Willful Concealment

      Резервная Станция Джоунинов переживала не лучшие времена. После нападения Орочимару все шиноби были перегружены и страдали нехваткой рабочих рук — в результате, те немногие, кого принудили здесь остаться, пребывали в самом дурном расположении духа: им больше хотелось метать кунаи в дверную раму, чем спокойно сидеть и ждать, когда их призовут. Какаши мог оказаться в той же лодке, если бы не «Ича-Ича», составлявшая ему компанию. Между чтением любимой эротики и лёгкой, но постоянной болью от восстановления после истощения чакры, Какаши был вполне готов пинать ногами воздух и расслабляться в ожидании новой масштабной катастрофы, вместо того чтобы посвятить себя работе и создать ремонтным бригадам Конохи ещё больше проблем.       Кроме того, можно было пока насладиться парой дней относительного простоя, ведь Цунаде, без сомнений, ещё до конца недели отправит его на очередную одиночную миссию S-ранга. Для ниндзя-медика с такой репутацией, в её пышной груди не вздрагивало ни единого нервного сгустка сочувствия. Не то чтобы Какаши ценил мягкие сердца медиков — он сам не раз накладывал себе полевые швы без анестезии, — но им было нужно уметь сказать хоть пару слов и для психического здоровья шиноби. Отношение Цунаде напоминало Какаши медиков из АНБУ — время и место, куда он не хотел бы вернуться.       Вместо этого, он бы в любой день предпочёл пойти на одиночную миссию S-ранга.       — Йо, — Какаши поприветствовал Асуму ленивым взмахом руки, когда тот вошёл. Тёмные круги под глазами Асумы и помятая одежда говорили о том, что эту одежду кое-кто натягивал уже третий день кряду. И, к сожалению, тут был скорее виноват безумный график миссий, а не приятные ночи, проведённые тайно у Куренай. Безмолвно фыркнув, мужчина подошёл к кофейнику и налил изрядную порцию густой смолы в почти чистую кружку. — Ты на смену?       — Убирай отсюда свою задницу, Какаши, — пробурчал Асума, недовольно скривив губы от горького осадка, будто попробовав один из протеиновых коктейлей Гая. Наверно, кофе и правда был на вкус не лучше, судя по тому, как долго он стоял на конфорке. Какаши же полностью отказался от кофеина во время смены, чтобы не выполаскивать потом этот вкус изо рта. — Куренай подойдёт через пару минут, чтобы сменить тебя, Аоба.       Аоба кивнул, перелистывая страницу журнала; Какаши же поднялся с потёртого дивана, потягивая руки вверх, пока не хрустнули его уставшие суставы.       — Цунаде тут повсюду носится и каждые пару часов ищет, на кого бы поорать. Так что не делай с Куренай ничего, что нашей Годайме лучше не видеть, — Какаши хлопнул Асуму по плечу и, сутулясь, вышел из комнаты. Асума лишь цокнул языком, и это было явным признаком его усталости — он даже не потрудился ответить на грязный намёк. Лишь безуспешно попробовал спрятать румянец за кружкой кофе.       Возможно, они с Куренай наконец уяснили, что сохранить тайну отношений в Конохе равносильно рутинным усилиям Шизуне по очистке офиса Годайме от саке: в лучшем случае, тщетно и наивно.       Окна Резервной Станции Джоунинов не открывались без ущерба для имущества, но тут были две двери, ведущие внутрь башни Хокаге и наружу, во внешний мир. Какаши воспользовался последней, засунув свободную руку в карман, и сразу повернул на север, к казармам джоунинов; другая рука держала перед носом в маске привычный неприличный щит.       Солнце уже давно село. Шиноби и гражданские разбегались по улицам, как тараканы, собираясь в ярких точках света под фонарями или в витринах магазинов. Лишь здравая мысль Какаши о том, что у него сейчас едва ли есть чайная ложка чакры, не давала взлететь на крыши и поскорей добраться до квартиры, где его голодный желудок ждали остатки жареного мяса.       Он пожалел об этой здравой мысли, как только кто-то вдруг принялся шагать с ним нога в ногу.       Какаши перевернул страницу. Чтения эротики на публике обычно хватало, чтобы люди не заводили с ним бессмысленных разговоров.       — Добрый вечер, Какаши-сенсей.       Какаши оглянулся и увидел, что Умино Ирука на него не смотрит. Однако его темп слился с неспешной походкой Какаши и был далёк от тех привычных бодрых шагов занятого чуунина, что означало лишь одно: ему есть о чём поговорить.       Жаль. Какаши не общался с ним с тех пор, как Наруто покинул деревню пару месяцев назад, чтобы тренироваться с Джирайей. Но если бы Какаши мог выбрать время для светских любезностей — только не вечер, когда его тяга к разогретой еде и прохладной постели так сильно травила сознание.       Ирука, вероятно, хотел обратиться по делу. Ведь кроме пары беглых фраз об общих учениках за столом миссий, они ни разу не говорили нормально, с тех пор как Ирука извинился за своё поведение на собрании по назначению кандидатов на экзамен чуунина во время минутной, случайной встречи в «Заточенном кунае».       Какаши не мог придумать дельной причины нарушать молчание теперь, когда он так катастрофично подвёл трёх любимых учеников Ируки. Он поднял «Ича-Ича» чуть выше к глазам.       — Ирука-сенсей.       Надежды на беглую информационную сводку и скорый уход Ируки рухнули, как только он спросил:       — Могу я с вами пройтись?       Периферийным зрением Какаши уже рассмотрел чуунина внимательней: отметил стянутое положение плеч, напряжённую линию спины, колыхание идеально уложенного хвоста. Он был либо встревожен, либо зол. Учитывая, что Ирука мог превзойти по громкости даже Наруто, если впадал в гнев, Какаши ставил на первое.       — Я не против, — пожал он плечами.       Ирука резко кивнул, но продолжать не стал.       Несколько минут они шли в тишине; меж ними раздавались лишь звуки перелистываемых страниц и неспешных шагов. Они уже почти приблизились к казармам, когда Ирука наконец сдался:       — Вы ведь ещё останетесь в деревне на пару дней?       — М-м, — помычал Какаши в знак согласия. — А ваша Академия до сих пор закрыта?       — Мы проводим занятия по полдня, чтобы кураторы могли чередовать их с миссиями. Я тоже ухожу на миссию завтра.       — Надолго?       — Да, — Ирука поколебался, но быстро обуздал свои нервы. — По правде, я отчасти потому вас и искал.       Какаши склонил набок голову и выдал скучающим, бесцветным тоном:       — О?       — Я… — шаги Ируки замедлились, когда они перешли дорогу под фонарём, а затем он весь замер, будто прилипнув стопами к тротуару. Какаши остановился в полразворота, чтобы окинуть Ируку взглядом. Проследил, как тот сглотнул, но сразу вздёрнул подбородок и поднял глаза, смело встречаясь с Какаши взглядом. — Я хотел узнать, не проведёте ли вы со мной этот вечер?       Хм.       Какаши запомнил номер страницы и захлопнул книгу.       Предложение имело кучу трактовок, и часть вариантов как минимум оставалась безобидной.       Но теперь Какаши рассмотрел налёт румянца на щеках Ируки и его пальцы, крепко стиснутые в кулак, пока сам он по-прежнему не двигался с места.       Вскинув руку, Какаши неловко потёр затылок.       — Ма-а, — легкомысленно начал он, сощурив глаз в улыбке, которая и вполовину не была столь же ошеломлённой, как он сам. — Я не очень хорош в свиданиях, Ирука-сенсей…       Какаши ожидал мгновенного отката, попытку объясниться, но не получил ни того, ни другого. Ирука выдержал взгляд и выпалил сразу, будто предвидел именно такой ответ и уже запомнил свою реплику наизусть:       — Это не то, о чём я прошу.       Повернувшись уже целиком, Какаши склонил голову, сузив глаз и обдумав формулировку. Ирука не сказал, что свидание — не то, чего он хочет, просто он просит не о нём. Различие было интересным, и уверенность в тоне Ируки заставила Какаши догадаться, что слова подобраны так специально. Он скользнул языком по пересохшим под маской губам. Сердце забилось быстрее, и осторожное любопытство толкнуло Какаши на шаг вперёд.       — О чём же ты тогда просишь?       Щёки Ируки потемнели почти так же, как глаза, но он не сводил с Какаши прямого взгляда и не отступал, прямо держа голову.       — Пойдёмте ко мне домой.       Какаши не ждал, что его ночь пройдёт вот так.       — Зачем, сенсей? Хочешь предложить мне что-то интересное?       Глубокий вдох, но никаких сомнений:       — Да.       Окунаясь в прошлое, Какаши попробовал себя убедить, что должен был всё предвидеть, но, по правде, ничего подобного он не подозревал. Для него Ирука существовал как бы за гранью, как размытое пятно на периферии зрения, что редко попадает в фокус. Он сдавал ему отчёты после ухода из АНБУ и смутно замечал его, когда наблюдал за студентами в академии, выискивая потенциально удачные команды генинов. Какаши никогда не всматривался в Ируку настолько, чтобы зацепиться. У него сложилось впечатление, что перед ним лишь суровый кабинетный работник. Приверженец аккуратного написания каны в отчётах; человек, обладающий впечатляющей силой лёгких, особенно когда на всю деревню кричит на джинчуурики.       Он даже не помнил имени Ируки, пока не был вынужден слушать, как Наруто поэтично вещает о бывшем сенсее во время каждой миссии. Честно говоря, Какаши думал, что большинство похвал Наруто и его постоянные ссылки на то, каким Ирука был умным, хорошим, вовремя приходил, не ленился и не извращался, в отличие от некоего джоунина-сенсея, оставались лишь детским поклонением одному из немногих людей, которые не относились к мальчику как к дерьму. Ну, и способ заодно оскорбить Какаши, от чего почти никто из Седьмой команды не мог удержаться, если подворачивался шанс.       Возможно, именно поэтому Какаши стоило быть внимательней: Ирука не относился к Наруто как к мусору и не скрывал своих взглядов. Какаши не раз видел их в «Ичираку», улавливал пару слухов о том, что какой-то смельчак взял на воспитание изгоя деревни. Смельчак, готовый выдержать ненависть, направленную на сосуд Кьюби, явно имел ценности выше внешности и правил. О том свидетельствовал и жёсткий ответ Ируки во время экзамена на чуунина: его готовность противостоять не только Копирующему Ниндзя Какаши, но и трём уважаемым джоунинам, и самому Хокаге.       Ещё более интересным было его желание извиниться после этого перед Какаши. Даже если он выпил и вёл себя резче, чем нужно, его повинные слова тогда казались искренними.       