Как снег на голову

Солнце в 18 веке поднималось куда неспешнее и размереннее. К этому выводу Леон пришёл, удобно устроившись на широченном подоконнике и наблюдая, как светило карабкается на небосклон, а вместе с ним оживает вся округа. Вот из деревни на скрипучей телеге приехал мужик, привёз свежие овощи. За ним подоспел молочник с крынками. Откуда-то потянуло свежеиспечённым хлебом, под холмом замычали коровы, залаяли собаки. А уж петухи орали так, что с идеей подремать ещё пару часиков пришлось распрощаться. В дверь едва слышно поскреблись. Пока Леон пытался сообразить, не послышалось ли ему, в коридоре что-то грохнуло, дзынькнуло, разбиваясь, а потом послышалось знакомое «ой». — Варька? А ты что тут делаешь? — поинтересовался хронолётчик, выглянув из комнаты. — Буянишь с утра пораньше? Девчонке, впрочем, было не до смеха. У её ног лежал узорчатый поднос, а рядом — разбитый фарфоровый кофейник, вокруг которого на ковре растеклась тёмно-коричневая лужица. — Барин… — крепостная всхлипнула. — Я вам кофию хотела… чтобы когда проснётесь… а оно упало… — Ну упало и упало, не велика потеря! — Леон погладил Варьку по белобрысой макушке. — Давай помогу осколки собрать! — Ой, что вы, я сама! — синие глаза смотрели испуганно. — Мне теперь и так влетит, а ежели Лизавета Петровна прознает, что вы ручки запачкали — тут же в деревню прогонит, хлев чистить! — Не прогонит! Я за тебя попрошу. Ты же зла не хотела, правда? — Правда, барин, ой правда! Нешто я вам могу зла хотеть? Да кабы вы моим барином стали, я б вам знаете какая верная была? Вы уж попросите меня не прогонять, Христа ради! Век вам этого не забуду! Варька посмотрела умоляюще, потом подобрала осколки и умчалась, шлёпая босыми пятками по дощатому полу. А Леон, покачав головой, отправился умываться и приводить себя в порядок. В гостиную он спустился через полчаса, и ещё с лестницы услышал сердитый голос Микитинской. — Ты что ж, дряная девчонка, полагаешь, что вещи в моём доме из воздуха берутся? Да знаешь ли ты, сколько этот кофейник стоил? Всё, нет больше моего терпения! Нынче же отправляйся в Калиновку, с глаз моих подальше! Только сперва высеку самолично, другим наука будет! Леон осторожно заглянул в дверь. Помещица грозно нависала над съёжившейся Варькой, а та лишь виновато лепетала что-то, не осмеливаясь поднять глаз. Нужно было срочно спасать несчастную. — Лизавета Петровна, доброго утречка! Никак воспитательной работой занимаетесь? Увидев дорогого гостя, Микитинская расплылась в приветливой улыбке. — Да вот, Лев Александрович, сами видите. Никакого сладу с этой девчонкой! Она ж, поди, и вас разбудила своим грохотом? Ну ничего, в деревне её быстро уму-разуму научат! И снова повысила голос: — А ты чего застыла? Иди к Тихону Кузьмичу, скажи, пусть розги готовит! А сама — в чулан, чтоб духу твоего не было! Варька заревела в голос, но перечить не решилась, выскочила из комнаты. — Строги вы, Лизавета Петровна! — Леон покачал головой. — Может, простите девчонку? Это ж она мне угодить хотела, да перестаралась немножко! Жалко, хорошая ведь, хоть и недотёпистая. — Понравилась девка? — помещица понимающе заулыбалась. — А знаете что, Лев Александрович? Давайте я вам её впридачу к рукописи отдам, за десять целковых? Глядишь, вам, человеку молодому, на что и сгодится. Такого поворота хронолётчик не ожидал. Купить крепостную? И что потом с ней делать? Взять с собой нельзя, запрещено Инструкцией. Поручить Константину Аркадьевичу? Вариант. Хуже, чем в деревне, всяко не будет. Да и проведывать можно время от времени… Решено! — Заманчивое предложение… — для виду стоило поколебаться. — Десять целковых, говорите? Дороговато, конечно, но… А, была не была! Беру! — Вот и славно! — помещица даже не думала скрывать радость. Ещё бы, и от бесполезной крепостной избавилась, и денег за неё выручила, как за троих. — Но сначала я её высеку, уж не