Ты не один

      Изуку брёл по коридору общежития, не разбирая дороги. Уставший разум всё ещё выискивал лазейки, которыми можно было бы объяснить произошедшее. Вполне могло быть, что и в этом не было ничего такого уж странного. В конце концов, никто из присутствующих никак не отреагировал на их заминку; а когда так поразивший его Аояма вдруг принахмурился, с чуть расширившимися глазами внезапно обхватил живот и, пробормотав что-то насчёт зова природы, буквально улетучился, окончательно огорошив его молниеносной сменой таких различных эмоций, он резонно решил, что эксцентричность Аоямы, давно ставшая неотъемлемой частью его образа, видимо допускала и такое поведение.       Лишь одна вещь упорно держалась в сознании, бередила душу и просто-напросто отказывалась исчезать. Это длилось лишь мгновение, но этого оказалось достаточно. Он уже видел взгляд, моливший о помощи. Он не мог ошибиться.       Абсолютная искренность этого взгляда заставила по-новому взглянуть на Аояму, и Изуку наконец понял, почему ему так часто было некомфортно рядом с ним. Его ехидная, не сходящая с губ улыбка не согревала; фальшивый блеск Аоямы ослеплял, вынуждая смущенно отводить глаза, но возможно, если бы Изуку нашел в себе достаточно храбрости смотреть против солнца, то смог бы увидеть сокрытую за ним жестокую правду. Он смог бы помочь.       Изуку остановился, в какой-то тоске вглядываясь в пейзаж за окном. Почему он тут, разве он здесь сейчас должен быть?       Вечерело. Где-то там, снаружи, что-то ритмично капало на оконный отлив, причудливо переплетаясь со звуком его громко стучащего сердца.       Неимоверно испуганное, молящее лицо Аоямы, вновь возникшее перед мысленным взором, растаяло и приобрело иные черты. Черты истинного фаната сыра. Изуку по себе знал, что в своём стремлении приблизиться к объекту обожания люди порой шли на импульсивные, опасные и часто саморазрушающие поступки. Но в этом случае все мыслимые границы были попросту нивелированы. Не сумев побороть нарастающее ощущение гадливости, Изуку вздрогнул. Если бы только этим всё ограничилось. Это подвижное лицо теперь зловеще ухмылялось, а сквозь него вкрадчиво проглядывало другое.       В своём оголтелом поиске хоть какой-то информации, позволившей бы ему разобраться в ситуации, Изуку читал, отбрасывал телефон, вновь читал и переходил по бесконечным ссылкам до тех пор, пока не наткнулся на это. Не было никакого смысла начинать читать эту книгу: судя по всему, о сыре там не было даже упоминаний, к тому же стояло возрастное ограничение, но когда его это останавливало? Достойной наградой за старания ему стали нервное потрясение и голодный, слишком голодный, чтобы сдерживаться, Аояма, который, расточая обожание и копошащуюся мерзость, смотрел на него как на кусок мяса, что сгодится не только на еду.       Среди всех этих кошмарных образов одна особенная мысль билась в голове, обжигая его неумолимой ясностью.       «Разные. Слишком разные».       Изуку с тревогой проследил за удлиняющимися тенями. Что бы он ни решил делать, будет лучше, если он разберётся с этим пораньше. Желательно до наступления ночи.       Заметив в отражении какое-то движение сзади себя, Изуку резко обернулся, обнаружив уставившихся на него Урараку и Ииду.       – Деку? Почему ты не отзывался? Что с тобой сегодня происходит? Ты ведешь себя странно, шарахаешься от каждой тени… – Урарака участливо оглядела его лицо и аккуратно спросила: – Ты хорошо спишь?       – Мидория, соблюдать режим дня, конечно, очень важно, но не стоит забывать и о правильном питании. Обязательно выпивай достаточное количество воды и включи в рацион пищу с необходимым количеством белков, жиров, углеводов и нутриентов, – Иида сурово подправил очки и недовольно добавил: – Вот не зря Аояма тебе сыр дал, налицо вопиющее пренебрежение собственным здоровьем.       Изуку в ужасе уставился на друзей. Их лица были обеспокоенными… вроде бы.       – Деку?..       – Н-не подходите, стойте там! – резко выставив руки перед собой, Изуку натянул на лицо улыбку и начал пятиться назад вглубь коридора. – Я в порядке… в порядке. Не переживайте, я просто пойду и посплю. Да.       – Деку!       – Я в порядке!       Волоча своё непослушное тело и постоянно оборачиваясь, Изуку упорно пробирался к своей комнате. Он надеялся, что если, наконец, останется один, то сможет прийти к какому-то решению, до того, как окончательно свихнётся.       – Спаси… Изуку, спаси меня!       Раздавшийся где-то впереди голос, так безысходно молящий о помощи, мгновенно снял его заторможенность, выбив все лишние мысли – ноги сами понесли его к источнику этого звука.       – Аояма, это ты? Правда, ты?? Где ты?       Изуку, на всех парах влетев в узкий проём, остановился и стал растерянно оглядываться по сторонам – судя по всему, он забежал в тупик.       – Je te vois…       Омерзительный страх поднялся в груди и ласковыми пальцами сжал горло, настойчиво лишая воздуха. Зародившиеся мурашки проползли по телу и, неспешно истончаясь, проникли под кожу, издавая при этом мерный шелестящий звук. Ошеломляюще сильное желание впиться пальцами, разодрать тело и избавиться от этой сводящей с ума мерзости бессмысленно билось, не находя выхода – одеревеневшее тело отказывалось воспринимать какие-либо сигналы агонизирующего мозга.       Тихий смешок, раздавшийся откуда-то сзади, разбил его оцепенение и вынудил обернуться.       – Ты в порядке, mon ami? Почему ты так странно на меня смотришь?       Аояма, чуть склонив голову набок, смотрел на него вопрошающе, даже обеспокоено, но что-то тёмное при этом таилось в его оценивающих глазах и блуждающей улыбке. Так и не дождавшись ответа, он повёл плечами и прошёл мимо застывшего Изуку, напоследок небрежно бросив:       – Зря ты игнорируешь мой дружеский совет. Недостаток сна пагубно сказывается на критическом мышлении, так и до навязчивых галлюцинаций недалеко.       – Почему ты это делаешь?       Вырвавшийся из Изуку вопрос прозвучал едва слышно: он задал его скорее в порыве отчаяния, нежели действительно надеясь добиться каких-либо пояснений.       – Потому что могу.       Аояма обернулся, поразив Изуку серьезностью: ни тени насмешки не было во взгляде; он смотрел внимательно, но с оттенком равнодушия, словно бы не ожидая многого от его ответа. Видимо, по-своему интерпретировав затянувшееся молчание, он вернул свою ироничную улыбку, отвернулся и вскоре скрылся из виду.       Изуку, отмерев, издал невнятный возглас и рванул в противоположную сторону. В панике осматривая все попадающиеся по пути помещения и пару раз кого-то сбив, он обнаружил искомого субъекта на их общей кухне: тот, похоже, прогнав остальных, опять единолично завладел этой территорией.       В любой другой раз этот сердито-задумчивый вид друга, что-то сосредоточенно шинкующего длинным и острым на вид ножом, заставил бы его поскорее развернуться обратно и заняться внезапно возникшими делами, но сейчас Изуку просто подбежал и без лишних раздумий заявил:       – Каччан, послушай, с Аоямой что-то не так. Он ведёт себя очень странно, ну, то есть ещё более странно, чем обычно. Сначала он запихнул в меня сыр, потом ещё и подложил его под окно, а после… – Изуку замялся, пытаясь подобрать слова, которыми он мог бы в должной мере описать весь последующий ужас, и решил ограничиться своими последними наблюдениями, тем более что Каччан, наконец, медленно отложил нож подальше и теперь внимал его речам с несвойственным ему вежливым интересом. – Его эмоции мгновенно сменяются, он смеётся и тут же молит о помощи, а когда я в последний раз с ним говорил, у меня вообще возникло ощущение, что в него… – Изуку сглотнул и сказал то, что давно крутилось у него на языке, – кто-то вселился.       – А это имеет смысл. Сыр, сыр, сыр… – нахмуренное лицо Кацуки внезапно разгладилось и озарилось пониманием. – Деку, это же Рокфор! Поспешим скорей на помощь, ты кем будешь, Чипом или Дейлом?       – П-придурок! Я серьезно!       – Деку, а может, это в тебя кто-то вселился? Вряд ли ты отрастил яйца, чтобы сказать мне подобное. Или это тот Панда снова развлекается?       Изуку на мгновение прикрыл глаза, отказываясь принимать услышанное. Просто немыслимо. Каччан не поверил ему, хотя, казалось, уже давно должен был понять, что Изуку никогда не мог ему толком соврать. Он резко повернулся и пошёл прочь.       – Передай ему, что меня не проведёшь – я слишком великолепен для всего этого! Спасибо!       Этих самодовольных слов, прилетевших ему вдогонку, было достаточно, чтобы Изуку окончательно убедился в том, что довериться Каччану было ошибкой: мало того, что тот совершенно безосновательно приплёл сюда Шинсо, так ещё и какой-то бред в конце начал нести. На что он вообще намекал, неужели решил, что Изуку был под его причудой?       Насколько он знал, эффект контроля разума и близко не предполагал подобного поведения: тогда, поддавшись на провокацию, он ответил Шинсо и послушной, молчаливой марионеткой направился прямо к линии, за которой его ожидало поражение. Изуку вновь вспомнил неприятное ощущение чужого сознания в собственной голове и властный голос, которому практически невозможно было противиться...       Изуку резко остановился, вдохнул побольше воздуха и в очередной раз припустился бежать. Он довольно быстро отыскал Шинсо на территории Академии: тот, утирая пот, видимо шёл с тренировки и, едва заприметив его, начал старательно что-то запихивать в небольшую сумку. Всеми правдами и неправдами затащив его в свою комнату, Изуку, едва отдышавшись, категорично потребовал:       – Шинсо! Сейчас же возьми меня под контроль!       Тот, наградив Изуку красноречивым взглядом, в котором ясно читалось сомнение в его адекватности, зевнул и скучающе уточнил:       – И зачем мне это делать?       – Нет вре…       На мгновение в его затуманенной голове скользнула досадливая мысль о том, что Шинсо снова так просто его подловил, однако он тут же запихнул её подальше: всё-таки именно этого он и добивался, и приготовился ждать.       