Первое, что я увижу в новом году...

      Месяц за месяцем — и приближался конец года.       И жизнь, хоть и постепенно, но налаживается.       Конечно, сложно говорить «налаживается» о том, когда ты, оказавшись глубоко под водой со связанными конечностями, оказываешься на поверхности и пытаешься принять случившееся и как-то жить дальше. По крайней мере, так описывал свои чувства Корекиё, когда бывшие участники 53 сезона Данганронпы и другие знакомые его об этом спрашивали.       Шингуджи почти каждый день выходил на улицу, гулял пешком вдоль кварталов, когда было свободное время. Чаще всего это было по делу: учёба в школе, работа, посещение врачей по поводу зрения.       Учёба, кстати говоря, всё же была налажена: хоть директор и не мог связаться с родителями и поинтересоваться, знают ли о случившемся с их сыном, но он пообещал надбавки учителям, которые разработали бы программу обучения для Корекиё. Как только тот предоставил все необходимые документы — видимо, думал директор, мальчик с травмой вырос слишком быстро, — Шингуджи смог посещать школу в отдельное время, либо устно и дистанционно. На часть имевшихся у него денег он купил учебники со шрифтом Брайля и вновь, в своём темпе, вливался в учебный процесс.       В выходные же он пересекал длинные улицы и площади, посещал храмы и случайные магазины — в общем, не давал себе превращаться в комнатный цветок, которым он был ещё задолго до участия в Данганронпе.       Возможно, его прогулки длились бы куда больше, если бы ему не приходилось как-то учиться и параллельно подрабатывать в колл-центре.       Это первое, что пришло ему в голову, когда он искал способы для того, чтобы обеспечить себе самостоятельную жизнь с минимальным опором на сестру и родителей. В конце концов, для того, чтобы обзванивать клиентов и рекламировать продукты, не надо ни зрения, ни большого IQ.       Но Корекиё, видимо, не сразу догадался о равноценном обмене. Только через неделю после устройства на работу он осознал несколько неприятных факторов.       Для работы в колл-центре ему действительно не требовалось много мозгов — но требовалось много нервов и терпения: любой уважающий себя клиент в лучшем случае пытался отказаться от навязчивых услуг, в худшем — сопровождал свой отказ отборной и не очень руганью, иногда нецензурной. Не их вина: на их месте Шингуджи сам бы отказался от этих услуг как можно скорее. Но слушать каждый день по несколько часов от каждого третьего, какой он нехороший человек, как его мать с сестрой ловили в подворотне и как его органы найдут в ближайшей канаве, если он не прекратит звонить — пожалуй, это выматывало его, выкачивая все жизненные соки.       Ближе к декабрю, спустя всего пару месяцев после приёма на работу, Корекиё решил покинуть колл-центр: Рантаро предложил попробовать стажировку в цветочном ларьке.       Эта работа пошла куда лучше.       Первое время Шингуджи постоянно путал заказы, спотыкался о вазы и собирал ногами все верёвки и провода. Начальница, молодая девушка около лет двадцати пяти, неодобрительно смотрела на неуклюжего парня: хотя она и назначила Рантаро ответственным за новенького, работали оба в разные смены, а сам Корекиё как-то стеснялся говорить о причине затруднений.       — У тебя тут уже очередь в три человека!       — Простите, — юноша в спешке собирал очередной букет, чтобы отдать клиенту, — я скоро всех обслужу, мне нужно чуть больше времени…       Но были и плюсы: фантазия и эстетический вкус никуда не пропали. Натренировавшись различать цветы по их запаху и наощупь, Корекиё научился составлять достаточно красивые букеты — по крайней мере, клиенты в большинстве своём были довольны и в случаях, когда делали заказы, и в случаях, когда предоставляли работу почти полностью на волю фантазии Шингуджи, лишь называя ему основные фрагменты: какие цветы брать, какую обёртку лучше использовать, как лучше завязать бант. Редко кто подозревал, что стажёр работал как-то странно из-за физического недуга — неуклюжесть и ошибки многие списывали на его застенчивость и тревожность (насчёт последнего они не ошибались), и на некоторые вещи клиенты предпочитали закрывать глаза, прощая эту неловкость.       Однако ещё больше людям нравились икебаны. Делать их Корекиё обожал, в отличие от полуравнодушия, которое он испытывал к букетам.       Красивые горшочки самых разных форм, миниатюрные бонсаи, ленты и блёстки, камушки и подстилка — мастерская была набита всяким декором.       Но самое главное — тут были и искусственные цветы.       Живые цветы живут недолго — просыпаются весной, выпускают всю свою красоту и засыпают до зимы; доживут ли они до новой весны, никто с уверенностью не мог сказать. Срезанные цветы — полумёртвые — простоят недолго даже при должном уходе.       Искусственные цветы — мёртвые цветы. Но при этом из всех них именно эти в каком-то смысле жили дольше всех: то, что никогда не было живым, никогда и не умрёт!       Когда Корекиё посещал больницу, ему говорили: «Ваше зрение можно спасти».       Если провести операцию, то можно восстановить зрение. Если запустить — всё ещё можно, но тогда — с заменой глазных яблок на протезы.       «Интересно, — думал Шингуджи, пока собирал первую за долгое время икебану, — если заменить глаза на протезы, будет ли это равнозначно замене живых цветов на искусственные? Буду ли я видеть все цвета, если искусственные цветы в таком случае не источают запах?»       Здесь, в мастерской, Корекиё собирал икебаны на заказ.       Готовые работы клиенты либо забирали и оплачивали, либо просили переделать — юноше редко удавалось подобрать нужное сочетание цветов по очевидным ему, но неизвестным покупателю причинам. В последнем случае Корекиё приглашал заказчиков в мастерскую, чтобы они хотя бы немного помогли ему составить нужную икебану. Иногда случайный клиент заглядывал в глаза стажёру-флористу и испытывал смешанные чувства. Одновременно он удивлялся и как будто бы сразу всё понимал: работник-то слепой! — и неудивительно, что ему требуется помощь и у него не получилось с первого раза.       По округе заработало сарафанное радио.

