В последние дни лета

POV Jay Чонсон не спал уже какое-то время, лежа в постели с закрытыми глазами и вслушиваясь в звуки, доносящиеся из кухонной зоны их небольшой квартиры. Он не только наслаждался тихим утром, получив, наконец, возможность выспаться, но и ждал, когда Джеюн придет его разбудить поцелуем в переносицу, туда, где остался шрам, как только кофемашина доварит их первый утренний кофе. Джеюн всегда так делал, потому что практически всегда ложился спать раньше Чонсона и вставал, следовательно, тоже рано, поэтому и будил таким вот поцелуем, пока это не сделал бесполезный будильник, установленный на телефоне. Это была одна из любимых частей дня Чонсона, хотя раньше он ненавидел утра, любимее стал только момент, когда вечером они снова виделись дома — Чонсон, приходивший после вечерних занятий в академии, и Джеюн — после подготовительных для поступления в университет. Сегодня был их выпускной. Официальный день окончания школы, всех двенадцати классов. Чонсон и подумать не мог, что это случится аж через полтора года после их летних каникул, когда в их стране вдруг наступил зомби-апокалипсис. Честно говоря, он уже и не надеялся окончить школу — в какой-то момент ситуация с зараженными стала лучше, а потом снова хуже некуда, когда вирус вдруг начал мутировать, что позволило инкубационному периоду удлиниться с пяти-десяти минут до двух дней максимально, и потому выявить зараженных стало трудней в разы, так как в первый день они даже не пахли гнилью и разложением. Также это повлияло частично на регенерацию — она у зараженных стала значительно лучше, их тела перестали разлагаться так же быстро, как и в начале эпидемии, что, в свою очередь, сделало их немного более осознанней при выборе жертвы — нападения зараженных друг на друга уменьшились, хоть и не прекратились совсем. Все это в совокупности зарубило на корню предположения Чонсона о том, что эта ситуация продлится недолго. Что хуже — вирус дошел и до других стран, а вакцины или лекарства так и не было. Эпидемиологи, работавшие в Тонхэ, где Чонсон с Джеюном и их друзьями прожили почти девять месяцев, смогли совместно со своими коллегами из Пусанского КП значительно продвинуться в изобретении специальной сыворотки, вколов которую превентивно можно было не допустить заражения, если укус был незначительным. К сожалению, работала такая сыворотка только на военных, которые смогли натренировать естественный суприм до шестидесяти и выше процентов, а на обычное гражданское население почти не действовала, давая таким людям только отсрочку в несколько дней. Но и такая ситуация не могла продолжаться бесконечно. Вирус мутировал, а люди учились с ним справляться, и, в конце концов, добились в этом кое-каких успехов. Таких, что смогли отбить многие оставленные в самом начале эпидемии западные и северные города, в том числе Сеул, куда и вернулись родители Чонсона и омма Джеюна несколько месяцев назад, куда сами Чонсон и Джеюн вернулись раньше их на пару месяцев. Чонсон и Джеюн уже не представляли жизни раздельно. Когда они только прибыли с остальными ребятами в Сеул, им, конечно, хотелось каждому отправиться в свои родные дома, но Чонсон уступил Джеюну, и сначала они посетили дом того, а потом уже и квартиру семьи самого Чонсона. Поначалу, когда им приходилось расставаться даже ненадолго, он испытывал постоянную тревогу, как будто что-то было не на месте, и это даже проявлялось физически в подергивании пальцев или коротких, периодичных покалываниях в сердце. В конце концов, Чонсон попросил разрешения у родителей переехать в квартиру, которую они купили ему, как только приехали из Сиэтла в Сеул, и уговорил омму Джеюна отпустить того жить с ним, не без труда и не без участия в этом вопросе аппы Джеюна, но все же. Родители же самого Чонсона были только за. Джеюн им понравился сразу, Чонсону даже иногда казалось, что Джеюна его родители любили гораздо больше его самого, но они, конечно, всегда это отрицали. Родителям Джеюна же Чонсон не то, чтобы не понравился, но особо близких отношений не сложилось. Аппа Джеюна неожиданно оказался по характеру таким же, как его сын, и внешностью Джеюн также был больше похож на своего аппу, нежели омму, который производил впечатление очень холодного, отстраненного омеги, немного где-то даже высокомерного, который всегда говорил очень спокойным, ровным тоном, будто снисходил. Но, как думалось Чонсону, наверняка ему все это прощалось, и он все равно нравился альфам из-за того, что был очень и очень красивым какой-то очень хрупкой, тонкой красотой. Может, влияло то, что он был ниже Джеюна на целую голову, или то, что черты его лица были сплошь росчерками тонких, изящных линий — острый подбородок, маленький, чуть вздернутый нос, нижняя, пухлая губа будто капризно выдвинутая и в противовес ей тонкая верхняя, и большие глаза, которые унаследовал сам Джеюн, все в его омме говорило о почти хрустальной хрупкости обладателя этих черт. Вот и до Чонсона омма Джеюна просто снисходил, как и до всех других альф, которых нескрываемо считал немного глуповатыми от природы. Тем не менее, он никогда не был против того, чтобы они встречались, хотя Чонсон подозревал, что повлияло состояние его родителей, которое омма Джеюна посчитал приемлемым, и тот факт, что у самого Чонсона уже была какая-никакая карьера будущего военного офицера — в конце концов, по личной рекомендации капитана — уже майора Чона, Чонсона зачислили в военную академию сразу на второй курс, и, к тому же, как обладателя награды высшего командования за службу стране первой степени. А вот аппа Джеюна при первом знакомстве был настроен враждебно, так как считал, что Джеюну еще было рано заводить серьезные отношения. Но чуть узнав Чонсона поближе и после того, как Джеюн рассказал своему