Искусство поединка

- Послушай, Дикон, но так же нельзя! - добродушно ухмыляется эр Эмиль. У Дика горят уши, горят щеки. Так хорошо сидели, так уютно - и тут эр Рокэ бросил очередную ядовитую гадость. Походя, ни с того ни с сего, совершенно незаслуженно. И вот Дик уже мечется в поисках достойного ответа, заранее зная, что ответить ему нечего. Ничего из того, что может сказать на такое порядочный человек, Ворона не проймет. Он только посмеется и снова съязвит. Ну вот зачем, а? За что он его так?! - В конце концов, - продолжает граф Лэкдеми, рассеянно покачивая бокал и глядя сквозь него на пламя в камине, - относись к этому как к дуэли. Да, это особый род поединка, да, на словах. Нельзя же вечно отступать и уступать! Это тоже нужно уметь, этому тоже учатся. Сказали тебе гадость - что ж, скажи две в ответ! Пусть собеседник пожалеет, что вообще рот открыл. - Такие поединки недостойны мужчины и дворянина! - не раздумывая выпаливает Дик. - Одни только базарные торговки... - Да-а, - задумчиво тянет Ворон, - вот так меня еще не обзывали. Мерзавцем и негодяем был, неоднократно. Убийцей был. Предателем, можно сказать, родился. Но вот базарной торговкой... До Дика доходит, что он сморозил, он вжимается в кресло и краснеет еще сильнее. Зачем он вообще пришел, сидел бы у себя, читал бы Веннена... Эр Эмиль улыбается безмятежно, как будто Ворон вообще ничего не говорил. - Напрасно ты так думаешь. Острый язык - основное оружие в придворных поединках. При удаче до настоящей дуэли дело и не дойдет, ты сравняешь противника с землей, не обнажая шпаги. Подлинное искусство - если он при этом еще и вызвать тебя не посмеет, потому что понимает, что выставит себя на посмешище. Приятно дерзкой эпиграммой сразить оплошного врага... - Приятно зреть, как он, упрямо склонив бодливые рога, невольно в зеркало глядится и узнавать себя стыдится! - подхватывает Дик. - Не будем о присутствующих! - небрежно перебивает Ворон. Дик снова смущается: надо ж было так оплошать, о рогах при Савиньяке! Но эр Эмиль только фыркнул. - Учись, пока есть возможность! Благо, есть у кого. Твой сеньор - самый ядовитый язык во всем Талиге. Будь на твоем месте кто другой, побойчее, давно бы уже мух на лету сбивал одним метко пущенным словом! Дик почему-то вдруг представил на своем месте покойного Колиньяра и хотел было обидеться, но опоздал: герцог Алва успел первым. - Это ты так тонко намекаешь, что от моих речей мухи дохнут? - холодно осведомляется он. - Я ничего не хочу сказать, - отвечает эр Эмиль, - но ни одной мухи я тут не вижу! Эр Рокэ в кои-то веки не находится, что ответить: он откидывается на спинку кресла, пряча лицо в тени, и негромко произносит: - Твое счастье, что я сегодня добрый! Дик что-то неразборчиво бубнит себе под нос; эр Эмиль переспрашивает: «Что-что?», и Дик, расхрабрившись, бросает вслух: - Весь яд на меня извел! Из тени хмыкают - по счастью, молча. Граф расплывается в улыбке, подается вперед: - Во-от! Молодец, ты начинаешь улавливать идею! Продолжай в том же духе. Дик вздыхает, сникает и бурчит: - Со старшими так не разговаривают. - Так - это как? Что ты, собственно, сказал-то такого? Дик молчит. Он прекрасно знает, что он такого сказал, и что бы ему на такое ответили дома. О, это знакомое, привычное, убийственное чувство, что он недостоин быть герцогом Окделлом, недостоин быть сыном, недостоин быть вообще!.. - То есть хамить своему сеньору, значит, можно, - замечает эр Рокэ. - На дуэль вызывать каждые три дня по разным поводам можно. А достойно ответить нельзя! Что ж, логично. Такая особая логика, не в первый раз ее за вами замечаю. - Но послушай, Дик, - снова вмешивается эр Эмиль, - ну что он тебе может сделать? Ну скажет очередную гадость, гадостью больше, гадостью меньше. А так ты хоть моральное удовлетворение получишь. В конце концов, непочтительными оруженосцами он не питается... - Мне мой лекарь запрещает, - грустно вздыхает эр Рокэ. - Опасается несварения желудка. А надорские герцоги особенно вредны для нашего семейства. Ядовитые, видимо. Дик готов был уже рассмеяться, но спохватился и все же обиделся. - Вы меня уже скоро год клюете, - сердито говорит он, - могли бы и привыкнуть. Эмиль хохочет. Рокэ сверкает глазами из темноты - и непонятно, зол он или весел. - По-вашему, года довольно, чтобы выработать привычку к яду? Отсмеявшись, граф Лэкдеми вновь делается серьезен. - Дикон, или ты всерьез думаешь, что Алва стал бы говорить гадости человеку, который в самом деле не может ответить ему на равных? - Гадости я говорю всем, кому захочу, - возражает эр Рокэ. - А если у кого кишка тонка ответить, это не моя печаль. У Дика снова вспыхивают уши. Как будто бы он в силах!.. Эр Эмиль пристально смотрит ему в глаза. - Ты когда-нибудь слышал, чтобы Рокэ сказал гадость слуге? Солдату? Женщине? Хм. Хм. А ведь и в самом деле. С солдатами, с адуанами, с трактирщиками, с трактирными девками-подавальщицами, со всем этим сбродом эр всегда безукоризненно вежлив. Хотя, казалось бы... - Ладно, хватит, - бросает эр Рокэ. - Юноша, налейте вина мне и графу - и себе, если вы еще недостаточно пьяны. И рука Ворона тянется к стоящей рядом гитаре. Дик вздыхает с облегчением: ну, значит, насмешек и колкостей больше не будет. С гитарой в руках эр Рокэ не язвит - тем больше причин любить этот инструмент. Но ночью, в постели, перед тем, как провалиться в сон, Дик впервые не дуется, перебирая дневные обиды, а придумывает ответные колкости, одну язвительней другой. Ну а в самом деле, что ему сделает Ворон? Дуэль - на дуэль он его уже и так вызвал...