Изуку прислушивался к внутренним ощущениям, время равнодушно истекало, а ничего так и не происходило. Шинсо же, похоже успел заскучать: иначе объяснить все его странные требования не представлялось возможным. Какое-то время Изуку делал рукой размашистые движения, словно играл на гитаре; открывал и закрывал рот; запрыгивал на стол и пытался выполнить какие-то несуразные движения коленями, но судя по недовольному виду Шинсо, получалось у него как-то не очень.       – Что за радость в подобной причуде, если даже нельзя заставить пропеть простую песенку? – Шинсо, окончательно пригорюнившись, развеял эффект своей причуды и выжидающе уставился на расстроенного Изуку. – Ну, и что?       – Ничего…       – А что должно было быть?       – Я точно не знаю… Нам нужно как-то воспроизвести ситуацию нашей битвы на спортивном фестивале.       – Значит нужно заставить тебя сделать то, что ты точно не захочешь выполнить. Ну и что это может быть?       Взгляд обоих вполне ожидаемо переместился к исключительной коллекции фигурок Всемогущего. Изуку, тоскливо глядя на них, попытался подготовиться к их вероятной потере. Несмотря на всем известный фанатизм, над которым в открытую себе позволял потешаться лишь Каччан, он понимал: конечно же, никакие фигурки, да и любые вещи в принципе не стоили человеческой жизни. Но для него они никогда не были просто фигурками. Они символизировали образ человека, которого он яростно уважал: Всемогущий никогда не сдавался, бился до последнего и спасал всех с яркой улыбкой. Почувствовав знакомое возмущение от одной мысли, что кто-то хотя бы даже попробует предположить, что он сможет вот так просто их разбить, Изуку негодующе уставился на Шинсо. Тот понимающе ему усмехнулся и позвал:       – Мидория?         – Да!       Шинсо широко улыбнулся и жизнерадостно произнёс свои ужасные, святотатственные слова:       – Возьми фигурку. Опусти её на пол. Занеси над ней ногу. И смачно, с чувством раздави этот жалкий отстой.       Туман, окутавший сознание Изуку, мгновенно рассеялся, явив взору новое пространство. Машинально его разглядывая, Изуку размышлял над предстоящей ему чуть позже карательной операцией: Шинсо, конечно молодец, хорошо придумал, но спускать с рук подобное он не намеревался.       Эй ты, мелкий! Ты где пропадал?!       Изуку в панике обернулся на нарастающий грозный рык и увидел, как из красно-чёрного тумана появилась впечатляющая пятерня, а следом за ней огромная, злобная, лысая рожа. Изуку не заорал от ужаса лишь потому, что рот его, впрочем как и всё остальное помимо верхней половины головы, был скрыт странным плотным дымом.       Крупный, мускулистый мужчина подошёл ближе и, всё ещё скалясь, уставился на него проникновенным взглядом. Изуку ощутил, как его собственные зыбкие воспоминания перетекали между ними, едва заметно наполняясь чем-то новым. Так продолжалось некоторое время, пока на лице мужчины не проявилось отчётливое осознание, после чего он мгновенно приблизился к Изуку и заорал, сопровождая каждый возглас крепким подзатыльником.       Долго же ты собирался! Ещё тогда всё было ясно! Надо было слушать своё сердце!       Изуку, возмущенно сопя, попытался схватиться неосязаемыми руками за голову, но поток избиений уже прекратился. Мужчина, ободряюще сверкнув улыбкой, стукнул его по предполагаемому плечу и произнёс:       Давай. Иди к нему, мы все будем с тобой.       Мужчина понемногу отдалялся и исчезал в возрастающей черно-зелёной спирали. Внезапно что-то вспомнив, он сложил ладони рупором и закричал:       И скажи тому глупому мальчишке, что я ему лично пропишу, если он попробует ещё раз заявить что-то подобное!       Изуку, вновь очутившись в собственной комнате, поднял фигурку Всемогущего и, аккуратно поставив её на законное место, мягко посмотрел на Шинсо. Тот настороженно взглянул в ответ и будто невзначай потянулся к своей сумке.       – Мидория, всё в порядке? Ты получил, что хотел?       – Ага! – Изуку довольно улыбнулся, припомнив, чем закончился последний разговор с одним из бывших владельцев Один За Всех, и направился к выходу. – Мне пора!       – Как знаешь.       Не позаботившись даже закрыть за собой дверь, Изуку помчался в соседнюю комнату. Всё казалось таким простым и понятным. Один За Всех струился по венам, наполняя его решительностью и сдержанным гневом.       Комната, в которую он стремительно ворвался, вновь поразила его количеством зеркал различных форм и размеров, заполнивших практически всё свободное пространство и сейчас тускло блестевших в неверном лунном свете.       Стоящий перед зеркалами человек никак не отреагировал на шумное появление Изуку: всё его внимание было направлено на собственное отражение. Казалось, будто это совершенно разные люди. Вероятно, колеблющийся свет был тому виной – он скользил по зеркальной поверхности, на мгновение выхватывая в глазах Аоямы Юги то недовольство, то тревогу, то тоску, то равнодушие. Некоторое время он стоял тихо, безо всякого движения, а после протянул руку к своим отражениям, и те протянули ему руку в ответ.       