аппе про все то, что Чонсон сделал для его спасения, оттаял, и даже сказал напоследок, прежде чем улететь обратно в Брисбен, что доверяет безопасность своего младшего ребенка только Чонсону и никому больше, и уверен, что тот никогда не сделает Джеюну больно. Это льстило, но и налагало определенную ответственность. Хотя Джеюн и Чонсон уже не первый день были в отношениях на тот момент, когда они съехались, и у них уже был опыт совместного проживания в карантинном пункте, тем не менее, поначалу Чонсон сильно нервничал. Больше не было буфера в виде их друзей, чтобы как-то смягчить их бытовые притирки друг с другом, больше нельзя было уйти от серьезного разговора, который не нравился Чонсону, с тем, что он устал после долгого патрулирования города, Чонсон больше не мог снова вернуть расположение Джеюна тем, что если они не помирятся здесь и сейчас, завтра Чонсон мог уйти в патруль, не вернуться и больше шанса помириться могло и не представиться. А уже по возвращении в школу Джеюн стал замкнутей и обидчивей больше, чем обычно. В школе практически никто не знал об их отношениях, кроме тех, кто был с ними в Тонхэ, да и они не особо распространялись об этом. У них почти не совпадали занятия — Чонсон параллельно посещал и занятия в академии, и занятия в школе, поэтому расписание у него было индивидуальное, и поэтому виделись они там редко, при этом встречи эти часто были короткими и сдержанными. А потому омеги вечно бегали за Чонсоном хихикающей и краснеющей стайкой, предлагая свои ланчи, помощь с занятиями или откровенно заигрывая и приставая с расспросами о том, как он получил свою награду. Да, Чонсону приходилось носить свою награду на специальной форме ученика военной академии, в которой он ходил и в школу, чтобы не тратить время и не переодеваться постоянно из одной формы в другую, благо руководство школы не было против, даже гордясь тем, что в рядах их учеников был и такой особенный студент. И нет, сколько бы Чонсон не говорил поначалу вежливо, а позднее и уже откровенно раздраженно о том, что у него уже был омега, это не помогало. Каждый считал, что сможет стать тем самым, кем-то, кто вскружит ему голову и заставит забыть о Джеюне. И сколько бы раз он не пытался доказать тому, что никто и никогда не сможет заставить Чонсона задуматься о том, а не обратить ли ему внимание и на других омег, или забыть слова, когда-то сказанные Джеюну еще в Тонхэ, тот все равно в плохие дни мог перестать в них верить. Отчасти Чонсон понимал его чувства — ему и самому не нравилось то, как многие альфы смотрели на его омегу, провожая взглядом его фигуру, принюхиваясь к его сладковато-пряному запаху, и задерживая взгляд на его губах, но он никогда это недовольство не переносил на Джеюна. Напротив, после таких моментов ему хотелось еще рьянее доказывать тот факт, что Джеюн сделал правильный выбор, став его омегой, и что поводов для ревности у него не могло и не должно было быть. Но школьные дни подошли к концу с последним экзаменом, впереди была только официальная церемония вручения аттестатов, и потому Чонсон смог, наконец, немного выдохнуть. Джеюн вошел в их комнату и, судя по звукам шагов, подошел к столику с зеркалом, чтобы намазаться кремом или побрызгаться какими-нибудь духами Чонсона, которые удивительно всегда гармонировали с его природным запахом. — Малыш, — хрипло позвал Чонсон, приоткрыв один глаз. — М? — отозвался Джеюн, не поворачиваясь к нему, а все также глядя в зеркало, стоя перед ним в одном мягком, махровом халате со все еще влажными после душа волосами. — А как же мой утренний поцелуй? — спросил Чонсон жалостливо, открыв и второй глаз тоже. Чуть подтянувшись, он сел на кровати в ожидании. — Так ты уже проснулся, — пожал плечами Джеюн, бросив на его отражение мимолетный взгляд. Чонсон нахмурился, сложив руки на груди и надувшись. Джеюн прыснул, увидев его выражение лица и, не прекращая растирать крем для рук, повернулся, наконец, к нему, усмехаясь. — Поцелуй меня, — потребовал Чонсон хмуро. — И что я за это получу? — игриво приподнял брови Джеюн. — Все, — щедро пообещал Чонсон, улыбнувшись. — Ну, если все… Развязав пояс халата и распахнув его, Джеюн неспеша подошел к кровати, демонстрируя отсутствие белья под ним во всей красе. Оседлав бедра Чонсона, он быстро чмокнул его в шрам на носу, широко улыбаясь. — Какой же ты красивый, — выдохнул Чонсон восхищенно, сразу запустив руки под полы халата и притягивая того ближе к себе за талию. Джеюн не сильно изменился с начала эпидемии — только волосы, разве что, вернули свой природный цвет, и детский жирок на щеках ушел, сделав его высокие скулы еще отчетливей, но Чонсон не уставал смотреть на него и восхищаться его красотой с каждым днем все сильней, хотя, казалось, куда сильней. Он мог смотреть на него бесконечно, что иногда и делал, с тех времен, когда они еще засыпали вместе на узкой кровати в Тонхэ, приходя в их каюту после ночного патрулирования, и, вместо сна, долго смотря на лицо спящего Джеюна, иногда позволяя себе гладить его щеки или волосы самыми кончиками пальцев, пока усталость окончательно не одолевала его. Но раньше он смущался от комплиментов, сейчас же старался их вернуть, всегда отвечая, как и в этот момент: — И ты красивый, — растягивая губы в улыбке, — мой альфа. И Чонсон всегда улыбался в ответ, глядя в его сияющие глаза с обожанием. — А примешь душ, — добавил Джеюн, — и сможешь получить все это, — закончил он, проведя ладонью от шеи, по груди, до низа живота, заигрывающе прикусив нижнюю губу. Ничто так не мотивировало Чонсона, как обещание скорой и желанной награды. — Что бы ты хотел на завтрак? — спросил Чонсон, едва отдышавшись после оргазма и все еще находясь в Джеюне. — Может, сэндвичи? — задумался тот, бездумно поглаживая волосы на его