Какаши хотел бы иметь возможность простить себя так же легко, как прощал Ирука.       Вообще-то, выходило, что ему давно стоило к Ируке присмотреться, но отчего-то он этого не делал. Он полагал, что нервозность чуунина и румянец на щеках при каждой их встрече объяснимы лишь страхом или раздражением — двумя наиболее частыми реакциями, которые Какаши получал в ответ на своё присутствие. Теперь же, когда он заглянул под изнанку, он вдруг понял, что за поведением Ируки крылось нечто большее.       По какой-то причине он нравился Ируке. Ведь сейчас от него не пахло алкоголем, а Какаши никогда не подавал признаков интереса — и всё же Ирука стоял на углу улицы в девять часов вечера, намеренно разыскивая Какаши и предлагая ему себя. Всё казалось куда серьёзнее, чем обыкновенное секс-влечение.       Почему?       За последний год Ирука едва не погиб, защищая своего драгоценного ученика от своего же (если верить слухам) близкого друга, ставшего предателем. Он потерял товарища и наставника в лице Сандайме, и кто знает, сколько ещё его близких людей погибло во время нападения Орочимару. После предательства Саске и ухода Наруто из деревни, под ненадёжную опеку Джирайи…       Логично, что Ирука был не в самом гармоничном состоянии духа.       По всем правилам, Какаши должен был отказать ему. Он сомневался, что Ирука заинтересован лишь в одной ночи. Если сенсей приложил столько сил и спросил честно, а не пытался соблазнять его и не пошёл в бар цеплять кого-то попроще… Должно быть, он просил об этой ночи, уверенный, что бо́льшего Какаши дать не сможет.       Но, по правде, прошли уже годы с тех пор, как Какаши в последний раз кому-то отказывал, да и предложения переспать не были для него обычным явлением. Люди в возрасте Какаши и старше помнили, как Сакумо опозорил имя Хатаке, и каким холодным, высокомерным ублюдком был сам Какаши все годы после. Молодых же шиноби пугала репутация Копирующего Ниндзя или слухи о «другоубийце». Те, кому было наплевать на судачества, в основном знали Какаши лично, а поскольку таинственность была его единственным привлекательным качеством, знакомство с ним быстро убивало всякий романтический интерес.       Были, конечно, и случайные простолюдины, предлагавшие ему секс, легкомысленно восхищаясь его геройским статусом или глупо надеясь найти способ заглянуть под маску. Но они получали от Какаши лишь пару резких слов, так что с годами предложений стало гораздо меньше. Все те люди, в любом случае, никогда не испытывали реальный интерес.       Ирука, должно быть, находился в странном положении: слишком молод, чтобы помнить Сакумо, слишком честен, чтобы быть обманщиком, слишком дерзок, чтобы испытывать благоговение, слишком упрям, чтобы верить слухам. Слишком эмоционален, чтобы искренне считать, что шиноби — лишь оружие. Слишком добр, чтобы понять: Какаши нёс за собой одну смерть и не более. Слишком невинен, чтобы увидеть, насколько Какаши испорчен.       Быть может, он сбежал бы, если бы знал.       — Я никогда не думал о тебе в таком ключе.       Какаши сказал правду с колющей резкостью. То, как напряглась челюсть Ируки, отразило реакцию, но в целом он не поколебался.       Поколеблется, рано или поздно. Заботиться о тёмной стороне Наруто было нелегко, но Наруто сам по себе всегда был честным и внимательным к мелочам ребёнком; оба этих качества были полярно противоположны Какаши. Демон Наруто был сплетён с ним с рождения, против воли; своего демона Какаши создал сам.       Если бы Ирука это понял, он никогда бы не предложил себя так свободно.       Лучше разрушить иллюзию, пока она не успела закрепиться.       — Секс для меня не более чем снятие стресса. Я не отвечу на твои чувства.       Строгое лицо Ируки на этих словах и впрямь дрогнуло, но вовсе не так, как ожидал Какаши. В его глазах ярко и остро полыхнула злость.       — Я не занимаюсь манипуляциями, Какаши-сенсей. Вы вольны чувствовать, или не чувствовать, что пожелаете. Я не жду… — он прервался, резко вздохнув и сбавив тон, когда тот неосознанно стал накаляться. — Примите моё предложение так, как оно есть. Если хотите, мы всё забудем, и спрашивать об этом я больше не буду. Но всё равно мне хотелось бы получить чёткий ответ.       Без сомнений, Ирука испытывал к нему чувства. Похоже, он и правда знал, во что ввязался, и не лелеял мечту урвать ночь страсти с Какаши, когда они будут заниматься любовью под звёздами и проснутся в объятиях друг друга на следующее утро. Не то чтобы Какаши был в принципе против такого — он ведь не читал дрянную романтику и разврат ради сюжета, — но сам бы он вряд ли смог это устроить, даже если бы пытался. Он не был создан для нежных моментов и домашних сцен.       Ирука же не хотел жалости, заблуждений или ложных чувств. Он был слишком искренним, слишком сильным внутренне, чтобы поощрять игры разума, которые обычно вёл Какаши ради выживания.       Так вот откуда Наруто этому научился.       Вопреки себе, Какаши задался вопросом, на что была бы похожа ночь с Ирукой.       Он ведь был таким… строгим. Формальным. Начиная с конского хвоста на затылке, из которого не торчало ни одной волосинки, отутюженными, прямыми, словно кунаи, линиями формы, и заканчивая надлежащими почестями (даже если Какаши больше не заслуживал обращения «сенсей») — Ирука был чопорностью во плоти. Ни одно из этих описаний не ассоциировалось у Какаши с сексом. Он почти боялся, что Ирука ударит его по запястью линейкой, начни он распускать руки.       Но… Ирука не был отталкивающим. Его загорелая кожа прельщала гладкостью и приятным оттенком бронзы, глаза были тёмными и выразительными. Шрам, рассекавший нос Ируки, так и напрашивался на ласковое касание большого пальца Какаши. У Ируки были сильные плечи и приятная линия челюсти, тонкие скулы, что на пару с длинными волосами должны бы придать женственности, но тому препятствовали грубый голос, широкие ладони и узкие бёдра. Ирука был почти такого же роста, как Какаши, и, по крайней мере, на пару килограммов тяжелее.       Он вспомнил, как годы назад заметил, что у Ируки был восхитительный смех: горловой, свободный и столь яркий, что мог легко заполнить собой пространство, как шипучие пузырьки в бокале шампанского.       В последнее время в Конохе так редко раздавался смех.       Было бы здорово вновь услышать, как Ирука смеётся.       Хм… Возможно, Какаши уделял ему больше внимания, чем думал.       Алый румянец растёкся по лицу Ируки, приливая к ушам и спускаясь на шею, когда Какаши, очевидно, слишком пристально вперился в него взглядом. Желваки поиграли на его карамельно-вишнёвых от смущения скулах, а рот поджался по линии, как белая накрахмаленная простынь.       — Простите, если я…       Рука Какаши шевельнулась сама собой. Их по-прежнему разделяло около метра пространства, но Какаши мгновенно его сократил. Приблизился так, чтобы чувствовать тепло тела Ируки, уловить слабый аромат шалфея, которым, должно быть, пахло мыло или шампунь, которым он пользовался. Какаши коснулся щеки Ируки бледными кончиками пальцев. Кожа здесь была горячей — бурлящая под ней кровь согревала поверхность. У Ируки перехватило дыхание, слова замерли на губах, но он не шевелился, пока Какаши легко водил костяшками пальцев по его челюсти, шее, закрадываясь под мочку уха.       Одним плавным движением Какаши стянул резинку с его волос.       Длинные прядки спали Ируке на плечи, мягко обрамляя румяное лицо и смягчая его на годы. Эти пряди оказались густыми, шелковистыми, такими приятными на ощупь; Какаши провел по ним большим пальцем, завороженный контрастом своей алебастровой кожи с цветом тёмного гикори. Зрачки Ируки расширились, губы разомкнулись — он глубоко вдохнул, и по его телу скользнула мелкая дрожь.       Выражение лица Ируки, вкупе со всем остальным, вдруг превратило его из просто симпатичного в… манящего. Какаши охватило странное чувство благодарности за то, что Ирука позволял ему к себе прикасаться, позволял раскрывать себя прямо здесь, на улице, где любой прохожий мог увидеть, как прилежный школьный учитель краснеет, пока его волосы распускаются и падают в ладонь Какаши.       Ирука хотел.       И Какаши не терпелось узнать, какие ещё образы себя может открыть ему Ирука.       Внезапно, он без труда представил их следующий шаг.       Нацепив резинку Ируки себе на запястье и ощутив едва заметное давление сквозь кожу перчатки, Какаши сделал шаг назад. Засунул руки в карманы. Кончики пальцев покалывало, будто рукам не терпелось коснуться вновь, но Какаши сдержался и лишь улыбнулся, изогнув глаз дугой, засунув книгу в чехол на бедре.       — Показывай дорогу.

***

      Они шли молча, и Какаши намеренно играл в непринуждённость, хотя взгляд постоянно ускользал к его спутнику, смелость которого, казалось, иссякла для дальнейших разговоров. Ируку молчание, возможно, напрягало, но Какаши оно давало время обдумать своё решение, поразмыслить над этикой секса с человеком, который, вероятно, хотел больше, чем Какаши готов был дать.       И время насладиться видом Ируки сзади.       Форменные брюки прилегали к его бёдрам не плотно, но даже в них все изгибы представали взору в наилучшем виде. Какаши мог бы назвать себя безумцем, оттого что не замечал задницу Ируки раньше, но ведь он и не помнил моментов, когда они с ним находились в одной комнате, а Ирука не стоял бы к нему лицом.       Вероятно, это что-то значило.       Какаши вдруг вспомнил, как Ирука сурово отчитывал джоунинов, которые думали, что им сойдёт с рук некачественно сданный отчёт; как Ирука связывал Наруто верёвкой и нёс через всю Коноху, чтобы тот очистил каменные лица; о его возмущённом несогласии с кандидатурами на экзамен чуунинов; о том, как он с любовью обнимал Конохамару во время похорон Сандайме; о безрассудной храбрости, которая, должно быть, потребовалась ему, чтобы подойти к Какаши без алкоголя или адреналина.       Ирука не был влюблённой девочкой-подростком. Он был шиноби, даже больше — он обладал впечатляющей внутренней силой. Он знал, кто он, во что верит, чего хочет. Если он пригласил Какаши домой, зная, что у одной их ночи вместе не будет продолжения, Какаши не мог принижать его, воображая, будто разбирается в эмоциях Ируки лучше, чем он сам.       