Возможности приоритетов

      Нормальная семья…       В нынешних обстоятельствах предел мечтаний.       Но семья…       Как фактическое наличие её членов…       …вполне выполнимая задача.       Женщина кривит губы, прижимая к груди Лею. Одна часть этой задачи мирно дремлет на её руках. Та часть, которую не надо ни ломать, ни строить, ни выгрызать из лап осточертевшего империала.       Спустя прожитую вечность и освобождение из голокрона почти нонсенс.       «Вот» тихо-мирно… А главное, спокойно сопит в обе дырки, и на её руках. Теперь Её.       Полностью и бесповоротно.       Ни крича, ни воя, как многие дети, но вполне тихо и не как все. Даже, если этому дитя отроду в год неделя.       Её дитя…       Что-то дикое, — глубинное, — нежно урчит при взгляде на малышку. Карие, почти янтарные, глаза теплятся счастьем, мимолётным, но это она.       Она чувствует!       Так, как никогда не, зависая от испытываемых ей эмоций.       Чувствует, как светится её Дочь в Силе, пропуская ту, как сквозь сито.       Экзал смотрит на ребёнка радостно с редкими вспышками задумчивости, но и те реют дымкой на ветру, стекая с бледной как мел кожи.       Смерть для неё не прошла бесследно.       Чувствует и видит. Но обратится не может, не может прибегнуть, не может дотронуться…       «Нельзя. Опасно», — говорят инстинкты, даже не Сила. И от этого, сейчас, так досадно.       И были правы. Сейчас не до тьмы, личной немезиды, чести рода и чего-то ещё.       Экзал подчиняется им с самого рождения. По другому никак.       Коррибан опасное место. Для всех и вся. Коррибан — это стихия, где каждый её уголок пропитан тьмой, отнюдь, недоброжелательной к соискателям наживы с мёртвой планеты.              Даже, если её дитя, — уже в таком возрасте! — умеет прятаться в силе.       Чему Кресш искренне рада, её дочь форсъюзер.       Даже если так хочется коснуться!.. Увидеть через сплетение энергетических потоков и соцветий эм-полей, растекающихся в миру! Одарённый… Которому не нужно целенаправленно скрывать себя! Которого с первого взгляда не заметить.       Но Экзал — Мать, и этот ребёнок полностью Её. От плоти, от крови, от духа и Силы.       Даже, если второго, — первенца, — сейчас нет рядом.       Первенца, за которого Чужаки решили как Ему лучше жить.       Вспышка гнева вспыхивает в разуме, затухая так же быстро, как и появилась. Чему её научила вечность, так это тому, что излишняя гордыня бывает весьма губительна для жизни, и уж тем более для свободы. Сейчас она точно не та, кто водил за нос Империю с Республикой, а недавно очнувшаяся в мёртвом теле дурында, что посчитала себя могущественней, чем Император.       её Владыка                     И это её погубило, заставляя вести столь жалкое существование в чужом теле, но до одури похожего на её собственное за исключением цвета кожи и глаз.       У набуанки карие, цвета горячего шоколада, а у неё когда-то расскалённое золото, что было столь же насущным, как и былые способности… И мальчика! Сын.       Джи'дай!       Тупая ярость вьёт клубок змей, чтобы в будущем больнее ударить...       Что согласно собственным ощущениям был не менее ярким, чем дочь.       Человеческое сердце сжимается в мимолётной тоске по дому и недостающему кусочку в её картине идеальной жизни.       Где есть она и её дети, которых ждала так долго…       Дети, которые должны быть вместе, а не порознь.       Где она снова дома…       Дома, что жесток, даже если ты ситх.       Если ты Кресш. Последняя и единственная.       Дочка на руках шевелит ручками, — маленькими, но цепкими, — изнутри пелёночного плена.       Примитивные действия радуют глаз. Губы трогает улыбка.       Аккуратные пальцы, невесомо касаются головы куска мяса с костями, хрупкими, мягкими, которые так легко раздавить, а плоть разорвать в клочья, замирая на подходе.       Наравне с нежностью в душе теплится жестокость и мимолётное желание свернуть хрупкую с мягкими позвонками шею, от чего у Экзал внутри что-то дергается, как от огня сжигаюшего дотла её кожу, но бледное тело не двигается, сидя все также ровно.       Не Падме. Экзал.       Сердце ухает куда-то в желудок, испуганно пропуская удар.       Она никогда не боялась убивать…       Последнее слово тонет в судорожном вздохе, теряясь в страхе перед смертоубийством собственного ребёнка. Вырывая из липких лап тех времён, когда не было клетки из силовой ловушки, ставшей голокроном, а тех, когда она была одной из фигурок для игры в сабакк и излюбленной марионеткой своего Императора…       На которого она бесконечно обижена, и которого не может ненавидеть оставшуюся вечность, но так хочется… До жажды слышать хруст переломанных шейных позвонков в её ладонях        Одно единственное воспоминание, что держит измученный вечностью разум…       Своего…       Потому что других быть не может. Просто не существует, не может существовать.       