привет, я хотела тебя поблагодарить за всё, что ты сделал, и если хочешь, я могу рассказать немного больше. И… — тараторение на секунду прерывается, из кармана плаща девушка достает инжир в шоколаде, который уже один раз не помог ей. — Ещё я принесла это, надеюсь, тебе они, правда, нравятся, и Гин не врала. Акутагава замечает, что быстрая речь его раздражает, и думает, что это верный знак к её полному выздоровлению. Он отходит от проёма и жестом приглашает войти. Когда вдруг понимает, что совсем не знает, что делать дальше. К счастью, Нами не менее неловко, поэтому она безостановочно продолжает свою тираду. — Собственно, у меня в первый раз такое было просто мой… Бледная ладонь поднимается вверх, давая знак замолчать. — Если ты не хочешь рассказывать, можешь не рассказывать. Мне не обязательно знать, — в глазах девушки моментально набираются слёзы, и Рюноске думает, что сказал что-то не то, поэтому спешит добавить. — А если хочешь, то давай. Просто делай, что хочешь, а не то, что считаешь «должным». Нами хлопает голубыми глазами, и это запускает реки слёз по её щекам. Ей требуется немного времени, чтобы осознать и обдумать услышанное. И «то, что хочешь» превращается в робкое, ожидающее отталкивания прикосновение её губ к чужим. Они оба моментально оказываются в том состоянии, когда исчезают все звуки вокруг. Она ждёт, когда её осадят. Он, когда она пожалеет о содеянном. Но ни то, ни другое не происходит, и тогда Нами роняет щетку из рук, и тянется, обхватывая шею, позволяя себе углубить скромное прикосновение. Оформляя его в полноценный, наполненный и нежной благодарностью, и горящей симпатией поцелуй. Мозг Акутагавы работает одновременно слишком быстро и слишком медленно. Он пытается подобрать наиболее приемлемый вариант поведения, сразу же подбирая оправдания для того, чтобы выбрать один из тех, что ему нравится. И вуаля! Девушка в депрессии, если её оттолкнуть, она может ещё больше расстроиться. Так тонкие руки сцепляются на её талии, а язык позволяет себе ответ. Только поэтому, а никак не потому, что её хочется вообще держать вот так в своих руках постоянно в последнее время. Последние мысли вылетают из головы, когда Рюноске чувствует, что она подталкивает его в спальню. Они растягивают этот поцелуй на неприлично долгое время, но когда Нами пытается подтолкнуть парня на кровать, тот остается стоять на ногах, и разрывает его. — Ты…? — вопрос не формулируется в голове, но благо кое-кто из них болтливый, и идёт на опережение. — Хочу, готова, и думаю об этом не первые сутки, — едва отъевшиеся щечки тут же покрываются стыдливым румянцем. — Но, если, ты против, то, конеч… Фраза обрывается когда он роняет её на себя, а себя на кровать. Всё творится крайне медленно, они растворяются в бесконечной прелюдии. Оставаясь лежать на партнёре, Нами выцеловывала его шею и горячо дышала в спрятанные под тёмными прядями уши. Акутагава же позволял себе исследовать и оглаживать руками всё, так удачно накрывающее его, тело. И только, когда он запустил пальцы в волосы, чтобы чуть ближе притянуть девушку, та заметно напряглась. Рука сразу же исчезла, и Рюноске внимательно посмотрел на румяное и разгоряченное лицо. — Что такое? — Трогай волосы, пожалуйста. Я думала, что их уже больше никто и никогда не будет расчёсывать и гладить. Но мне нравится, как делаешь ты… Теперь по телу Нами гуляет только одна рука, вторая всегда копошится в её волосах. Гладит, почесывает, немного массирует, и девушка почти что начинает мурчать, когда отстраняется от партнёра. Она встаёт с кровати и аккуратно раздевается, вешая вещи на стул. — Ты сказал, что я плохо пахла. — Ты отвратительно воняла. Нами не сдерживает смеха, когда слышит всю серьезность в голосе парня. Она ныряет обратно в кровать и прижимается всем телом к нему. — Ну сейчас, я надеюсь, получше? — губы шепчут куда-то в челюсть, оставляя за собой очередь невесомых поцелуев. — Да, — как в доказательство своих слов, Акутагава прижимается носом к макушке. — Сейчас хорошо. Он остается в одежде до конца, потому что пока не готов раскрыться и открыться полностью. Не готов показать, что у него тоже есть места, а именно шрамы, которые, как он думал, будет противно трогать людям. И не готов остаться беззащитным. Но это не мешает наслаждаться тем, насколько открыт человек перед ним. Нами сама забирается под него, обнимая ногами поясницу. Смотрит глазами, которые в первый раз за все их отношения мокрые не от боли, а от желания. И они забываются. Время исчезает. Они прерываются на сон, на простые поглаживания и снова возвращаются к нежности на самом интимном её уровне. Где-то в промежутке Акутагава заставляет её сходить домой и выпить таблетки. Она обескуражена заботой, но соглашается уйти, только после того, как берёт с него слово, что он пустит обратно. Он пускает. Близость продолжается, растягиваясь вне времени. И только где-то к середине ночи, последние кульминации не оставляют им выбора, безжалостно поглощая в сон.

***

Акутагава ненавидит многое в этой жизни. Но больше всего Гин, стоящую в дверях его спальни с громким смехом. — Я так понимаю, в гости её звать нельзя только мне! — сестра поднимает оставленный на тумбе инжир, и смеётся ещё заливистее. — Я же говорила, Нами, есть вещи, перед которыми даже этот засранец не может устоять. Нами упорно продолжает делать вид, что спит, пряча лицо в чужой футболке. Рюноске поднимает одну руку и жестом пытается изгнать дьявольское отродье из своей комнаты, когда это не дает результата, расёмон выставляет сестру в коридор и захлопывает дверь в спальню. — Прости за эту ситуацию, мне стоило уйти, просто не хотелось, — девушка продолжает бурчать в футболку, не поднимая глаз. — Мне не хочется и сейчас, — Акутагава накрывает их одеялом с головой, не позволяя свету мешать им спать в тепле друг друга.