Ирука упоминал, что его миссия отчасти была причиной, почему он обратился к Какаши. Нетрудно понять, что он имел в виду. Для большинства АНБУ, как и для Какаши, стандартным режимом существования являлся бой — бежать навстречу опасности было проще, чем отпускать инстинкты выживания, возвращаясь домой. Но для людей, как Ирука, у кого была своя мирная рутина и кто склонялся скорее к обороне, чем к нападению, трудность заключалась в том, чтобы уйти, а не остаться. Если Какаши каждый раз заставлял себя вспоминать причины вернуться в Коноху, то Ируке приходилось искать причины её покинуть.       Или он решил, что длительная миссия даст им обоим время, чтобы простить и забыть, если Какаши ему откажет. Стратегия, на первый взгляд, не худшая, но у Какаши была слишком хорошая память.       Луна уже осветила серебристыми лучами жалюзи в квартире Ируки, когда он закрыл за ними входную дверь. Пока они разувались, Какаши бегло осмотрел пространство. Он отметил возможные выходы, разглядел аккуратную, но далеко не безупречно чистую гостиную, массу неубранных бумаг и пятен от протекших ручек, захламлявших котацу, открытый дверной проём, ведущий в крошечную, похоже, неиспользуемую кухню. На подоконнике маячило растение с увядшими листьями, на стенах висела парочка детских рисунков в рамках. Длинная полка со странными вещицами нависала над диваном: безделушки, вроде засушенных цветов, набор кистей для каллиграфии, табличка ручной работы «Учитель №1» и древний танто. Вероятно, это была смесь семейных реликвий и подарков от учеников, хотя Какаши не мог понять, зачем этим двум категориям делить одно пространство.       Ирука без колебаний повёл Какаши в спальню. Она была тускло освещена двумя лампами, одна из которых стояла на тумбочке, возле аккуратно заправленной кровати, а другая — на книжном шкафу, в противоположном углу. Во всей квартире пахло чёрным чаем и чернилами, за исключением спальни: здесь стоял приторный запах, напомнивший силикон. Он не был резким, но Какаши ощутил, что ему не хватает шалфея.       Он не дал Ируке время разволноваться. Отсюда начиналась очень знакомая ему часть. Хищно надвинувшись на Ируку, пока его лопатки не врезались в стену, Какаши принялся расстёгивать его жилет, стягивая с плеч — Ирука повиновался и позволил тому с шорохом упасть на пол.       Они оба всё время носили форму шиноби, и Ирука явно не трудился менять костюм, независимо от своих намерений. Какаши надевал форму, потому что считал себя служащим Конохи; отказ от неё ничего бы не изменил, ведь он не имел режима мирного жителя, и в нём не было другой части себя, на которую он мог опереться. Шиноби в нём превосходил мужчину.       К тому же, так было проще, чем покупать себе одежду.       Задумайся Какаши раньше, он счёл бы настойчивое стремление Ируки одеваться по форме за ещё один признак чопорности. Теперь же ему хотелось знать истинную причину. Ему стало интересно, видел ли Ирука униформу как символ ограничения, разделения шиноби и вот этого страстного, необузданного человека, которого Какаши видел сейчас? Или же Ирука был слишком честен, чтобы считать форму маскировкой вообще? Возможно, он никогда не менялся, ведь для него не было разницы; ведь Ирука не представлял себя кем-то иным, кроме человека, которым являлся всегда.       Какаши стало интересно.       В нём не вспыхнуло жгучего желания. Ничего такого, от чего нельзя было отмахнуться, если захотеть.       Но Какаши стало интересно.       Ведь он всё равно оценил, что Ирука предстал перед ним в обычной форме, хитай-ате и прочее. Какаши никогда не считал оливково-зелёный и тёмно-синий цвета особо влекущими, но в том и заключался смысл. Ему нравилось, что Ирука не пытался жеманно соблазнить его, не лепил из себя другую личность, чтобы заинтересовать Какаши. Если бы он так сделал, Какаши, возможно, вообще бы за ним не пошёл.       Румянец не сходил с щёк Ируки, начиная с его первых слов Какаши, но теперь к румянцу добавились широкие зрачки и дрожь в загорелых пальцах, когда он потянулся назад, чтобы развязать свой хитай-ате. Бросив его на тумбочку, он снял жилет с Какаши, не пытаясь притронуться к маске и налобной повязке.       Какаши провёл пальцами по бокам Ируки, задирая стандартного кроя рубашку, открывая сильные мышцы и гладкую кожу, которая не успела обзавестись таким количеством шрамов, как у него самого. Те, что имелись, были аккуратно исцелены и тщательно обработаны, что не всегда бывало возможно в полевых условиях. Либо у Ируки во всех командах присутствовал медик не хуже Рин, либо большинство шрамов он получил в деревне — несомненно, шаловливыми прегенинами с сюрикенами в неуклюжих детских пальцах.       Живот Ируки напрягся, когда он поднял руки, чтобы стянуть через голову рубашку. Какаши скользнул рукой по его торсу, ощутив движение мышц, их плотность и рельеф, говорящий о регулярных тренировках. Неподдельный интерес стал согревать кровь Какаши, вспыхивая в животе и обостряя, очищая от ненужных примесей чувства.       Прикусив край своей перчатки сквозь маску, Какаши быстро стянул её зубами. В горле Ируки завибрировал низкий стон, распаляя похоть Какаши, как кочерга — огонь, от которого мелкими рыжими брызгами разлетаются искры.       — Как… — хрипло начал Ирука.       И прервался, когда Какаши отошёл, но вернулся (с крохотной вспышкой чакры), прежде чем Ирука успел закончить вопрос. Его рубашка, жилет и прочие принадлежности остались брошенными на стул для чтения рядом с книжным шкафом, хотя запасная маска по-прежнему скрывала всё от основания горла до переносицы. Обычно Какаши пользовался той, что была вшита в рубашку, но отдельную всегда носил с собой. До сих пор она пригождалась ему для нескольких огненных дзюцу, призыва жука, извергающего кислоту, женщины с когтями на пальцах и обмана команды генинов. Теперь он мог добавить к этому списку секс.       Ирука впился жадным взглядом в обнажённую кожу Какаши, когда сам Какаши уже снял вторую перчатку и подошёл обратно, просунув бедро в промежность Ируки и запустив пальцы ему в волосы. Он оставил на руке резинку — одну чёрную линию вокруг своего узкого запястья, и взгляд Ируки задержался на ней чуть дольше секунды, прежде чем взметнуться вверх. Ирука прочистил горло и продолжил так же хрипло, как начал:       — Как вы хотите меня взять?       Какаши задумчиво помычал. Он провёл рукой по талии Ируки, опустил ладонь на его бедро и, приподняв, с чувством потянул вдоль своей ноги так, что Ирука сладко задохнулся от новых ощущений. Звук биения сердца гулко отдавался в костях Какаши. Он наклонился, и ладони Ируки легли на его бицепсы. Их обнажённая кожа соприкоснулась; Какаши приблизился губами, скрытыми маской, к чужому уху:       — Это ты мне скажи, сенсей, — он провёл губами по пульсирующей вене на шее Ируки, закрыв глаз, купаясь в тепле его близко прижатого тела. Какаши занимался сексом без одежды лишь раз в жизни, и сейчас — Ирука был горяч для него сверх всех лимитов. И во всех смыслах. Двойной подтекст заставил губы Какаши дрогнуть в усмешке. — Что ты себе представлял?       Какаши расстегнул пуговицу на брюках Ируки. В ответ хватка на плечах поощрительно окрепла.       Ирука молчал пару долгих секунд. А затем — скользнул рукой по внутренней стороне локтя Какаши, обхватил его запястье. Он оттянул руку от своего бедра, и на мгновение Какаши показалось, будто он передумал.       Однако дальше томно прикрытые глаза Ируки встретились с его глазом, и тёплое дыхание коснулось костяшек на тыльной стороне ладони. Ирука погладил большим пальцем центр ладони Какаши и вдруг медленно, целенаправленно, обхватил его указательный палец мягкими губами.       Он погрузился в нежное, вязкое тепло. Язык Ируки гибко обвёл среднюю фалангу по кругу, предлагая и обещая. Под рёбрами Какаши тут же растеклась лава, устремляясь вниз, скапливаясь в паху; жаркие волны расплавили ему внутренности, когда Ирука всосал палец глубже в рот, на один соблазнительный миг втянув жаркие щёки. Какаши смотрел на него, как завороженный; похоть цепко сковала ему горло и лёгкие.       Положив подушечку пальца Какаши на нижнюю губу, Ирука отстранился, выдыхая слова рядом с кожей Какаши:       — Позвольте мне вам отсосать, — прошептал он. — А потом — хочу оседлать вас.       И если раньше у Какаши никогда не было фантазий об Ируке, после сегодняшней ночи — они точно будут.       Однако в мысли невольно скользнула лёгкая, почти незаметная тень беспокойства. Какаши задумался: искренне ли Ирука о таком фантазировал, или говорил то, что, по его мнению, хотел услышать сам Какаши? В конце концов, Ирука озвучил всё, что мечтал получить от секса любой мужчина, минус нижнее бельё и прыгающие груди.       Какаши не имел ничего против таких вычетов.       И что ж, отказываться от столь щедрых предложений он вовсе не собирался. Свой эгоизм Какаши заглушил тем, что партнёр из него довольно чуткий, и он либо сделает Ируке приятно, либо предложит что-нибудь изменить, либо вообще согласится прекратить всё подчистую, если Ируке не понравится.       Последнее имело бы куда больший вес, если бы Какаши не обнаружил с самого начала столь сильное влечение к себе, но… Сейчас он видел всё. Сейчас он смотрел глубже и не замечал в Ируке ни тени сомнений, ни грамма желания остановиться.       Кроме того, Какаши очень, очень хотел, чтобы эти губы вновь к нему прикоснулись.       — Да.       Получив горячее согласие Какаши, Ирука вернулся к делу с прежним, свойственным себе огнём. Он толкнул Какаши ладонями в грудь. Тот поддался, позволив вести себя назад, пока ноги не упёрлись в край кровати. Следом Ирука быстро спустил его штаны и трусы. Сев на постель, Какаши помог развязать обмотки на одной ноге, а Ирука опустился на колени, чтобы начать с другой.       Лишь этого вида — Ирука, почти голый, с покрасневшей кожей, влажными губами и разведёнными бёдрами, стоящий на коленях между ног — вполне хватало, чтобы убедить Какаши: за такую ночь не жаль было пожертвовать своим сном и ужином.       Когда они отбросили бинты в сторону, Ирука скользнул ладонями по икрам Какаши. Его рот тронула скромная искренняя улыбка.       А затем он обхватил рукой полутвёрдый член Какаши, закрыл глаза и лизнул.       