Принимая ласку

Чонгук лежал в кровати, вспоминая весь прошедший день и тонну непросмотренных сообщений. Вчера он с утра до ночи прилежно учился. Несмотря на то, что он был популярен среди однокурсников и вокруг него по-прежнему витала атмосфера плохого и грязного, конечно, в сексуальном плане, альфы, из университета вылетать не хотелось. Всё-таки, он уже не ребёнок и давно вступил на порог взрослой жизни, так что теперь ему приходится немного чаще думать, прежде чем совершать импульсивные, как бы «крутые» поступки. Завтра ему на пары, и он должен будет сегодня придумать, как вести себя рядом с Намджуном, потому что они обязательно пересекутся между лекциями. Может, просто игнорировать? Или нагрубить и изолироваться? Попросить прощения за всё, что случилось? Угрожать, чтобы заставить Кима и его друзей молчать и не болтать о случившемся? Подраться? Вариантов полно, но все они достаточно глупые. Всё-таки, старший не виноват в том, что в злополучный вечер Чонгука зацепили слова и образы собеседников, и Чон так не во время решил поистерить. Просто разочарование от неоправдавшихся ожиданий и зависть к лёгкости, комфортности и открытости друзей Намджуна сделали своё дело. Но просить прощения?.. Это испортило бы образ. А общественная роль для Чонгука всегда была важнее, чем отношения. Возможно, именно поэтому он сам до сих пор и не может смело представить подлинного себя окружающим. Хороший вопрос заключается в том, понимает ли Чонгук, какой он настоящий? Что из всего — наигранный и лживый пафос, а что — искренние увлечения и чувства? Во всяком случае, разбираться в этом мучительно долго и болезненно, ведь все ощущения давно плотно сплелись друг с другом. Именно поэтому Чон предпочитает игнорировать проблемы и жить по накатанной. В пятницу Юнги немного отрезвил Чону мозг, за что последний безмерно благодарен своему хёну. Без него Гук бы в конец сошёл с ума. Юнги — его катализатор; парень, что стал кем-то вроде старшего брата. И совет у него можно выслушать, и подстебнуть не стыдно. Мин был единственным человеком, что случайно узнал о секрете Чонгука и не отвернулся от парня после этого. Для Гука это правда значило очень многое. Просто он до сих пор не знал, как это хёну показать и как правильно выразить благодарность. В школьные годы, через день после того, как Чонгук узрел, что его одноклассник Тэхён обжимается с себе подобным, он решил составить план, исходя из которого попытался бы сделать жизнь Кима чуточку невыносимее. А помочь в этом ему должен был Юнги, так как он считался самым мудрым из компании Чонгука. Сам же Мин соглашался на такие авантюры только потому, что осознавал, как важно иногда останавливать Чонгука. Говорить, что он где-то слишком перебарщивает. Юнги желал по возможности вернуть младшему капельку самообладания, охладить его жаркий гомофобный пыл и тягу к насилию. Он любил Чонгука, как друга. В нём была детская наивность, хороший соревновательный дух, и Гук даже мог иногда неплохо так поддержать. Конечно, лишь в тех темах, о которых смыслил. И пока он не обижал самого Юнги, последний не желал бросать общение. У всех бывают сложные времена и бунтарский возраст. В такие моменты людям нужно помогать. И исходя из этих убеждений, Мин, по приглашению, пришёл к товарищу домой в воскресенье. Однако Чонгуку, распланировавшему свои выходные в субботу, с самого утра не здоровилось. Еда не лезла в горло, а в животе что-то поганенько крутило. Он подумал, что, наверное, отравился вчера кальмарами. Поэтому, проглотив две таблетки от тошноты, он свято верил в то, что скоро ему станет легче. Домработница тоже не на шутку перепугалась за сына главы семейства Чонов, но Гук так сердечно умолял её пока не бить тревогу и, главное, не вызывать родителей, что, слегка порассуждав, она