Ветер над городом

      Петька не спал всю ночь. Перед глазами стояло Женино лицо, когда они расстались — напряженное и грустное. Петька всё не отпускал ее руку, рвался пойти с ней, что-то сказать, что-то сделать — вот только что? Что сказать и кому? Он не знал. Эта его растерянность дело и довершила, Женя сказала: «Я сама. Не надо, хуже будет» и ушла, а он остался и долго ещё ходил вокруг ее дома, вглядываясь в окна. Там не было ничего интересного, на балкон никто не вышел и штору не расшторили. Петька стоял в свете фонаря и думал, как быть: пойти сейчас к ним? Не сделает ли он, и правда, хуже? Чем он там поможет? Значит, идти домой? А если ей сейчас плохо, если отец её там бьёт?       Странное дело, еще пять дней назад Петька и знать не знал, что есть вот такая Женя. Ну, то есть, знал, конечно, но было ему все равно: есть она или нет её. А теперь, вспоминая синяки на её тонкой руке, он весь словно узлом внутри завязывался — думать о том, что кто-то её обижает, было буквально физически больно.       В конце концов, он не выдержал и написал ей. Ответа долго не было, Петька уже начал паниковать и подскакивать на месте, а потом Женя сама позвонила:       — Петь, ну ты что! Всё в порядке. — Её голос звучал тихо и приглушенно, как будто она звонка стеснялась.       — Правда? — спросил Петька.       — Правда! Всё хорошо. Иди! Завтра увидимся!       Петька дождался, когда она подошла к окну и помахала ему быстро и застенчиво. Вот тогда и правда пошел домой.       До самого утра он провалялся в постели без сна, вспоминая всякие ужасы про абьюзивные семьи, пытаясь представить, как далеко в семье Жени всё зашло, и что можно сделать.       Серый никогда не рассказывал про своего отчима, но Петька чувствовал тот ужас, который царил в его семье до того как этот дядя Слава ушел навсегда. Наверное, Серый мог бы что-то подсказать. Серый мог бы рассказать. Но просить друга о таком не хотелось — он только-только зажил нормальной жизнью, жестоко было заставлять его вспоминать. Нет, — решил Петька, — надо самому. Нельзя никого впутывать!       К утру постель была вся разворочена. Простыня скрутилась жгутом, подушку Петька пристраивал по всей кровати в разных углах, тщетно пытаясь заснуть, и закончила она на полу.       Когда отец пришел будить его в школу, вид у Петьки был такой, что тот перепугался.       — Я сегодня прогуляю, пап. — Просипел он, буравя потолок красными глазами.       Иван Петрович сел рядом на смятую постель, положил сыну ладонь на лоб:       — Ты что это, Петюнь? Не заболел?       — Нет, — буркнул сын. — Но в школу я не пойду.       После бессонной нервной ночи Петька осунулся и побледнел. Вид у него был до того нездоровый, что батя даже не спорил.       — Конечно, оставайся! — согласился он. — Лоб холодный. Может, всё-таки врача вызвать?       — Не надо.       — Болит чего, Петь?       — Ничего не болит.       — А что же тогда? — беспокоился отец.       — Ничего! — Рявкнул Петька с вызовом. — Что я один день школы этой проклятой пропустить не могу? Никаких контрольных сегодня не будет. Один чертов день!       — Господи, — забормотал Иван Петрович, — да не ходи, конечно. Что ты ей-богу! Полежи, отдохни…       Петька фыркнул, тут же вскочил ошалело и побежал в душ. Иван Петрович походил тревожно по квартире, борясь с желанием позвонить супруге, обо всем ей рассказать и получить инструкции, до того напугало его Петькино состояние. Он несколько раз одевался и обувался, собираясь на работу, но тут же раздевался и разувался обратно, ругая себя на чем свет стоит. Петька в ду́ше засел надолго и выходить не торопился, вода там шумела, и нервные круги по квартире Иван Петрович накручивал со всё меньшим радиусом. В конце концов, он не выдержал и робко постучал в дверь ванной:       — Петь? Ты в порядке?       — В порядке!       — И будешь в порядке? — уточнил батя.       — Да, черт возьми! Что со мной будет! — рявкнул Петька в ответ, и помимо вопиющей грубости и парочки ругательств, утонувших в шуме воды, в голосе его было ещё столько разных эмоций, что Иван Петрович отшатнулся от двери. Он пробормотал: «Бешеный», решительно прошел в прихожую, опять оделся, потоптался в дверях, вернулся на кухню, проверил, что завтрак Петька найдет, крикнул: «Я ушел» и правда ушел.       Когда Петька вылез из душа, он был похож на разбуженную посреди зимы ондатру. Мокрые волосы липли ко лбу, красные глаза на бледном лице горели злобой. Завтракать он не стал, но сидел за столом и осоловело глядел на часы. Когда пришло время первого урока, он встал и пошел одеваться.       План у Петьки был идиотский. Как все решения, принятые на горячую голову, он был полон дыр и несостыковок. Продумал Петька всё примерно до середины — дальше не хватило сил и воображения. Почему-то он решил, что стоит ему только увидеть Жениного отца, и красноречие в нем откроется само, как спящий вулкан, и все нужные слова найдутся сами — убедительные и жалящие, меткие, как уколы шпаги. И Женин отец, тот самый мужик в майке и синих трениках, раскается под шквалом Петькиных обвинений и навсегда забудет Женю обижать.       