Русская тоска

Тихий дворик одного из спальных районов Астрахани встречал воплощение своего города грудой бутылёчков из-под этилового спирта. Количество намекало, что использованы они были не по назначению. Рахим присел на старую, облезлую карусель, которая тут же противно скрипнула. Звук пронёсся по колодцу хрущёвок и растворился в прохладном ветре. Передёрнув плечами, Астрахань натянул рукава старой толстовки на ладони. Сорняки прорвались сквозь ни разу не меняный асфальт. А вон у той клумбы с высохшим кустом валяется погрызенный ботинок. Если убрать из поля зрения несколько лад, что стоят под окнами, то можно было бы подумать, что это заброшенный район. А это всего-лишь добросовестные и не очень граждане спят в 4 утра. Порыв холодного ветра заставил вздрогнуть. Да, пора бы переодеваться в куртку. Да только её надо залатать. Из-за угла вышел мешковато одетый человек. Растоптанные летние туфли выдавали человека не самого высокого достатка, а точнее его отсутствия. — Эй, милок, чего не спишь? Плыли дни, пылились даты Были нищетой богаты И покатый морщили свой лоб Бетон крыши одного из домов шуршал под подошвами берц. Сегодня в предутренних сумерках Ростов был занят очень важными делами. И нет, это не сведение бюджета региона. Это чистка. А вот и объект вышел. О, в этих синих глазах стоят сотни убийств невиновных. Винтовка уперлась в плечо. Эти дебилы начали переходить все границы. Обрели поддержку главы администрации района и совсем слетели с катушек. Косят мирных своим новым порошком. Даже на детей позарились. Лёша решил разобраться по своему. Да, это как вспороть себе вену, но кого это волнует? Эту гниль нужно выдавить. Одним движением курка. Пели пули в пистолете Что расстрел уж на рассвете Рассыпался город из трущоб Окно зияло темнотой. Казалось, упади и будешь падать ещё сотни лет. Подоконник был не слишком надёжной опорой для ослабевшего тела олицетворения Челябинска. — Да бля… Тихий хрип сорвался с губ и упал в пустоту комнаты вместе с каплей крови. Боль сковала лёгкие, как дым — небо. А ведь они обещали, что будут работать над этим. Но все слова канули в завитки фабричных выбросов. Глаза бессильно уперлись в экран телефона. Четыре утра прекрасное время, чтобы умирать, правда же? А Юре хотелось сигаретку, чтобы добить это бренное тело. Пальцы потянулись к пачке. И почему их обещания это пустой звук и все больше страдающих в больницах?.. И если жизнь экран То нам в нем дан Второй лишь план На закуску обман Да граненый стакан У Андрея Васильевича, а именно так звали этого человека (у Рахима просто язык не повернулся назвать его бомжом), оказалась на удивление хорошо поставленная речь. Тот рассказывал историю за историей до самого рассвета, расталкивая горы мыслей не самого весёлого толка. — Ну что ж, молодой человек, пойду я. Утро уж наступило, пора и дела делать. Рахим вскочил вслед за стариком, взявшись за его мозолистые руки, начал трясти их в рукопожатии. — Спасибо большое, Андрей Васильевич, — выпалил он, развернулся и убежал прочь. — Молодой человек, стойте! — просипел старик, но юноша уже умчался. В руке осталась пятитысячная купюра. Хмуро сгорбил спину вечер Обняла, обняла меня за плечи Моя русская тоска — С ними покончено, не переживайте о их судьбе. Вот компенсация, лично от меня. Пожилая женщина приняла небольшую борсетку с деньгами внутри с изумление в глазах. — Но кто вы?.. — Я работал с вашим сыном. Считайте был его другом. В сумке так же лежит моя визитка, если будут ещё какие-то проблемы, смело звоните: обязательно помогу. В глазах неутешимой матери стояли слёзы. Сзади маячил 15-ти летний мальчик, недоверчиво смотрящий на Донского. — А ты пацан, мать то оберегай, мировая женщина. До встречи. Пока по лестнице слышались шаги спускающегося мужчины, она все пыталась вспомнить, где же видела его. А Ростов прекраснейше помнил её. Она ещё молодой девушкой спасала его от тонн боли, своими ласковыми руками перебинтовывала полученные им огнестрельные и ножевые раны в лихие 90-х. Донской многого не забывал, особенно доброту и заботу своих жителей, которую он так редко получает. Плакали со мною свечи Кто меня, кто меня, меня излечит? Очередь к врачу-фтизиатру продвигалась довольно медленно. С Ильёй Ивановичем он знаком давно, с самого его заступления на эту должность. Потому, когда тот вывел из кабинета рыдающую женщину, Юра все понял. Пациент-смертник. Просто в иных ситуациях, этот врач умело успокаивал людей, вселяя хоть малую надежду, а тут не выходило. — Извините, девушка, можно вас на пару секунд? — спросил Челябинск мягко, подойдя