затылке. — С лососем. Или карри разогреть вчерашний? Чонсон, поцеловав его сначала в шею, а потом в щеку, ответил: — Могу приготовить сэндвичи. А остатки карри завернем для Хенджин-хёна, он вчера просил оставить порцию для него, попробовать. — Он любит карри, — кивнул Джеюн с улыбкой, соглашаясь. — Я ему так вчера разрекламировал твое, теперь он не оставит тебя в покое, пока не дашь попробовать. — Окей, — усмехнулся Чонсон. — Второй раунд? — предложил он, подвигав бедрами. — Никакого второго раунда! — хлопнул его по плечу Джеюн, нахмурившись. — Мы так на выпускной опоздаем. Минхо и Хенджин родились под счастливой звездой, так решил Чонсон, когда узнал об их успешном спасении солдатами из подчинения капитана (Чонсон никак не мог привыкнуть, что тот уже стал майором) Чона. Шутка ли, им удалось попасть одними из первых в Сеульский карантинный пункт на базе военных, из которого они благополучно перебрались в Канвондо, сбежали оттуда от зараженных и встретились затем каким-то чудом именно с Чонсоном и Джеюном, с возможно единственными людьми на тот момент с картой и компасом, знающие точный пункт, куда хотели прийти. А после им вообще удалось безболезненно уйти от бандитов, договорившись, и вскоре их, по наводке Джеюна, нашли и подобрали военные, с которыми они благополучно добрались до Самчхока и через какое-то время вновь воссоединились прежней компанией в Тонхэ. Чонсон не держал на Минхо зла. Конечно, он не ожидал, что тот уступит бандитам и уйдет с Хенджином, бросив не только Чонсона и Джеюна, но и АйЭна, которого ранее спас, рискуя собственной жизнью и жизнью своего омеги. Видимо, на том этапе Минхо уже не готов был рисковать, и Чонсон его понимал, хотя предпочитал думать, что, окажись он на месте Минхо, не стал бы поступать также, оставаясь на стороне новых знакомых до конца. Но также Чонсон не отрицал и другого варианта развития событий, он не привык врать себе и потому не мог утверждать с полной уверенностью, а в особенности после того, что он и Джеюн на самом деле пережили, попав в лапы бандитов, что не воспользовался бы возможностью, и не ушел бы с Джеюном подальше от опасности. Поэтому их воссоединение в Тонхэ стало радостным событием как для Минхо и Хенджина, так и для Чонсона с Джеюном. АйЭн, конечно, поначалу настороженно шел на контакт после всего пережитого, и это касалось не только контактов с новыми людьми, но и с теми, с кем он, собственно, попал в Тонхэ — разве только к Джеюну он тянулся сам, как ранее тянулся к Хенджину, у которого так и не получилось восстановить прежнее отношение и доверие, хотя особой антипатии у АйЭна к Минхо и Хенджину не чувствовалось, просто, по всей видимости, больший отклик у него все же вызывали ребята его возраста. Окончательно Минхо и Чонсон подружились, когда первый вступил в городской патруль, в котором Чонсон уже какое-то время состоял, не смотря на все опасения и попытки отговорить, исходившие от его друзей. К слову, тогда Чонсон сблизился не только с Минхо, но и с лейтенантом Чхве, которого стал звать просто Субин-хёном, а заодно и с младшим лейтенантом Каном, другом лейтенанта Чхве, ставшим для Чонсона Тэхен-хёном. Джеюн тоже сблизился тогда с Хенджином, с которым работал в медицинском отделении их карантинного пункта под руководством доктора Кима. Доктор Ким сильно привязался к Сону и Джеюну в то время, и они тоже привязались к нему настолько, что продолжили общение и по возвращению в Сеул. Сону даже, вдохновившись примером доктора Кима, решил поступать на тот же медицинский факультет, где Хенджин продолжил свое обучение, пообещав, в случае чего, помочь Сону с подготовкой к вступительным экзаменам, если у того будут какие-то вопросы или возникнут затруднения. В общем, что Чонсону, что Джеюну время, проведенное в карантинном пункте, подарило возможность сблизиться с большим количеством хороших людей, ставшими им почти что семьей. И вся эта семья, даже майор Чон, который, как оказалось, был вообще-то мужем доктора Кима, пообещали прийти на выпускной, чтобы сначала с гордостью смотреть на то, как их ребята из карантинного пункта получают заветные аттестаты об окончании старшей школы, а затем отправиться на традиционное поедание чачжанмена всей большой компанией. — А почему Джей не в форме? — спросил омма Джеюна, когда он и Чонсон вышли один за другим из машины аппы Чонсона, встречая их возле входа в школу с букетом цветов для Джеюна в компании других родителей и аппы Джеюна с его хёном, Донхеном, специально прилетевшими из Австралии на выпускной их макнэ. Чонсон растерянно оглядел свой школьный костюм — тоже форму, но омма Джеюна, видимо, имел в виду форму военной академии, которую тот носил в школу. — Захотел побыть обычным учеником в последний раз в жизни, — ответил за него его аппа, хлопнув Чонсона по плечу и широко улыбнувшись. Его омма, вышедший также с букетом цветов из машины, быстро поправил галстук Чонсона и воротник его пиджака, наводя последние штрихи. Было видно, как он волновался, хотя волноваться было уже не о чем, как считал Чонсон, но его омма всегда был сентиментальным, и такие события воспринимал близко к сердцу. Чонсон тоже нервничал, но не от выпускного, а от встречи с хёном Джеюна, с которым до этого дня виделся разве что по видеосвязи. Хён Джеюна, Донхен, любил своего младшего брата всем сердцем, называл ласково маленьким принцем и, хоть и без всяких проблем отнесся к тому, что у Джеюна появился альфа, смотрел на Чонсона слегка свысока, точь-в-точь как его омма. — Я так горжусь тобой, — улыбнулся ласково Донхен, погладив Джеюна по голове и поцеловав быстро в щеку. — Спасибо, хённим, — улыбнулся Джеюн в ответ, принимая букет цветов от оммы. Рядом с братом он и вправду вел себя, как маленький принц, улыбался кротко, разговаривал