Так исчезают страхи

      Уже через день настроение Трис меняется к лучшему. Мы сталкиваемся в коридоре, она вихрем вылетает из-за поворота и врезается в меня. — Прости, пожалуйста, не убила? — Трис счастливо улыбается. — Куда ты мчишься и почему такая довольная? — Помнишь, недавно расстреляли троих наших у Искренности? Появилось три вакансии, я тут же подала заявление на перевод! Эрик меня, конечно, бортанул, а я — сразу же к Максу! Говорю, фракция нуждается в бойцах, я готова приносить пользу, работать на улицах, в самых опасных местах! А для детективного отдела, говорю, я умом не вышла, не справляюсь, способностей в себе не чувствую! Макс это принял за чистую монету, они же все там наверху сексисты, и тут же мою заяву подписал! Я сейчас уезжаю в Искренность, долго теперь не увидимся! Сегодня будет первая смена, с Зиком и Юрайей! Прости, мне ещё в оружейную надо забежать! — и Трис уносится по коридору, подпрыгивая, как мячик.       Представляю, как Эрик злится сейчас. Но субординация такая штука, что работает в обе стороны. Приказы не обсуждаются. Ну ничего, Трис неплохо стреляет и вообще умеет все, что должен уметь Бесстрашный. И кому, как не ей, знать, где ей лучше работать. Да к тому же Трис будет охранять Искренность не одна. Справится.

***

      Я гоняю новичков по полосе препятствий, когда начинается движуха. Черные джипы выползают из гаражей и подъезжают ко входу в Бесстрашие, в них торопливо запрыгивают спецназовцы. У переднего джипа мелькают светлые волосы и черная кожанка Эрика. Я не слышу голосов, но он явно подгоняет бойцов. Пара минут — и машины уезжают, будто их здесь не было. Я продолжаю смотреть вслед уехавшему спецназу и почти уже решаю объявить перерыв и добежать до гаражей или дежурного на входе — может, что-то знают. Но одна из новеньких падает с каната, я ругаю себя за рассеянность и любопытство и иду помогать девчонке. Уехали и уехали, само выяснится в нужное время. В нашем диком городе постоянно что-то случается.

