Тело

***

When darkness falls

May it be

That we should see the light

When reaper calls

May it be

That we walk straight and right

Now That We're Dead — Metallica

Сквозь пелену на глазах, делающих картинку размытой, как запотевшее стекло в машине, он видит лишь мельтешения чужих рук и металлический блеск какой-то огромной хреновины. Билли пытается вырваться, с ужасом осознавая, что его конечности находятся под тяжелым давлением сверху. Но их не держат. Он то ли привязан веревками, то ли стянут ремнями. Паника накрывает с головой, что-то на уровне животного инстинкта, каждая клеточка тела кричит ему «Беги! Твою мать, съёбывай отсюда!». Паника сдавливает его грудь, хотя нет… Это не она. На его лице маска с трубкой, по понятным причинам — Билли не может сделать вдоха. Он вертится на месте, как ещё живая рыба, брошенная на разделочную доску. В руках один из врачей, а он думает, что это врач, потому что потолки стерильно белые, а лицо над ним закрывает голубая маска, держит скальпель. Картина проясняется, но каждый раз, когда Билли моргает, всё становится чёрным, он не может привыкнуть к яркому свету и морщится только сильнее. Ему страшно. Он всё ещё не может дышать, грудь лихорадочно поднимается и опускается, он слышит стук собственного сердца и, отдаленно, сквозь толщу воды, писк кардиомонитора. Билли не знает, что происходит. Он лишь надеется, что сможет пережить это. Если жизнь дала ему ещё один шанс, значит он заберёт его, будет до последнего биться. Врач протыкает его грудь скальпелем. Билли делает короткий вдох, из уголков его глаз текут слёзы, он не успевает набрать достаточно воздуха, огромный ком в горле не даёт ему этого сделать. Вместе с судорожным выдохом он закашливается, маска на лице окрашивается в чёрный изнутри, на миг ему в безумном отчаянии кажется, что она начинает пульсировать, на его губы падают обратно капли слизи. И снова темнота. Пальцы сжимают края простыни из последних сил, голова падает к плечу, он отключается. Доктор с занудным лицом и снисходительной улыбкой воспитателя детского сада пришёл после полудня, на нём были квадратные задротские очки. У Билли тут висели часы на стене сбоку, а возле кушетки ему поставили пластиковый тазик, чтобы сплёвывать мерзкую чёрную хрень, которая засела у него в легких. Впрочем, таз было легче держать на животе, кашлял он без остановки. — Здравствуй, Уильям, — мужчина поставил металлический стул, противно скрипнув ножками о пол, и сел, откинувшись на спинку, в руках держал планшет и карандаш. — Меня зовут Ричард Педретти, эм… Ах, я — твой лечащий врач! Наблюдаю за твоим состоянием с самого дня поступления. Можешь звать меня доктор Педретти или просто доктор, как тебе удобно. Просто доктор поправил очки, съезжающие на нос каждый раз, когда он его морщил, а делал он это часто. Билли он казался смешным, каланча с юным личиком, скрывающимся под небрежной щетиной. Он бесил. Доктор явно был старше вдвое, но вёл себя и выглядел, как тревожный девственник-ботаник. Ричард не переставал вертеть карандаш в пальцах, Билли мечтал подняться с койки, выхватить его и сломать пополам. Но всё, что он мог делать — это кашлять. За каждый маленький вдох он расплачивался судорогой, сжимающей его горло, заставляющей отхаркивать черную слизь в тазик. Ему было противно смотреть на эту субстанцию ровно настолько же, насколько любопытно. Интересно, она умеет двигаться? — Ты пока не в силах разговаривать, — жалобно озвучил очевидное доктор, — Давай, я расскажу тебе, что к чему? Если будут вопросы… О, я мог бы дать тебе карандаш! Будешь писать на листочке, погоди. Доктор снова замельтешил, листая планшет, чтобы вырвать из него неисписанную страницу. В палату зашла медсестра, взрослая фигуристая дама со стервозным лицом. Доктор Ричард улыбнулся ей, поджимая губы, как провинившийся ребёнок. Дамочка всучила ему в руки медицинскую маску, разочарованно мотая головой, перед тем, как уйти, она бросила на Билли хмурый взгляд. Билли хотел рассмеяться, смотря, как нелепо и смущенно врач надевает маску, впрочем, оставляя