обессудьте. Иначе для остальных назидания не получится! Наверное, стоило запротестовать, потребовать отменить наказание, но в Леоне заговорил исследователь. Это же такой шанс — увидеть, а то и заснять на скрытую камеру реальное наказание крепостной! Такого в архивах, кажется, ещё не было. И потом, кофейник же Варька разбила, формально повод для порки имеется! — Хорошо, — он кивнул. — Только не очень сильно, чтоб на коне сидеть смогла. У меня не будет времени ждать, пока она пешком дотопает. Экзекуцию устроили после завтрака. Вопреки ожиданиям Леона, отправились они с Микитинской не на конюшню, а на задний двор, где по этому случаю собрались все свободные от работ крепостные. Тихон Кузьмич, кряжистый лопатобородый мужик, вынес из сарая скамью, кадку с мокнущими в ней розгами, а после привёл и Варьку. Девчонка покорно шла за ним, опустив голову и время от времени шмыгая носом. Лишь возле скамьи бросила короткий взгляд на собравшихся и замерла на мгновение, заметив среди прочих Леона. Хронолётчик незаметно подмигнул ей и показал большой палец. Синие глаза вспыхнули надеждой, но тут же снова потускнели — это заговорила Лизавета Петровна. — А расскажи-ка нам, Варвара, что ты снова учинила? За что сегодня будем ума тебе вкладывать? — За то, что я растяпа, барыня, — отвечать, судя по всему, требовалось незамедлительно и чётко. — И за то, что разбила ваш кофейник. И за то, что барина Льва Александровича разбудить осмелилась. — Ты меня не… — начал было Леон, но Микитинская жестом его остановила. — За последнее барин сам тебя накажет, ежели изволит, — сказала она строго. — Ну, что стоишь столбом? У нас нет времени тебя ждать! Варька вздрогнула, наклонилась и, взявшись за подол, быстро стянула сарафан. Встала коленями на широкую скамью, задрала повыше нижнюю рубашку, оголяя ягодицы, легла, вытянулась в струнку. Тихон Кузьмич уселся в изголовье, накрыл ладонями руки девочки, кивнул барыне — готово мол. Микитинская не спешила. Долго выбирала подходящую розгу, помахивая каждой в воздухе. Наконец, определилась, подошла поближе, похлопала кончиком прута по вздрагивающей Варькиной попе, примериваясь. И лишь после этого принялась стегать — теперь уже быстро, не давая отдыха. Девчонка заёрзала, заколотила ногами по скамье, заверещала тоненько. — Ой, не буду, барыня-я-я-я! Ой, простите-е-е! Ой-ёй-ёёёй! Вскочить или увернуться, однако, не пыталась, видимо, за это полагалась отдельная порция. Да и Кузьмич своё дело знал, держал крепко. Впрочем, наказание продлилось недолго, видимо вняла Лизавета Петровна просьбе гостя не полосовать его собственность сверх меры. Стегнув всего лишь раз двадцать, помещица повернулась к Леону и спросила с лёгкой иронией: — А вы, Лев Александрович, сейчас свою часть исполните, или потом, так сказать, тет-а-тет? — Потом, — хронолётчик смутился, и от этого вышло хрипловато. Пришлось повторить, уже более твёрдо. — Потом! — Воля ваша! — Микитинская пожала плечами. — Варька, поднимайся, хватит с тебя. Девчонка не заставила повторять дважды. Вновь встала на колени, вытерла рукавом слёзы, приложилась губами к руке с розгой. Сказала, всхлипнув: — Спасибо за науку, барыня. — На здоровье, — помещица брезгливо поморщилась. — Иди, собирай свои вещи. Лев Александрович, добрая душа, от Калиновки тебя выручил. Ты теперь ему принадлежишь. Благодари! Варька подняла на Леона изумлённые глаза, и они вновь наполнились слезами. — Барин! Миленький! Она вскочила со скамьи и, упав на колени уже перед новым хозяином, принялась куда искреннее целовать его руки. Хронолётчик окончательно смутился. — Ну-ну, малыш, успокойся! Ты одевайся, ладно? Нам ехать уже пора! — Я сейчас! Я мигом! — девчонка подхватила сарафан и как всегда стремительно умчалась в дом. — «Малыш», ишь ты! — Лизавета Петровна от души рассмеялась. — Ох, молодёжь-молодёжь! А что, Лев Александрович, не желаете ли кофию на дорожку?