Заместительная терапия

— Каково это, быть с Майки? Не сказать бы, что Харучие был удивлен такими расспросам — хоть в изумрудных радужках и блеснуло нечто. Хитрый недоверчивый прищур сверкнул в отражении зеркала и погас, когда юноша, лишь на секундочку отвлекшись на неожиданный вопрос, вновь принялся за свои дела. Запросто. Будто ничего и не было. Он не был удивлен. Совсем нет. Хоть смелость Сенджу, в некоторой степени, и поражала. — Почему спрашиваешь? — Да так, интересно, — запросто солгала девушка и, не спросив разрешения, прошмыгнула в комнату брата, пристроившись на уголке кровати, начав задорно болтать ногами. Начав напускать на себя вид невозмутимости, и стараясь придать разговору тон обычного будничного. Братья и сестры же постоянно что-то обсуждают, о чем-то говорят? Может, и Акаши стоит время от времени играть в обыкновенных сиблингов, забывая старые обиды. — Просто интересно? — зло усмехнулся Санзу, быстро взглянув на нее через отражение. Выглядела сестренка слишком уж взволнованной, для простого интереса — идеально ровная осанка, выточенная линия плеч и четко очерченные колени, поджатые, точно под линейку, напряжение в каждой мышце и плотно сжатые кулаки. — Просто шла мимо моей комнаты и вдруг решила спросить о моем бывшем, с которым мы расстались полгода назад? — Угу, — выдохнув через плотно сжатые зубы, буркнула Сенджу, — так и было. Ты мне расскажешь, какой он в отношениях? Это уже, откровенно говоря, пробивало Санзу на смех, саркастичный и какой-то горький. Веселости и злорадства в нем было столько же, сколько и предвкушения сегодняшнего свидания. С уже совершенно другим человеком, по-настоящему любимым, с тем, кто всегда был рядом в трудную минуту. Харучие щепетильно разделил свои волосы на две половинки, принявшись расчесывать каждую из них — сначала кончики, выше, еще выше прочесывая и от самых корней, время от времени дергая сильнее из-за спутанности и чертыхаясь себе под нос. Сенджу безотрывно глядела на узкую спину брата, внимательно рассматривая каждую складочку на рубашке, каждый неровный вихрь скублянных прядей, на движения его рук, сосредоточенное выражение лица и кривой изгиб улыбки. Наконец, закончив свое дело, парень щелкнул пальцем по расческе, размял плечи. — Майки, — заговорил он, — хорош во всем. Хороший друг. Хороший партнер. Хороший любовник. С ним как за каменной стеной, он всегда поддержит и никогда не бросит в беде. Он будет помнить о всяких мелочах и радовать по любым пустякам… — Харучие хищно оскалился, вдруг прошелся подушечкой пальцев по рубцу шрама. — Но только в том случае, если он любит. — на этих словах тот звучно хлопнул расческой по столешнице туалетного столика, обернулся. — Если же нет, то ты будешь для него «Харукой 2.0». Сенджу почувствовала, как внутри все перевернулось легкой щекоткой, смущение залило щеки, и было непонятно, что так передернуло ее в данный момент — то, что брат понял, что ее детские чувства к Манджиро не прошли, или упоминание некой «Харуки» — бывшей девушки Майки, которую звали вообще не так. Она мало что знала. История довольно мутная. Вроде как после разрыва с Санзу Майки довольно быстро оправился и вступил в новые отношения с девушкой. Никто из его окружения не знал, как зовут его новую пассию, но за глаза звали «Харукой» эту высокую розововолосую девчонку с яркими зелеными глазами и очаровательным шрамиком под губой. Но зато всем было известно, как плохо все у них кончилось. — А если это именно то, что мне нужно? Харучие долго глядел на сестренку, довольно безразлично, но и не брезгливо. Казалось — еще минута, и он зальется порывом смеха, злого, колючего, полного укора. Санзу со скрипом поднялся со стула и опасно медленно, точно загнавший дичь в ловушку хищник, приблизился к сестре, навис над ней. Девушка едва не отшатнулась, но только крепче стиснула в руках покрывало. Санзу не любит слабость. Сенджу не любит проявлять слабость. Один-один в этой игре с непрописанными правилами. — Хочешь, чтобы тебя использовали только ради ебли. А неуважения к себе хватит, чтобы слушать на ушко чужое имя и вжиматься лицом в подушку? Кавараги задумалась. И медленно кивнула. За что тут же получила пощечину. — Один лидер ложится под другого. — удар брата хлесткий, резкий, но Сенджу практически не почувствовала боли. Лишь ощутила, как