Сундучок с теплом

      Ночью Галфу снова не спится. Прислушавшись к храпу отца и старших братьев, он встаёт, одевается ещё теплее и пробирается к двери. Едва приоткрывает её, как слышит строгий окрик: — И куда это ты, недокормыш, собрался? На Морока посмотреть захотелось? Так днём ещё успеешь взглянуть.       Галф поверженно опускает голову: — А после что с ним будет? — А после — дождемся Солнцеворотаи отдадим его огню. Пускай, — отец Галфа усмехается с оскалом, — погреется, ледышка. Да не будет больше морозить нас. — Того ли вы поймали?.. Может, невинного убить хотите. — Того-того. Всё сходится. А ты ложись обратно. Хватит с тебя ночных прогулок.       У Галфа сердце сжимается. — Я… — Ты-ты. Думал, не замечу? Выпытывать, где был, не стану, но больше из дому без спросу ни ногой.       В ответ младший сын понуро качает головой и ложится обратно. На рассвете сон у отца самый крепкий. Так и не сомкнув глаз, Галф снова встаёт. Собрав побольше старых шерстяных вещей, тихой сапой покидает дом.       Ах…       Галф припадает холодным личиком к решетке из ивовых прутьев, что закрывает вход в земляную яму. Выкопанная ещё с лета, сейчас она превратилась в настоящую ледяную темницу. Бедный Мью лежит там на промёрзшей земле в одном исподнем. Связанный так крепко, чтобы не распутался и не сбежал. — Я вытащу тебя, потерпи немного!       У Галфа пальцы примерзают друг к другу, но он то и дело дышит на них, а затем дёргает заиндевевшие верёвки. — Вот так, — Галф принимается растирать бледную кожу Мью снегом, а затем шерстью, — сейчас кровь снова начнёт тебя греть и ты сможешь встать!       Когда Мью немного оживает, Галф с большим трудом вытаскивает его наружу — и где только силы взялись? Закутывает его в тёплые вещи и незаметно выводит из деревни. — Спасибо… дальше я сам. — Нет-нет, — трясёт головой Галф, — снегопад такой, что все следы заметёт, я с тобой.       Как ни уговаривает его спасённый Мью, а Галф не отступается. Ещё через час блужданий они снова попадают в домик под снегом. Там Мью заваривает горячий черничный чай, приносит мочёной брусники и немного зачерствевшей лепёшки. Почти всё скармливает Галфу, а сам только пристально наблюдает за ним. — Про «недокормыша» я уже понял… но с головой-то что у тебя не так? — Мью забирает пустые плошки.       Галф икает и фыркает горячим чаем: — Почему это «не так»? Всё у меня с головой так. — А если бы тебя поймали? Что бы с тобой было? — Ну не поймали же… зачем сейчас об этом вспоминать? — мило и простодушно улыбается Галф. — Ты только правду скажи мне: кто ты такой?       Мью стряхивает крошки с постели и пожимает плечами: — Мама была из вашей деревни, а отец — издалека. Чужака невзлюбили. Вот им и пришлось уйти. В тот год была первая суровая зима. С тех пор ваши люди стали верить, что это из-за них боги посылают к вам Морока, а тот всё сильнее и сильнее морозит землю. Но это неправда. Ветер сменился. Снег сильный и мягкий, липнет к ногам. Вот увидишь: совсем немного, и холод начнёт слабеть.       Галф кивает и тихо шепчет: — Пусть так. Но я к ним больше не вернусь.       Мью усмехается и качает головой: — Ещё и упрямый. Что ж ты, в моём подземелье жить собрался? — А хоть бы и так. Я неприхотливый. Могу и на полу спать. А ещё дом прибирать, обед готовить и теплые вещи вязать. Только надо где-то шерсть достать. Овец-то нет у тебя. — И правда — нет. — Так надо завести.       Такая бесхитростная наивность снова смешит Мью: — Ну всё, ложись до обеда, раз ночь не спал. Там решим, как быть. — И ты ложись. А места здесь много. Обоим хватит.       Мью такой тёплый, его улыбка неуверенная и смущённая. Ноги, одетые в шерстяные носочки, путаются с ногами Галфа, и общее тепло окутывает их обоих, словно поселяя в самом безопасном месте. Через несколько мгновений Мью кладёт руку на щёку Галфа и смотрит ему прямо в глаза. — Ты ведь не прогонишь меня? — шепчет Галф, а страх волнами накатывает на него, сжимая сердце холодной лапой. Оно заходится биением в груди, когда Галф хватается за Мью руками и вдыхает тепло в изгибе его шеи. Закрывает глаза, а его руки гладят спину Мью, он чувствует мягкость его кожи под ладонями. Галф поднимает голову и слегка прикусывает кожу на подбородке, следом проводя по ней кончиками пальцев. Мью же, наоборот, опускает лицо, так что они соприкасаются кончиками носов. — В жизни никого не чувствовал так близко… никого, с кем было бы так тепло, Мью.       Улыбка его больше не кажется мрачной. Она преисполнена доброго света. Губы Мью — живые и мягкие. Так приятно ощущать их на своих, хоть Галф и стесняется, зная, какие они у него шероховатые от трещин. Мью будто и не целует его, а просто делится теплом, что греет не только тело, но и сердце.       И где-то там, посреди горной деревушки, при свете дня соберётся толпа. Женщины поплачут, закрывая лица шалями, мужчины сдержанно похмурятся, хлопая по плечу отца Галфа, осоловело глядящего на шерстяные варежки своего недокормыша, что одиноко лежат на дне ледяной темницы. — А ведь и правда, теплее стало. Видать, Мо́рок насытился, — скажет самый седой старик, — жаль мальчишку. Но гибель его не напрасна.       А над спрятанным под снегом домиком, где в уютных объятиях дремлют двое, будут звенеть хрустальные ветви, переливаясь драгоценным светом на пару часов проснувшегося ленивого зимнего солнца.