***

      Тренировка наконец заканчивается. Я плотно ужинаю, потом захватываю из столовой две мини-пиццы и большой стакан сока и иду в комнату наблюдения, к Винни. Мы с ней тоже дружим, и сегодня вечером ее смена. Винни радуется угощению, и мы долго болтаем. Вдруг она показывает на монитор, транслирующий запись с одной из камер у Эрудиции. Ей не нравится изгой, который шаркает через улицу с каким-то дырявым мешком. Я в шутку говорю, что Винни, похоже, слишком спокойно работается — раз она видит проблемы там, где их нет. Ну изгой, ну с мешком — что в этом такого? К сожалению, это в Чикаго привычное зрелище — грязные, обросшие люди в обносках. Хорошо ещё, мониторы не передают запахи.       Тогда Винни показывает мне записи с этой же камеры с самого утра. И у меня пропадает охота смеяться. Винни то включает ускоренную перемотку, то ставит на паузу и увеличивает для меня кадр. Восемь изгоев в разное время вошли в одно и то же полуразрушенное здание недалеко от Эрудиции, и все они что-то приносили. У одного — мятое ведро, у другого — ржавый бочонок, у третьего — коробка с какой-то старой одеждой… — Обрати внимание, они не приносят хворост, и дыры в окнах не пытались заделать! Значит, они не хотят там поселиться! А этот — посмотри, с каким трудом он несёт коробку! С чего бы, если там тряпки? — А ты сообщила патрульным? — Да, но они отмахнулись, сказали, несколько вонючек с кульками не требуют срочной проверки! Сказали — может, позже ими займутся, чисто ради моих красивых глаз, а пока им не до девичьих тревог, в городе какое-то ЧП! — обиженно тарахтит Винни. — Спасибо тебе за наблюдательность, Уверен, что ты права на все сто, и нам не понравится, что они таскают к Эрудиции. Пойду-ка перетру это с Максом.       На прощание я разлохмачиваю рыжие волосы Винни и выхожу из комнаты наблюдения.       И застываю столбом.       Двое Бесстрашных конвоируют братьев Педрадов в сторону лестницы вниз. Их руки скованы за спиной наручниками. Даже на фоне темной кожи заметны огромные гематомы на лицах. За ними идут понурый Уилл и заплаканные Кристина, Шона и Марлен. — Что происходит? — спрашиваю я всех сразу. — Парни, вы их в лазарет ведёте? — это уже адресовано Бесстрашным. — Нет, в карцер. Приказ Эрика.       Вот ведь ублюдок, мальчишкам нужна медицинская помощь, что бы они ни натворили! — А что случилось-то?! — Потом, Фор. Мы торопимся. — Мы объясним, — мрачно говорит Уилл, и они с Кристиной отстают от конвоя. Кристина кивает и прерывисто вздыхает. У нее слипшиеся мокрые ресницы, нос распух от слез. Кристина возит по лицу носовым платком, но он давно промок, и она просто размазывает слезы рукой. — Трис убили, — выплакивает она.       Я судорожно сглатываю. Трис больше нет? Невозможно поверить… Ведь она ещё сегодня утром радовалась жизни и собиралась приносить пользу!       А Кристина продолжает рассказывать и реветь, реветь и рассказывать. — Они с мальчиками делали обход вокруг здания, а из развалин кто-то звал на помощь… Детский голос… Она не могла пройти мимо, зашла внутрь…       Рассказ Кристины постоянно прерывается шмыганьем и всхлипыванием. — Тогда Юрайя тоже за ней пошел… Девочка, изгойка, лежала на полу… Трис спрашивает — чем они могут помочь, а она перестала отвечать на вопросы… Тогда Трис села рядом с ней, чтобы осмотреть… она же из Отречения, умеет оказывать первую помощь… На Трис даже бронежилет был! — яростно выкрикивает Кристина. — А девчонка вдруг поднялась да как воткнет заточку ей в шею! Ну и… кровотечение…       Кристина заливается слезами и не может дальше говорить. За нее продолжает Уилл, надо отдать ему должное, гораздо сдержаннее и чётче. — Девчонка — бежать, Юрайя погнался за ней, но не догнал — там подвал сообщался с другими, целый лабиринт. А Зик был с Трис — пытался кровь остановить, медиков вызывал по рации…       Уилл замолкает, пытаясь совладать с чувствами. — А потом просил забрать тело и прислать патрульного на замену. Кристина как услышала, хотела Педрадам глаза выцарапать — почему Трис не уберегли.       