Былая уверенность исчезла: увиденное ощущалось настолько личным, что Изуку поначалу стушевался и аккуратно прикрыл за собой дверь, но тут же дал себе мысленную затрещину: сейчас не время было соблюдать приличия.       – Где Юга?       – Qui ne vient à l‘heure, dine par cœur.       Небрежно брошенный ответ на неизвестном ему языке вызвал у Изуку приступ злости: тот даже не удостоил его взглядом, а в тихом голосе явно сквозила насмешка.       – Ещё раз: где Юга? Что с ним?       – С Югой он сам.       – Хватит! Верни его, иначе я применю силу!       – О, да, наслышан. Великая сила, которую можно передать только при добровольном согласии обеих сторон. Основанная на поддержке и вере в лучшее будущее. Малыш Юга расплакался бы от умиления, жаль, что я поведал ему немного другую версию. Подумать только, он ведь так старался до тебя докричаться, предупредить…       – Верни его, – голос Изуку задрожал от негодования, а кулаки сжались. – Ты не можешь так с ним поступить!       – Ну конечно же могу. Такое иногда случается, знаешь ли, – немного помолчав, он добавил: – А тебе что, действительно не интересно, кто именно поведал мне о твоём маленьком секрете? – Изуку побледнел, поймав искоса брошенный на него взгляд, преисполненный презрительного веселья. – Кто же, кто же пришёл тебе на ум, mon ami? Мы обязательно обсудим это, но сейчас…       Он, наконец, повернулся к Изуку.       – Сейчас только я поддерживаю существование Юги. Просто имей в виду: любое грубое воздействие может стать губительным. Видишь ли, человеческая душа непостоянна и хрупка. Тут нужен индивидуальный подход, определённые пропорции эмоций и предоставляемой информации… Одно – в нужный момент дать, другое – вовремя отнять и всегда поддерживать тлеющий огонёк надежды, что всё это лишь ужасное недопонимание, – он подмигнул Изуку так, словно у них был какой-то общий секрет, а затем огорчённо вздохнул. – Увы, когда ты в очередной раз продемонстрировал своё поразительное тугодумие, я немножко переборщил с отчаяньем. А говорят, что тупость не заразна… В общем сейчас мне нужна щепотка надежды и капелька вины. И ты мне в этом поможешь.       – Что ты задумал? – Изуку напрягся в ожидании его последующих действий, но тот лишь в очередной раз вздохнул и отошёл к окну.       – Будь спокоен, от тебя минимум усилий. Просто стой вот так и сохраняй это чудесное героическое выражение лица.       Изуку, нахмурившись, продолжал наблюдать: отвернувшись от него, тот прислонился спиной к стене и, скрестив руки на груди, задумчиво уставился куда-то в пространство. Его поза казалась расслабленной, но не особо вязалась ни с недовольно поджатыми губами, ни с нетерпеливым постукиванием ногой.       – Ммм… Ты снова бормочешь. Какие-то вопросы, mon ami?       – Зачем ты вообще всё это устроил? – Изуку сжал пальцами подбородок, погрузившись в раздумья. – Ты мог спокойно жить, не вызывая подозрений. Пока ты не начал устраивать свои странные сюрпризы, я и подумать не мог, что ты не тот, за кого себя выдаёшь. А теперь ты хочешь сохранить жизнь Юге, – подняв голову и встретившись взглядом с чуть прищуренными, добродушно-насмешливыми глазами, Изуку заключил: – Он тебе зачем-то нужен.       – Это так. Юга действительно нужен мне, – улыбнувшись, тот перевёл взгляд в открытое окно и довольно миролюбиво заметил: – А ты не такой тупой, как кажешься!       – Если ты только сейчас это понял, у меня для тебя плохие новости.       – Подож… – прерванный на полуслове, он вдруг как-то резко умолк и застыл на месте.       Изуку готов был поклясться, что его собственный голос только что донёсся со стороны веранды. Он изумлённо уставился на внезапно возникшего там Шинсо, повисшего вниз головой и что-то подкручивающего в чёрной маске, закрывшей нижнюю половину его лица, и с осознанием, приведшим его в искренний восторг, понял, что тот успешно активировал свою причуду.       Изуку привычно пошарил по карманам, намереваясь засыпать вопросами Шинсо и занести все возможные данные о новом приёме, однако осёкся и тихо охнул, заметив медленно, но неумолимо надвигающегося с той же стороны взбешённого классного руководителя. Айзава-сенсей, небрежно потирая возмущённо набухшие подглазные мешки, сейчас особенно выделявшиеся на его бледном лице, подошёл ближе и тихим, проникновенным голосом уточнил:       – Я всё правильно понял? Он просто берёт и с помощью причуды лишает человека заслуженного отдыха?       – Ой, да ладно вам. Я в жизни не видел более тупой причуды.       – Каччан?!       – Ну да, а что? – Кацуки, спокойно войдя в комнату вслед за шустро проникшим Всемогущим, остановился и неверяще уставился на Изуку. – Подожди, ты реально не понял? Деку, тупица, я же буквально процитировал Всемогущего из того фильма про двойного агента, где он даёт знак своему напарнику. Меня не проведёшь – я слишком великолепен для всего этого! Спасибо! – продекламировав это воодушевляющим баритоном, он закатил глаза и продолжил уже своим обычным голосом: – Что означает: я знаю. Делай, что должен, я буду начеку.       – Эм… ну да…       – Поверить не могу! Ты более не достоин звания задрота.       – Хватит! – рядом с Кацуки неожиданно раздался голос Хагакуре. – Кто знает, сколько ещё Шинсо сможет удерживать его под контролем?       Неловко кашлянув в кулак, Всемогущий повернул своё серьёзное, всё ещё окрашенное легким румянцем лицо к Изуку и сказал:       – Давай, мой мальчик. Ты знаешь, что делать.       Изуку, кивнув в ответ, мигом разбил крепко сжатым кулаком зеркало, и осколки от него брызнули во все стороны. Подняв с пола один из них, он резко провёл им по своей ладони. Кровь хлынула из раны и обагрила руку, скрыв уже имеющиеся шрамы. Ощущение правильности происходящего заставляло сердце стучать чаще, заглушая резкую, пульсирующую боль.       Подойдя к Юге, Изуку сделал небольшой надрез на его ладони и вскинул взгляд в ожидании реакции, но тот даже не дёрнулся. Взяв его руку в свою и крепко сжав её, Изуку негромко произнёс:       – Юга, ты меня слышишь? Пожалуйста, ответь мне. Я хочу тебя спасти. Позволь нам тебя спасти. Ты примешь нашу помощь?       Пристально уставившись в безжизненные тускло-сиреневые глаза, Изуку терпеливо ждал отклика.

***

      Юга, ты меня слышишь?       Он определённо слышал этот голос, что привычно обманчивой текстурой проникал в сознание, злил и не давал спокойно отрешиться от реальности. Голос, который он бы с превеликим удовольствием проигнорировал, благо, практически со всем остальным подобных проблем уже не было. Что бы ни происходило сейчас снаружи, Юга этого не видел, не слышал, да и не хотел.       Он всё ещё ощущал исходящее от игрушки Мисс Шутки мягкое и тёплое свечение, но не находил в себе ни сил, ни желания взглянуть на неё. Он чувствовал, что если сейчас увидит эту уверенную улыбку, то просто этого не вынесет. В конце концов, для него никакого «хорошо» уже больше не будет.       Мрак утешающе протягивал к нему свои вязкие щупальца, обещая забвение и тишину, но Юга лишь безучастно отмахивался, уставившись отсутствующим взглядом куда-то перед собой.       Несправедливость произошедшего давила на Югу тяжким гнётом. Он всего лишь хотел то, что было практически у всех. То, что давно уже стало нормой. Будь на его месте кто другой – наверняка произошло бы чудо. Это была бы прекрасная история о становлении юного героя. Ну а с ним, конечно же, непременно должно было произойти именно это.       Немного поразмыслив, Юга решил, что вряд ли ему стоит жаловаться – он очень даже неплохо устроился. Стезя героя опасна и трудна, а у него тут ни забот, ни хлопот, даже чтобы помереть – и то придётся постараться.       Обхватив себя руками, Юга начал тихо хихикать, пока наконец не выдержал и не расхохотался.       Надеюсь, у тебя есть стоящая причина так ржать, а то мне как-то неловко.       Вволю отсмеявшись, Юга ухмыльнулся, не отказывая себе в маленьком удовольствии посмаковать нотки беспокойства, определённо прозвучавшие в голосе Миюме.       Ладно, слушай, у меня тут гость. Про тебя спрашивает. Догадаешься, кто?       Острый укол страха мгновенно сменился горьким принятием: конечно же, он знал – кто. Не он ли так надеялся на это в своей позорной попытке спасти собственную шкуру? Воспоминания вновь нахлынули и тут же исчезли, будучи прерванными отвратительно громким голосом Миюме, чьё восхищение чуть портил плохо скрываемый сарказм.       Невероятно! У нас новая информация! Оказывается, те личности в его сознании  – положительно настроенные бывшие владельцы особенной причуды, предназначенной для противодействия Все За Одного. Сейчас она у Изуку. Слушай внимательно, Юга: и принять и отдать её можно исключительно добровольно. Здорово, правда? Кстати, как ты думаешь, как он поступит, если я предложу ему отдать эту причуду мне, взамен освободив тебя?       Юга на это лишь фыркнул – новая информация, как же. Но если эти личности не враждебны к Изуку, если и правда существует сила, способная одолеть Все За Одного... Было бы огромной глупостью отдать её за жизнь одного-единственного человека, особенно такому патологическому вруну, как Миюме. И всё же переполненное горечью сердце упрямо подсказывало ответ: Изуку вполне мог совершить подобное. И дело было не в Миюме и даже не в Юге. Просто это был Изуку.       Ты знаешь, что он решит. Так и продолжишь сидеть и смотреть? Ох, подожди-ка, ты ведь даже не счёл нужным поглядеть на своего спасителя!       Въедливое ехидство слов Миюме всё-таки проникло под кожу и заставило Югу буквально скрежетать зубами от злости.       Знаю, знаю, у тебя просто ворох совершенно неотложных дел, но удели ему хоть крупинку своего драгоценного внимания, он же так старается!       