решила всё же повиноваться требованиям. Тем не менее, когда в обед пожаловал Юнги, состояние Чонгука только ухудшилось. У него уже была испарина, а внизу живота стягивало куда сильнее, причём пульсирующая боль медленно переползала всё ниже и ниже. Несмотря на это, он всё ещё продолжал ждать друга в своей комнате на втором этаже. Просто теперь сполз на пол и сел в позу лотоса. Когда домработница открыла Мину дверь, на лице Юнги, выходившего из машины, красовалось приветственное равнодушие, свойственное ему практически всегда. Он любил говорить комплименты людям, работающим в сфере услуг и тратящим лучшие годы на жизнь бок о бок с не особо знакомыми им работодателями. Вот и теперь парень не удержался, похвалив прелестную чёрную заколку с вкраплениями маленьких сверкающих на свету камней, которой женщина закалывала свой высокий пучок. И свой тон он также постарался сделать как можно менее холодным. Так же, немного оглядевшись, отметил, что в доме сегодня довольно приятно пахнет травами, на что девушка удивлённо раскрыла глаза. — Взаправду? Почему же молодой господин тогда мне ничего не сказал?.. Может, кто-то из уборщиц воспользовался ароматизатором?.. — промямлила она себе под нос. Кажется, своим утверждением Юнги случайно создал волну паники. Он не знал этого наверняка, но по всем признакам — девушка, скорее всего, была бетой. Соответственно, плохо чувствовать она могла только исключительно природные запахи альф и омег, если у неё нет насморка. А значит, что у кого-то в доме сейчас происходит всплеск гормонов и чувств, что совсем не на руку Мину. Особенно, если этот кто-то — альфа. Дом Чона, пожалуй, никому не уступал по размаху роскоши. Хотя иногда казалось, что все бесчисленные золотые вещи, старинные картины и бриллиантовые украшения здесь были не из-за предпочтений обывателей. Создавалось ощущение, будто таким образом хозяева с порога хотели закричать в лицо гостям: «Мы богаты! Нет, мы очень богаты!». Юнги перенял вкусы своих родителей и стремился к минимализму. Он не любил кичиться роскошью и деньгами, хотя и никогда не отказывал себе в дорогих покупках. Если он в чём-то нуждался, и эта мысль преследовала его уже долгое время, он покупал эту вещь. Почему нет, если у него есть возможности? Однако простое расточительство он всё же не особо приветствовал. В его доме всегда стояла люксовая техника и хорошая мебель. Ремонт был выполнен по большей части в бело-чёрных тонах, хотя в интерьере преобладали также пастельно-голубой и кремовый цвета. Возможно, именно поэтому он считал особняк Чонов немного безвкусным. По крайней мере, холл этого здания точно. Пока домработница поднималась с Юнги по лестнице, она несколько раз предупредила, чтобы тот звал её, если что-то пойдёт не так. Она будет дежурить рядом и иногда стучаться к мальчикам, чтобы проверить, всё ли в порядке. Мин посчитал такое поведение каким-то параноидальным, но в чужой монастырь со своими уставами не приходят, так что он просто кивнул головой в знак согласия. Самого парня, конечно, тоже очень напрягало, что запах свежести лаванды концентрировался именно в том месте, где располагалась комната Чонгука. Но у Юнги же ещё есть время убежать, не так ли? Да и он уже слышал примерный запах Чонгука во время гона. Его было труднее различить, но Мин точно помнил, что в том аромате содержалось куда больше табачных ноток и горечи. Он такие запахи не любил. Женщина оставила парня у входа в спальню. Она громко оповестила, что в гости пожаловал Мин Юнги, и ушла куда-то вниз по коридору. Легонько постучав по двери, Мин принялся ждать реакции друга, размышляя о дальнейших действиях. Однако, когда дверь отворилась, неизменная пустота задумчивости Юнги сменилась на откровенное замешательство. Бледный младшенький едва справлялся