Какаши вмиг вернул ненасытные пальцы в волосы Ируки, судорожно вздыхая, опираясь на другую руку и запоминая открывшееся перед ним зрелище.       Какаши, возможно, довел свою отчуждённость до крайности, но он бы заметил, если бы Ирука хоть раз раньше посмотрел на него вот так.       Ирука медленно провёл языком по маленькой щели на конце его члена, а потом влажно облизнул ствол. Он обращался с Какаши с непривычной, нарочитой осторожностью, размазывая слюну как смазку, прежде чем нежно затянуть сырую головку в рот. Какаши не направлял его, не тянул и не давал подсказок — лишь ласкал шелковистые пряди, мягкими круговыми движениями поглаживая Ируку по голове, заставив его наконец издать довольный вздох. От этого звука в груди Какаши будто лопнул искрящий пузырь довольства, и он повторил движение, надеясь вытянуть побольше таких вздохов.       А потом — Ирука проглотил его член прямо под корень, заволакивая в тесное, изысканное тепло.       Его рот оказался блаженно мягким, губы — аккуратно прижимались к зубам, чтобы не царапать: он явно отсасывал кому-то не впервые. Какаши впился ногтями в кожу у корней волос Ируки, вызвав первый тихий стон. Вибрация сразу разошлась по коже члена; дыхание Какаши стало быстрым и жарким под тканью душной маски.       Он почти жалел, что не может открыть свой шаринган хотя бы на секунду — ровно настолько, чтобы запечатлеть алый цвет губ Ируки, блеск слюны вокруг рта и изгиб шеи в момент, когда он стал раскачиваться, двигаясь назад и вперёд.       — Хн, — Какаши проглотил стон, томно приоткрыв серый глаз и хищно наблюдая за Ирукой. — Ты… хорош, — пробормотал он похвалу, что, очевидно, относилась как к ночи в целом, так и к божественным финтам языка Ируки. Тот неловко переступил на коленях и отстранился, чтобы одарить Какаши искренней восторженной улыбкой, прежде чем с энтузиазмом вернуться к своему занятию.       Эта улыбка заставила Какаши покраснеть и ощутить укол в районе рёбер.       Какаши всегда считал минеты делом непристойным и грязным (в хорошем, конечно, смысле). Но с Ирукой всё было не так. Эротично и греховно — безусловно. Но то, как он реагировал на руки Какаши у себя в волосах и на большой палец, что ласково поглаживал линию его челюсти, не провоцировало у Какаши чувства вины, будто Ирука делал что-то лишь для него. Нет, это было больше похоже на… секс. Взаимный. Словно Ирука получал от происходящего столько же удовольствия, сколько сам Какаши.       Время от времени он преданно вскидывал повлажневшие глаза, и Какаши, вероятно, был ещё бо́льшим романтиком, чем думал сам про себя — в тумане удовольствия он представлял, что быстрыми взглядами Ирука постоянно напоминал себе, кого именно он пробует на вкус; получал удовольствие, оттого что Какаши заполняет его глотку.       Или же Обито мог быть прав, и Какаши — высокомерный эгоист, который слишком циклился на паре нежных взглядов, в надежде поднять себе самооценку. И это было уже куда вероятнее.       Хоть Ирука и делал минет не впервые, но явно не в сотый раз. Он достойно контролировал рвотный рефлекс и на краткий миг мог принять Какаши всего, отстраняясь через пару движений. Горло плотно обхватывало Какаши на толчке обратно, будто Ирука напрягался, пытаясь не подавиться. Ритм был неравномерным — Какаши лишь приближался к кульминации, но без острой угрозы сорваться через край.       И всё это было так хорошо. Какаши боялся вообразить, как Ирука будет выглядеть верхом на нём, если он столь великолепно раскрывался, просто стоя на коленях.       И как бы он отреагировал, если бы Какаши попросил Ируку трахнуть его, а не наоборот?       Казалось, Ирука был готов ласкать член Какаши часами; в нём не мелькнуло ни единого признака усталости или скуки, судя по тёмной дымке в глазах и явной выпуклости под расстёгнутыми штанами. Однако Какаши уже стал чувствовать, как по позвоночнику носится опасный ток, а руки невольно исследуют каждую частичку Ируки, до которой было можно дотянуться в этой позе. Волосы сенсея были взъерошены, местами пушились от статического электричества, что провоцировали завороженные ласки Какаши. Челюсть у него наверняка уже болела, хоть он того и не показывал. Дыхание Ируки было быстрее, чем у Какаши, грудь вздымалась и опадала при каждом движении мягких губ вверх и вниз.       Он выглядел распутным и безрассудным — совсем не тот человек, которого Какаши привык видеть за столом отчётов после миссий.       Резинкам для волос и рамкам приличий явно было за что отвечать.       — Ирука, — Какаши провёл большим пальцем по линии его горла, чувствуя, как он глотает вокруг члена. Какаши крупно вздрогнул и обхватил пальцами всю его шею, осторожно притягивая к себе. Ирука понял и отодвинулся назад, глядя на Какаши стеклянными глазами снизу вверх. — Как бы потрясающе это ни было, я тоже хочу сегодня к тебе прикоснуться.       За одну секунду в выражении лица Ируки промелькнуло столько эмоций, что Какаши понадобился бы шаринган, чтобы описать все, помимо самых ярких: шок, восторг, недоумение.       Остановился Ирука лишь на лёгкой усмешке:       — Вы постоянно ко мне прикасались всё это время, Какаши-сенсей, — он подцепил прядь волос, упавшую на лицо, как бы демонстрируя.       — Ма-а, «постоянно» — как-то преувеличено, ты не думаешь? — Ирука скептически вскинул бровь. Какаши быстро продолжил: — Где у тебя смазка?       Ирука поколебался, прежде чем кивнуть в сторону прикроватной тумбочки. Он начал снимать обмотки уже со своих ног, пока Какаши принялся рыться в ящике и быстро нашёл вполовину заполненный тюбик. Ирука выбрался из штанов — удивительно грациозно, учитывая количество времени, что он провёл на полу между ног Какаши, — и поспешно отшвырнул их в сторону, чтобы устроиться на коленях на кровати. Потянув руку за смазкой, он бросил недоумённый взгляд на Какаши, когда тот её не отдал.       — Можно тебя подготовить?       Ирука неловко потёр свой шрам на носу, потупив взгляд. Почему-то, казалось, он больше смущался вопроса Какаши, нежели своей наготы, своего возбуждения — ярко-алого и напряжённого меж бёдер, уже полностью твёрдого и блестящего от смазки, несмотря на то, что Ирука ни разу не прикоснулся к себе с начала ночи. Какаши знал это точно: он ни разу не отвёл от Ируки глаз.       — Это необязательно, — пробормотал Ирука, заправив прядь волос за ухо.       Какаши внимательно скользнул по нему взглядом, задумавшись: действительно ли он не хотел откровенных прикосновений, или это ещё одна попытка предугадать желания Какаши? Последнее ему не понравилось. По какой-то причине, сдержанный Ирука больше его не устраивал.       — Всё, что мы здесь делаем, необязательно, сенсей. Но я хочу, если ты позволишь, — тихо ответил Какаши.       Должно быть, он повёл себя верно — Ирука кратко вздохнул, но всё же послушно плюхнулся на спину. Его волосы, как чернила, расплылись по зелёной наволочке, плечи напряглись, когда он поднял руки, скрестив их над головой. Приподняв бёдра, чтобы Какаши просунул под них другую подушку, он принялся наблюдать своими тёплыми карими глазами, как Какаши щёлкает пластиковой крышкой лубриканта.       Какаши на мгновение отвлёкся, когда Ирука согнулся и раздвинул колени, чтобы можно было спокойно между ними встать. Какаши глубоко вздохнул, напомнив себе, что торопиться некуда, и распределил смазку по пальцам, послушно подвигаясь ближе. Он почти сразу узнал этот силиконовый запах лубриканта без ароматизаторов, что врезался ему в обоняние, когда он только вошёл в комнату.       Положив руку на бедро Ируки, Какаши повернул голову и укусил его за напряжённую мышцу; острые клыки царапнули кожу сквозь тонкую ткань маски. Ирука вскрикнул: то ли от укуса, то ли от пальца Какаши, погладившего края его прохода. Какаши собирался двигаться дальше медленно, хотел не торопясь растянуть Ируку, но первый же палец скользнул внутрь легко, почти без сопротивления.       Ах. Вот почему запах был таким сильным.       Либо Ирука перетрахал всех джоунинов в Конохе за последние несколько дней, либо он тщательно подготовился, прежде чем искать Какаши.       Какаши точно знал, какой вариант он бы предпочёл.       Он замер и изумлённо вскинул брови. Ирука прикрыл глаза предплечьем, и от стыда по его груди пятнами разлился горячий румянец.       — Так не терпится? — Какаши испытал странное удовольствие от мысли, что Ирука всего пару часов назад растягивал себя на том же самом месте, предвкушая, как Какаши вернётся с ним домой.       Ирука издал резкий звук и убрал руку, чтобы посмотреть на него.       — Сказал тот, кто не мог дождаться, когда мы перейдём к главному, — огрызнулся он.       Глаз Какаши расширился; но и Ирука тоже выглядел потрясённым собственной резкостью. На мгновение Какаши подумал, что действительно облажался, но Ирука не оттолкнул его. Вместо этого, лишь прикусил губу и смущённо отвёл взгляд.       Симпатичный.       Эта мысль вызвала смешок у Какаши, и он весело сморщил глаз.       — Прости, прости. Не стесняйся наказать меня попозже, сенсей.       Только вот никакого «попозже» не будет.       Ирука открыл было рот, наверняка чтобы съязвить в ответ, но Какаши отвлёк его, вводя внутрь второй палец и загибая оба кверху. Бёдра Ируки качнулись вниз, пока Какаши не вошёл в него до последних фаланг, и о возмущении пришлось уже забыть. Он издал тихий стон, когда Какаши нашёл простату и уверенно туда надавил.       — Ч-чтоб меня, — зашипел Ирука, когда Какаши ввёл в него третий палец. Ругательство, прозвучавшее вдвойне непристойно из уст чопорного школьного учителя, пронеслось по венам Какаши и отдалось пульсацией возбуждения в животе.       Разве многие слышали Ируку таким?       Какаши вновь вонзил зубы в бедро Ируки, а затем резко вывернул пальцы внутри, срывая с чужих губ несдержанный стон. В складке меж бедром и ляжкой Ируки пролегал тонкий шрам, который особенно захотелось лизнуть. Но Какаши лишь обвёл его пальцами свободной руки, ведь снять маску означало завязать Ируке глаза, а Какаши весь трепетал от густого желания, плещущегося в его зрачках каждый раз, когда он смотрел на Какаши.       Как будто здесь было на что смотреть. Как будто Какаши был тем, кого Ирука хотел запомнить надолго после сегодняшней ночи.       Какаши пришлось тяжело сглотнуть, прежде чем он заставил себя успокоиться.       — Ма-а, если настаиваешь, чтоб тебя…       Он отстранился и смазал свой член, сделав пару коротких, аккуратных движений, ведь он уже долго был твёрдым и боялся кончить слишком рано. Возможно, ему стоило дать Ируке закончить минет и взять паузу, пока они занимались подготовкой.       В тот момент идея не пришла Какаши в голову. У него ещё ни разу не было партнёра, с которым бы хотелось остаться дольше первого оргазма.       Вытащив из-под бёдер подушку, Ирука поднялся на колени.       — Очень даже настаиваю. Откиньтесь назад, пожалуйста, — сказал он, скорее приказывая, чем прося, несмотря на формальность, и бесцеремонно толкнул Какаши к изголовью кровати.       Какаши никогда не видел особой привлекательности в кинке учитель/ученик, но сейчас его, определённо, зацепил требовательный тон Ируки. Он быстро подчинился, подправив несколько подушек так, чтобы полулежать почти вертикально. Эта поза давала куда больше свободы для прикосновений, чем горизонтально лёжа.       Ируку ничего не смутило. Он тут же оседлал Какаши, одной рукой опираясь о его плечо. Другая — медленно скользнула вниз по его ключицам, бездумно погладив кожу.       Он чуть съехал назад и стал плавно тереться о член Какаши, не пытаясь ввести его внутрь — лишь дразня давлением, призрачным обещанием самого сладкого. Руки Какаши жадно скользнули вперёд, оглаживая зад Ируки, растирая кожу вдоль бёдер, массируя упругие мышцы и задевая кончиками пальцев расселину меж упругими ягодицами. Ирука вздохнул, чуть запрокинув голову, покачиваясь и поддаваясь назад, прямо в руки Какаши.       Какаши был так заворожен, что вздрогнул от неожиданности, когда Ирука ущипнул его сосок. Он никогда бы не признался в том высоком, неловком стоне, что вырвался у него из горла. Озорная ухмылка Ируки сказала о том, что он такое не забудет.       Ещё час назад Какаши мысленно составлял список прилагательных, которыми можно описать Ируку, и думал о том, как они сочетаются с сексом.       И сейчас он обнаружил одно, что никогда раньше не хотелось применить ни к человеку, ни к действию. Оно пронеслось в голове, словно новое дзюцу: совсем неожиданное, скорее всего, бесполезное, но вдруг осевшее в памяти и не искоренимое теперь из сознания.       Секс с Ирукой был весёлым.       Что привело Какаши к одному очень важному открытию.       — Это из-за тебя Кабан и Ящерица тогда все были в золотых блёстках.       Все движения прекратились. Улыбка Ируки растаяла, и он в неуверенности склонил набок голову.       — Эм. Это… кодовые имена АНБУ? — задумчиво спросил он, и меж его бровей появилась тревожная складочка. Какаши пожалел, что сбил Ируку с ритма, но всё было не так уж плохо, пока его член уютно вклинился меж тёплых ягодиц сенсея. Возможно, Какаши продержится дольше, если они чуть-чуть так посидят в покое. — Вы про охрану Сандайме или про тех, кто совершал обход в Восточном секторе?       Какаши моргнул.       — Ты разыграл не один отряд АНБУ?       — Возможно. Я не нацеливался конкретно на АНБУ, они просто случайно попались под руку. Хотя, если подумать, во второй раз, кажется, это были не блёстки, — Ирука кашлянул и убрал руку, потирая шрам на переносице. И это было совсем не хорошо. Какаши схватил его руку и положил обратно себе на плечо, прижав ладонь к костяшкам Ируки, чтобы удержать. Ирука одарил его пристальным взглядом, но не сделал ни малейшей попытки вырваться. — Я должен оскорбиться, или вы всегда вспоминаете подростковые шалости своего партнёра во время секса?       — А, это мой кинк, — Какаши сжал задницу Ируки и вновь подтолкнул её ближе к своему по-прежнему очевидному интересу между ног. Румянец быстро вернулся к щекам Ируки. — Я лишь хотел кое в чём убедиться.       — В том, что все джоунины такие же странные, какими притворяются? — пробормотал Ирука, но вновь начал двигаться, покачиваясь в руках Какаши и проводя тупыми ногтями по его груди, вновь задевая сосок.       Какаши хмыкнул в знак согласия как с новым действием, так и с комментарием.       — Это защитный механизм, чтобы скрыть наше хрупкое эго, — он переместил ладони с задницы Ируки на поясницу и потянул ближе к себе. Рельефный выступ рубцовой ткани рассёк гладкую поверхность спины, но Ирука не проявил никаких признаков беспокойства, поэтому Какаши не стал обходить шрам стороной. Член Ируки коснулся его живота, оставив на коже тонкий мазок влаги. — По-моему, я нашёл большой кусочек головоломки под названием Ирука-сенсей.       — О? — мягко задыхаясь, спросил Ирука, толкаясь назад, пока смягчённый ободок его прохода не упёрся в возбуждение Какаши.       Какаши улыбнулся, беспричинно довольный своим открытием, даже когда его таз рефлекторно дёрнулся навстречу желанному трению. Он наклонился вперёд, прижав друг к другу их горячие тела; губы в маске коснулись ушной раковины Ируки.       — Да. Но сейчас… Я очень хочу быть внутри тебя, Ирука.       Ирука громко сглотнул, впиваясь в плечи Какаши — все крохотные звуки было чётко слышно в отсутствии пространства меж ними. Но Ирука не отстранился, ответив низким, дразнящим тоном:       — Так не терпится?       Какаши тихо усмехнулся.       Это правда.       На самом деле, Умино Ирука был шиноби от дьявола и всё это время лишь скрывался за фасадом обыкновенного чуунина. Сегодняшняя ночь оказалась идеально спланированной засадой для Какаши, от начала и до конца.       Место засады было выбрано неподалёку от Резервной Станции Джоунинов. Оно подходило идеально, благодаря времени, когда Какаши должен был уйти со смены, отсутствию бездельников рядом с башней Хокаге и близости к Академии, которая, как предполагал Какаши, служила Ируке точкой опоры — отличный выбор, поскольку там он мог выжидать его даже поздно вечером, не вызывая никаких подозрений. Зона нападения находилась на развилке улиц между дорогой к квартире Ируки и к казармам джоунинов, что позволяло Какаши принять быстрое решение, а также обеспечивало беглый путь отступления в случае отказа Ируке.       Штурмовой элемент заключался в предложении Ируки — безупречная внезапная атака. Элементы поддержки — всё, что Ирука считал вероятными условиями своего успеха. Скорее всего, они включали в себя устранение любых подозрений Какаши относительно его мотивов, заверение, что ему нужна лишь одна ночь, и возбуждение интереса до уровня, который позволил дать хотя бы предварительное согласие.       Последняя деталь отлично сочеталась с характерами Ируки и Какаши: Ирука в душе был чертёнком, которому нравилось доставлять неприятности и заставать людей врасплох, а Какаши в тайне был очень любопытным человеком. Учитывая отсутствие реакции Ируки, когда джоунин сказал, что никогда не рассматривал его в сексуальном плане, он, должно быть, уже это знал. Впихнув информацию о своём влечении так неожиданно и прямолинейно, Ирука наверняка рассчитывал подхлестнуть любопытство Какаши, если у него был хоть малейший физический интерес.       И он был. Причём совсем не малейший.       Ирука, тем временем, выдержал взгляд Какаши, откинувшись назад и взяв оставленную на постели смазку. Вновь покрыл член Какаши медленными, твёрдыми движениями. Блеск в глазах цвета пряной корицы, румянец на щеках и то, как взгляд не прекращал изучать каждый сантиметр его лица… Всё это доказывало, что Ирука по-прежнему переживал тонну эмоций. И возможно, ему было приятно удивить Какаши неожиданным предложением; возможно, он использовал пару тактических преимуществ, вот только всё ещё ни одно из предположений Какаши не являлось ложным.       Ирука хотел его.       По какой-то нелепой, безумной причине.       И мысль о том, что он столь умело, стратегически выверенно обвел Какаши вокруг пальца, причём без всякого злого умысла или даже лжи… Почему-то эта самая мысль казалась очень эротичной.       Возможно, Какаши был более, чем слегка странным.       Но, очевидно, Ируке это нравилось.       Они смотрели друг другу в глаза, пока Ирука окутывал Какаши своим жаром.       Давление было роскошным и мучительно медленным. Ногти Какаши впились в стройные бёдра, оставив вмятинки полумесяцев, пока Ирука плавно опускался вниз. Какаши пришлось бороться с резко вспыхнувшим, маниакальным желанием перевернуть их, прижать Ируку к себе, войти в него целиком и взять всё, что ему причиталось. Однако в неторопливости тоже хранилась своя прелесть.       Ирука был великолепен. Лёгкий слой пота приклеил прядки его волос к шее. Шрам на переносице сморщился, а мышцы тела напряглись, пока он держал под тщательным контролем свой спуск.       С губ Ируки сорвался резкий вздох, когда он полностью опустился вниз, и его ягодицы упали в колыбель таза Какаши.       Долгое мгновение Ирука просто на него смотрел. Какаши не имел понятия, что он видел; что он мог видеть в принципе, как причину начать эту ночь. Хотя имело ли это значение? Ирука знал. Желание вперемешку с чем-то мучительно нежным тлело в его глазах — пьянящее зелье, затопившее разом всё существо Какаши, пока в нём не осталось ничего, кроме Ируки.       Ирука широко, лукаво улыбнулся, а потом — они начали двигаться.       Темп был плавным, каждый толчок — глубоким и неторопливым. Какаши наслаждался ощущением скольжения, сладкой тяги, когда Ирука поднимался на своих сильных бёдрах. Его собственные мышцы казались свинцовыми от истощения чакры, но Ирука всё равно не позволил бы ему перетрудиться. Он высоко поднимался, когда Какаши пытался увеличить темп, сужая глаза в назидание, и Какаши оставалось лишь гулко сглатывать, возвращая Ируке контроль.       Какаши старался участвовать в процессе иначе. Пальцы нежно скользили по капелькам пота на спине Ируки. Он провёл рукой по его пояснице, чтобы чувствовать напряжение мышц и силу, с которой его гибкое тело движется вверх и вниз. Прочертил бледные линии на бёдрах Ируки, вызвав в нём дрожь и тихий стон.       — Можно я?.. — задыхаясь, спросил Ирука, потянув за верхний край хитай-ате Какаши, подальше от маски.       Какаши на миг задумался и кивнул. Уголки губ Ируки дрогнули в улыбке, и он развязал ткань, аккуратно положив её на кровать рядом. Какаши не открыл шаринган, но Ируку, похоже, не волновало ни это, ни даже шрам, рассекающий глаз.       