Кристина утыкается в плечо Уилла и начинает подвывать. — Да только Эрик добрался туда первым. Они со спецназом зачистили весь Лэндейл, всех изгоев от мала до велика, а в подвалы пустили газ.       Не знаю, что меня убивает больше — расправа без разбора над правыми и виноватыми или то, что афракционеры начали делать убийц из детей. — А после зачистки Эрик сломал Зику челюсть, а Юрайе — нос. Основное наказание, сказал, будет позже.       Что-то мне подсказывает, что лучше бы Эрик пристрелил мальчишек на месте. — И Кристина передумала лупить Педрадов. Сменила гнев на милость.       Кристина отлипает от Уилла, шумно сморкается и энергично кивает. — Им и так досталось, беднягам! И сейчас мы все шли за ними в карцер, узнать, не надо ли чего! — Молодцы. Значит, так, Кристина, ты беги за Доком, попроси его обработать парней. А ты, Уилл, принеси им постельное белье и попроси на кухне бульон для Зика, он пока не сможет есть нормально. Скажите им, я попозже тоже загляну.       Парочка приободряется, благодарит и разбегается в разных направлениях. Я в пришибленном настроении иду, как и собирался, к Максу.       Эрик так и не поговорил с Трис. Не рассказал, почему так отчаянно боялся за нее. А может, Трис снова не захотела слушать? И как по сценарию разыграла его четвертый страх. То, что Эрик устроил в гетто — это ужасно. Подлое убийство Трис — невыносимо. Как можно убивать тех, кто отзывается на призыв о помощи? Что-то не так с нашим городом. Теперь мне ещё больше хочется предотвратить возможное нападение на Эрудицию. Ни к чему очередные жертвы, ценна каждая человеческая жизнь.       И с Эриком надо что-то делать… Боль нельзя держать в себе. Вернее, можно, но так будет только хуже. Случись такое с кем-то из моих друзей, я бы просто молча принес бутылку, а дальше все пошло бы само собой. Но с озверевшим Лидером этот номер не пройдет…       Макса нет на месте, но секретарша — она у них с Эриком общая — говорит, что он скоро вернётся, и я остаюсь ждать.       Вскоре Макс возвращается, вслед за ним входит Эрик. Макс берет со стола пачку документов, сует Эрику и одновременно здоровается со мной. — В нашей фракции крупное достижение, Фор, — сообщает Макс с лёгкой улыбкой. — Эрик побил твой рекорд.       Эрик равнодушно, не читая, подписывает документы. — Ни одного страха, представляешь? Я впервые вижу такое! Такому сопернику не стыдно и проиграть, верно, Фор?       Я не верю своим ушам. — Ты сегодня ещё и симуляцию прошел? — обращаюсь я к Эрику. — После зачистки???       Эрик отвечает мне абсолютно пустым взглядом и молчит. Раньше он бы обязательно попытался меня задеть. Он бы лучился самодовольством и заносчивостью. Эрик много лет пытался взять надо мной верх. За его спокойствием всегда скрывалось множество низменных эмоций. Но сейчас он просто мельком смотрит на меня, как на пустое место, и возвращается к бумажкам Макса. — Невелика важность. Зачистка — не такая уж сложная операция, это не повод отлынивать от проверок, — холодно отвечает Макс. — Всё подписал? — спрашивает он Эрика. — Тогда пора в Яму, скажешь несколько слов об убитой патрульной, и закончим с этим. Мне бы отстреляться побыстрее, у меня планы на сегодняшний вечер.       Старый добрый Макс. Милосердный, как тигр, и тактичный, как носорог! Хотя он же не знает, никто не знал, стараниями Трис…       Эрик впервые подаёт признаки жизни. — Мне бы не хотелось, — говорит он бесцветным голосом. — Это твоя обязанность, никто тебя от нее не освобождал!       Некоторое время Макс и Эрик буравят друг друга взглядами, и Макс побеждает. — Конечно, — соглашается Эрик. — Я выступлю.       Он нажимает кнопку на столе Макса, объявляет по громкоговорителю общий сбор в Яме через десять минут и уходит.       Мы с Максом задерживаемся — я рассказываю про изгоев у Эрудиции, Макс проникается и высылает туда патруль. Последнее время он принимает проблемы Эрудиции близко к сердцу. Пожалуй, больше, чем дела Бесстрашия.