локоть вжался в постель. Щека горела, горело отвращение, прожигаемое отчаянием. Стыдно и обидно, но что же поделать? Получить по лицу неприятно, но куда больнее осознание происходящего, предвкушения того омута, в который она собирается броситься, не оставив себе страховки. — Нет ничего более позорного. Как ты можешь вести за собой людей, если так легко готова поддаться врагу? — Ты тоже мой враг, — фыркнула Кавараги, ощерившейся кошкой отскакивая от него. Сердце бешено отбивало в груди хаотичный ритм, странной энергией отдающийся в накрепко сжатых кулаках. Слишком знакомое чувство, слишком уносит в детство, где в небольшом садике семьи Сано резвились трое ребятишек. Еще не зная этого чувства, все они были влюблены — двое в одного, но взаимностью был награжден лишь один. Сенджу всем сердцем обожала своего соседа и друга детства, всячески привлекала внимание, писала тайные письма, старалась быть самой лучшей на тренировках боевых искусств в его семейном додзе. Ждала взаимности. Но вместо нее увидела совсем иную карикатуру: пальцы Майки нежно поглаживают розовеющие щеки, зарываются в нежно-розовые космы челки, убирая ту за ухо, годами лелеянные губы Майки улыбаются и покрывают поцелуями лицо ее брата. Если в ее жизни и был момент, когда земля ушла из-под ног, то это был именно он. Юная глупышка Сенджу все не понимала, почему он выбрал Харучие. Они ведь так схожи! Глаза, волосы, телосложение, голоса, чувства к нему… Всю свою жизнь она думала, что ей просто не повезло, просто совпадение, глупый парадокс. Сенджу выжимала из себя все больше, в то время как Харучие… был самим собою. Поднялся в банде, стал опасным человеком, возлюбленным Непобедимого Майки. — Именно поэтому я и говорю тебе: дерзай, — Санзу бережно коснулся покрасневшей щеки, заставив сестру отдернуться и замереть от неожиданно ласкового прикосновения. Фальшивка, на которой держатся до сих пор братско-сестринские отношения. Новый удар не попадает в цель — девичье запястье ловко блокирует его и отводит в сторону, не позволяя старшему снова взять контроль над ситуацией. Это уже не та маленькая девочка, которая боялась всего: брата, Майки, своих чувств. Это уже Кавараги Сенджу. И она точно знает, чего хочет. — Мучо уже заждался там. Пусть хоть драндулет свой приглушит. Санзу хмыкнул, сильно сжал запястье, которым она останавливала удар, но все же отпустил. Его улыбка — та самая, которую она так не выносила — всегда казалась какой-то дьявольской, хоть и принадлежала родному брату. — Майки отличный парень, — повторил он, — но не со всеми. — наконец отреагировав на шум мотора за окном, Харучие выглянул в окно и оперся руками о раму, с упоением рассматривая свою новую пассию, с которой встречался вот уже неделю. Его отношения с Майки закончились, мягко говоря, не на самой лучшей ноте, и главным дирижером был именно Санзу. — Он никогда тебя не полюбит. Ты будешь для него просто пародией на меня, причем довольно жалкой и уродливой. Сенджу понимала, отлично понимала, о чем речь — пухлые девичьи щеки не изуродованы шрамами, плечи и талия уж слишком узкие, голосок ниже, уровень привязанности меньше. Дружили-то скорее Харучие с Майки, а она хвостиком за ними носилась, старалась догнать, прикоснуться к желаемому. Кажется — можно только протянуть руку, но ее тут же наотмашь бьет ладонь брата. Сано ведь, и правда, был влюблен в одного из семейства Акаши. И это всегда была не она. Но, бывает, жизнь так выворачивается, что иногда и детская мазня может сойти за шедевр искусства. Сано просто должен смотреть на отражение, а не на объект — это как ловушка для домашнего попугайчика, которому одиноко, и он глядит в зеркальце, видя там себя. И тогда уже одиночество не такое тягостное, если его можно разделить с кем-то. Когда других вариантов нет, даже фальшивка может стать самой прекрасной и нужной вещью. И она готова рискнуть. ___ Знойный июль. Жара стоит такая, что в городе оставаться не представляется возможным. Черный бетон впитывает солнечный свет и раскаляется, так, что босиком и ступить невозможно. Одна дорога — только загород, загород, туда, где леса и речушки, где щадящий ветер мягко обдувает лица, где весело и хорошо, где очень кстати мягкая травка. Сенджу изо всех сих зажмуривается, пытается собрать воедино свои ощущения, как разбитую мозаику. Острые