Ирука отомстил Какаши за насилие над своими волосами, глубоко запустив собственные пальцы в серебристые пряди; другой рукой — упёрся в плечо Какаши, сохраняя баланс. Он на пробу потянул волосы у корней, а потом — его улыбка стала широкой и довольной, как у чеширского кота, когда Какаши вздрогнул; разряд электричества пронзил его до самых пальцев ног.       До сегодняшнего дня Какаши не думал, что у него есть пунктик на волосы, но, с другой стороны, он не думал и то, что ему нравятся чопорные и правильные чуунины-сенсеи. Очевидно, он сильно ошибался во многих вещах.       Включая то, что на него никто никогда не посмотрит с такой безудержной страстью.       На протяжении всей жизни о Какаши заботились многие люди. Гораздо больше, чем он вообще заслужил. Тензо, Гай, Минато, Кушина, Рин, Сакумо, возможно, его мать, хотя он был слишком мал, когда она умерла, и почти ничего не помнил. Все они пытались что-то дать Какаши, а он был либо слишком упрям, либо слишком глуп, либо становилось слишком поздно, чтобы принять их внимание.       Обито ненавидел его почти всё время, проведённое ими вместе, и на то были веские причины. К тому моменту, когда он стал считать Какаши другом, уже настала его смерть. Какаши его подвёл.       Что касалось любовников — все они были такими же солдатами, как сам Какаши, чей зуд под кожей нужно было утолить, чей адреналин нужно было выпустить на волю. С ними было просто удобно, и к Какаши они относились так же. Так было легче.       Какаши нечего было кому-то отдать. Он не мог стать тем, кем хотел видеть его Минато, пока не стало слишком поздно. Он не мог последовать примеру Сакумо, пока Обито не указал ему путь. Он не мог принять любовь Рин, так как не заслужил её. Он не мог стать желанным соперником Гая, когда сам не был и на четверть таким же благородным. Он не мог быть лидером, которым восхищался Тензо — не тогда, когда Тензо оказался лучше его во всех отношениях.       Неизвестно, чего именно хотел Ирука. Вероятно, Какаши не мог дать и это.       Но сейчас Ирука ни о чём не просил. Сейчас он был осязаемым и тёплым в объятиях Какаши. Сейчас он отдавал и принимал сам, и Какаши не знал, пожалеет ли Ирука об их ночи утром, но надеялся — нет. Какаши подумал, что хотя бы сегодня сможет сделать что-то, не боясь провала.       Он не мог потерпеть неудачу, когда они с Ирукой выбрали другие правила.       Ирука был прекрасен; он обладал естественной, непоколебимой силой. Их движения навстречу друг другу были подобны приливам и отливам в океане. Какаши чувствовал белую пену, плывущую по краям волн, от скользкого трения их кожи. Он видел глубину моря в глазах Ируки, мощь водной стихии в его бёдрах и живительную влагу на его губах — всё это он хотел присвоить себе.       Сегодня он мог.       — Закрой глаза, Ирука, — прошептал Какаши. Почти неслышно из-за сжавшегося от эмоций горла, но Ирука беспрекословно подчинился. Какаши сорвал с себя маску и рванул вперёд, чтобы тут же, жадно попробовать его вкус.       Он не шёл на штурм с языком, прося разрешения войти, не дразнил Ируку, заставляя задыхаться, и не применял ни одну из любовных техник, о которых читал в своих непристойных романах. Потому что губы Ируки уже были приоткрыты. Ирука первым взял на себя инициативу, первым застонал в поцелуй, первым — впился в рот Какаши и поглотил его целиком. Какаши мгновенно растаял. Невероятный жар окутал его отовсюду, и всё, чего он теперь хотел, — утонуть в Ируке и никогда не всплывать на поверхность.       Пальцы Ируки скользнули вниз, чтобы погладить горло под сбившейся тканью его маски. Какаши проверил, но глаза Ируки по-прежнему были закрыты; он не сделал ни одной попытки коснуться лица Какаши. Он охотно брал то, что Какаши давал, но не просил ничего сверх.       Какаши хотел чувствовать, будто ему есть что отдать.       Сегодня он очень многое узнал о себе и об Ируке.       И одним из самых приятных открытий стало то, что Ирука любил целоваться.       До этой ночи Какаши целовался всего один раз. Он считал, его хватило, чтобы освоить технику. Однако Ирука был здесь абсолютно в своей стихии. Каждое движение он растягивал и смаковал. В поцелуе он был воплощением страсти, остатки сдержанности рассыпались в пыль под губами Какаши.       Ирука затянул к себе его язык, горячо выдыхая прямо в рот. А когда Какаши зажал его нижнюю губу меж своими клыками — издал первый настоящий, бесстыдный стон и словно забыл, как двигаться дальше, приняв Какаши на всю длину. Затем он вздрогнул и вжался в его бёдра так плотно, будто пытаясь соединить их тела без помощи всяких дзюцу.       Чёрт, Какаши дал бы ему это сделать. Вот только он пережил уже слишком многое благодаря рту Ируки, и теперь его яйца туго поджимались, предупреждая о неизбежной близости оргазма.       Было бы неплохо списать это на факт, что у Какаши более двух лет не имелось никакой компании, кроме своего кулака, или на новизну секса без одежды, с поцелуями.       Но, по правде, всё дело было в Ируке.       Какаши почти перевернул их, чтобы сменить позу и закончить всё самому, но Ируку явно бы не устроил такой расклад. А он хотел сделать Ируку счастливым.       Хотя бы сегодня.       Вместо задуманного, он схватил в кулак чужую эрекцию, большим пальцем размазывая по головке и стволу естественную смазку. Это подстегнуло Ируку двигаться вновь. Он жалобно хныкнул где-то в глубине горла, и после одного дразнящего толчка Какаши, наконец, ускорился. Он не переставал целовать Какаши, пока страстный ритм их близости не стал почти таким же быстрым, как пульс Какаши, а дыхание — настолько рваным и резким, что поддерживать поцелуй дальше было просто невозможно. Тогда Ирука лишь прижался к губам Какаши в неподвижном, плавящем жаре.       Какаши, как мог, подстраивал движения своей руки на члене под беспощадный темп, другой — вцепился в концы волос Ируки, мужественно сопротивляясь желанию потянуть их. Сильно. Ирука пытался поймать губы Какаши, когда тот начал отстраняться; его пальцы сжались на плече и шее Какаши, но веки оставались плотно закрытыми.       Какаши бы посмеялся, если бы в его лёгких остался чистый воздух, не насыщенный шалфеем, силиконом и мускусом. Он зарылся лицом в шею Ируки. Там — было неважно, откроет Ирука случайно глаза, или нет. Там — Какаши мог чуять каждый оттенок запаха Ируки, ощущать вкус океанской соли на золотистой коже и, дразня, задевать зубами трепещущую линию пульса.       — Можете пометить меня, — выпалил Ирука между резкими вздохами.       Краткий проблеск трезвости дал Какаши понять, что это он делать не должен; что здесь пора провести черту. Но удовольствие скапливалось тяжёлым сгустком внутри, и Какаши знал, что Ирука носит кофты с высоким воротом, которые легко скроют следы; и стоило лишь подумать о том, как пальцы Ируки скользят по цветущему багровым укусу, после того как он уже покинет Коноху, как он будет вспоминать рот Какаши, который оставил этот укус…       Всё было в порядке, если Ирука просил сам. Разве нет? Ирука этого хотел. Он хотел, чтобы Какаши вот так к нему прикасался.       Ирука был уже близко. Какаши ощутил стянутость его мышц, услышал напряжённость, отчаяние в его стонах, когда он запрокинул голову, и длинные волосы упали на щёку Какаши. Какаши был ещё ближе.       Он зажмурил глаз и стянуто выдохнул в кожу Ируки:       — Можно в тебя кончить?       Всё тело Ируки содрогнулось. Короткие ногти резко впились в плечо Какаши; яркие пятна боли взорвались в сетке нервных окончаний, как фейерверк.       — Да. Да, Какаши, пожалуйста…       Какаши впился в шею Ируки и грубо к ней присосался. Бёдра рефлекторно задёргались, сбивая Ируку с ритма, но это больше не имело значения. Какаши уже кончал. Он зажмурился так сильно, что под веками поплыл яркий багрянец.       Его оргазм вырвался наружу, целиком поглощённый Ирукой, чья рука обвилась вокруг твёрдых пальцев Какаши вокруг своего члена. Вместе они сделали ещё три, четыре, пять касаний, а потом — Ирука весь сжался и затрепетал вокруг Какаши, провоцируя крохотные толчки удовольствия, что растянули разрядку Какаши до бесконечности. Ирука излился прямо в кулак Какаши; его бёдра дрожали, дыхание не могло прийти в норму.       Какаши не прекращал мелких, влажных движений по члену, пока Ирука кончал — всё, до тех пор, пока сам Ирука не простонал в недовольстве, резко став слишком чувствительным. Он переплёл свои пальцы с пальцами Какаши, не обратив внимания на то, что они запачканы, и отстранил его руку, чтобы положить на своё бедро. Больше он не пошевелился, и Какаши тоже не сделал ни малейшего усилия, чтобы сдвинуть его с места.       Зарывшись в волосы Ируки, Какаши вдохнул его запах; широким, успокаивающим движением лизнул место, которое укусил, на которое заявил свои права. Ирука вздрогнул; в его груди послышался тихий, мягкий звук — Какаши мог поклясться, это было урчание.       Ирука отклонился назад.       Со всеми рефлексами первоклассного шиноби, что прятал своё лицо с четырёх лет, Какаши вернул свою маску на место, ещё до того как Ирука отодвинулся и смог бы хоть что-то разглядеть. Однако его глаза по-прежнему были закрыты. Он подождал ещё целую секунду, прежде чем их открыть, словно Какаши нужно было время.       Предвкушение в выражении лица Ируки вдруг заставило сердце Какаши замереть от резкой встряски ужаса.       Он опять облажался.       Он не знал как, но явно должен был знать, ведь Ирука смотрел на него так, словно чего-то ждал, и Какаши понятия не имел чего. Они подобрались к той самой части, где опыт Какаши оставлял желать лучшего, где его катастрофическая несостоятельность в межличностных отношениях становилась очевидной, и где Ирука должен был ясно сказать, в чём именно Какаши разочаровал его.       Какаши привык наблюдать за людьми. Он видел их боль и часто понимал её, но не устранял. Ему не следовало чего-либо касаться. Ведь всё, что он трогал, сгорало дотла. Саске стал последним его промахом — ещё один знак того, что Какаши лучше быть лишь инструментом: истинным шиноби, который видит всё, но который сам остаётся в тени. Он понял, через что проходил Саске, лучше, чем кто-либо ещё в деревне, и всё равно он смог лишь оттолкнуть его и убедить уйти. Ируку он тоже так или иначе оттолкнёт.       