с дверью, и это было очень тревожным сигналом. Вдобавок от него так разило душистой лавандой, оседающей в носу у Юнги особой свежестью и лёгкой пряностью, что у чувствительного до запахов старшего едва не начала кружиться голова. — Чонгук, у тебя случайно не гон? — как-то слишком нервно спросил Юнги, пятясь назад от двери и принюхиваясь к себе. Он скрестил руки на груди, будто от чего-то ограждаясь. — Что? — растерялся Чонгук. Он слегка закинул голову вверх, что-то сосредоточенно подсчитывая. — Да нет, у меня куда позже начнётся. Ещё одиннадцать месяцев с прошлого раза точно не прошло. — парень слегка нахмурился. — А что, ты что-то чувствуешь? Альфы обычно ощущают острое желание соперничать, когда у одного из них усиливается запах, — зачем-то пояснил Чон, — Есть что-то подобное? Я сам чую только отголоски пряностей, — парень пожал плечами, втягивая носом как можно больше воздуха, тем самым проверяя, не изменился ли как-то его аромат. — Чонгук, от тебя лавандой несёт, как от целого поля. Может, у тебя цикл нарушился или что-то в этом роде? — прикинул Юнги, оглядывая Чона с головы до ног. Лицо младшего вдруг исказилось в ужасе. — Подожди, ты говоришь, что чувствуешь именно лаванду? В смысле растение, да? — парень шокировано помотал головой. — Не может быть… — Ну, я бы сказал, что это больше цветочный аромат. Вдруг лицо Чонгука болезненно исказилось, он схватился за бока обеими руками и чуть не упал на колени. Вероятность того, что его могло прибить больше никем не придерживаемой дверью, была слишком высока, поэтому Юнги, на свой страх и риск, толкнул младшего в глубь комнаты, тем самым защитив его от неминуемого удара. Не самым логичным решением, конечно, было прошмыгнуть в спальню к альфе в разгар гона. — Родители дома или на работе? — Юнги огляделся по сторонам. — Не знал, что у тебя так болезненно проходит этот период. — старший с трудом повалил Чонгука на своё плечо, и, придерживая, чтобы тот не упал, посадил на стул. — Юнги, пожалуйста, позови Сонхи, она бета, она вызовет врача. Альфе нельзя сейчас со мной находиться, — у Чона сбилось дыхание, однако он нашёл в себе силы, чтобы немного оттолкнуть Юнги и выставить руку вперёд, показывая, чтобы друг к нему не приближался. — Поверь, Чонгуки, это мне опасно находиться сейчас с тобой, — сказал Юнги, утерев пот со лба. Он знатно устал, пока усаживал эту тушу, — Ты почему не сказал, что у тебя гон? Надеюсь, не из-за желания перепихнуться со мной? — Мин ещё раз прошёлся взглядом по всем полкам, — У тебя нет аптечки? — Юнги, что за глупости?.. Пожалуйста, ради всех благ, позови домработницу, — парень чувствовал, что, кажется, начинает терять сознание. — Я… — он поджал губы, на миг почувствовав, будто сейчас находится на исповеди перед священником и раздумывает о том, покаяться ли ему во всех грехах сразу или приберечь некоторые до следующего раза, — Я гамма, мне нужна профессиональная помощь. — тихо выдохнул он. Мин сосредоточился и выпал на мгновение из реальности. Он где-то точно слышал это слово или читал об этом. Да! Кажется, в книге о многообразии человеческих возможностей на странице 78 употреблялся этот термин. Точно! Оно обозначало уникальную группу людей, которые имеют признаки как омеги, так и альфы. Причём как физические, так и ментальные. Ну, о ментальных признаках Юнги бы конечно поспорил. Что это вообще значит? Как они проверяли ментальное отличие нескольких здоровых людей друг от друга? Всё-таки стереотипы об альфах и омегах остаются стереотипами, которые довольно выгодно поддерживать миру, находящемуся во владении альф. Но сейчас не об этом. Значит ли, что чисто технически, сейчас у Чонгука почему-то могла случиться течка? — Я понял, ты сейчас проявляешь физические признаки омеги. Постарайся расслабиться, это