мягким тоном и ластился к хёну, чего не делал даже с Чонсоном. Конечно, свои моменты нежности Чонсон тоже получал, но Джеюн никогда не переставал быть в его глазах тем самым одноклассником Джейком, занозой в заднице Чонсона, просто в отношениях Джеюн раскрылся и с другой стороны, показав свои уязвимые места, да и полюбил Чонсон его такой вот занозой, другого ему не надо было. Не совсем нежный захват шеи от подкравшегося сзади Сонхуна заставил Чонсона очнуться от своих мыслей и подойти, наконец, поздороваться со всеми одноклассниками, их родителями, подъехавшими Субином, Тэхеном, пришедшим под руку с военным врачом, младшим лейтенантом Чхве Бомгю. Чуть позднее к ним присоединились и Минхо с Хенджином, а за пару минут до начала церемонии в актовый зал чуть ли не на носочках прокрались майор Чон с доктором Кимом, которым заметивший их Чонсон помахал, улыбнувшись. … — Все мы знаем, как непросто начинать новую главу, — с улыбкой произносил речь Джеюн, стоя за трибуной с почетной медалью лучшего ученика выпуска, — но я с полной уверенностью заявляю, что мы все готовы начать этот путь, принять этот вызов, потому что с нами всегда будут люди, готовые помочь и поддержать в любых начинаниях. Чонсон отключился на середине его речи, уносясь мыслями куда-то вдаль, так как знал ее уже почти что наизусть, будучи вынужденно единственным ее слушателем каждый вечер на протяжении трех недель перед выпускным, когда Джеюн усаживал его перед собой на диван и репетировал. Он с улыбкой смотрел, как двигались губы Джеюна, изогнутые в легкой улыбке, чувствуя гордость за то, что даже не было его достижением, за то, что именно его омега был тем самым учеником, произносящим напутственную речь перед всеми учителями, одноклассниками и их родственниками и друзьями. … — И, конечно, наши друзья. Все мы кого-то потеряли за эти полтора года, — Чонсон выцепил эту фразу, так похожую на ту, что сказал им когда-то Хенджин, с горечью думая о том, что несколько недель превратилось почти в два года, и что действительно не все смогли их пережить. Коснулось это даже самых близких Чонсону людей. Сонхун потерял омму, Сону потерял вообще всю семью в лице оммы, аппы и хёна, и аппа Сонхуна оформил над ним официальную опеку, пока тот не окончит университет. Половина из его одноклассников остались лишь воспоминанием о проведенных вместе школьных годах, так и не получив аттестат о выпуске. Почти вся школьная администрация и большая часть учителей состояла из новых, незнакомых Чонсону людей, так как старый состав просто не пережил случившуюся катастрофу. И это только часть того, как на самом деле повлиял вирус на жизни людей. … — Что еще раз подтверждает, что мы готовы начать новую главу своей жизни, что мы не стоим перед этим вызовом одни. Мы есть друг у друга, и у нас есть люди, которые всегда будут готовы помочь нам, направив и указав правильный путь. Давайте продолжать поддерживать друг друга и достигать новых высот в нашей жизни. Спасибо вам всем! Весь зал разразился овациями раскрасневшемуся от такого Джеюну, и Чонсон был тем, кто аплодировал громче всех, со всей силы, будто от этого зависела его жизнь. Джеюн оглядывал зал с широкой улыбкой, пока, наконец, не поймал взгляд Чонсона, и его собственный взгляд мигом смягчился, а улыбка стала еще теплей и ласковей. Сам Чонсон улыбался ему так, что скулы сводило, но в этот момент он чувствовал такую сильную привязанность и такую всепоглощающую любовь к Джеюну, даже не ощущая физически своего тела, а будто переместившись сознанием на другой уровень реальности, где были только он и его омега, ставшие ментально будто одним целым. Джеюн послал ему быстрый воздушный поцелуй, отчего Чонсон, вернувшись в реальность, счастливо рассмеялся, засмущавшись и покачав головой. Традиционное для всех выпускников поедание чачжанмена заняло еще полдня, пролетевшие незаметно, после чего их ждал автобус, который должен был отвезти будущих студентов недалеко за город для кэмпинга, пускания салютов и встречи рассвета. — Жаль, все-таки, — вздохнул майор Чон, когда он и доктор Ким одними из последних подошли попрощаться с Чонсоном и Джеюном, прежде чем те заняли свои места в автобусе, — что Джеюн не захотел поступать в академию. Майор Чон был уверен, что у Джеюна был потенциал, каким не всякий альфа из его роты обладал, при каждом удобном случае повторяя, что Джеюну следовало вступить в армию или хотя бы поступить в военную академию вместе с Чонсоном. — Хватит нам военных в семье, — вежливо улыбнулся Джеюн, погладив Чонсона по плечу, и, переведя на него взгляд, приобнял одной рукой. — Согласен, — кивнул Чонсон, чувствуя прилив тепла в районе груди и щек от слова «семья», произнесенное сладким голосом его любимого омеги. Попрощавшись и обнявшись с доктором Кимом и майором Чоном, а также поблагодарив, что взялись подвезти до места сбора, дав возможность их родителям отправиться домой пораньше, Джеюн и Чонсон, наконец, сели в автобус. — Ты тоже считаешь, что мне нужно было поступать в академию? — вдруг спросил Джеюн, когда они устроились на своих местах, уставившись в окно. Чонсон, увидев, каким задумчивым и даже немного тоскливым было отражение его лица в стекле, нахмурился. — Я считаю, что ты должен заниматься тем, что тебе нравится, — произнес он как можно вкрадчивей, не отрывая взгляда от его лица. — Я мог бы помогать обществу, как ты. Быть таким же полезным, — вздохнул Джеюн, повернувшись к Чонсону. Тот взял его руку в свою и поцеловал тыльную сторону его ладони, улыбнувшись. — Я уверен, что ты сможешь делать это и не становясь военным. Чонсону так и не удалось добиться ни от Субина, ни от майора Чона, что же все-таки произошло тогда на базе бандитов с Джеюном, как ему удалось спасти их, войти в суприм-состояние и суметь сохранить