Злость, наивность и безрассудная отвага — вот оружие, с которым Петька пошел на врага.       Как всегда бывает с приходом зимы город притих. Выпавший ночью рыхлый снежок глушил шум улицы, суетливый утренний час прошел, и во дворе было спокойно и тихо. Присыпанные белым легковушки спали, как укутанная одеялами малышня в детском саду.       Петька сидел на лавочке во дворе Жениного дома и смотрел на балкон. Собирался с духом. Очень почему-то захотелось выкурить сигарету — хотя он и не курил. Петька встал, прошёлся по двору, подзадоривая себя, обошел дом вокруг и упёрся в приоткрытую дверь парадной. Это была удача. Первой проблемой было как раз попасть внутрь, минуя домофон, — вряд ли разговор на улице вышел бы серьезным и убедительным. «Откройте, пожалуйста, я пришел с вами ругаться» — ничего умнее Петьке в голову не пришло, и что-то подсказывало, что после этих слов он так и остался бы под дверью. Теперь отступать было некуда, Петька потянул ручку на себя и шагнул в темный парадняк.       Вверх вела узкая и грязная лестница. На каждой площадке было всего по три двери, и найти нужную труда не составило: вишневый дерматин, прибитый к ней медными гвоздиками, был явно старше Петькиного бати, а цифра «4» повисла вниз головой на одном шурупе.       Петька обхватил себя за плечи, нахмурился, сказал сам себе тихонько: «Ну, давай» и нажал на горелую кнопку звонка.       Дверь распахнулась почти сразу, даже не дав ему как следует отрепетировать начало.       — Тебе чего, мальчик?       Женщина в линялом стареньком халате могла быть как Жениной мамой так и бабушкой — так сложно было угадать её возраст. Вся какая-то маленькая и тусклая она была похожа на Женю, — точнее, конечно, это Женя была похожа на нее, — но смотрелась еще бледней и незаметней, как затертая строчка в старой книжке.       — Ты к кому? — спросила она, поправляя на груди халат.       — А я к вам! — выпалил Петька сердито.       — Ко мне? Нет, ты, наверное, к Жене? Но она в школе… — Женина мама или бабушка вдруг испугалась и побледнела еще сильней, — ой, что-то случилось? С Женей что-то?       Петька весь подобрался. Все заготовленные слова из его головы вдруг испарились: он почему-то решил, что дверь ему откроет тот самый мужик, а не перепуганная, белая как моль женщина.       — Нет, с Женей ничего. То есть, да. То есть… — Он покраснел и насупился. — Мне нужно поговорить с Жениными родителями! Серьезно поговорить!       — Я её мама…       — Надь? — послышался из-за приоткрытой двери хриплый мужской голос, — кто там еще? Это из банка? За кредитом?       — Нет, Боря, нет. Это просто мальчик… — Женина мама уже хотела было закрыть перед Петькиным носом дверь, но там послышалась возня, шаги тяжелые приблизились, и грубый голос рявкнул:       — Ну-ка пусти! Какой еще мальчик?       Дверь распахнулась широко, мама Женина испуганно отскочила в сторону, пропуская здорового мужика, который шагнул за порог и смерил Петьку с ног до головы тяжелым мутным взглядом:       — Что еще за мальчик? Чего надо?       Петька тоже оглядел хозяина — тот был в стоптанных шлепанцах, мятых шортах и майке — судя по пятнам, той самой, субботней. На Петьку он смотрел сверху вниз, возвышаясь головы на полторы.       Однажды в деревне, на дальнем поле, Петька встретил отбившегося от стада быка. Огромная рогатая туша вышла из-за маленького островка леса, пока мелкий Петька искал в скошенной ржи кузнечиков, подошла к нему и долго рассматривала черными глазами с красными бельмами. Петька тогда замер от страха, и бык стоял, слегка поигрывая мышцами на мощной шее, и, видимо, раздумывал, что делать дальше. Спустя несколько жутких минут бык издал горлом глухой звук, фыркнул и ушел, на прощанье скинув из-под хвоста бурую лепешку, а Петька навсегда запомнил те волны животного ужаса, которыми его накрывало с головой. Страх его парализовал, и он еще долго стоял посреди поля ни живой, ни мертвый.       Вот и теперь он оцепенел. Та смелость, которую он накопил бессонной ночью, разом исчезла, коленки затряслись, ладони вспотели. Петька глянул вниз на лестничный пролет, ведущий ко входной двери, прикинул, что если сейчас драпануть, то вряд ли быкоподобный дядька за ним погонится, и из неловкой ситуации можно будет выйти почти без потерь — не считая гордости, конечно. Но ведь не за тем он сюда пришел…       Мокрые ладони Петька вытер о штаны и сунул руки в карманы. Глянул на мужика в ответ исподлобья.       — Ну? — прогудел тот. — Ты кто, спрашиваю?       — Я Петя.       — Ты откуда, Петя? — спросил мужик насмешливо.       — Оттуда. — Петька кивнул головой в сторону улицы. — Я с Женей в одном классе учусь.       Вот сейчас, — решил Петька, — нужно собраться и всё ему выложить. Как ночью планировал.       — Как Вы смеете… — начал было он, но мужик вдруг шагнул назад в темный коридор, посторонился и сделал жест рукой:       — Ну-ка зайди! Потолкуем.