может помочь отпустить некоторую боль, — положив руку на плечо младшему, парень крикнул, что было мочи, — Сонхи! Пожалуйста, вызовите врача, у Чонгука течка! Он выбежал за дверь, чтобы удостовериться, как домработница бежит наверх, попутно набирая чей-то номер на телефоне. Как только она добралась, то сразу ринулась к Чонгуку, давая ему немного попить воды из захваченной по пути бутылки. — Сонхи, миленькая, пожалуйста, только не говори родителям, что я такое с собой допустил. Пусть меня доктор Ли вдоль и поперёк искромсает, только пусть отец ничего не узнает. Я не знаю, почему у меня течка, я не допускал, я… — Чон будто скороговоркой повторял одно и то же: «пусть родители не будут знать о моей течке». В конце, совсем теряя силы, он уже перешёл на какой-то полушёпот, но всё равно упорно продолжал повторять свою мантру, — Лучше умереть, чем опозорить так семью, — это была последняя фраза, которую он проронил перед тем, как откинуться на спинку стула и снова начать поглощать воду. Для Юнги это была ещё одна дикость. Он не знал устоев семьи Чона, и ситуация ему казалась очень странной. Неужели непонятно, что над физиологическими проблемами человек невластен? Абонент на той стороне трубки наконец-то ответил. — Да, слушаю. — грубый и прокуренный голос заставил Юнги передёрнуть плечами. Ему совсем не нравилась ситуация, в которой он оказался. Мин ещё в собственном организме не разобрался, а тут вдруг такие тайны раскрываются о других. — У Чонгука предтечные симптомы. В этот раз всё хуже, чем в предыдущий! — истерично взвизгнула женщина. — Что? — кажется, даже противный мужчина ненадолго удивился сказанному, — Не может быть, мы посадили его на серьёзные препараты. Что он делал? С кем взаимодействовал? — голос мужчины становился суровее с каждой секундой. Так что домработница даже растерялась. — Я-я не знаю, — нервозно оправдывалась она. — Так передай ему трубку! — рявкнул голос в телефоне. Женщина трясущимися руками забрала бутылку у Чона, спрашивая, может ли Чонгук говорить. Получив утвердительный кивок, она дала некоему доктору Ли разрешение задавать вопросы. — Значит так, щенок, — грозно выпалил собеседник, — Твои родители отдали огромные деньги за твоё лечение, и совсем не здорово, что ты снова раздвигаешь свои ничтожные ножки и подскакиваешь на чьём-то члене ради удовлетворения низменных, скверных потребностей. Сколько их было?! — человек окончательно перешёл на крик. — Хватит пальцев, чтобы посчитать? — злая усмешка прошлась волнами по комнате. У Юнги руки сжались в кулаки. Скромные глаза младшего потускнели, он трепетно сцепил края майки, тихо подрагивая. Чонгук не чувствовал, что в комнате кто-то остался. Он уже никого вокруг не замечал, уходя куда-то глубоко в себя. Словно потерянное письмо, валявшееся в грязи, он казался самому себе совершенно ненужным, несправедливо брошенным в пучину гнусного человеческого бытия. — Нисколько, клянусь, — это прозвучало как-то отрешённо. Даже собеседник замолк на секунду. Оцепеневший Юнги ждал реакцию домработницы, а та, в свою очередь, кусала губы и отчаянно теребила бутылку с водой. — Передай телефон Сонхи. — требовательно заявил мужчина после короткой паузы. Как только дело было сделано, Юнги оттолкнулся от стены и подбежал к Чону, крепко прижимая голову младшего к своему плечу. — Возможно, он чист, Сонхи. Звони господину Чону. Если посчитаешь нужным, то и его омеге можешь позвонить. Я уже послал к вам своих ребят, — раздражённо кинул человек и сбросил вызов. После слов о родителях младший на мгновение встрепенулся, и обессилено рухнул в объятия Юнги. Отмершая Сонхи только в этот момент и осознала, что юный Мин всё ещё здесь. Это вызвало новую причину для паники. — Господин Мин, вам нужно идти. Надеюсь, вы понимаете, что о