контроль. Но ни первый, ни второй так и не рассказали ему всего, отмахнувшись и отделавшись тем, что данных для точного анализа у них все равно не было, потому что собрать их смогли бы только особые специалисты из армии, исследующие суприм. Но они не хотели сообщать о случае Джеюна куда-то выше, решив оставить натерпевшегося омегу в покое и дать возможность жить нормально (относительно), а не в качестве подопытной лабораторной крысы. Какие-то выводы им, конечно, удалось сделать, но какие именно также осталось для Чонсона загадкой. — Да даже если и нет, — вдруг продолжил Чонсон, — ты уже оказал большую честь обществу, просто фактом своего рождения. — О нет, — закатил глаза Джеюн, рассмеявшись, — не продолжай! — Такие красивые омеги рождаются раз в столетие, — усмехнулся Чонсон, подвигав бровями. — Прекрати флиртовать со мной! — притворно возмутился Джеюн, оттолкнув его от себя. — А, может быть, вообще впервые за все время существования человеч… мфм… — не унимался Чонсон, но Джеюн закрыл ему рот ладонью, смеясь, чтобы не дать продолжить. — Серьезно, прекрати! — захныкал он. — Вдруг тебя кто-то услышит? Такой кринж! — Мы уже слышим, — вдруг возникла голова Сонхуна над спинкой сидения впереди. Джеюн вздрогнул, чуть было не вскрикнув, а Чонсон не вскрикнул от испуга, только из-за все еще закрывающей его рот ладони Джеюна. — Напугал! — возмутился Джеюн, отпустив, наконец, Чонсона, и выпрямился на своем месте, скрестив руки на груди. — И да, это кринж, — присоединилась к голове Сонхуна голова Сону, скривившись осуждающе. — А вот не надо подслушивать, — возмутился Чонсон. Голова Сону, фыркнув, вновь исчезла за спинкой сидения. Сонхун, окинув их в последний раз таким же осуждающим взглядом, который, вероятно, скопировал у своего омеги, тоже сел на своем месте нормально. И вовремя — автобус, прогудев об отбытии, наконец, тронулся со стоянки. POV Jake Джеюну не очень-то понравился тот факт, что стоило им с Чонсоном выйти из автобуса, как Хисын утащил того помогать с барбекю. В целях безопасности отъезжать от черты города более, чем на двадцать километров, было запрещено, поэтому до места остановки на берегу реки Ханган их автобус доехал довольно быстро, но Джеюн успел уснуть за это время, и резкое пробуждение его хорошему настроению не способствовало. Когда несколько палаток для тех, кто захочет отдохнуть или решит поспать до рассвета, были установлены, салюты пущены, мясо пожарено и костер разведен, Джеюну удалось выцепить Чонсона из компании его друзей-альф, чтобы усадить на одно из бревен, где уже сидел Сону и пара других омег. — Прямо как в лесу тогда, — усмехнулся Джеюн тепло, энергично пережевывая мясо, которое делил с Чонсоном на одной пластиковой тарелке. — Сейчас лучше, — вздохнул Чонсон, бездумно глядя перед собой на костер. — Конечно, — фыркнул Джеюн. — Будешь Колу? — спросил он, протягивая банку тому. Чонсон помотал головой. — Сейчас у меня с собой пистолет с полным магазином, — объяснил он, повернувшись к Джеюну и криво усмехнувшись. — Ты взял с собой пистолет? — удивленно спросил Иджу, даже наклонившись, чтобы посмотреть на Чонсона через Сону. — Чонсэни-хён у нас теперь немного параноик, — улыбнулся Сону, — он теперь всегда и везде берет с собой пистолет. — Он всегда таким был, вообще-то, — отметил подошедший к их компании Сонхун, — иначе бы ему не пришло в голову взять с собой в загородный развлекательный, — выделил он это слово интонацией, — комплекс нож. Встав позади Сону, Сонхун сел на колени перед бревном прямо на землю, не жалея джинс, и обнял того со спины, уложив подбородок на плечо Сону. — Нож — незаменимая вещь… — начал было Чонсон сердито, но Джеюн его перебил: — В пеших походах, знаем, знаем. Так же, как… — Компас и карта, — смеясь, закончил за него Сону, потихоньку скармливая кусочки самгепсаля со своей тарелки Сонхуну. Чонсон усмехнулся, помотав головой. — К слову, компаса и карты у меня с собой сегодня нет, — заметил он, подняв указательный палец вверх. — Джей! — неожиданно позвал Хисын, появляясь из-за костра с непонятно откуда взявшейся гитарой в руках и не дав Чонсону закончить мысль. — О, хён, откуда гитара? — удивился Сонхун, встав с колен и подойдя к Хисыну. — Не знаю, — пожал тот плечами, — привез кто-то. Джей же умеет играть? — уточнил он, почему-то, у Сонхуна, пока тот пытался осмотреть ее, но не касаясь. — Пусть сыграет нам что-нибудь. — Джей? — удивленно посмотрел на своего альфу Джеюн. Он был знаком с Чонсоном с младшей школы, почти два года жил под одной крышей, и впервые слышал о том, что тот играл на каком-либо инструменте. — Я не играл так давно, что уже забыл все аккорды, — невнятно объяснил Чонсон, доев остатки мяса и запивая их-таки Колой, любезно открытой для него Джеюном. Вслед за Хисыном к их небольшой компании присоединились и некоторые другие одноклассники, столпившись перед их бревном. — Да ладно тебе, здесь никто вообще никогда не держал гитару в руках, сыграй что-нибудь, — отмахнулся Хисын, — или сделай вид, что играешь. — Блин, ладно, — согласился Чонсон, чуть поколебавшись. Джеюн заметил, что щеки того слегка порозовели от смущения и от такого пристального внимания к его персоне, что не могло не умилять. Хисын тут же передал ему гитару и сел рядом с Иджу, повернувшись в сторону Чонсона всем корпусом и внимательно следя за всем, что тот делал. — Что будешь играть? — спросил Джеюн, чуть отсев на бревне, чтобы не мешать руке Чонсона, лежащей на корпусе гитары. Тот задумался, нахмурившись и поджав губы. — Я… — начал Чонсон, но тут же замолчал. Все собравшиеся вокруг них притихли в ожидании ответа. — Еще в Тонхэ, когда я был в составе ночного патруля, меня всегда ставили в пару с капитаном Чоном. И в одном из таких вот патрулей от скуки я разучил с ним