её висеть на подбородке. Только вот, даже смех выдать не получилось, только ебучий кашель. Тазик снова полнился слизью. Билли хотел швырнуть его в стену, но ему было жалко эти идеальные светлые стены. Отец с детства приучил его к порядку. Ричард дал ему запасной карандаш, который Билли с трудом сжал в пальцах, во вторую руку вложил листок и, зачем-то, напоследок похлопал его по плечу. Нахмурившись, Харгроув покрепче прижал тазик рукой с карандашом. Ох, это было плохой идеей. Он полулежал здесь с голым торсом, перемотанным бинтами в десять слоев, было страшно представить, что под ними скрывалось. Билли помнил щупальца из человеческого фарша, протыкающие его один за другим. Закрывая глаза, он видел над собой лицо плачущей Макс. — Давай-ка сначала, — Доктор отвлёк его от мрачных мыслей. — Пациент Уильям Харгроув поступил в государственную больницу города Хоукинс, клиническая смерть была установлена с, предположительно, десяти сорока двух ночи до трёх часов двух минут утра, с четвертого июля по пятое. Пациент пришёл в себя после третьего укола адреналина, пробыл в сознании десять минут и заснул, впадая в коматозное состояние. Ебаная клиническая смерть. Билли откашлялся, сплюнул слизь и злобно сжал в руке карандаш, впиваясь тупым грифелем в кожу. — Тебя транспортировали к нам, в исследовательский центр при университете Индианы, в Блумингтон, — Ричард поднял взгляд на пациента, весело усмехаясь. — Хочешь что-то спрятать — положи на видное место. Транспортировали. Словно он не был человеком вовсе, всего лишь бесполезное тело. Они оставили его в этом центре чисто в научных интересах. Могли бы с лёгкостью усыпить, избавить его от страданий, но вместо этого приложили усилия, чтобы спасти, а теперь мучать идиотскими бесполезными рассказами. Билли глубоко было поебать, где он находился. Блумингтон? Да хоть Чикаго. Ему было интересно лишь, когда он перестанет отхаркиваться чернилами, как каракатица. Вот сел бы сейчас за руль тачки и уехал подальше, может, на пляж… Но от тачки остался только металлолом. Он скомкал листок и закинул его в тазик, наблюдая, как врач морщится от отвращения. — Ч-ис-с, — Билли хрипел по слогам, игнорируя грохот в легких. — Чис-ло. — Сегодня? — Ричард удивленно захлопал глазами. — Тринадцатое августа. Билли провёл в коме больше месяца. От этой мысли его спина покрылась мурашками, на затылке выступил холодной пот, подушка намокла. Он закашлялся с новой силой, готовый выплюнуть свои легкие к чертям собачьим. В глазах темнело, ему не хватало кислорода. Горло словно опухло, слизь стекала по стенкам, тазик и простыни покрылись черным, он мог видеть лишь свои побелевшие от напряжения пальцы, они были опухшими, а ногти состриженными под корень и желтыми. Кто-то забрал таз из рук Билли, его голова закружилась, плечо обожгла боль от укола. Он снова отключился. «Бесполезный сукин сын». В темноте комнаты Билли видел образ отца. Размытый силуэт, различимый лишь по голосу и военной выправке, прямой спине, словно в неё вставили штырь. Силуэт приближался. Билли понимал, что не может пошевелиться. Его грудь снова сдавило, но вместо кашля вперемешку со слизью, из его рта вырывались скулящие хрипы, как лай маленького щенка или звук шин, скрипящих об асфальт. Он продолжал скулить, отрывочно, всё быстрее и громче по мере того, как Нил подходил к кровати, тяжело шагая. Руки и ноги больше не были привязаны, ничего не держало Билли на месте, только страх. «Ты — жалкий кусок…» Билли зажмурился, покраснев от стыда, он ненавидел свою беспомощность. Он выжил в схватке с гигантским ктулхуобразным чудовищем, но превращался в плаксу, стоило отцу начать ругать его. В маленькую девочку. — Ты — девчонка, Билли? Это был уже другой голос. Это не был Нил. Билли осторожно приоткрыл глаза, вжимаясь головой в подушку. Он смог пошевелить кончиками пальцев. Фигура отца замерла в метре, она исчезала и появлялась вновь, как помехи по кабельному. — Знаешь, был бы ты цыпочкой, мир бы нахуй сошёл с ума. Он набрал воздуха в лёгкие, откашливаясь огромным комком