Но…       Ирука улыбнулся.       И вдруг не стало никаких острых краёв. Ничего ломкого, хрупкого, ничего тревожного и разбитого. Он улыбнулся приятно. Он улыбнулся довольно. Он просто улыбнулся. И эта улыбка смягчила его взгляд, окрасила щёки в розовый и заставила сразу все беспокойные мысли испариться из головы Какаши.       Люди не улыбались Какаши. Не по-настоящему. Некоторые джоунины подшучивали над ним, Сакура притворялась милой, или Гай принимал перед ним позу «славного парня», пугающе сверкая зубами.       Но никто не улыбался из-за Какаши.       Какаши не делал людей счастливыми.       Ирука выглядел счастливым.       Он осторожно соскользнул с бёдер Какаши, поморщившись, прежде чем рухнуть бесформенной кучей на другую половину постели. Его веки мягко приспустились, тело казалось вялым и расслабленным. Какаши застыл на месте. Хотя улыбка Ируки превратилась в усталую, он не выглядел расстроенным. Его взгляд прошёлся по обнажённой фигуре Какаши, подобно ленивому страннику.       Пот и сперма уже остыли на животе Какаши, смазка противно липла к бёдрам.       Через пару хрупких секунд, пока веки Ируки неуклонно норовили сомкнуться, Какаши сполз на край кровати и встал на подрагивающих ногах.       Найдя ванную, он тщательно вытерся холодным полотенцем и решил дать воде пробежать подольше, нагреться, прежде чем намочить другое полотенце и обтереть им Ируку.       Чтобы отвлечься, Какаши оглядел ванную комнату.       Плитка сияла белизной, что говорило об уборке этой части квартиры чаще, чем всего остального. Ванна здесь была просторной, и по её краям стояло множество бутылочек со средствами по уходу, включая шампунь и кондиционер, что, скорее всего, были сделаны на основе трав. Быстрая проверка состава — и Какаши обнаружил наличие масла шалфея и лаврового листа. Мыло и крем для бритья Ируки были без запаха. Но каждый продукт здесь оказался хоть и далеко не самым дорогим, но гораздо более люксовым и качественным, нежели безвкусный универсальный шампунь-кондиционер-мыло Какаши «всё в одном».       На бамбуковой вешалке висело несколько комплектов полотенец: одни — старые и потёртые, другие — пушистые и хорошо впитывающие влагу. Какаши готов был поспорить, что первые Ирука использовал, когда кровь или грязь могли испачкать вторые. И учитывая, что остальная часть квартиры не блистала излишками, он сделал вывод, что гигиена была единственной областью расточительства Ируки.       Какаши вдруг с лёгкостью представил себе Ируку, лежащего в ванне; пар, исходящий от его горячей кожи, волосы, потемневшие до черноты от воды. То, как он вздыхает от удовольствия, когда тепло расслабляет мышцы; как он прижимается к Какаши, который сидит сзади и массирует его плечи, шею, голову до тех пор, пока Ирука не начнёт засыпать. Затем — Какаши протягивает руки вперёд. Скользит по груди Ируки, по его светло-коричневым соскам, по плоскости живота, а потом доводит Ируку до полной твёрдости между ног.       Или наоборот. Ирука был заботливым, не так ли? Может, он бы поприветствовал Какаши после долгой миссии, разомлевший и мягкий от сна, а потом, спотыкаясь, встал бы с кровати, чтобы набрать ванну. Он бы жаловался, что Какаши запачкал его пол кровью, но всё равно осторожно обтёр бы его старым полотенцем; его прикосновения были бы очень нежными. Призрачное воспоминание о пальцах Ируки в волосах вернулось с манящей отчётливостью. Какаши представил, как он втирает шампунь в его серебристые пряди; представил, как мозолистые пальцы скользят по шрамам Какаши на теле, словно их вовсе там нет, залечивая душевные раны; как эти пальцы ласкают бёдра, пока не достигают ягодиц, прохода Какаши. И он представил, как легко бы расслабился, потому что уже привык принимать Ируку в себя…       В жестоком и отчуждённом реальном мире вода, текущая из крана, наконец стала тёплой.       Зеркало в ванной Ируки было большим и безукоризненно чистым. Какаши поймал на выходе своё отражение.       Его волосы всегда были дикими, но пальцы Ируки оставили в них следы влаги — теперь они торчали в разные стороны ещё более странно, чем обычно. Бледная кожа окрасилась в розовый, отчего шрам над глазом Обито контрастно выделялся на левой половине лица. Маска неудобно прилегала к носу и горлу, влажному от пота.       От него пахло Ирукой.       На теле не было никаких отметин, кроме уже исчезающих полумесяцев от ногтей на плече. Никаких следов секса, которые нельзя было бы смыть у себя дома, в душе, в течение часа.       Все следы остались у Какаши внутри.       Впрочем, когда он вернулся в спальню, он понял, что сказать то же самое об Ируке было нельзя. Он лежал с закрытыми глазами, одна рука — свободно закинута на живот. Другой он аккуратно трогал синяк на шее, уже окрасивший кожу в тёмный винно-красный цвет. Если Ирука никак его не залечит, он останется как минимум на неделю, а если будет продолжать надавливать, как сейчас, то и вовсе недели на две. На боках Ируки виднелись вмятины от тупых ногтей Какаши, на бёдрах — светло-красные царапины, а волосы беспорядочно обрамляли лицо.       Какаши задумался, разрешит ли Ирука себя расчесать, если он попросит.       Ответ был мгновенным и очевидным: да.       Ирука сонно повернул голову и посмотрел вверх, когда Какаши подошёл ближе к кровати. Он на мгновение засомневался, стоит ли ему предложить полотенце Ируке или протереть его самому — он никогда не делал подобного во время своих быстрых перепихов после миссий, — но Ирука сам протянул руку, Какаши отдал ему полотенце и отошёл в угол комнаты, чтобы одеться.       Он не знал, чего именно ждал, но всё равно одевался куда медленней, по сравнению с тем, как привык, сознавая, что Ирука за ним наблюдает. Он отвернулся к стене, чтобы поменять запасную маску на ту, что была вшита в рубашку.       Её запах был не таким приятным.       Лишь когда Какаши сел в кресле для чтения, вновь наматывая на ногу свою бедренную повязку, Ирука наконец заговорил.       — Спасибо, Какаши-сенсей.       Подняв взгляд, Какаши попытался уловить негативные нотки, скрытые под мягким тоном. Но он ничего не нашёл. Выражение лица Ируки было открытым, на губах играла улыбка.       Щёки Какаши вспыхнули.       — Ма-а… — он неловко потёр рукой затылок, потупив глаза. — Думаю, нам обоим стоит благодарить друг друга.       Благодарность от Ируки ощущалась неправильно. Уходить тоже было неправильно, но оставаться на ночь Какаши ещё не доводилось, и он прекрасно знал, как Ирука может подобное истолковать.       Точно так же, как он мог бы истолковать желание Какаши расчесать его волосы и заснуть под обволакивающий аромат шалфея и лаврового листа.       — Вы оставите себе мою резинку для волос? — внезапно спросил Ирука; в его голосе послышалась усмешка. Какаши взглянул на тонкую чёрную полоску вокруг своего запястья.       — Мм, да, — он схватил свои перчатки и натянул на пальцы, перебросив резинку из руки в руку, чтобы её не потерять. — Я беру её под стражу за преступления против граждан Конохи.       Брови Ируки взметнулись вверх, и он склонил вбок голову; на лице у него отразилось нечто среднее между весельем, замешательством и лёгкой уязвлённостью.       — И каковы обвинения?       Какаши улыбнулся, покрутив резинку на указательном пальце, как кунай.       — Лжесвидетельство и умышленное сокрытие.       На миг Какаши показалось, что Ирука почти обиделся, но затем он хмыкнул и качнул головой; его губы поджались так, будто едва сдержал усмешку.       — Знаете, если бы я знал, что вы так любите длинные волосы, я бы уже несколько лет назад начал их распускать.       Большой палец Какаши подцепил резинку, остановив вращение.       — Лет?       Ирука отвёл взгляд и поднял руку, чтобы взволнованно почесать свой шрам.       — Вообще-то, я вру.       Какаши сохранял бесстрастное лицо, в то время как острое чувство вины и головокружительный восторг пытались вытеснить друг друга, устроив борьбу внутри него.       — Я бы не стал их всё время распускать. Я привык, что они убраны, да и потом, нужно ведь их как-то защищать от прегенинов, вооруженных грязью и сюрикенами, — Ирука продолжил, бросив взгляд на Какаши и тут же опустив его обратно на одеяло. Он пожал плечами. — Может, лишь иногда, если бы вы были рядом.       Ирука представлял себе всё годами. Какаши забрал его мечту лишь за одну ночь, эгоистично и бесцеремонно. Он явно должен был задать больше вопросов, прежде чем соглашаться; должен был выяснить, насколько глубоки чувства Ируки. Но он этого не сделал, потому что не хотел знать. Он просто хотел Ируку.       А теперь он хотел Ируку ещё больше. Больше — но он не мог себе это позволить; не потому, что Ирука не дал бы ему больше, а как раз наоборот — он дал бы Какаши всё. И Какаши бы жадно этим воспользовался.       Он гораздо чаще был вдали от деревни, нежели здесь. И в половине случаев, когда он возвращался, его госпитализировали, а даже если нет — он не умел ничего из того, что Ирука себе представлял. Он не знал, как обнимать кого-то в мягкой, удобной постели. Он не знал, как делиться своим личным пространством; не знал, как утешить кого-то, кто скорбит. А в их мире всегда было горе. Он не знал, как сказать другому человеку, что ему не всё равно, или как правильно заботиться о ком-то, продолжая служить Конохе. Он сам не знал, как принимать заботу.       В лучшем случае, Какаши будет партнёром, который не даст ничего, кроме разочарований.       — Не смотрите так виновато, — Ирука подтянул колени к груди под одеялом, обвил вокруг них руки и положил сверху подбородок. Он пристально смотрел на Какаши. — Не то чтобы я безнадёжно в вас влюблён.       Кунай, резко провернувшийся в рёбрах Какаши, нельзя было назвать огорчением. Определённо, нет. Огорчаться тут было нечему. На самом деле, Какаши должен был испытать облегчение.       — Я не буду без вас несчастным и не собираюсь тосковать до тех пор, пока кто-нибудь из нас не умрёт. Значит, вы не воспользовались мной. — Он прочистил горло и пожал плечами. — Просто вы мне дороги. Я счастлив, когда смотрю на вас или слушаю вас. Я хочу быть к вам ближе. Я бы хотел понимать вас и быть тем, на кого вы можете положиться. По крайней мере, однажды я подумал, что хочу, чтобы вы тоже меня заметили. Теперь, полагаю, всё так и есть.       