одну песню, — Чонсон смущенно опустил голову, переведя взгляд с костра на струны гитары, — и я бы хотел сыграть ее, но точных нот не знаю, поэтому может получиться криво. Сону посмотрел поверх его головы на Джеюна, на что тот только пожал плечами. Он до этого момента и понятия не имел о том, что Чонсон умел играть на гитаре, а уж о том, чему научил его майор Чон, Джеюн тем более не мог знать. Чонсон уже было занес руку, чтобы сыграть первые аккорды, как Сонхун вдруг перебил его: — Прежде, чем начать играть, ты должен сказать что-то вроде: «Это песню я посвящаю своему ом…» — Хён! — возмутился Сону. Сонхун тут же замолчал. — Простите, — извинился он, и быстрым шагом снова вернулся за спину Сону. — Ладно, — усмехнулся Чонсон. Оглядев своих одноклассников, стоящих или сидящих вокруг него на корточках, он начал чуть хрипловатым голосом, остановив свой взгляд на лице Джеюна: — Твой тихий голос еле-еле доносится до меня Пожалуйста, произнеси мое имя еще один раз Я стою под замерзающими лучами света Я буду шаг за шагом идти к тебе Я по-прежнему с тобой… И хоть игра Чонсона была далека от профессиональной, а пение — неидеальным, Джеюн все равно наслаждался его голосом, чуть прикрыв глаза и покачиваясь в такт аккордам. … — Мы можем в чем-то не соглашаться друг с другом Но я хочу пройти эту дорогу вместе с тобой Я по-прежнему с тобой, — допел Чонсон, и последние звуки струн утихли вместе с его голосом. Джеюн одними губами произнес, глядя в его глаза: «С тобой», пока их одноклассники и друзья одобрительно хлопали небольшому выступлению, радостно что-то восклицая или обсуждая услышанное. — Хён, это был очень круто! — похвалил Чонсона Сону, на что тот, отвернувшись, наконец, от Джеюна, повернулся к нему и смущенно улыбнулся. — Спасибо, Сону. — Правда, круто, мне понравилось, — поднял одобрительно палец вверх Сонхун. — Сыграй еще что-нибудь! — восторженно попросил Хисын, широко улыбаясь. — Позже, — ответил за него Джеюн, поднимаясь с бревна и забирая у Чонсона гитару. — Включите музыку, если вам так хочется. Он отдал гитару Хисыну, который посмотрел на него вопросительно, но Джеюн ничего не стал объяснять. Взяв Чонсона под локоть, он поднял того с бревна и, также удерживая под руку, увел от их лагеря на берегу ближе к деревьям. — Что? Что такое? — недоумевающе спросил Чонсон, не понимая, почему Джеюн вот так сорвался сам и сорвал его с насиженного места. Но вместо ответа Джеюн толкнул его к дереву, заставив прислониться к его стволу, и тут же опустился перед ним на колени. — Вот так сразу? — рассмеялся Чонсон нервно, глядя на то, с какой спешкой Джеюн расстегивал его ширинку. — Что я могу поделать? — ответил Джеюн, закатив глаза и приспуская его джинсы с бельем до середины бедра. — У меня слабость к альфам, которые играют на гитаре. — Ко всем альфам? — уточнил Чонсон заигрывающе. — Нет, — ответил Джеюн сладким голосом, беря в руку его еще мягкий член и проводя ладонью по всей его длине, — только к моему. Больше ничего не говоря, он направил головку в свой рот, жадно всасывая ее и продолжая надрачивать то, что не помещалось во рту. Чонсон тут же задушено простонал, запустив руку в его волосы. — Помедленней, — попросил он мягко. Джеюн послушал его, вынув наполовину вставший член изо рта, оставив только головку у самых губ, иногда касаясь дырочки кончиком языка и водя ладонью в медленном движении так, чтобы член встал полностью. Чонсон, не отрывая взгляда от его лица, ласково погладил его по щеке. — Надо было мне раньше сыграть, — прошептал он хрипло. — Твои губы созданы для этого, малыш. Джеюн прохныкал, прикрыв глаза и сжав бедра от того, как жарко и мокро стало между ног. — Уже хочешь себя потрогать? — усмехнулся Чонсон, прикусив нижнюю губу. — Хочу, — кивнул Джеюн, облизав губы и перестав водить рукой по его члену. — Можно мне?.. — спросил он почти отчаянно, чуть шире открыв рот. — Да, — выдохнул Чонсон нетерпеливо, — возьми его в рот, малыш. Джеюн, длинно простонав, пропустил, наконец, его член в рот, прикрыв глаза, стараясь расслабить горло и заглотить его по всей длине, насколько это было возможно. Чонсон над ним грязно выругался сквозь зубы. Он чуть дернул бедрами, но вовремя остановил себя, позволив Джеюну самому задать темп, двигая головой вперед и назад. — Давай, поласкай себя, Джеюн-а, — прохрипел Чонсон, издавая стон или невнятное мычание каждый раз, когда головка его члена толкалась в заднюю стенку горла Джеюна. Джеюн почти полностью вынул его член, придерживая одной рукой ствол и облизывая головку, уделяя особое внимание его кончику, а другую он просунул под резинку сначала джоггеров, а потом и брифов. Едва он коснулся своего клитора, как волна удовольствия тут же прокатилась по всему его разгоряченному телу, заставив вздрогнуть и протяжно простонать. — Ты пахнешь так остро сейчас, — жарко прошептал Чонсон, глядя на него потемневшим взглядом. — Все альфы чувствуют запах твоей смазки сейчас, я уверен. Джеюн, захныкав, снова наполовину пропустил его член в рот, параллельно ведя средним пальцем по своей промежности ниже, туда, где его дырочка пульсировала, выталкивая понемногу вязкую, прозрачную смазку. — Но ты хочешь только мой член, да, малыш? — спросил Чонсон, ухмыляясь нагло и собственнически. — Только твой, — прохрипел Джеюн, вынув его изо рта, и кивнул, вставляя в себя палец. — Черт, Джейк, — выругался Чонсон, — хочу трахнуть тебя. Можно? Джеюн снова кивнул, вынимая руку из брифов и поднимаясь с колен. Чонсон развернул его лицом к дереву и, спустив его джоггеры и белье, тут же пристроил головку члена к его дырочке, но не вставляя, а просто собирая смазку с его промежности. — Такой мокрый, — удивился Чонсон, — как будто у тебя течка. Джеюн только сильнее выпятил попу, чтобы было удобнее вставлять, держась