      «Ты слышала? В этом магазинчике работает, ну, скажем так, незрячий мальчик, и у него такие хорошие икебаны!»

      «Да? Неужели? Я всегда приходила сюда, но не видела никого такого».

      «Погоди, правда? Это тот, с патлами-то? То-то он неуклюжий!»

      «А я и не догадывалась… У него такие икебаны хорошенькие! У меня все подружки оценили!»

      Когда слухи распространились, хозяйка цветочного магазина была удивлена. Конечно, этот стажёр и правда был неаккуратен, особенно первое время, но парень даже не рассказал о своём недуге!       — Шингуджи-кун, тебя можно на минутку? — она позвала юношу, пока тот занимался с заказом.       — Да, подождите, я пока обслуживаю клиентку.       Корекиё поспешно заворачивал последний букет и ножницами закручивал концы ленточки. Как только покупательница приняла заказ, парень поставил бумажную табличку «Временно заняты, подождите!» и рванул в помещение для работников.       — Шингуджи-кун, — поприветствовала его нанимательница, — прости, что отвлекла от работы, мне надо было кое-что обсудить.       — Да, я вас слушаю.       Набрав воздух в грудь, девушка задала тревожащий её вопрос:       — Почему ты не сказал сразу, что ты незрячий?       — Боялся, что вы не возьмёте меня на подработку, — почти не думая, ответил Корекиё. — Вы могли отказать мне из-за… моего недуга. Да и я мог клиентов распугать.       — Вот как… — немного помолчав, работодательница снова спрашивала его. — Но ты школьник — разве родители не могут обеспечивать тебя?       — Они работают за границей примерно с начала года и ещё не знают, что я ослеп, — Шингуджи продолжал отвечать девушке так чётко, будто всегда был готов ответить на все подобные вопросы в любую минуту. — Я и ослеп-то несколько месяцев назад. Они обеспечивают, но мне этого не хватает. И я пока не говорил им.       — А за тобой кто-нибудь присматривает?       — Амами-сан. Он и его семья помогают мне: мы соседи и с детства знакомы.       Корекиё предпочёл не говорить о разладе с сестрой — мало ли, что сделает его начальница с этой информацией?       — Понятно…       Она долго молчала, и школьник чувствовал на себе сосредоточенный взгляд. От него по спине юноши побежали мурашки. На лбу образовались мелкие капли холодного пота. В горле от волнения появился комок.       — Будь моя воля, я бы уволила тебя — не из-за неуклюжести, нет, но чтобы ты не поранился или ещё как покалечился… — в голосе начальницы явно слышно сомнение. — Но, знаешь, ты довольно хороший работник, хотя ты тут только на подработке: клиентки любят твои икебаны, от некоторых я слышала, что они удивлялись, как хороши твои букеты. К тому же, буду честна с тобой: если бы я тебя уволила, то это… отразилось бы на моей репутации.       — Да, я понимаю, — кивнул Корекиё. — Не осуждаю, потому что я учитывал все сценарии. Получить осуждение за дискриминацию людей с ограниченными возможностями — это так себе. Если всё же вас это беспокоит, я могу уволиться по собственному желанию.       — Нет-нет, Шингуджи-кун, — хозяйка магазина, казалось, хотела объясниться. — Я и не думала тебя увольнять! Наоборот, я просто хотела узнать причину такого поступка… К тому же, ты с Амами-кун хорошо работаете — зачем мне вас увольнять?       Обсудив всё, оба облегчённо выдохнули.       Недоразумение разрешилось, и Рантаро с Корекиё продолжили подрабатывать в магазинчике.       Тем не менее, слухи распространялись, и в цветочном становилось всё больше людей, особенно в выходные — только в это время, свободное от учёбы, можно было застать слепого школьника, который делал очень красивые икебаны.       Разумеется, порой на Корекиё были жалобы от особо недовольных клиентов. Были и ссоры с начальницей, и та по какой-то причине: то ли из-за своего характера, то ли по доброте душевной — защищала парнишку от озлобленных покупателей.

***

      Мимо цветочного магазина куда-то спешила красивая молодая девушка.       Смолянистые волосы собраны в высокий хвост, тёплый мех красного полушубка кололся в её белоснежное лицо. На этом белом овале выделялись яркие алые губы.       Девушка янтарными глазами посмотрела на витрину.       Среди больших ваз с цветами, аккуратных горшков и невзрачных кашпо она заметила знакомый силуэт. Он выглядел почти так же, как она сама — разве что на лице была чёрная тканевая маска, а спереди были выпущены две длинные пряди, которые она сама собирала в хвост вместе с остальными.       Человек на том рабочем месте обернулся и, ощутив, что на него кто-то смотрел, повернул голову на улицу.       Он бы ничего не увидел, конечно. Но девушка, почувствовав в сердце укол, болезненно посмотрела на него.       Миядера с трудом соображала, какие чувства её сейчас мучили.       Может, Корекиё и не хотел ничего плохого?       И он никогда не хотел сделать ей больно или задеть её?       Может, он правда хотел выделиться — и допустил такой промах не по своей воле?