Ирука сказал всё так, будто в его словах содержался простейший вывод, будто он назвал неопровержимые факты по типу чидори плюс сердце равно смерть. Как будто он сейчас не перечислил почти всё, что Какаши когда-либо ассоциировал с любовью. Как будто Какаши не пришлось бы разорвать себя на части, чтобы попытаться выразить хотя бы половину из сказанного.       Но Ирука не выглядел убитым горем. Смущённым — возможно. Он провёл пальцами по волосам — скорее, чтобы распутать дикие колтуны, а не для того, чтобы привлечь Какаши. И, вообще-то, он намеренно не встречался с ним взглядом, давая ему время воспринять сказанные слова, без осуждения или давления.       Ирука закончил распутывать особенно упрямый узелок. Какаши захотелось вернуть всё на место.       — Почему я?       Ирука поднял на него глаза.       — Вы выбросили просроченное молоко Наруто.       Какаши моргнул.       — Ты восхищаешься моими навыками ведения быта?       — Нет, — сморщил нос Ирука. Пожалуй, Какаши проводил слишком много времени со своей стаей — у него возникло странное желание тут же этот нос лизнуть. — В смысле, вы принесли ему свежие овощи.       — А-а… — довольно протянул он. — Значит, тебя впечатлил размер моего…       — Не надо!       — Я хотел сказать «сердца».       Ирука нахмурился, покраснев, как волосы Узумаки.       — Непривлекательно притворяться идиотом, Какаши-сенсей.       — Не может быть. Мне кажется, у нас достаточно доказательств того, что ты ко мне неравнодушен. — Здесь лицо Какаши стало серьёзным. — Ирука-сенсей, ты сделал для Наруто гораздо больше, чем я для всей Седьмой команды вместе взятой. К тому же, я учил их всего год.       Сжав губы в упрямую линию, Ирука откинулся назад и скрестил руки на груди.       — Вы не спрашивали, с чего начался мой интерес к вам. Я лишь назвал пару примеров. Но если вам их недостаточно, чтобы всё понять, значит, вы и вполовину не такой гений, каким вас считает Коноха.       Какаши начал с этим соглашаться.       Он думал, что цель засады достигнута, но это подозрительно напоминало тактику выжидания. Только он не был уверен, кто из них тянет время.       — Пригласить кого-нибудь на чай — тоже неплохой способ привлечь внимание. Да и потом, сейчас на рынке вовсю продаются костюмы в стиле «Ича-Ича». Думаю, наряд Акеми из сцены в замке в «Насилии» был бы…       Качнув головой, Ирука бросил на Какаши вымученный-но-несдержанно-счастливый взгляд, которым он как учитель не раз одаривал своих учеников. Какаши не утешало, что здесь он стоял в одном ряду с Наруто.       — Будем считать, что у меня есть хотя бы крупица достоинства. А что касается чая… — он ковырнул торчащую в одеяле нитку, задумчиво прикусив губу, которую Какаши вмиг захотелось тоже подцепить зубами. — Я всегда мог справиться с отказом, но… Я не был бы готов к тому, что вы согласитесь.       Какаши услышал непроизнесённое «на меня» в конце.       — А сейчас?       Ирука улыбнулся.       Это было несправедливо, что Ирука оказался тем, кто влюбился-но-не-до-потери-пульса, а Какаши — тем, кто чувствовал себя так, словно его трясло от тяжести открывающихся перед ним возможностей.       Вспомнив о своём безупречном самоконтроле спустя десятилетия тренировок, Какаши взял себя в руки, прежде чем прыгать с крутого обрыва в бассейн с лавой. Сбор информации был самой надёжной защитой шиноби.       — Но почему…       — Это уже выходит за рамки одной приятной ночи, не так ли, Какаши-сенсей? — перебил Ирука.       Он был так мягок, что понадобилась пара секунд, прежде чем Какаши ощутил болезненный укол в сердце вместе с осознанием.       Что ж, теперь всё было ясно.       Какаши вскрывал Ируку, изучая его внутренности, как хирург на операции. Но чувства Ируки не предназначались для изучения. Нет — если Какаши их не примет. Ирука отдал Какаши своё тело на одну ночь, показал ему нежную привязанность и подарил столько откровенности, сколько было необходимо, чтобы снять с Какаши груз вины за то, что он бессердечно воспользовался его чувствами. Но больше он ничего был не обязан отдавать Какаши, как и Какаши ничего не был обязан отдавать Ируке. Что он там сказал в самом начале?       «Вы вольны чувствовать, или не чувствовать, что пожелаете».       Мысли и эмоции Ируки принадлежали лишь ему одному. Ирука был щедр по натуре и заботлив до самого нутра, но он не стал бы доверять свою уязвимость тому, кто не подарил ему ни единого намека на то, что будет эту уязвимость защищать.       Вот почему он не назвал это любовью, понял Какаши. В настоящий момент между ними не было никаких обязательств. Никакой взаимности, кроме физической. То, что скрывал Ирука, было не любовью, но лишь её потенциалом. Готовностью попробовать. Начать.       Выбор оставался за Какаши.       Если он уйдёт, не сказав ни слова, Ирука будет жить дальше. И, может, ему понадобятся недели, или месяцы, или годы, но, в конце концов, он найдёт человека, который даст ему то, чего он хочет.       Отношения с людьми не являлись слабостями. Ирука сказал об этом всё на похоронах Сандайме: связи с другими — то, что делает жертву шиноби стоящей. Без уз, без любви, без Воли Огня не за что умирать. И нет смысла жить. Проблема была в том, что свои нити Какаши, как правило, обрывал собственной рукой. Он не желал подобного отношения никому — тем более, столь хорошему и доброму человеку, как Ирука. Он не хотел видеть его с горящей дырой в груди там, где раньше было сердце.       Но, возможно, ничего подобного не произойдёт.       Ирука был силён: сильнее, чем о нём думали. Он открылся Какаши, но не безрассудно.       Если бы Какаши не подходил ему, он бы об этом сказал. Если бы Какаши был холодным, невыносимым ублюдком, Ирука бросил бы его за борт. Если бы Какаши вернулся с миссии разбитым и израненным, Ирука проявил бы сострадание и исцелил его, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля и лечить будет уже нечего.       Может, это и сработает.       Хотел ли Какаши?       Их ночь вдвоём была приятной — уж это Какаши мог признать. Он, также, мог признать, что «приятно» — до боли банальный эпитет по сравнению с тем, как всё вышло на самом деле. Но одна ночь хорошего секса не изменила мнение Какаши о себе. Ему было нужно время. Время, чтобы подумать без эндорфинов и серотонина, путающих его рассудок.       Ирука был умным и креативным. Он использовал хитрость без намерения причинить вред. Невзирая на внешнее, он так мало заботился о бессмысленной репутации, что готов был спорить с Сандайме и с Копирующим Ниндзя, и принять ребёнка, которого все остальные боялись или ненавидели. Какаши знал, что Ирука вспыльчив и доброжелателен, и по какой-то непонятной причине он хотел Какаши. Видимо, даже знание того, каким дерьмовым человеком и учителем он был, не поколебало его желания.       Умино Ирука обладал беспрецедентной способностью любить.       Какаши знал многое об Умино Ируке.       Возможно, дело было не в том, что Какаши никогда не замечал его раньше. Может, он даже и не упускал из вида теплоту его взгляда.       Просто Какаши не представлял раньше, что эта теплота может принадлежать ему.       Теперь он представил.       — Как долго ты будешь на миссии?       — Около шести недель, — ответил Ирука.       Вероятно, миссия по сопровождению. Это был долгий срок для того, кто почти не покидал Коноху последние пять лет, но это также означало, что с ним будет команда других чуунинов. Хорошо. Какаши не сомневался, что Ирука прекрасно сработается с ними, возглавляя отряд или нет.       Прикрепив подсумок с кунаем к бедру, Какаши встал и шагнул к окну. Годы отработанной скрытности эмоций сослужили ему хорошую службу.       — К твоему сведению, Ирука-сенсей, я не люблю длинные волосы, — он потянулся, щёлкнул задвижкой и поднял створку, впуская в спальню прохладный ночной воздух. — Мне просто нравится видеть тебя раскрепощённым. — В животе Какаши трепыхалось дзюцу ветра, но он спокойно продолжил: — Шесть недель — слишком маленький срок для тяжести преступлений моего заключённого, но, возможно, я подумаю о том, чтобы выпустить его под залог. — Он оглянулся через плечо и улыбнулся Ируке. — Тебе придётся меня убедить.       Ирука скользнул языком по пересохшим губам; пальцы впились в одеяло.       — Какие виды взяток принимаете?       Ах. Точно. Он ещё не успел сказать, что его интересует нечто большее, чем секс.       Какаши задумчиво хмыкнул.       — Я слышал, что Ониши закончил переделку. Я всегда питал слабость к их баклажановому мисо.       Он задержался достаточно, чтобы увидеть, как понимающая ухмылка потянула вверх уголки губ Ируки. Затем — Какаши прыгнул в окно, приземлился с минимальным количеством чакры для смягчения и поморщился от удара ступней об асфальт.       Основные человеческие потребности — еда и сон — тяготили его тело, но не разум. Разум же полнился мыслями о вероятностях, перебирая все «за» и «против», планы на случай непредвиденных обстоятельств и глупые фантазии, которые даже Джирайя не стал бы сочинять.       Он ещё не знал, что именно готов отдать. Вполне возможно, за эти полтора месяца Ирука тоже передумает. Если так, то всё будет понятно. Какаши сможет смириться с подобным исходом.       Но почему-то он знал: Ирука слишком упрям, чтобы поворачивать назад.       Если Ирука был проказником, которому подходили дерзкие розыгрыши и тактика засад, то Какаши придерживался более деликатного подхода. Он проверял своих противников с помощью клонов или психологических уловок и отступал так же часто, как нападал. Он не мог принять то, что предлагал Ирука, не оценив со всех сторон.       Однако Какаши был более чем уверен: как бы там ни вышло, он хотел ещё одну ночь. Он хотел остаться на ночь. Он хотел оставить на Ируке ещё один свой след и провести пальцами по его волосам. Он хотел увидеть больше его сторон — тех, что не видел больше никто другой. Он хотел, чтобы Ирука узнал его, настоящего Какаши, и продолжал его желать.       Он хотел сохранить надежду во взгляде Ируки и никогда не отпускать его. Никогда не подводить его, подобно тому, как он подводил других.       Что ж. У каждого из них было шесть недель, чтобы одуматься.       Какаши очень надеялся, что этого не произойдёт.