за ствол дерева и тяжело дыша. — Пожалуйста, — прохныкал он, крутя тазом, — Чонсон-и, пожалуйста. — Да, малыш, — ответил Чонсон, притягивая его к себе за талию ближе и, наконец, вставляя. Они простонали одновременно, тут же тихо рассмеявшись от того, насколько в унисон это было сделано. — Такой узкий, как будто я не трахал тебя сегодня утром, — горячо прошептал Джеюну на ухо Чонсон, начиная двигаться, задав сразу быстрый темп. Джеюн сосредоточился на ощущение толстого ствола, раздвигающего его стеночки, стараясь сжимать Чонсона в себе, когда тот загонял член глубже, стимулируя себя и делая Чонсону приятней. Убрав одну из его рук со своей талии, Джеюн направил ее себе между ног, и тот тут же принялся ласкать его клитор круговыми движениями, в том самом темпе, который нравился Джеюну больше всего, именно так, как было нужно, выбивая из него мурлыкающие похныкивания и заставляя подаваться навстречу каждому движению бедер Чонсона. — Поцелуй меня, — потребовал Джеюн, повернув голову вбок, и Чонсон тут же послушался, поцеловав сначала его в щеку, а потом уже в губы, тут же вбирая его язык в свой горячий рот, и встречая его своим языком. Когда шея стала немного затекать, Джеюн прервал поцелуй и жарко прошептал Чонсону в губы: — Хочу жестче, альфа. Трахни меня жестче. На что тот, издав почти животный рык, принялся сильней вбиваться в Джеюна, придерживая его одной рукой за талию, а другой — за горло. Шлепки двух тел друг о друга стали почти оглушительными и немного хаотичными, и Джеюн понял, что Чонсон вот-вот уже кончит. Он сам был на грани, поэтому принялся ласкать свой затвердевший и чувствительный клитор, тут же ощутив, как жар от промежности начинает прокатываться волнами приближающегося оргазма по конечностям. — Я сейчас кончу, малыш, — простонал ему на ухо Чонсон, продолжая резкие движения бедрами, — ты такой сладкий, я больше не могу. Джеюн длинно простонал, кончая от его жаркого шепота, и чувствуя, как между ног стало еще мокрей, так, что смазка потекла по внутренней стороне бедер. Чонсон, двинув бедрами еще несколько раз, последовал за ним, изливаясь в него с приглушенным рычанием, больно вцепившись в его плечо. — Джей, — тут же запротестовал Джеюн. Благо, его худи было достаточно толстым, но боль все равно была ощутимой, казалось, что зубы Чонсона могли порвать одежду и вцепиться в его голую кожу до крови. — Прости, прости, малыш, — виновато произнес Чонсон, тут же разжав челюсть и отпустив его плечо. Они еще какое-то время так и стояли, восстанавливая дыхание, пока прохладный ночной воздух не заставил кожу покрыться мурашками. Когда они привели себя в порядок влажными салфетками, которые у запасливого и брезгливого Чонсона были в кармане джинс, чтобы можно было ими воспользоваться во время еды, и натянули белье и штаны, то не стали спешить и возвращаться обратно к костру и другим ребятам. — У тебя точно нет скоро течки? — спросил Чонсон, держа Джеюна за руку и ведя его через деревья к поляне неподалеку от берега. — Я не знаю, Джей, — со вздохом ответил Джеюн. После его первого случая в лесу, его цикл так и остался аномальным, течки наступали хаотично, без всякой системы, и ждать их можно было в любое время года. Когда они вернулись в Сеул, он посетил пару омегологов, хотя с медицинским обслуживанием до сих пор было туговато, но те только разводили руками, прописывали препараты для подавления симптомов течки и говорили, что когда-нибудь цикл нормализуется, оставалось только ждать. — Надеюсь, что нет, — скривился он, останавливаясь возле Чонсона, который, встав посреди поляны, поднял голову вверх. — Она была всего пару месяцев назад, а я хочу раз в шесть-семь месяцев, как у всех нормальных омег. Чонсон, переведя на него взгляд, тепло ему улыбнулся. — Пора бы уже привыкнуть, что ты особенный, — произнес он заигрывающе. Джеюн только притворялся, что ему не нравилось, когда Чонсон был таким слащавым, ему нравилось, но это еще и было смешно, потому что комплименты Чонсона всегда были максимально клишированными и неуклюжими, поэтому он тут же рассмеялся. — Прекрати, я не особенный! — Для меня да, — покивал Чонсон, положив свободную ладонь на грудь для пущей убедительности. Джеюн ничего на это не ответил, только помотал головой, усмехаясь, и Чонсон больше ничего не стал добавлять. Он улегся прямо на траву поляны, постелив для Джеюна свою джинсовую куртку, хоть тот и протестовал, говоря, что это уже лишнее. Снова взяв ладонь Джеюна в свою, Чонсон очертил что-то указательным пальцем в воздухе, прослеживая их сцепленными руками форму созвездия на небе. — Это единорог? — догадался Джеюн. Еще в Тонхэ они устраивали на верхней палубе их корабля импровизированные свидания по примеру Сонхуна и Сону, чьи первые свидания все прошли там, и вот так изучали вместе созвездия. — Правильно, — подтвердил Чонсон. — А это какая звезда? — Пф, легко, — фыркнул Джеюн, — это Сириус, самая яркая звезда. — Это Арктур, — поправил его Чонсон, — Сириус была самой яркой, когда ты жил в Австралии. В нашем полушарии это Арктур. — Меня заводит, когда ты умничаешь, — рассмеялся Джеюн. Чонсон, усмехнувшись, быстро поцеловал его растянутые в улыбке губы и снова вернул взгляд на небо. — Моя очередь! — воскликнул Джеюн, принявшись водить указательным пальцем по небу, пока другие его пальцы были переплетены с пальцами Чонсона. — Это Персей, — тут же догадался Чонсон. — Ты всегда его показываешь. — Мог бы хоть раз притвориться, что не угадал, — надулся Джеюн. — Ладно, ладно, прости, — тут же повинился с улыбкой Чонсон. — Мой омма и аппа… снова вместе, — вдруг вырвалось у Джеюна, хотя он не планировал рассказывать об этом Чонсону вот так. Чонсон, расцепив их руки, повернулся к нему на бок, подперев голову локтем. — Он вернется в