грани крошатся, стачиваются друг о друга, складываясь в совершенно не тот узор, указанный на упаковке. Это неприятный процесс, полный неожиданностей и новых открытий. Например, что у Майки очень сухие губы, все потрескавшиеся и обветренные. У него сильные властные руки, не оставляющие и шанса вырваться из его пут. Майки уже совсем не тот, кем был во времена далекого детства. Девушка глубоко вздыхает между поцелуями, сильнее ластится к рельефной чуть загорелой груди, отчаянно обхватывает плечи Сано, не собираясь отпускать. Пахнет сухими травами и полынью. В еще влажных кудрях волос застряло немало травинок, но ей уже все равно. Здесь, на подостланной рубашке Майки, есть только они вдвоем, и никто больше не нужен их идиллии. Как все случилось? Да просто. Город плавился от невыносимой духоты, и единственное спасение — безлюдная речка в пригороде. Сенджу сама не поняла, как Манджиро пригласил ее с собой — то ли от безысходности, то ли вселенная дала ей удачный шанс. Сама не поняла, как смогла весь день пробыть наедине с практически раздетым им и при этом обнажиться сама. Кавараги-то редко на природу выбирается, непривычна ей зеленая обстановка, пахнущая полевыми травами и водянистым холодком. И даже не краснеть каждый раз, когда он обращался к ней. Санзу прав — с ним она гибнет как лидер. И возрождается как женщина. Сама не заметила, как день стал клониться к вечеру, и пришло время возвращаться. Сано медленно катил свой байк по плохо протоптанной лесной дорожке. Кавараги плелась рядом, шаркая кедами, стараясь не так откровенно пялиться на его бицепсы, мокрые и зачесанные назад волосы, блестящий от пота лоб, стараясь смотреть на носки своей обуви. И все в неуместной тишине, будто не они только что вместе уплетали тайяки и запивали газировкой. Она и сама была мокрой с головы до ног — футболка противно липла к животу, очерчивая изгиб груди. Но ее это ничуть не смущало, только подгоняло адреналин по венам. Девушка и сама не сообразила, как, все так же опустив голову, произнесла почти шепотом: — Ты мне нравишься… И сама — опять же — не уловила тот момент, когда хулиган с характерным скрежетом поставил свой мотоцикл на подножку. И как, подойдя к ней, заглянув в ее глубоко-зеленые глаза, будто сравнивая схожесть, резко впился в ее губы, пылко, страстно, именно так, как она всегда хотела, именно так, как в один миг возжелал он, именно так, как любил это Санзу. Сенджу оторопела от неожиданности, неопытность вселяла страх перед неизученным. Но она хотела это постичь. С ним. Мягкие девичьи губы податливо принимали его поцелуи, послушные девичьи руки с мелким тремором развязывали узелки купальника, с трепетом управлялись с ремнем его шорт. Если Майки любит, то любит вообще без каких-либо сомнений. Он ценит совершенно все, что связано с любимым человеком: время, мелочи всякие, поступки, — он дорожит абсолютно всем. Защищает того, кого любит, до последнего, даже если он не прав. Майки всегда рядом, и всегда втащит любым придуркам, которые как-либо заденут объект его обожания. С ним комфортно. Безопасно. Он заботливый, очень, и верный до ужаса. Он преданный и честный. Очень прямолинейный — если ему что-то не нравится, обязательно скажет. Майки жизнь положит, чтобы любимого человека осчастливить, будет до старости пытаться, только чтобы обрадовать какой-то мелочью. Но только если по-настоящему любит. Так было раньше, так было с другим. Сейчас же Сенджу заглядывает в ониксовый омут столь знакомых глаз и не узнает этот странный блеск. Столь желанные поцелуи укусами спускаются по обнаженной груди, а Кавараги только язык закусывает. Собственные желания пугают, Майки пугает, то, что сейчас будет, пугает, так отличается от того, что рассказывал ей еще юный Харучие, только-только познающий азы отношений. Так было раньше, когда отношения с братом были нормальными, когда она была готова отступить и всю жизнь корить себя за медлительность и так глупо упущенный шанс. И больше этого не повторится. — Хару… — тепло выдыхает Манджиро где-то в районе живота и целует, и это касание отзывается мелкой дрожью по всему телу. Поддавшись этому импульсу, Сенджу обхватывает его щеки ладонями и нежно улыбается. И вновь целует, распластываясь на рубашке, позволяя ему делать с собой все, что только захочет. Заместительная терапия началась.