Прежде чем Юга успел что-либо ответить, тот с довольным хохотом исчез, оставив его в тишине, довольно быстро наполнившейся тихими, но чёткими звуками.        Доносившийся до него голос Изуку звучал правдиво: лишённый притворства или какого-то потаённого смысла, он проникал в самые глубины его сердца, создавая нечто такое, что Юга не мог описать иначе, как ощущение протянутой ему руки.       Я хочу тебя спасти.       Юга угрюмо молчал, всеми силами пытаясь убедить себя, что не должен поддаваться желанию спастись. Только не такой ценой.       Позволь нам тебя спасти.       Нет.       Ты примешь нашу помощь?       Нет! Я не хочу, чтобы меня спасали! Только не так! Не хочу! Не хочу…       В ответ на это окружающую мглу разрезали несколько разноцветных лучей. Устремившись к Юге, они трансформировались в людей, на которых тот сразу же начал кричать.       Зачем вы пришли?! Не нужно было…       Окутанный золотым сиянием мужчина приблизился, опустил руку на голову Юги и чуть потрепал того по макушке. Его образ был наиболее расплывчатым из всех, но нечто неуловимо знакомое проглядывалось и в двух развевающихся прядях волос, и в сурово сдвинутых бровях, хотя и казалось, что иное выражение лица было бы ему привычней. Сейчас он не улыбался. Закатав призрачные рукава, он направился вслед за другими, быстро скрывшись во тьме.       Юга перевёл взгляд на оставшегося с ним человека. Прекрасная темноволосая женщина, сияя едва заметным малиновым отблеском, бесшумно опустилась рядом, положила руки на его плечи и посмотрела так, словно могла читать в его душе.       Ты должен рассказать правду. Они поймут.       Нет, не смогут, Юга, было, опустил понуро голову, но тут же вскинул её, уставившись вопрошающим взглядом на собеседницу. Но даже… даже если и так, что будет, когда Все За Одного узнает? Мне придётся... Он же убьёт моих родителей!       Именно так он и побеждает, не позволяй любви стать твоей слабостью! Ты не один в этой борьбе, выражение её красивого лица стало серьёзным, но взгляд оставался нежным. И немного грустным. Будь храбрым. И позволь им быть храбрыми тоже.       Мощный импульс рокотом пронёсся сквозь тьму, заставив Югу сжаться от боли.       Твоё тело больше не выдержит, идём! Мы все должны вернуться!       Женщина, привстав, ждала его, в то время как остальные устремились ввысь, прокладывая путь, и Миюме, каким бы он ни был, среди них не было. Юга в растерянности вглядывался в охваченное мраком пространство и, словно бы впервые увидев его, ужаснулся его необъятности.       Он свой выбор уже сделал, каков будет твой?       Юга, засомневавшись, всё же ухватился за протянутую руку, напоследок оглянувшись. Он не знал, чем обусловлен его выбор, но в тот момент он показался ему единственно верным. Оставленная им игрушка Мисс Шутки быстро отдалялась, мягко мерцая во тьме подобно сигнальному костру, и её улыбка казалась одобряющей.

***

      Затуманенный взгляд фиалковых глаз лениво скользил по лицам суетящихся внизу людей. Увлечённые подготовкой к культурному фестивалю, они радостно носились по территории Академии, совершенно не обращая внимания на тихого наблюдателя, и его это вполне устраивало.       Иногда ему казалось, что вот так сидеть на крыше и просто быть уже достаточно.       Юга был жив и свободен настолько, насколько это вообще казалось возможным в его ситуации. Конечно, он практически всё время был под надзором, особенно во время сна, протекавшего, на удивление, довольно обыденно, однако он и не смел надеяться на большее. Миюме всё чаще отмалчивался и, если не учитывать, что он в самые неожиданные моменты как ни в чём не бывало начинал грозно вещать о достоинствах сыра, с его присутствием вполне можно было мириться. У Юги, впрочем, было неясное ощущение, что он мог бы сделать так, что голос Миюме исчезнет навсегда, но вот в чём дело – он прекрасно осознавал, что не хочет этого. Даже осмысление того факта, что после всего произошедшего, он с чистой совестью мог позволить себе подобное желание, делу не помогало. Стойкая уверенность в том, что такой уход Миюме принесёт ему лишь горе, вкупе с чувством, что он упускает что-то очень важное, в должной мере подпитывала его смутную тревогу.       А Миюме, похоже, действительно исчезал. Спустя несколько дней после своего спасения, в первый раз позвав его и оставшись без ответа, Юга, едва осознавая свои действия, в панике стал рыскать внутренним взором и, найдя во мгле какой-то тревожно пульсирующий сгусток света, тут же ухватился за него. Видения ускользали и тусклыми картинками наслаивались, то дополняя, то сменяя друг на друга в каком-то рваном темпе.       Изящно одетый темноволосый молодой человек, похоже, лишь немногим старше его самого, находился в компании каких-то людей и смеялся. Он же стоял на коленях, испуганно зажимал рот руками и не решался повернуть голову в сторону лежащих рядом тел. Принимал руку насмешливо ухмыляющегося мужчины… падал замертво… смотрел, как эти тела превращают во что-то иное… не принимал руку… вновь смеялся с людьми… вновь плакал… сам хватался за руку… кричал во тьме…       Югу решительно вытеснили из воспоминаний.       