Тебе не испугать меня своей жестокостью

Мобэй-цзюнь не решается доводить дело до постели, из-за того, что знает, насколько грубым и свирепым он становится во время секса. Большинство из тех, кто на него заглядываются, думают: «О, да я с ним справлюсь». Вот только они не тянут, даже если он их морально готовит и уверен в том, что они понимают, на что идут. И тут появляется Шан Цинхуа, который ну просто-таки мужчина мечты Мобэй-цзюня. Он забавный, умный и Мобэй-цзюнь искренне наслаждается его обществом. Кроме того, Шан Цинхуа слишком милый, чтобы справиться с его темпераментом… А задница у него в форме персика… Мобэй-цзюнь влюбляется и влюбляется так [горячо и твердо], что его это даже смущает. Их отношения прогрессируют, и Мобэй-цзюнь начинает нервничать, потому что он хочет оттрахать Шан Цинхуа с тех самых пор, как впервые его увидел. Они обсуждают секс и свои предпочтения, и Мобэй-цзюню приятно узнать, что их вкусы совпадают. – Да, мне нравится, когда партнер ведет себя в сексе грубо и доходит до рукоприкладства, – мечтательно выдает Шан Цинхуа, оглядывая Мобэй-цзюня подернутыми дымкой глазами. – Когда меня бросают, вдавливают в кровать, заставляют взять его. Целиком… Мобэй-цзюнь с трудом сглатывает – во рту пересохло от картинок, что немедленно выдает его мозг в ответ на эти слова. – Но люди обычно боятся это делать, – сокрушенно вздыхает Шан Цинхуа. – Однажды я попросил своего партнера придушить меня до головокружения… Думаю, его это слегка напугало, так как он мне больше не звонил. – Он поднимает глаза на Мобэй Цзюня. – Тяжело, когда тебя не тянут. «О, я тебя потяну», – отчаянно думает Мобэй-цзюнь, наблюдая, как Шан Цинхуа крутит в руках бокал. – «Я охуенно с тобой справлюсь, если ты мне позволишь». Шан Цинхуа словно мысли его читает – он с любопытством смотрит на Мобэй-цзюня, и его губы изгибаются в страстной улыбке. – Понимаю. Мобэй-цзюнь в жизни не был так возбужден. Все его тело огнем горит, член налился и прижимается к бедру, упираясь в шов на штанах. В ту ночь между ними ничего не происходит, а следующие несколько недель становятся пыткой – они словно танцуют друг вокруг друга, и никто из них не хочет сдаваться первым. Пока однажды все не приходит к логичному финалу, от которого их оборона рассыпается вдребезги. Расслабленный совместный вечер переходит в нежные поцелуи, которые становятся жестче, когда к ним присоединяются руки. Мобэй-цзюнь приподнимает Шан Цинхуа и усаживает его к себе на колени. Они начинают тереться друг о друга бедрами. От возбуждения Мобэй-цзюнь сдавленно выдыхает в губы Шан Цинхуа. Шан Цинхуа издает самые прекрасные звуки, от каждого из которых Мобэй-цзюнь все больше погружается в состояние чистой жажды и желания. Он крепко хватает Шан Цинхуа за талию и быстро теряет контроль. Еще немного и он разложит Шан Цинхуа на ближайшей поверхности, вставит и оттрахает до слез. Но тут Мобэй-цзюнь вспоминает своих предыдущих партнеров. Как они заверяют его, что потянут его, что справятся с ним, что им нравится, когда с ними грубо обращаются. Вот только все заканчивается ровно противоположным – он понимает, что они не справляются, и на этом их отношения заканчиваются. Он не хочет повторять то же с Шан Цинхуа. Не хочет его терять. Не хочет вовлекаться в сценарий, в котором Шан Цинхуа бросает его. В котором для них двоих нет будущего. Мобэй-цзюнь любит то, что между ними есть, любит то, что в его жизни есть Шан Цинхуа, и если это исчезнет… Мобэй-цзюнь останавливает их прелюдию. Шан Цинхуа отстраняется. Он очаровательно раскраснелся, но ошеломлен и сбит с толку. – Все в порядке? – Обеспокоенно спрашивает он. Шан Цинхуа прикасается ладонью к щеке Мобэй-цзюня, проводя по ее контуру большим пальцем. Мобэй-цзюнь