жижи прямо на пол, перевернувшись набок в последний момент. Дышать стало легче. Благословенные минуты покоя, он раскинул руки в стороны, расслабил ноги, от счастья едва ли не улыбнулся. Маленькие хрипы в груди, першение в горле и кровавый привкус во рту можно было перетерпеть. «Кто здесь?» — подумал он, спрашивая у пустоты. Пустота не ответила. Фигура отца испарилась, будто его здесь никогда и не было. Билли хмыкнул, закрыл глаза, давая себе отдышаться, наслаждаясь каждым маленьким вдохом, готовый принять столько, сколько ему позволят лёгкие. Он поклялся себе, что никогда больше не притронется к сигаретам. — Серьёзно? Он распахнул глаза, сдерживая испуганный крик, начиная заново кашлять, прикрывая рот рукой. Перед ним, в считанных сантиметрах, горели синим огнем чужие глаза. Какой-то парень сидел на полу возле кушетки, пялясь на Билли, как ебанный маньяк с жуткой ухмылкой на лице. — Кт-о, — кашлял Билли. — Кто-о… — Твой ночной кошмар, детка. Некто поднялся на ноги, поправляя на себе кожаную куртку, блестящую в свете луны, пробивающемся в палату сквозь жалюзи. Летняя ясная ночь. Билли пытался всмотреться, он не мог различить черты этого парня, словно какой-то заслон в сознании не давал ему этого сделать. Слишком нереально. Он где-то его видел, они точно были знакомы. Кудрявые волосы, спутанные, покрытые грязью местами. Незнакомец обернулся, меряя палату шагами… Он знал эту задницу. Чертовски хорошую, подтянутую, подчеркнутую узкими джинсами. «Как?». Билли сплюнул в тазик и приложил усилия, опираясь руками на постель, чтобы приподняться. Хотя бы присесть. Ему нужно было видеть чётко. Он должен был удостовериться. Парень остановился, сунув руки в карманы куртки. Он склонил голову набок, дернув уголком губ. — Пялишься? Этот голос не был зловещим, больше не внушал страх, но эхом разносился внутри головы, именно там, будто в стенах палаты его не существовало. На Билли смотрел он сам. Точная копия, та самая, что он видел в ночь аварии. На нём его одежда, у него его тело — сильное, внушительное, со стёртыми костяшками на пальцах. Его волосы, его серьга в ухе, его чертов кулон. Билли посмотрел на свою грудь, всё ещё обмотанную бинтами, он прикоснулся пальцами к ключицам, выпирающим сильнее обычного, кисть его руки стала тоньше. На шее не было кулона. Он злостно стиснул зубы, выпуская воздух через нос, не давая себя закашлять снова. О, нет. Он сейчас всё выскажет этому придурку, он сейчас поднимется с ебучей кушетки и вломит ему в лицо… Хотя, лучше куда-нибудь в живот. — Т-, — с позорным бессилием выдал Билли. — Т-ты! Он снова закашлялся, отводя взгляд. На мгновение показалось, что копия, как он называл парня в своих мыслях, жалостливо нахмурилась. Этого ему ещё не хватало. — Копия? — спросил парень. Билли прикрыл глаза, обнимая себя руками, его плеч коснулся сквозняк из приоткрытой форточки. Почему-то от холода было не по себе. Ощущалось неправильно. Он позволил себе помечтать о горячей ванной, вспоминая, как над ней поднимался пар, как вода обволакивала его со всех сторон. «Ебучая потусторонняя хуйня, не читай мои мысли». Копия подошла к кушетке, Билли почувствовал движение, держа глаза закрытыми. Парень присел на край кровати, наклоняясь к нему ближе, практически дыша в лицо, как хищный зверь или просто голодная злая псина. От него пахло сигаретами, портвейном и кожей. Билли незаметно втянул знакомый приятный запах. Всяко лучше, чем хлорка и йод. — Ты тоже сможешь прочесть мои, если напряжешь свою единственную извилину. Даже язвил точь-в-точь, как он. «Сдался ты мне». Билли открыл глаза, сталкиваясь с всё теми же, чужими и ярко синими. Они казались искусственными, нарисованными. Словно изнутри их что-то подсвечивало. Копия фыркнула, его глаза потускнели, становясь чуть ближе к нормальным по человеческим меркам. — Я тут с тобой застрял, — пожал плечами парень. — Есть идеи, почему? Билли не знал. Он ни хрена не знал, предпочёл игнорировать вопрос. Это стоило немалых усилий, ведь Двойник не затыкался, даже когда Билли лёг обратно набок, подняв