Ну чего тебе?       Опасно небрежный тон не давал усомниться – обсуждать только что увиденное Миюме явно не намеревался. Разозлившись, Юга решил засыпать его другими вопросами.       Что происходит? Как ты узнал о причуде Изуку? Кто предатель?       Никто, хрипло рассмеявшись, Миюме с издевкой продолжил: Для такого важного секрета он слишком часто об этом треплется, вот я и подслушал. Так что сподвижников Все За Одного в Юэй нет. Или он хочет, чтобы я так думал. Всё, отстань, я занят.       Подожди! Да чем ты можешь быть занят?!       Ты ничего не заметил, не так ли, малыш Юга? Ничего, всё ещё впереди, Миюме издал утомлённый вздох и добавил: Не докучай, мне и так уже тошно от твоего влияния, иди уже к своим обожаемым друзьям. Ну и поразмышляй на досуге, не странно ли, что родители так легко и беспрепятственно вернулись к тебе?       Юга прокручивал этот разговор множество раз, пытаясь понять, каким бы образом возвращение его родителей могло нанести вред и кому.       Это было первое, что он сделал, после того, как очнулся и высвободил руку из крепкой хватки Изуку – взмолился о защите родителей. И с этим действительно не возникло совершенно никаких проблем – с ними связались и сопроводили в Юэй, где они находились и сейчас. В безопасности, по крайней мере, большей, чем до этого. Конечно, им с Югой многое предстояло наверстать: поначалу, не зная толком, как хотя бы начать разговор о произошедшем, они лишь подолгу сидели вместе на диване в предоставленной родителям комнате и, обнявшись, пытались вернуть забытое ощущение тепла и покоя, потихоньку выуживая бесхитростные воспоминания об их прошлой повседневной жизни.       Следующее, что сделал Юга – рассказал всё, что помнил с момента получения причуды. Путаясь в воспоминаниях и постоянно уточняя, действительно ли именно так происходили те немногие, осознаваемые им события в Академии, он вглядывался в обеспокоенные лица окруживших его людей и в очередной раз убеждался, что способен создавать лишь проблемы. Он не знал, как именно Миюме передавал информацию для Все За Одного. Не знал, связан ли он с Лигой Злодеев. Не знал, можно ли доверять хоть каким-то словам Миюме. Не знал, насколько можно было доверять его собственным воспоминаниям. Нечего Юге было сказать и на единственное замечание Шинсо – оказывается, тот уже применял на нём и других соперниках свою причуду контроля во время спортивного фестиваля. Если и был шанс как-то использовать нечаянно подвернувшуюся возможность, он его, похоже, благополучно проспал. Шинсо тогда ничего необычного не заметил, а мимо Юги прошли и эти события.       С каждым очередным вопросом, на который у него не было никакого ответа, он чувствовал всё возрастающее ощущение собственной никчёмности. Вылетающие изо рта жалкие оправдания оставляли гадкий привкус и, стремясь от него избавиться, Юга в каком-то исступлении говорил всё быстрее и громче, пока, наконец, дойдя до последствий второго предательства, не вперился воспалённым взором в лицо Кацуки, ожидая увидеть его гнев, однако осёкся, наткнувшись лишь на мрачный, понимающий взгляд. После этого Юга практически безэмоционально завершил свой рассказ, немного запнувшись на моменте последнего разговора с Миюме. Изуку взволнованно заверил, что никаких договорённостей о передаче причуды не было, умолчав при этом, что бы он сделал, получив такое предложение на самом деле. А Юга об этом спрашивать не стал.       К вящему облегчению Юги, его не стали просить вести себя согласно образу Миюме. Всё, что от него требовалось – больше никому не говорить о случившемся и ни в коем случае не есть сыр. С этим вполне можно было справиться. А с остальным ещё предстояло разобраться. Обычное человеческое желание принять всё, как есть, и жить дальше неясной дымкой парило в сознании и формировало общий настрой всех вовлечённых в инцидент людей.       И всё же, порой Юга ловил на себе их задумчивые взгляды. Затаившиеся в них сомнения и тревоги испуганной тенью оседали в пытливых глазах и скапливались в невысказанные вопросы. Те же самые вопросы, которые он задавал себе, вглядываясь в собственное отражение в многочисленных зеркалах его комнаты.       Из всех, кто знал о произошедшем, с абсолютной доверчивостью и воодушевлением на него смотрел лишь Изуку. Однажды, в каком-то отчаянном порыве, Юга поведал ему всё о своих страхах и мечтах, надеждах и сожалениях. Но то ли слов было недостаточно, то ли он был не совсем искренен – покоя ему это так и не принесло. Изуку выслушал его, ни разу не перебил, лишь на сбивчивые извинения моментально отреагировав заверениями, что он ни в чём его не винит, но это было всё не то. Юге не нужно было беззаветное принятие и сочувствие, которым Изуку его весьма щедро одарил, поделившись своими, как ему казалось, похожими воспоминаниями, попутно практически затопив слезами комнату. С некоторой грустью осознав, что единственный человек, который смог бы понять его, которому бы даже не пришлось ничего объяснять, оказался заперт внутри него самого, Юга бросил попытки облегчить душу, продолжив нести бремя никем не признаваемой вины.       