вжимается в нее, напитываясь комфортом, закрывает глаза и делает глубокий вдох. – Мы не можем это сделать, – спустя мгновение говорит Мобэй-цзюнь. Шан Цинхуа мычит и кивает. – Я уважаю твое решение, но ты не против, если я спрошу, почему? – Спрашивает он, продолжая двигать пальцем в нежной ласке. – Тебе не обязательно отвечать, но очевидно, что тебя что-то беспокоит. От его наблюдательности уголки губ Мобэй-цзюня дергаются кверху. Он наклоняется и утыкается головой в грудь Шан Цинхуа. Ладонь, что прижималась к его щеке, быстро перемещается ему в волосы, и напряжение постепенно покидает тело Мобэй-цзюня. Он ничего не говорит. Пока не говорит. И Шан Цинхуа не давит на него. Чтобы заговорить об этом, Мобэй-цзюню нужно стать уязвимым, а уязвимость Мобэй-цзюнь не любит. Он не привык оголять душу, учитывая, что всю жизнь делал ровно противоположное, – держал все в себе, как его научили. Показать уязвимость, значит проявить слабость, – это установка, которая была с ним долгие годы. Но если он хочет двигаться дальше вместе с Шан Цинхуа, ему придется открыться и позволить тому заглянуть внутрь, увидеть все тревоги и сомнения, стать свидетелем его недостатков. Мобэй-цзюнь обнаруживает, что хочет этого больше, чем чего бы то ни было еще. Так что он снимает свою броню и с грохотом отбрасывает ее на пол. Он притягивает Шан Цинхуа к себе так близко, что между ними не остается свободного пространства, и начинает говорить. – Я… Беспокоюсь, что после этого я тебя потеряю. Рука Шан Цинхуа замирает в его волосах. – …Как так? – Каждый раз, как я начинал с кем-то встречаться, все обычно получалось не очень хорошо. Мы обсуждали кинки и удостоверялись, что подходим друг другу, но… все заканчивалось после первого же раза. – На одном дыхании объясняет Мобэй-цзюнь, его голос слегка приглушает рубашка Шан Цинхуа. – И чего же так? – Терпеливо спрашивает Шан Цинхуа. – …Потому что они думают, что смогут со мной справиться, но они не могут, – объясняет Мобэй-цзюнь. – Они говорят, что хотят кого-то грубого, но потом не тянут мой напор. Хуже всего то, что они продолжают настаивать, что все в порядке, даже после того, как мне приходится остановиться, из-за того, что это не так. – То есть, ты беспокоишься, что и со мной такое произойдет? – Этим вопросом Шан Цинхуа будто забивает гвоздь ему прямо в голову. – Да, – спустя мгновение отвечает Мобэй-цзюнь. Он продолжает прятать лицо в рубашке Шан Цинхуа, потому что не знает, какую реакцию вызовут его слова. Но неожиданно мягкие руки прикасаются к лицу Мобэй-цзюня и вынуждают его покинуть безопасное укрытие на груди Шан Цинхуа. Его заставляют посмотреть вверх, и он видит, что Шан Цинхуа улыбается без намека на насмешку. В уголках его губ – тепло и мягкость. А затем, до того, как Мобэй-цзюнь успевает что-то понять, его легонько целуют. От нежного прикосновения губ к губам его сердце пропускает удар. – Во-первых, – начинает Шан Цинхуа, отстраняясь и хихикая от того, что Мобэй-цзюнь тянется за его губами. – Я думаю, это очень мило, что ты так заботишься о своих партнерах. Я знаю, что с такими ситуациями не просто справиться, и я понимаю, почему они сделали тебя таким осторожным и предусмотрительным. Мобэй-цзюнь позволяет словам Шан Цинхуа омывать себя. На его сердце становится легче от доброты Шан Цинхуа, который так его понимает. Он бы прижал его к себе еще крепче, если бы между ними осталось еще хоть какое-то место. – Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, – продолжает Шан Цинхуа успокаивающим голосом, – но тебе не придется проходить через это снова. Мобэй-цзюнь хмурит брови, его черты искажает замешательство, а потом в голове что-то щелкает. Он не хочет полагаться на допущения, но, кажется, он