Остальные — одни из сотен глупцов, что находятся на одной планке с мерзким её сердцу Ничто.       Тех, кто никогда не могли сравнится с ним. Истинным чудовищем от Силы. Их правителем. Настоящим Ситом.       Плоть от плоти, кровь от крови…       Её отцом.       Ты никогда не боялась убивать…       Звучит так, будто Он сейчас здесь стоит рядом за её спиной, касаясь кожным отростком ещё детского плеча. Как тогда, когда её наставник носил имя Тенебри и называл её своей дочерью.       От воспоминаний спина вытягивается по стойке смирно. Ослабшие после родов мышцы болезненно тянет, зубы сцепляются в сплошную.       Это ничто по сравнению с холодом Небытие.       Страх осел в копчике, как и желание сигануть с койки, схватить ребёнка в охапку, запрыгнуть в первый звездолёт и умчаться на другой край галактики…       Только вот проблема.       Она умерла.       Как для дома Кресш, так и для дома Наберри. Для первых — вместе с этим домом, для вторых — несколько недель назад, похороненная заживо.       И по всем правилам у неё нет права вернуться. И нет права на имя…       Чужие слова отбивают набат в ушах, отойдя от слоя многовековой пыли.       Какая глупость…       Наваждение отступает вслед за приближающимся отблеском в Силе.       Она может отказаться, может принять в Дар имя, но лишится его не может.       Женщина откидывается назад, чувствуя, как тянет мышцы и ветер фантомными ладонями невесомо оглаживает плечи непривычно слабого тела. Что тоже поправимо…       Ситхи выгрызают свои имена. Вырывают из пасти Смерти, закаляя те в бою, сражаясь за своё. Их имя — это они сами.       Сидеть всё ещё больно. Но, даже так, эта боль ничто по сравнению с той мешаниной чувств, что пляшут у неё в груди.              Покуда она Экзал, она всё ещё Кресш, и никакая пыль мироздания не сможет забрать этого.       Ребёнок всё ещё на руках, Экзал довольна. Но даже так чувство чего-то недостающего, — кого-то, — при взгляде на дочь, всё равно никак не покидает.       Родного. Яркого и тёплого. Живого…       Её Сына.       Маленькая Лея до сих пор на её руках, до сих пор здесь, её наследница. Её дочь. И никуда не пропадает.       Она утыкается носом в светлую макушку, запечатлевая в памяти молочный запах своей дочери, от которой пахнет новой жизнью. Ничем и никем не запятнанной.       О Люке она не думает. Пока не думает.       По крайней мере старается…       Сейчас у неё есть только Лея. Здесь и сейчас. Дитя по воле Силы, — не иначе, — не была украдена, как её старший брат.       Губы шепчут на высшем ситхском, напевая колыбельную из детства, вызывая на лице непроизвольную улыбку.       Люк и эфемерное счастье где-то там, на другом конце галактики мчатся к песчаной планете с двумя Солнцами, что своей пустошью напоминает любимую родину.       Перед глазами всё ещё маячат видения Силы, где её муж заживо горит на Мустафаре. В них жестокая холодность и злорадство. Сам виноват. Рука касается шеи, где всё ещё видны налившиеся свинцом отметины. Виновата Падме… И немного она, которая позволила завладеть своим телом своей глупой Пад, которая оказалась куда большей дурой, чем нынешний апрентис нового Императора.       Даже интересно, кто же владел ими? Пустышка-Пад или всё-таки тот светлоглазый Джи’дай, кто украл её кровь и плоть? Или то пути Силы? Не важно.       Главное, она до сих пор Экзал — Ситх, наречённый именем своего дома. По всем правилам возродившийся в мёртвом теле одного из потомков. В котором не было и намёка на черты Сита.       Которыми она так гордилась…       Печально. Но не критично.       Что бы кто ни говорил. Чтобы не считали Наберрие, зная о смерти дочери… Экзал плевать. Плевать на Набу, павшую Республику и Императора. Плевать. Ведь она всё ещё жива.       Ситу с Коррибана не нужно ничего доказывать. Даже если ты Кресш.       Религия не распространяется конкретно на тех, кто её принес.       Не все из двенадцати владык были человеческой расы.       Не все великие правители прошлого были Ситами и наоборот.       Сейчас лямка к возу кажется такой бессмысленной и смешной, а она себе недалёкой. Даже если болезненная жажда служить всё ещё теплится где-то там, что называют сердцем.       Где-то там, где так болело от предательства и выло естество от осознания. Где сейчас лишь тупое равнодушие к прошлым обидам.       У неё есть дочь и сын, а это главное.       И никто их не заберёт.       Ни бейнит, назвавший себя владыкой, ни её Император, ни тот Джи’дай, ни кто-либо ещё…