***

      Когда мы входим в Яму, все уже в сборе. Эрик стоит на возвышении и как раз начинает свою речь. — Бесстрашные! Все вы знаете, что сегодня у Искренности убили патрульную.       Низкий голос Эрика проникает во все уголки Ямы. Его каменное спокойствие удивительно. — Я благодарю всех, кто принял участие в сегодняшней зачистке. Но этого недостаточно, чтобы обеспечить безопасность Чикаго. В городе есть предатели.       Пауза. — Их много, и они прицельно мешают нам работать.       Пауза. Эрика и так слушали внимательно, но с каждой паузой тишина становится все напряжённее, а внимание Бесстрашных — все острее. Эрик, похоже, нарочно прерывается, давая людям осознать свои «вбросы». — Слезет оттуда — накажу за самодеятельность, — недовольно ворчит Макс. — Спросите себя — откуда наши враги берут еду, одежду, топливо, лекарства? Почему афракционерам не приходится бороться за жизнь, как всем порядочным горожанам? Зато у них полно сил, чтобы убивать, грабить, устраивать теракты!       Равнодушие Эрика постепенно сменяется живой, искренней яростью. Бесстрашные слушают его, будто зачарованные. — Убогие — вот кто спонсирует наших врагов! Задумайтесь — почему афракционеры никогда не нападают на Отречение?! Правящая фракция и подонки общества вступили в сговор и вместе делят то, что остальные создают тяжёлым трудом! — Что он несёт?! — возмущаюсь я. — Макс, я пойду заткну его? — Стоять, — командует Макс. У него при себе пистолет, а я оставил свой дома, поэтому я остаюсь на месте. Тут и там раздаются одинокие голоса: «Верно! Правильно!» Эрик продолжает свою зажигательную речь, одобрительных выкриков все больше. Эрик попросту натравливает Бесстрашных на Отречение. Возникает неуместная сейчас мысль — он идеально подходит для должности Лидера. Никто другой не смог бы так воспламенить бойцов, превратить вялое презрение к Отреченным-«Убогим» в ненависть. — Как работает с толпой, сукин сын! — вполголоса восхищается Макс. Его толстые губы растянуты в одобрительной улыбке, узкие черные глаза полузакрыты, как у сытого кота. — Погоди — ты что же, поддерживаешь это?! — Мы планировали сделать это немного по-другому, — хладнокровно объясняет Макс. — Я не рассчитывал, что Бесстрашие поддержит Эрика так безоговорочно. Но так, без участия Эрудиции, даже лучше. Кто сместит Убогих, тот и будет править Чикаго.       Эрик говорит, что Отречение должно быть уничтожено немедленно. После этого афракционеров будет некому поддерживать, и мы в два счета наведём в городе порядок. Прекратятся бесконечные предательские нападения на членов фракций. Бесстрашные поддерживают его дружным ревом. Эрик отдает приказ взять оружие и сейчас же выдвигаться в Отречение. Подчиняясь приказу, черная толпа быстро двигается к выходу — будто свора собак, услышавших команду «фас». Эрик спускается с возвышения и тоже идёт в сторону выхода. На секунду наши взгляды встречаются, и в его глазах — откровенная злоба. Что-то мне подсказывает, что это не праведный гнев на Отреченных и даже не неприязнь ко мне, а злость на весь мир. Если я хоть что-то знаю об Эрике, он будет мстить тем, кто отнял у него Трис, а потом всем, кто остался в живых вместо нее. А потом дойдет очередь и до него самого. Нет страхов — нет моральных барьеров. Эрик зальёт Чикаго кровью. А ведь Макс одобрил перевод Трис на новую работу, ему тоже несдобровать! А он спокойно стоит и довольно смотрит на происходящее — не понимает, что на его глазах монстр сорвался с цепи!       Видимо, у меня на лице написан ужас, и Макс считает нужным поднажать: — И ты будешь участвовать в этом, Фор. Будешь как миленький. Ты ведь лучше других знаешь, что из себя представляет Отречение, не так ли?       Я киваю и вместе со всеми бегу в оружейную. Я снова перед выбором, гораздо более мучительным, чем несколько дней назад. За что хвататься? впору разорваться на части!       Попытаться обогнать Бесстрашных и предупредить Маркуса, чтобы уводил людей?       Убить обоих заговорщиков — Эрика и Макса? А потом мчаться в Эрудицию и взяться за Джанин?       Но у Эрика всегда была эта поганая черта — если ему плохо, он сделает всем окружающим ещё хуже. Он отравляет все, к чему прикасается. Ядовитые сомнения подтачивают мой боевой дух…       Лидер афракционеров — моя мать. Сколько раз я, ещё мальчишка, подслушивал ссоры родителей за закрытыми дверями, слышал материнские слезы и давал себе слово защитить маму! Не смог. Мать сбежала из дома. Изредка она втайне приходила меня навестить. Плакала, рассказывала, какое чудовище Маркус, какие хорошие люди живут в гетто. Как я должен помочь ей, если я хоть немножко люблю ее… А дома отец промывал мозги — мать, мол, предательница, и чтоб я не смел даже думать о ней, не то что вслух говорить. Пять минут назад я был уверен, что ни отец, ни мать не отступятся от своих принципов. Сейчас я должен защитить невиновных, но меня сжигает желание посмотреть родителям в глаза, спросить — правда ли то, в чем их подозревает Эрик? Двое, которые на первый взгляд терпеть друг друга не могут, вместе в нежном согласии пилят городской бюджет! Неужели притворный развод был только для прикрытия? Было ли хоть немного правды в потоках словесной грязи, которыми мать поливала отца?! Чего ради они разрушили мою жизнь?       Вместе с другими Бесстрашными беру автомат и бегу к выходу. Я наконец принял решение и знаю, с чего начну. Но на душе паршиво. То, что сейчас происходит — начало конца Бесстрашия. А может, и всего Чикаго.