тазик с пола на кровать, поближе. Он честно пытался уснуть, чувствуя себя вымотанным и неспособным даже сходить в туалет самостоятельно, но он отбросил стыд на потом. Прикрыв глаза — снова видел знакомую картину. Отрывочные воспоминания, где кто-то управляет его телом, оставляя сознание запертым внутри черепной коробки. Его руки, сжимающие тонкую шею Хизер. То, как он ударил Макс со всей силы. Лицо незнакомой девочки, лежащей на полу, плачущей, касающейся его лица. Пляж. Берег. Сандалии в песке. Он пролежал так до самого рассвета, пока не пришла медсестра, уже знакомая ему Стерва, как он назвал её в своей голове. Вообще, её вроде звали Джудит… Или Джолин? Билли не запомнил. У неё были сильные руки, она вводила иглу уверенным быстрым движением, меняла ему таз для слизи, даже не выказывала брезгливости. В каком-то смысле, Билли она нравилась, хорошая женщина, только взгляд сучий. Поэтому Стерва. Доктор Ричард заглянул снова после полудня, когда Билли через трубку вводили в живот питательную смесь. Есть он не мог, горло слишком распухло и покрылось язвами изнутри. — Там не так уж много осталось. Этой слизи, — обещал Ричард, измеряя температуру Билли с помощью ртутного градусника. — У тебя всё ещё ниже нормы. Не замерз? Билли было холодно, но он притворился, что одеяла достаточно, чтобы согреться. Клон насмешливо появился из-за угла, будто прятался там всё время. Он остановился сбоку от доктора, разглядывая его лицо. — Симпатичный, — хмыкнул Двойник. — Ты ведь тоже так считаешь? А он не считал никак. Ричард напоминал ему одного из тех парней, которых Билли шпынял в школе годами. При всём желании, в нём было слишком много жалости к мужчине, чтобы проявить какой-либо интерес. Да, тот был миловидным, но его смехотворная жестикуляция, бесящие шмыги носом и снисходительный заботливый тон нагоняли тоску и желание наконец съебаться отсюда. Но нельзя же, даже встать не мог. Билли дёрнул врача за рукав халата, пока тот обернулся к двери, дожидаясь, когда прикатят инвалидную коляску. Ричард резко обернулся, сохраняя дружелюбную улыбку на лице. — Г-де, — Билли набрал воздуха, выхрипывая слова, он стучал пальцем себе по груди, водил им же по шее, показывая. — М-мо… Г-де… Кулон. Донеся мысль, он был крайне собой доволен, даже несмотря на то, что снова пришлось кашлять в тазик, ставший родным, как его неотъемлемая часть. Всё-таки было что-то приятное в том, чтобы смотреть, как зараза покидает его тело. Облегчение. Освобождение, что ли. О том, что он ни хрена не свободен, напоминало присутствие клона. Которого, как Билли и подозревал, видел только он. Долбанный глюк. — Какой кулон? — доктор отвлёкся, помогая медсестре усадить Билли на коляску, боль почти не ощущалась из-за огромного количества обезбола, что ему давали трижды в день. — Ах, твоя подвеска! Прости, это, наверное, очень важно для тебя. Я поощряю тягу своих пациентов к вере… Хотя сам и не религиозен. Его катили вдоль коридора, абсолютно безлюдного и бесконечно длинного, с окнами по обе стороны, через которые Билли, со своей высоты, мог увидеть лишь другие окна корпусов, расположенных рядом, или других крыльев помещения. Он нахмурился, понимая, что у доктора сложилось о нём совершенно неправильное мнение. Не то, чтобы подвеска с Девой Марией означала, что он верит в бога. Копия догнала их, бодро шагая сбоку. Билли всё ещё упорно не смотрел на него. Хотя бы, потому что ему было больно видеть другого себя, который вообще мог ходить и выглядел всяко лучше, чем Билли сейчас представлял себя. Доктор заставил его пройти через все круги унижения, начиная со смены трубки в животе, принудительного душа, в котором ему помогал санитар, пока Билли надеялся, что Двойник не подглядывал и даже не смел его жалеть, а потом случилось просто самое худшее. Билли меняли бинты и обрабатывали другие раны на теле, в кабинете стояло зеркало в пол, и он смог увидеть себя. Своё чертово отражение. Тело, над которым он работал с малых лет. Когда ещё неосознанно увлёкся тренировками, чтобы лучше стоять на доске, покоряя