Австралию? — спросил он, чуть нахмурившись. — Да, — вздохнул Джеюн, переведя на него взгляд. — Он сказал мне об этом сегодня. Не то чтобы я не догадывался, — признался он, снова взглянув на небо, — они снова стали общаться еще до всего, ну, с зараженными, и когда он собрался вдруг в Брисбен, мне показалось это странным, но я не стал об этом слишком задумываться. Они ничего не рассказывали, потому что не знали, куда это все приведет, а потом наступил гребаный апокалипсис, и омма застрял в Австралии почти на год, и, ну… — Джеюн замолк, решив, что дальше и так все было понятно. — Ты расстроен? — спросил Чонсон, покусав нижнюю губу. — Не знаю, — пожал плечами Джеюн. — С одной стороны, это их дело, они взрослые люди, пусть делают все, что хотят. — А с другой? — снова спросил Чонсон, не отрывая взгляда от его лица. — У них не получится, — горько усмехнулся Джеюн, — они такие разные, что я удивлен, как они вообще сошлись когда-то и даже родили двух детей. — Может, это любовь? — предположил Чонсон с улыбкой, на что Джеюн улыбнулся ему в ответ. — На одной любви отношения не построить, — произнес он серьезно. — К сожалению, — вздохнул он. Чонсон вопросительно приподнял бровь. — Мой омма, он, ну, не особо эмоциональный, — объяснил Джеюн, — он не любит обсуждать какие-то вещи, которые ему кажутся незначительными. В том числе, свои или чужие чувства. Он легко может сделать или сказать что-то, что обидит другого человека, но и не подумает извиниться. Он много раз делал аппе больно, и я боюсь, что и в этот раз они разойдутся, и им обоим будет плохо, они будут страдать, а если страдает омма, то должны страдать все. — Мне жаль, — расстроенно произнес Чонсон, поджав губы. — Я рад, что мне не придется жить с оммой, если он вдруг снова вернется в Сеул из Брисбена, — усмехнулся невесело Джеюн. — Обещай мне, что наша история не станет такой, — вдруг попросил он, сам не ожидая от себя таких слов. Но ему вдруг стало так тяжело на душе, что захотелось слов поддержки или заверения от Чонсона, пусть даже если он так и не думал. — Обещаю, — кивнул Чонсон, улыбнувшись. Быстро поцеловав его в лоб, он добавил: — У нас другая история. С хэппи-эндом, свадьбой и смертью в один день. — Почему ты вдруг заговорил о смерти? — расстроенно фыркнул Джеюн. — Я не хочу сейчас думать о смерти! — Прости, малыш, — рассмеялся Чонсон. — Разве не об этом мечтают все омеги? — О чем? О смерти? — приподнял брови Джеюн, скривившись. — О хэппи-энде! — продолжал веселиться Чонсон. Он снова лег на спину, видимо, от того, что рука затекла, и тут же переплел их пальцы. — Не знаю, — пожал плечами Джеюн. — Я вот всегда мечтал об истинном, — признался он, улыбнувшись. — Истинность — это байки, — фыркнул Чонсон. — Я знал, что ты так скажешь, — закатил глаза Джеюн. — Но если это правда, во что я все еще не верю, то тогда ты — мой истинный, — быстро добавил Чонсон, повернув голову в его сторону и улыбнувшись. В груди у Джеюна что-то сладко защемило. — Я всегда думал, что мы сбежали тогда от бандитов, потому что мы истинные, — признался Джеюн смущенно, погладив Чонсона по щеке. — Поэтому капитан Чон тебе ничего не рассказал. Он ничего не понимает в истинности, такой же неверующий, как и ты. — Он не понимает ничего в истинности, — согласился Чонсон, — но понимает кое-что в любви. Как и я. — Правда? — усмехнулся Джеюн, продолжая водить кончиками пальцев по лицу Чонсона. — Эту песню он пел доктору Киму, когда тот сильно болел, — немного помявшись, признался тот. — Они тогда потеряли ребенка, и доктор Ким очень плохо засыпал. Капитан пел ему эту песню, пока тот не уснет. — Я не знал, — расстроился Джеюн. — Я не должен был тебе рассказывать, — усмехнулся смущенно Чонсон. — Я рад, что рассказал, — улыбнулся ему Джеюн. — Все-таки это очень роман… Неожиданно Чонсон подскочил на ноги и принюхался, глядя куда-то вглубь леса с прищуром. — О нет, — помотал головой Джеюн неверяще, тут же приняв сидячее положение, — нетнетнет, только не снова. — Они далеко, — посерьезнев, уверил его Чонсон. Он помог Джеюну подняться на ноги и тут же потащил обратно в лагерь, держа за руку. — Здесь рядом патруль, они должны будут перехватить их, но я все равно возьму пистолет на всякий случай, — сообщил он, ведя Джеюна к одной из палаток, возле которой были свалены рюкзаки, один из которых принадлежал Чонсону, где он и оставил свой Глок, подаренный аппой. — Джей, — позвал Джеюн, отставая от Чонсона на полшага. — Что такое, малыш? — тут же остановился тот, повернувшись к нему и посмотрев на него обеспокоенным взглядом. — Тебе страшно? Страшно ли было Джеюну? Немного. Как и в любых других ситуациях, которые он не мог контролировать. Конечно, он привык к тому факту, что они теперь жили в мире, полным агрессивных зараженных, чьей целью существования было уничтожить как можно больше незараженного населения, сделав их впоследствии подобными себе. Это не значило, что он не чувствовал себя некомфортно в таких ситуациях. Но в этом конкретном случае ему просто стало жутко от того, что история практически повторялась. Чонсон обнял его, поняв все без слов, прижал к себе покрепче и поцеловал в щеку, глубоко вдыхая его запах. — Ты со мной, малыш, все будет хорошо, — произнес он ласково. — Я знаю, — улыбнулся Джеюн неуверенно, также дыша его запахом, запахом ванили и табака. Пока я с тобой, думал он, все будет хорошо. И вряд ли это последний раз, когда они попадают в такие ситуации, вряд ли трудности вообще когда-либо закончатся, но Джеюн знал, что у них все будет хорошо, потому что они вместе. И это был его личный хэппи-энд, подумал вдруг Джеюн, греясь в тепле объятий своего альфы, тот самый, о котором мечтали все омеги. Пока без свадьбы и желательно без смертей, но окончательный и бесповоротный счастливый Конец.