к ней. Та подняла на него свои покрасневшие глаза и неуверенно кивнула. — Меня Юра зовут. Приятно познакомиться. Я вот тоже с диагнозом на крайней степени. У меня лёгкие, у тебя что? — Кости, — хрипло выдохнула она. — А зовут тебя как? — Алина. — Хорошо, Алина, можно пригласить тебя в аквапарк? — В акварапарк?.. — девушка удивилась такому предложению, что это за парень вообще такой? — Ну, я просто ни разу там не был, подумал что стоит сходить таки перед смертью. — Э. Хорошо. А когда? Вот так они и познакомились. А через месяц Алина умерла. Стоя перед её могилой, Юра надеялся, что смог хоть немного скрасить последние её дни. А небо снова чернело. Моя русская тоска Москва шумит, шумит, шумит, сводит с ума, и снова шумит, и не думая останавливаться. Так же и Миша, все бежит, бежит, бежит, пока спина не сможет разогнуться от неправильной осанки за столом, пока ноги не будут держать, пока руки не начнут трястись от огромного количества выпитого кофе. Столицей быть трудно, крайне трудно, но он не может сойти с колеи, что стала выше головы. Вот и сейчас, он сидит на диване в кабинете, пытаясь компенсировать отсутствие сна двухминутной медитацией. На большее его не хватало. Пальцы теребили золотую цепочку с крестом на шее. Именно сумерки перед рассветом заставляли думать о чем-то философском. Например, о правильности выбранного пути. Эта тема особенно хороша в эти дни, когда все идёт в тартарары. Или катится? Жили люди понарошку Бог подглядывал в окошки И глядел со стен из-под ковров Из глазниц хрущевских зданий Он все смотрит, чем мы станем И смеется горько с дураков Ненависть к себе пожирает. И вот вроде ничего плохого не сделал, так за что же его так хают? Самый депрессивный город России. «Говно, а не город»; «Вот бы уехать отсюда»; «Бля, как же заебало это всё, особенно этот Волгоград». Как же это больно! Почему нельзя вытащить сердце? Оно в обиде так надрывно бьётся, отсчитывая бульки водки, льющейся в рюмку. А ведь это уже третья бутылка, пьёт он один, а разум как на зло сохраняет свою ясность и прозрачность, работая как увеличительное стекло для всех обид, свалившихся на его голову и от него самого, и от жителей. «Когда наконец будут нормальные дороги?» Да Гриша и рад бы их иметь, да вот все не выходит. Ощущение такое, что всем на него плевать. И администрации, и Думе, и жителям. А вообще от него ничего толком не осталось. Несколько сохранившихся зданий дореволюционной эпохи обваливаются, память о нем осталась лишь в паре слов, а сам город стал паразитом. Уже несколько раз он терял статус города-миллионника и бессовестно сжирал все близлежащие посёлки, лишь бы сохранить это бесполезное звание. Противно от себя. «Господи, как же меня заебал этот город». И если жизнь экран То нам в нем дан Второй лишь план На закуску обман Да граненый стакан Губы сами стали шептать молитву. Точно так же как и восемь, пять, пару веков назад. Что-то все же не меняется. Он один на своём пути. Символ, вождь, лидер, светоч. Поцеловав крест, Миша поднялся с колен, давно отвыкшие от позы искренней молитвы. Но сейчас она необходима. Чтобы символ все ещё восхищал, чтобы вождь вёл свой народ, чтобы лидер помогал каждому, чтобы светоч разгонять тьму современного мира. Его вернейшей спутницей всегда была вера в себя. Если положение страны улучшается, хоть и в перспективе, то он делает всё правильно. Именно так шептал Бог своей златоглавой. Хмуро сгорбил спину вечер Обняла, обняла меня за плечи Моя русская тоска Лёгкие лихорадило, чужие мысли врывались в голову. Множество голосов с ненавистью произносят имя города, разрушая и так некрепкие руины здравомыслия. Но среди проклятий Гриша умудрился услышать тихий девичий голосок. «Я так тебя люблю. Вот отучусь на архитектора, и буду облагораживать тебя…» Задержав дыхание, Волгоград вслушивался в этот голос, хватаясь за него как за спасительный трос. «Ты так красив… Руки поотрубать этим коррупционерам, и ты снова будешь прекрасным!» С искренним гневом, вклинился другой голос. Гриша даже усмехнулся. Все мерзкие слова уходили на второй план, пропуская вперёд другие, тихие и нежные. «Да я живу в Волгограде. И хули ты ржёшь? Я щас тебе ебало начищу, не прекратишь если шутить про большую деревню. Только мы так можем делать, и то любя!» Казавшаяся бесконечной ночь наконец завершилась. Солнце, отпустило свой луч на покрытые шрамами руки Гриши. Да, ничего ещё не изменилось, но на душе полегчало. Крепитесь, добрые голоса, пожалуйста… Не растеряйте веру, молю вас. Плакали со мною свечи Кто меня, кто меня, меня излечит? Моя русская тоска