волны. Когда отец с мамой начали ругаться, и он хотел стать сильнее, чтобы защитить её, поэтому бегал к турникам во дворе, игнорируя смешки ребят постарше. С тех самых пор, когда ушла мама, и он пытался заглушить боль внутри болью во всём теле — ночные отжимания, пока не упадёт без сил на пол, бейсбол трижды в неделю, баскетбол по выходным. Он ни в чём не был так уверен, как в своём теле. Оно позволяло ему быстро бегать, укладывать придурков на лопатки парой движений, защищаться. Почти всегда защищаться. Всё, что от него осталось — полоска пресса вдоль живота, изуродованная кожа вокруг с пульсирующими синяками, красными шрамами, кое-где ещё даже не сняли швы, видимо, раны время от времени снова открывались, несмотря на то, что он явно не двигался в коме. Живот был мягче, чем раньше, он не мог напрячь его, даже не из-за боли — просто не мог. Попытки сесть ровно, выпрямить спину — безуспешно. Он отвернулся, быстро втягивая воздух носом, не давая себе закашляться снова. Стойко держался, пока не оказался покрыт бинтами и пластырями. И только потом избавился от комка черной слизи в горле. — Чего ты так загоняешься? — раздражающе интересовался Двойник, пока Билли делали рентген, чтобы проверить лёгкие и заодно состояние рёбер, которые были треснуты в парочке мест. — Мышцы можно нарастить заново. У тебя же каркас сильный. Ему хотелось закатить глаза, но от этого кружилась голова. Себе дороже. Ричард отвёл его в подвальное помещение, на МРТ. Билли загрузили в громоздкую машину, она сильно гудела изнутри. Но даже это бесило не так сильно. С той стороны Двойник стучал по стенке, звук резонировал в ушах Билли, заставляя сжимать кулаки. — Не боишься, что тебя тут излучат? — кричал парень. — Облысеешь ещё. — Уильям, ты не мог бы расслабиться? — это уже был голос доктора, доносящийся через динамик над окном, разделяющим комнату с аппаратом и компьютерные установки. — Кстати, отличные лёгкие! Вот увидишь, скоро эта мерзость закончится… Но кашель может сохраниться. Возможно, психосоматически. Придётся понаблюдаться. Ричард, как всегда, был умопомрачительно учтив и радовал хорошими новостями. Просто ахуенно. Билли вытащили из аппарата и заставили ждать, пока врачи обсуждали между собой его показатели. Что бы ни было на той картинке, он не разбирался в этой научной дряни. Вроде как фотография мозга, разные цвета — оранжевый и синий, где-то перемешались, где-то четко отделялись друг от друга. Немного напрягала только непонятная яркая точка, из неё словно вырастали ответвления, напоминающие вены… — Таламус, — Ричард нахмурился. — Я не могу понять, куда исходят сигналы? Он не реагирует на них? — Реагирует, — незнакомый врач ткнул пальцев в снимок. — Но… Не так? — А как? Билли внимательно прислушался, стараясь выцепить из разговора по максимуму. Сложно было игнорировать информацию о том, что, блять, с ним происходило. — Как если бы у него был ещё один мозг, приемник для импульсов. Двойник рядом нервно цокнул языком, рассматривая носки своих ботинок. Билли очень хотелось бы вернуться в палату, отдохнуть, поспать, в конце концов. Всю последующую неделю он вырабатывал в голове схему поведения, составлял распорядок, так было проще не сойти с ума — он всё ещё толком не мог разговаривать, только мысленно общаться с тем другим придурком, к чему он абсолютно не горел желанием. Несколько раз на дню, даже несколько десятков, он подавлял в себе желание встать и сломать что-нибудь, кинуть тазик или металлический поднос с лекарствами о стену, ударить Ричарда. Но это было чревато, он не хотел перенапрягаться, чем лучше он будет о себе заботиться, тем быстрее отсюда выйдет. Он не задумывался над тем, что, даже в теории, его могут не выпустить и оставить здесь на опыты, на весь остаток жизни. Ох, он бы нашёл способ сбежать, в таком случае. Утром — завтрак через трубку, потом таблетки, потом капельница, после полудня приходил Ричард, шутил невпопад, шмыгал носом, делал заметки в своём планшете. На обед ему давали на пробу пить какой-то питательный напиток, маленькими глотками через