понимает, что имеет в виду Шан Цинхуа. – Неужели? В улыбке Шан Цинхуа кроется коварство. – Мгм. Потому что я не такой, как остальные. Шан Цинхуа наклоняется ближе, пока его кончик носа не прикасается к кончику носа Мобэй-цзюня. – Когда я говорил, что люблю, когда со мной грубо обращаются и бьют, именно это я и имел ввиду. Когда я говорил, что люблю быстро, жестко и грубо, именно это я и имел в виду. Я хочу, чтобы это было больно. Всегда. И после того, как мы закончим, я хочу заливаться слезами, трястись и видеть, что все мое тело покрыто синяками. Он наклоняется и шепчет в ухо Мобэй-цзюню, его слова горячат его кожу: – Но… ты в этом не удостоверишься, пока не дашь нам шанса попробовать, так? Шан Цинхуа легонько ударяет его кончиком языка по хрящику уха, и… Мобэй-цзюнь не подозревал, что может так быстро сорваться. Это немного сбивает с толку, но это же Шан Цинхуа, так что не удивительно, что его самоконтроль разлетелся на осколки в одно мгновение. Все происходит очень быстро. Мобэй-цзюнь вжимает Шан Цинхуа в диван, и в ответ на его победное хихиканье из горла Мобэй-цзюня вырывается рык. Но хихиканье вскоре сменяют тяжелые вздохи, а их – отчаянные крики, требующие большего. Имя Мобэй-цзюня звучит лучше всего, когда слетает с губ Шан Цинхуа. Особенно, когда он выдыхает его между стонами и всхлипами, пока Мобэй-цзюнь со всей свирепостью его трахает, заставляя задыхаться от удовольствия и боли. Мобэй-цзюнь берет его снова и снова, сдаваясь безмерному наслаждению, пробирающему до костей. Он имеет Шан Цинхуа во всех возможных вариантах. Трахает его до тех пор, пока тот не начинает визжать, покрывает его отметинами везде, где тела Шан Цинхуа касаются его руки и губы. Он буквально сгибает Шан Цинхуа пополам, ускоряется, когда Шан Цинхуа, задыхаясь, требует этого, и благоговейно матерится, когда душит Шан Цинхуа так сильно, что его глаза сходятся к носу в чистом блаженстве. И Шан Цинхуа ни разу не вздрагивает от испуга, ни разу не просит Мобэй-цзюня остановиться, ни разу он не кричит от непереносимых страданий и страха. Он не просто движется в одном ритме с Мобэй-цзюнем, но обгоняет его на несколько шагов, поглядывая на него затуманенными глазами. Из уголка губ Шан Цинхуа стекает струйка слюны. А когда Мобэй-цзюнь кончает, перед его глазами вспыхивают звезды. И ему все еще недостаточно, поэтому Шан Цинхуа молит о большем, и Мобэй-цзюнь желает и дает ему больше. Шан Цинхуа как вихрь, и Мобэй-цзюнь падает в него и позволяет себе пожирать и уничтожать, также как быть поглощенным в ответ. Это лучшая ночь в его жизни. Наутро они ощущают, что между ними что-то поменялось. Ушла настойчивая, безотлагательная жажда, пропало отчаяние прошлой ночи. Их заменило что-то мягкое и нежное, то, чего Мобэй-цзюнь никогда раньше не испытывал. Он просыпается и обнаруживает в своих объятиях мирно спящего Шан Цинхуа, уткнувшегося носом ему в шею. Мобэй-цзюнь ничего не может с собой поделать и будит его поцелуем. Его переполняет желание, и он жадно вбирает сонный смех усталого, но счастливого Шан Цинхуа, когда тот возвращает ему каждый поцелуй. Между ними нет неловкости, нет томительных сомнений – они понимают, кем и чем друг для друга стали. И даже остатки колебаний испаряются, когда Мобэй-цзюнь видит Шан Цинхуа в одной из своих рубашек. Она ему сильно велика и соскальзывает с плеча, когда тот пробегается большим пальцем по одному из синяков в форме губ, оставленных на шее. Пока Шан Цинхуа готовит завтрак, на его лице гуляет маленькая, но довольная улыбка. От этого на сердце у Мобэй-цзюня становится теплее, и он прячет свою собственную улыбку за кружкой с кофе. Он больше не сомневается и не колеблется. Он нашел того самого. Единственного.