случившемся нельзя никому сообщать! — затараторила она. — Вы здесь все как будто сумасшедшие! Он после всей этой словесной какофонии сознание потерял, несите скорее нашатырь, а не размышляйте о конфиденциальности! — спокойный и умиротворённый обычно Юнги сейчас кричал, продолжая ужасно нервничать и, конечно, начиная во всём обвинять себя. Он не знал, что происходит, и в какую драму он случайно залез, но сильно переживал за друга. Продолжая придерживать голову Чонгука, Мин шептал приятелю какие-то слова поддержки, комплименты и прочую ерунду о том, что всё будет хорошо. Возможно, это было утешением для самого Мина. Вряд ли Гук его слышал. Когда домработница прибежала вновь, силы Чонгука уже совсем покинули, и тело его потяжелело, а руки свисали непомерным грузом. Увидев всё это, она испуганно зажала рот ладонью. — Не думайте, а действуйте, Сонхи! Разбудим и перенесём в кровать! — скомандовал юноша. Девушка согласно кивнула, принимаясь расстёгивать пуговицы на рубашке Чона. Когда Юнги ринулся за ваткой для нашатыря, домработница его остановила. — В таком состоянии молодому господину не пристало подставляться под руки юного альфы. Я боюсь, что ваш запах на нём останется. Однако, прошу простить мою неосведомлённость, если даже вы — бета, то развратный вид сына господина Чона вполне обосновано может отозваться в вас возбуждением, а это… ну, вы понимаете, что он сейчас не сможет Вас обслужить, — тревожно выпалила девушка. Из Юнги вырвался непроизвольный нервный смешок. Он-то как раз таки ничего и не понимает. Это она сейчас выдумывает, как выпроводить Мина, или вещает серьёзно? — Даже если бы я был альфой или бетой, то прошу не думать обо мне, как о животном, — отмахнулся Юнги. — да и так, для справки: я всё равно омега. Женщина выпучила глаза, недоверчиво осматривая парня с головы до ног. — Только не говорите, что мне нужно вам сейчас предоставить доказательство возможности рожать, — усмехнулся Юн, теперь уже чего только не ожидавший от семьи Чонов. — Нет, конечно, — отмахнулась Сонхи, разрешая Мину продолжить ей помогать, — А Чонгук знает об этом? — Не думаю. Вам в это— парень пожал плечами, отводя взгляд. Разве это так уж важно? Он всунул Чонгуку под нос ватку и, дождавшись реакции, подхватил плохо соображающего парня на пару с домработницей, и вместе они перенесли больного на койку. Пока Сонхи звонила отцу Чонгука и родителям Мина, Юнги присел на край кровати, аккуратно наклонившись к уху Чона. — Прости, — прежде, чем Юн успел что-то сказать, сухими губами прошептал Гук. — Ты ни в чём передо мной не провинился. Мы по-прежнему лучшие друзья, слышишь? — парень нежно потрепал товарища по волосам. — Господин Мин Юнги, вам пора домой. Помните о конфиденциальности. Господин Чон старший просил, чтобы вы передали родителям, что он сегодня вечером одарит вашу семью своим визитом, — тихо и строго проговорила побледневшая Сонхи. После всех телефонных разговоров женщина стала выглядеть мрачнее тучи. Мин отказался от того, чтобы его провожали. Дорогу он и сам найти сможет, не глупенький. Прошептав напоследок младшему пару слов поддержки и гордо поднявшись, парень проследовал на выход, к своему водителю. Уже усевшись на пассажирское сиденье и обменявшись с водителем парой любезных фраз, Юнги никак не мог перестать думать о случившемся. В первое мгновение его одолевало удивление и какое-то раздражение. Исходя из собственного развития личности и особенностей характера, Мин часто не понимал природу многих своих и чужих человеческих чувств, но теперешняя собственная злость казалась ему не то чтобы не осознанной, а просто совершенно иррациональной. Разве может он злиться на Чонгука? Да, тот никогда прежде не говорил о своей омежьей природе, крича на все стороны о том, что является исключительно