За мою жену

      Гермиона полна восхитительных качеств.              Начнем с её изумительного, головокружительного интеллекта. Конечно, со времён кончины Волдеморта его долго превозносили и хвалили очень многие. Заслуженно, но сейчас я не буду вдаваться в подробности. Единственное, что могу сказать, — она умнейший человек на Земле, вот и всё.              То, перед чем преклоняются почти так же, как перед её головой — то, что растёт на этой самой голове. Нелепое и великолепное скопление кудрей. У него есть свои особенности, во многом зависящие от точки росы. Теперь я называю его Стив.              Гермиону это мало позабавило.              Следующий пункт — её доброта. Её упорство. Её безграничный кладезь терпения, о чём свидетельствуют почти два десятилетия дружбы с Поттером и Уизли.              Но есть что-то, о чём никто не говорит, и я могу с уверенностью сказать, что много лет едва ли не бредил этим.              Её руки.              Видите ли, когда я впервые встретил её, я не... то есть, мы с ней...              Я отличался от меня настоящего.              Всё в ней прошлой и всё, что делает её сейчас просто потрясающей, что ж... Моё мышление не позволяло мне восхищаться этим. Я пошёл против всего того, что на меня возлагали.              Поэтому оскорблял её интеллект. Насмехался над её смелостью, добротой, волосами и всем остальным.              Но однажды ночью на шестом курсе я увидел его. Когда сидел в кромешной тьме коридора, прислонившись к Варнаве Вздрюченному и его неуклюжей труппе и чувствуя себя неудачником и фальшивкой...              И одиноким. Совершенно одиноким.              Я хотел утонуть в тени того коридора.              Умолял тьму забрать меня.              Сквозь затуманенное зрение заметил его — мягкое сияние Люмоса. Казалось, он не освещал ничего, кроме маленькой ладони с испачканными чернилами пальцами.              В центре моей груди расцвело тепло, чувство надежды, и оно тянуло, тянуло, тянуло к ней, и вдруг я понял — если бы я мог просто дотронуться до неё, просто побежать к свету и протянуть пальцы, всё бы изменилось к лучшему.              Конечно, я этого не сделал. Потому что, увидев чернильные пятна, понял, кому она принадлежала.              Так что я убежал.              Каждый раз после того вечера, когда она поднимала на уроке руку, отчаянно желая ответить...              Когда она сжимала пальцами палочку и без усилий колдовала...              Или даже когда совершала вещи совершенно приземлённые — например, обхватывала ладонями кружку горячего шоколада, пока сонные студенты, спотыкаясь, вваливались в Большой зал на завтрак...              Мой взгляд тянулся к её рукам, и здесь, прямо здесь, под грудью, я всё ещё чувствовал это зерно надежды.              В следующем году оно почти потухло. Не буду об этом вспоминать.              Я долго не видел ни Гермиону, ни её руки. Когда осела пыль, а школу восстановили, я всё ещё не видел её. Лишь слышал, что она уехала из страны на поиски родителей. На суде прочли её письмо в мою защиту. Отлично, потому что Поттер запутался в своих показаниях.              Не то чтобы я был неблагодарным, Поттер. Но если бы моя судьба лежала только на твоих героических плечах, я бы зачах в Азкабане.              Да, знаю, Уизли, ты тоже был там. Ты всегда рядом.              Я могу продолжить?              Так или иначе, я уже начал думать, что никогда не увижу её. Лишь много лет спустя я шёл по оживлённой улице Лондона. Солнце едва зашло, и небо окрасилось в цвет неполированного серебра. Зажглись уличные фонари. Я шёл к автобусной...              Да, Пэнси, ты не ослышалась. Это произошло, когда я перебрался в магловский Лондон, жил там, изучал обычаи людей. Теперь любезно подними с пола челюсть.              Я был там, в Лондоне, как и Гермиона. Стоя под светом уличного фонаря, она подняла руку, чтобы поймать такси.              Я бросился к ней.              Услышав мои шаги, она повернулась, и вместо удивления, или шока, или отвращения — всех правильных реакций на то, как твой бывший заклятый враг детства несётся к тебе —              Она улыбнулась. Словно я был вернувшимся домой из долгого путешествия другом.              — Привет, — произнесла Гермиона так легко, как будто здоровалась со мной каждый день.              — Гермиона, — сказал я. На выдохе.              Её брови поднялись. В глазах отражались жёлтые фонари.              — Знаешь, кажется, я никогда раньше не слышала, чтобы ты произносил моё имя.              — Разве… разве ты не хочешь, чтобы я...              Она небрежно вскинула ладонь.              — Мне нравится, — ответила она. — Спасибо. Рад снова видеть тебя, Драко. — Гермиона протянула ко мне правую руку, зависшую в пространстве между нами.              Кажется, я смотрел на неё целую минуту. Не уверен, может, и дольше, но достаточно для того, чтобы она медленно опустила ладонь, отказываясь от предложения рукопожатия и, вероятно, думая, что у меня не всё в порядке с головой.              Я пробормотал что-то вроде «Нет» или «Пожалуйста, не надо» и перехватил руку. Наши пальцы соприкоснулись.              — Хогвартсу просто необходимо ввести в программу урок этикета. Бьюсь об заклад, Основатели даже не представляли, что им придётся учить молодых волшебников и правильному рукопожатию, — сказала она, всё время улыбаясь. И не делая ничего, чтобы оттолкнуть меня.              Левой рукой я баюкал ладонь Гермионы, а правой гладил линии на ней.              — Я был бы лучшим в этом классе, — прошептал я.              — Одни «Превосходно», — ответила она, обвивая мои пальцы своими.              Одержимость её руками вспыхнула, потому что я понял — прямо там, — что никогда не хотел отпускать их.              Мне хотелось прижимать её ладонь к сердцу, пока я спал. Хотелось чувствовать, как пальцы сжимают мои в попытке разбудить. Хотелось быть с Гермионой каждый день до конца жизни.              Год спустя, когда я попросил её руки, я был так напуган, как никогда...              Но все мы знаем, что она согласилась, потому что вот он я, а вот и вы. Слушаете, как я бесконечно болтаю, хоть и знаю, что вы все хотите, чтобы я замолчал, и мы могли продолжить вечеринку.              Вам уже приходилось выслушивать наши клятвы, так что я замолчу.              Прежде чем вы вернётесь к танцам, я хотел бы попросить всех поднять бокалы за Гермиону. За женщину, которая держит в руках моё сердце. За женщину, на пальце которой теперь блестит моё кольцо.              За мою жену.