Общение с другими одноклассниками тоже не ладилось: Юга обнаружил в себе странную, раздражающую его нерешительность, не позволяющую просто пойти и поговорить о каких-нибудь пустяках со столь значимыми для него людьми. Даже его попытки ответить на стандартные приветствия оборачивались провалом: сказанные им слова казались неестественными, голос – чужим; ощущение цепкого, изучающего взгляда не давало спокойно мыслить, и Югу поглощало чувство тотального отчуждения и неправильности.       Благодаря прошлым заслугам Миюме, многие вполне спокойно отреагировали на его замкнутость, привычно решив, что это очередная грань его непредсказуемой личности. Кроме Минеты, что-то проворчавшего об очередном пополнении в полку таинственных красавчиков с холодными глазами, никто больше не высказался, предоставив его самому себе. Но Изуку, будто подсознательно чувствуя неладное, не оставлял его надолго одного и часто навещал под тем или иным предлогом.       Вот и сейчас, едва заприметив Югу, в мгновенье ока забрался на крышу, уселся рядом и с лёгкой улыбкой спросил:       – О чём теперь задумался, Юга?       – О Миюме. Я был уверен, что станет легче, когда он наконец заткнётся, но вот, пожалуйста – с каждым днём я слышу его всё реже, а тишина приносит мне лишь тревогу. Иногда я не могу найти его ни во тьме, ни во снах, он… словно нигде и везде одновременно, – вновь безуспешно попытавшись ощутить хоть какой-то внутренний отклик, Юга вздохнул и продолжил: – Все За Одного что-то изменил в Миюме. А он определённо что-то изменил во мне. Но и я тоже оставил ему кое-что своё. Возможно, ему это поможет.       – Жаль, что всё вышло именно так…       – О! Ну вот, только стоило высказаться действительно доброй, сочувствующей душе, как он тут же объявился, – Юга довольно кивнул и, увидев, как испуганно вытянулось жалостливое лицо Изуку, не смог сдержать ироничного смешка.       – Прости, я не это имел в виду…       – Он просто сказал, что если тебе настолько его жаль, может, ты уже сделаешь что-нибудь? Уговорить меня съесть сыр было бы предпочтительнее, – заметив, как вздрогнул Изуку при одном упоминании этого продукта, Юга понимающе хмыкнул и заверил: – Не бери в голову. Он бахвалится и строит планы, но на самом деле страдает внутри меня. Я знаю это. По сути, он променял одну тюрьму на другую.              Воцарилась тишина. Изуку с интересом наблюдал, как практически неуловимо менялось лицо Юги, пока тот вёл внутренний разговор, о содержании которого он мог лишь догадываться. Спустя некоторое время Юга скептически поджал губы и первым нарушил молчание.       – Он много чего натворил, но сейчас всего лишь хочет жить. Чувствовать. Ощущать.       Юга уставился на свои руки невидящим взглядом. Какая-то тяжелая тень осела на его лице; он вздрогнул, нервно сжал пальцы в замок, пристально посмотрел на Изуку и вопросил:       – Ты спас меня, значит и ему должно протянуть руку помощи?       – Но ведь тогда ты… Ты же не виноват. Он не может как-нибудь… эмм… вернуться в себя?       – Все За Одного давно убил его. Тела уже нет, ему некуда возвращаться. Так что изгнать меня на задворки сознания – его единственный шанс.       – Неужели ничего нельзя для вас сделать? – оставшись без ответа, Изуку проследил за совершенно не понравившейся ему грустной улыбкой Юги, уже вставшего и собирающегося уйти, и воскликнул: – Сказал, что это невозможно, да?       – И что по-прежнему окружён безнадёжными идиотами, – тихо добавил Юга, но Изуку его уже не слышал: оскорблённый таким категоричным отрицанием, он тут же вскочил, сжал кулаки и начал угрожающе кричать, почему-то обращаясь к животу Юги.       – Как говорит один мой друг – в моём словаре нет такого слова! Пусть сидит там и смотрит, я ему покажу, невозможно!       Созерцая это бесконечное упрямство, застывшее в ярко-зеленых глазах, Юга внезапно ощутил, как знакомое чувство, что робким гостем мялось где-то на пороге его сознания, уже не нуждаясь в разрешении, ворвалось и на мгновение развеяло скопившийся внутри мрак. А затем вновь скрылось в подступившей тьме.       – Юга? П-прости, прости, я опять что-то не то сказал? – Изуку бросился к нему, поражённый вспышкой неприкрытого, какого-то даже детского изумления, промелькнувшего на его лице, прежде чем оно словно окаменело, а из потухших глаз потекли слезы. – Больше не нужно плакать! Всё будет хорошо, мы непременно что-нибудь придумаем!       Юга посмотрел на Изуку, мельтешащего перед взором расплывчатым зелёным пятном, и улыбнулся.       Это так глупо и наивно.       Ну и пусть. Ведь пока они верят, всё возможно? Теперь он знает. Всё обязательно будет хорошо.       Уж он-то за этим проследит.