альфой, но и в этом была доля правды. Полуправда считается ложью, но может также сойти за хитрость. Каждый выкручивается как может, в этом Мин не видел ничего постыдного. Соответственно, его злость обращена на окружение Чона. И за странным возмущением пришла какая-то ещё более необъяснимая тоска и даже тревога. То и дело в сознании всплывали картинки беспамятной мольбы и боли Чонгука, пронизывающей, казалось, не только тело парня, но и душу. У Юнги бывали течки, и он этого не стыдился признавать, просто как-то так вышло, что никто из товарищей и не спрашивал. А трепаться о себе лишний раз он не любил. Он вёл обычно аскетичный образ жизни, ему с трудом давался флирт с омегами, которые находили его привлекательным. Да что уж там, Юнги со всеми людьми в принципе трудно сходился, но его это как-то особенно не беспокоило. Хотя мысль о том, чтобы помиловаться и с каким-нибудь славным альфой — не создавала отвращения. Главное — встретить того, кто смог бы задеть струны сложной души Мина. Тот факт, что практически никто из окружения не считал, что Юнги омега, был правдой. Мин принимал подавители запаха, потому что не любил притягивать лишнее внимание к своему кедровому аромату. С собой он всегда носил блокаторы на случай неожиданных спазмов или других ситуаций, а с теми, кто учился с ним в одной школе, предпочитал не создавать романтики. В конце концов, если и размышлять об отношениях, то ему хотелось искренней любви, а не половых связей от безделья. Да и здоровый сон Юнги приветствовал куда больше, чем секс. Хотя, был однажды случай, когда какой-то парень из школы спросил Мина о природном запахе, и Юн безо всякого стеснения дал ему понюхать свою шею. Мину это тогда совершенно не показалось чем-то неправильным. Он просто не думал об этом, как о чём-то странном. К превеликому удивлению, юнец тогда воспользовался моментом и ловко лизнул железу, заставляя Юнги в удивлении как-то неразборчиво выругаться. После тот парень просто убежал, и Мин больше его не видел. Поговаривали, что этот мальчик переехал в другой город, так как туда перевели работать его родителей. Но Юнги было как-то всё равно, ведь его не привлекла беспричинная страсть. Он лишь больше убедился в нелогичности людского поведения. Что забавно, про самого Мина слухов никогда не ходило. Может быть, окружающие просто боялись связываться с Юном, за которым закрепилось амплуа мрачного и загадочного типá. Ну, а потом Мин стал тусоваться с компанией Чона, что сразу отметало возможность порицания кем-либо, ведь никто не имел желания нажить себе проблем. Сам Мин никогда не обладал утончённой фигурой, выдающейся тонкой талией или чем-то подобным. В общем, являлся не особо примечательным омегой. Хотя, на вкус и цвет, конечно. Да и довольствуясь аналитикой, которую Юнги считал царицей наук о данных, у мрачного омеги в мешковатой одежде, что иногда стрелял сигареты, шансов было маловато. Особенно если ты так выглядишь и ведёшь себя не потому, что находишься в какой-то субкультуре, а просто из-за банального комфорта. Однако загадочный бета, носящий исключительно объёмную и тёмную материю, был обречён на успех среди многих юных омег, которые искренне считали, что он выглядит так, потому что крутой и не такой, как все. Ну, Юнги и правда был не таким, как многие. Пусть ему и было сложно понимать людей, но он не переставал являться человеком сострадательным. Именно поэтому он старался запоминать жесты, мимику и любую повторяющуюся мелочь, которую совершали его близкие, испытывая те или иные эмоции. И сейчас он научился практически всегда безошибочно определять настроение родных. Но то, что происходило в доме Чонов — было нонсенсом. И ему обязательно нужно будет обсудить это со своими родителями и, возможно, даже попросить у них помощи.