об усталости выживать

в этот раз на приеме у назначенного ему психотерапевта, чье имя он никак не запомнит, в клинике, чье название он тоже не знает, потому что не хочет, даже если оно лезет в глаза с логотипов на стенах и в бланках договоров медицинских услуг, аарон долго молчит. это не удивительно: если бы разговоры с психотерапевтами помогали, его бы здесь не было, и это не вопрос компетенции бетси добсон, это вопрос того, стоит ли помогать больной скотине и спасать давно и безнадежно утонувший труп. именно так аарон себя ощущает — вздувшийся мертвец, которому пытаются сделать искусственное дыхание. его специальностью была биология, но он достаточно читал и смотрел внеурочно, чтобы визуализировать это в подробностях, пока женщина, имя которой он так не хочет помнить нет ее не зовут энн нет он не помнит он не знает нет, пытается с ним поговорить. в этот раз нет никакой сделки, нет никакой надежды на то, что, может быть, это сработает, ему станет лучше, это что-то решит, он поговорит с кем-то непредвзятым, он сможет поговорить с эндрю- эндрю бьет кулаком по двери. эндрю бьет кулаком по двери, потом он бьет по ней всем телом: глухие удары, раз, другой, третий. он ничего не говорит. никто ничего не говорит, и эта жуткая тишина по обе стороны двери тянется под гудение ламп и сбитое, тяжелое дыхание эндрю. петли дергаются, миньярд хватается за ручку и ударяет еще раз, поворачивая и нажимая. нил знает, что так двери выбивать нельзя — повредишь плечо, но говорить об этом эндрю сейчас, как и пытаться его удержать — абсолютно бессмысленно и бесполезно, как пытаться своим телом задержать поезд, съехавший с рельс. он перемолет тебя и продолжит падение в откос. дверь поддается, 1:1, потому что сустав в плече у миньярда тоже хрустит, но беспокоиться об этом нил станет потом, а эндрю вряд ли задумается вообще. мэтт стоит у входной двери, его кожа даже на расстоянии кажется липкой от пота, пока он бесконечно сжимает жесткие торчащие пряди волос в своих огромных руках, потерянный и как будто до сих пор оглушенный сном. нил чувствует себя бодрым, как никогда. такие ситуации заставляют его концентрироваться, заостряют фокус, дают энергию, чтобы решать проблемы, что-то делать, куда-то бежать. поэтому он так любит экси, поэтому он спокойно говорил с ичиро и с фбр и поэтому он спокоен сейчас, пока его мозг обрабатывает варианты дальнейших событий, меняя планы каждую минуту, даже если тело и подлая часть сознания уговаривают его бежать: подальше от смерти, подальше от эмоций, чужого горя, паники и скорби. он не боится чужой смерти, вида мёртвых тел и не испытывает достаточной грусти, хотя наверное, должен был. он не боится гнева эндрю и не боится последствий, когда гнев перейдет во что-то более страшное, он знает, что ему придется искать и находить решение, как и всегда. он не боится раздрая в команде, очередного удара по ваймаку, очередных сплетен, новостей и слухов — это то, к чему лисы уже давно должны были привыкнуть. он не боится, но он не хотел бы, чтобы это происходило. он не хочет видеть мертвое тело еще раз, мертвое тело сокомандника. он не хочет пытаться удержать эндрю, он не хочет слышать рыданий ники, видеть потухший взгляд ваймака, выслушивать нытье кевина о том, что у них разваливается команда. сейчас эндрю рывком открывает дверь и влетает туда. мэтт у двери издает задушенный звук. нил думает о том, что у него есть примерно пять секунд на то, чтобы приготовиться иметь дело со всем этим дерьмом. аарон смотрит на стол, на свои руки с больничным браслетом, иногда — на стены. молчать несложно — он молчал на всех сеансах с добсон раньше, пока не решил попробовать, вернее, пока джостен не решил за него, как и слишком много вещей в его жизни. зря он это затеял. он не хочет думать о джостене, потому что он не хочет думать об эндрю и о лисах вообще — если бы он хотел, его бы тоже здесь не было — поэтому он снова рассматривает стены. аарон ожидал, что в дурке все будет белым. белые стены, белый пол, белые столы, белые халаты и тапочки, ага. но нет, здесь находится место и цветам: бледно-голубой, кремовый, фисташковый, как маникюр кейтлин- он не хочет думать о кейтлин, не сейчас, но- у кейтлин истерика, такая красивая и киношная, полномасштабная, с всхлипами и подвываниями. дэн думает, что, наверное, это нормально: размазывать тушь длинными ноготками, когда твой бывший парень, с которым вы расстались на ровном месте, с таким трудом начав встречаться, пытается убить себя через пару недель после разрыва. наверное, они тоже должны истерить и рыдать — она ожидала этого от ники, честно говоря. но ники улыбается, ники разбирается со страховкой, ники выглядит старше, чем когда-либо. дэн думает, что миньярды должны быть благодарны ему по гроб жизни. пока что она неловко хлопает кейтлин по плечу. они никогда не были подругами, но после того звонка, когда она искала аарона, дэн чувствует себя немного обязанной перед ней. в голове пусто и вместо слов утешения с языка рвется только устало-горькое "мы лисы, что ты ожидала". дэн держит это при себе, пока ее лисы разваливаются по частям. время сеанса истекает, но аарон знает, что его ждет такой же послезавтра, и так день за днем. он старается не думать о том, что это его рутина, что это то, чего он заслужил и что получил в конце. проще думать об этом как об отдыхе. передышке. чистом, таком чистом и новом старте. аарон, если быть честным, по большей части просто не знает, что говорить врачам. нет, он не чувствует себя лучше. нет, он не считает, что здесь ему помогут. но он знает, что ему поможет: быть как можно дальше от государственного университета пальметто, никогда в жизни не играть в экси, учиться на кого угодно кроме врача и никогда, никогда, никогда, никогда не думать о том, что он обязан эндрю. снова.