трубку, он справлялся с ним за час, откашливаясь через раз. Слизи становилось меньше с каждым днём. После обеда — попытка заснуть, пока он не сдавался и не просил дать ему снотворное, каждый раз медсестра шла навстречу, за что он перестал звать её стервой — теперь была просто Джулия. После сна физиотерапия, Билли заставляли ходить по дну бассейна, держа с двух сторон за руки, хлорка странно не щипала, может, потому что его обматывали пленкой поверх бинтов. Бассейн был маленьким, едва ли половина того, что красовался на заднем дворе у Харрингтона. О Стиве вспоминалось с легкой тоской, в больнице особо не над кем поиздеваться. На ужин снова была трубка, иногда теплое молоко, но это уже ближе ко сну. Из досуга тоже не шибко представленные возможности — книги, напоминающие плоскую нудную школьную программу, малюсенький телик, который Джулия разрешала ему смотреть в ординаторской не больше часа, чтобы её потом не ругали. И радио. Он избегал волн с новостями, не хотелось знать. Всё это действо сопровождалось бубнежкой от Копии, к которой Билли уже привык. Порой парень просто молча сидел рядом, иногда и вовсе уходил. Харгроув ещё не настолько отчаялся, чтобы с ним заговорить. Он так думал. Пока однажды ночью снова не вскочил от кошмара. Таковым он назвал про себя сон лишь потому, что видел в нём зарытое глубоко счастливое воспоминание, отдающее болью на периферии, с налётом стыда и уязвленным самолюбием. Во сне он учил Макс кататься на скейте, ещё мелкую, лет восьми. Под палящим солнцем Калифорнии, это был популярный огромный скейтпарк в центре Сан-Диего. Он не переставал смеяться, пока мелкая упорно падала, но каждый раз вставала на доску заново. В конце того дня у Макс все коленки были в синяках, а ладошки стерлись. Билли купил ей мороженое, домой шли, конечно, пешком. И даже не молча. Он сел на кушетке, смирившись с мыслью, что снова проснулся в блядской палате. Что его грудь перемотана бинтами, а на ногах фланелевые штаны, к которым изнутри притягивались волоски на ногах, иногда колющие его статическим током. Билли пытался отдышаться, каждый раз, когда он не мог кашлять — он тупо переставал дышать вовсе, словно его легкие изнутри и так были переполнены, готовые взорваться, тяжелые, как гири. Он впадал в панику в такие моменты, каждый раз надеясь, что снова переживёт. Упорно не нажимал кнопку вызова персонала, внушал себе, что справиться. Но не получалось. Перед глазами опять пелена. Едкий страх. И вот он уже пальцами нащупывает край кушетки с приборной панелью, но не даёт себе нажать… Ощущает вдруг спасительное присутствие чужого человека. Некто держит его за плечи, тепло рук ощущается странно на вечно холодной коже Билли, но и дело не только в температуре… Как оно, вообще, может к нему прикасаться? — Дыши со мной, твою мать, — шипел Двойник. — Вдох. Билли послушно вдыхал, то пытался через нос, то через рот, но сдаваться не собирался. Парень сжал его плечи сильнее, Билли уставился на его лицо вблизи… Какие же дурацкие усы. — Не о том думаешь! — ругалась Копия. — Выдыхай, Билли. И было странно слышать своё имя от… Себя же? Он не мог сопоставить их, как одного человека, но не был слепым, да и мозг обмануть было нельзя — он словно смотрелся в зеркало, только задолго до трагедии, до того момента, как его разум захватило существо. Почему-то Двойник не выглядел, как потенциальный злодей. А ведь изначально, в день аварии, Билли чётко его запомнил — это был тот же парень, словно близнец. Но с их первой встречи в больнице Билли не чувствовал угрозы, только собственную злость и негодование. Билли напрягал мышцы груди и живота, симулируя дыхание. Даже стало получаться, он сделал полноценный вдох полной грудью. Воздух долго не задержался, копия спохватилась и всучила ему тазик, куда снова шлепнулись остатки черной слизи, ставшей уже слегка бледной — то ли серой, то ли болотистой. — Хороший мальчик, — Двойник усмехнулся, похлопывая Билли по щеке, когда тот оторвался от таза. Этого делать не стоило. Харгроув схватил Копию за запястье, снова не понимая абсолютно, как он это делает и почему чувствуют чужой пульс. Он сжал его руку изо всех сил, но тому не было больно. Двойник смотрел на него так, словно его пытался укусить за палец котёнок. — Ай, — наигранно зашипел парень. — Сломаешь же! Отпусти ручку… — Пошёл ты, — выплюнул Билли, замирая на миг от того, как ему удалось четко произнести фразу. — Пошёл нахуй, — радостно сказал он. Двойник нахмурил брови, но на его лице играла веселая улыбка, плечи тряслись от беззвучного смеха. — Как тебе мало надо для радости, — парень откровенно дразнил, — О, даже улыбаешься! Когда ты в последний раз чистил зубы? Билли пихнул его в грудь со всей силы, заставляя даже пошатнуться на месте. Сам отодвинулся на кушетке, лёг на подушку, поставив тазик рядом с головой. И, закрыв глаза, попытался снова уснуть, до утра ему оставались положенные пару часов покоя. Но назойливого придурка с его прекрасным лицом это не остановило. Билли почувствовал, как его настойчиво тянут за плечо, пытаясь растормошить. — Эй, придурок! — злился Двойник. — Думаешь, мне в кайф сходить с ума одному? С тобой хоть врачи общаются, а я — пустое место. Давай поболтаем, ну… Будто бы у них были общие темы для разговора. Ну, вот что он мог сказать Билли, что тот не знал бы сам? Хотя, потусторонняя Копия могла и не иметь тех же воспоминаний. Это всё можно было бы проверить. Но Билли был упертым. — Подвинься хотя бы, — фыркнул Двойник, пихая Билли в спину, чтобы втиснуться в узкое пространство кушетки; будь Харгроув в прежней физической форме, они бы точно не поместились. — Меня заебало спать на диване в ординаторской. «Ты ещё и спать умеешь, блять». «Спал бы тогда в пустой палате». — Во-первых, в ординаторской есть телик, и я умею его включать, — хмыкнул парень. — Во-вторых, тут всего одна палата на весь корпус. В соседнем пустых полно. Билли распахнул глаза, уставившись в окно перед собой. Что значит одна палата? Выходит, он был единственным пациентом центра? А что, если это подобие больнички так вообще не предполагало за собой наличие больных? Всё, что Билли знал на данный момент — он в Блумингтоне, в полутора часах на машине до Хоукинса. Ему нужно продержаться до минимального восстановления, а потом он съебет отсюда, не знает, как — но съебет. Хоть автостопом доедет, хоть как. Ему нужно поставить жирную точку и попрощаться со всеми, дать Макс знать, что он жив. В душе он надеялся, что это будет лучшим вариантом, чем если бы она продолжала его оплакивать… Закрадывались мысли, скорбела ли она вовсе или наоборот, наконец, выдохнула после его смерти? Он бы не стал винить её в любом случае. Билли искренне надеялся, что его поступок спас жизнь детям в тот день. Спас жизнь Макс. Он чувствовал, что это так. Но доктор Ричард на все попытки расспроса менял тему. К спине прижалась чужая грудь, теплая, с бьющимся за ребрами сердцем. Так странно, сам Билли был постоянно холодным, а его Двойник нагретым, как печка. Живой человек. Он так давно не лежал с кем-то в обнимку… Никогда не оставался на ночь, всегда уходил после секса. Однажды, он заснул со своим другом в палатке в летнем лагере в средней школе, а проснувшись, увидел свою руку на чужом бедре. Хорошо, что друг ещё спал и не застал кризис сексуальной ориентации Билли. — Ты же помнишь, что я могу слышать твои мысли? — бубнил Двойник. «Завались». Билли устроился поудобнее, никак не отреагировал на чужую руку, обхватившую его осторожно поперек живота. Только вздрогнул едва заметно, а ещё как-то напрягся. Но это же была копия его тела, так? Значит, ничего странного. Блять, ну как это звучало… «Спи», — командовал Харгроув. — «И только посмей меня лапать». — Ой, брось, — полусонно мычал Двойник. — Чего я там не видел? И не настолько мне скучно. Пока что. «Засунь своё пока что себе в…». — Да-да, — парень сильнее прижался к Билли, согревая своим дыханием его затылок; как чертовски тепло вдруг стало, у него даже пальцы на ногах поджались. — Заткнись и… Спокойной ночи, короче. Сон накрыл их обоих, как мягкое одеяло. Неожиданно, стало терпимо. Неплохо.