Ахимса

Здание Океанариума подавляло своими монструозными размерами. Пристанище морских и не только гадов находилось в пригороде, и, глядя на эту гигантскую постройку, я понимала, почему. Чувствовала я себя пингвином: поднимая голову, чтобы увидеть конец стены Океанариума, я чуть было не завалилась на Адриана из-за того, что потеряла равновесие. Агрест меня, конечно, подхватил. И даже смеяться не стал над неуклюжестью. Вообще, я не в первый раз была в Океанариуме… в третий. Первые два пришлись на московский, который был на ВДНХ: тоже большое здание в голубых тонах, до которого нужно неоправданно много идти пешком. Билеты стоили дорого, но, в целом, цена эта была оправдана: всех рыбок-косаток-медузок надо не только кормить, но и к водным ветеринарам водить, и условия для жизни создавать, и кучу всего вообще. Так что денег на то, чтобы поглазеть на морских обитателей, мне было не жалко. Первое посещение москвариума — это что-то невероятное. Ты замираешь перед каждой рыбой, подолгу рассматриваешь блеск чешуи, читаешь пояснительные таблички и гладишь скатов. Второй… Не знаю, может, это мне так не повезло, но второй раз стал сущим разочарованием. Вдохновлённая первым посещением, я собралась в Океанариум где-то через три года, просто чтобы восполнить нехватку моря в душе. Но, честное слово, лучше бы я этого не делала. Не знаю, что за три года там произошло, но от вдохновения первого раза не было ни капли. Такое ощущение, что рыб стало меньше; медуз так точно, потому что я не заметила те виды, которые восхитили меня впервые. Сам москвариум оказался более грязным, неухоженным; в некоторых залах неприятно пахло. Да и в общем впечатление он стал производить удручающее. Цены вот выросли, это да. А ещё в некоторые залы поставили маленькие тележки с едой, из-за чего запахи примерно посередине Океанариума стояли соответствующие. Миз Менделеева пересчитала нас по головам, — мне досталось несколько настороженных взглядов, но я спокойненько стояла под руку с Адрианом, — и велела идти за ней. Здание Океанариума действительно впечатляло; говоря откровенно, я никогда не видела таких громадных построек. А если задуматься, что внутри ещё и воды до кучи — вообще становится слегонца неприятно. А что, если стекло где-то лопнет? Практически страх детства: смотришь ты, значит, на акул, акулы смотрят на тебя, а по преграде между вами ме-едленно так расползается трещина… «Пункт назначения» вспоминается, не меньше. Внутри было много пространства, какие-то картонные фигурки с дельфинами-акулами-осьминогами для фотографирования и сувенирный магазин. Нам нацепили на руки яркие светящиеся браслетики и наказали идти с миром — посещение Океанариума было свободным. Вот я, если честно, до сих пор удивляюсь, как так можно спокойно отпустить подростков. В России это бы не прокатило: до самого выпуска из школы, если мы и ездили на какую-нибудь экскурсию, нас чуть ли не за ручку водили. Здесь же Жозефина, хоть и сопровождала нас с Адрианом, — о, у неё были причины, давайте по-честному! — но о других детках не особенно беспокоилась. У неё были номера мобильников, у детей были мозги, охрана бы никого не выпустила из здания Океанариума… Но всё равно странно. Одноклассники разошлись кто куда. Доступ у нас имелся во все залы, так что можно было и на морских обитателей посмотреть, и на выставку с доисторическими рыбами из пластика сходить, и в каком-нибудь конкурсе поучаствовать. Часть детишек ушла с экскурсоводами, коих было целых три. В принципе, на нашу группу выходило опять где-то шестеро взрослых: три экскурсовода, миз Менделеева и два учителя-американца со сверкающими улыбками. Получается, что мы так или иначе всё равно находились под присмотром… нет, всё равно не понимаю. Я замерла возле сувенирного магазина. Адриан, засунув руки в карманы своих идеально сидящих светло-голубых джинсов, спокойно дожидался, пока приступ моего любопытства закончится. Вот отвечаю: квами влияет на настроение! Адриан обычно был более любопытным, я более спокойной; сейчас же, обменявшись волшебными напарниками, мы словно и настрой поменяли. Чудны дела твои, господи. — Сейчас хочешь сходить и посмотреть? — спросил-таки Адриан, поняв, что я банально залипла. — Там точно должен быть большой плюшевый осьминог. — А если не будет? — То посещение этого Океанариума окажется не более чем пустой тратой времени. Мы зарулили в сувенирку и, нигде не задерживаясь, быстро прошлись мимо полок. Плюшевого осьминога здесь, естественно, не было; зато вместо него обнаружилось просто неприличное количество разных по размеру акул и даже стенд с акульими зубами. Всегда хотела зуб. Не знаю, зачем он мне, но просто хотела — и всё тут. Цены тут… кусались, скажу откровенно. Самый маленький зубик стоил что-то около полторы тысячи долларов, самый большой, — явно искусственный; не бывает таких больших акул, чтобы их зуб был крупнее моей головы с ушами, — кусался ценником в двадцать восемь тысяч зелёных. Двадцать восемь! Нет, ну, Адриан, конечно, обещал мне купить что угодно, но тут у меня просто совести не хватало. Каким бы золотым мальчиком Агрест ни был, а такие покупки явно не для его кармана. Рядом с нами, замершими перед огромным зубом, материализовался парнишка. Я его почти не видела, разглядывая кусалку; так — пятно какое-то сбоку появилось, ну да и чёрт с ним. — Я смотрю, вам приглянулся зуб Донни, мисс? — Донни… что ещё за Донни? — Как же так… вы пришли в нью-йоркский Океанариум, и ничего не знаете про Донни? — Он звезда какая-то, или что? Адриан хмыкнул. Консультант тоже рассмеялся — очень тихо и знакомо. Я повернулась и чуть было не завизжала от восторга: рядом со мной, улыбаясь, стоял Лука-мать-его-Анарка-Куффен, во всём своём морском великолепии. На парня я напрыгнула, как кошка на мышь — быстро и резко, сдавливая несчастного в объятиях. — С тобой всё в порядке! — Естественно, морская девочка, со мной всё в порядке, — он мягко похлопал меня по спине. — С чего другие мысли? — Мама сказала, что ты загремел в больницу. — Ну… Я отодвинулась от Луки и, нахмурившись, внимательно осмотрела своего друга. Вроде бы, всё как всегда: драные на коленках джинсы, чёрная футболка, взъерошенные тёмные волосы и пирсинг на лице… и шарф, обмотанный вокруг горла в несколько слоёв. Это ещё что за фигня. На улице было достаточно тепло, чтобы… Я протянула руку и, быстро схватив конец шарфа, размотала тряпку. Адриан за моим плечом вздохнул — больше устало, чем удивлённо, и это мне не понравилось. Конечно, я понимаю, что ситуация у меня такая себе… нервничать не позволяющая. Мои нервы могут перейти в глобальный капец для близлежащей округи, потому что Катаклизм потечёт у меня из каждой поры, если потребуется. Но совсем-то всё от меня скрывать — это уже просто неуважение какое-то! — Вот всё-то тебе надо, — поморщился Куффен, отбирая шарф. — Естественно, надо, — пробормотала я, протягивая руку к его шее. Коснуться чужой кожи мне, признаться, так и не хватило смелости: я банально побоялась Луке как-то навредить своими заострившимися когтями. Да и вообще, как говорил Дробышевский, — великий человек, ага, — не надо совать пальцы во все отверстия на теле, они не для этого там появлялись. — Ну ты теперь точно морской мальчик, — нервно усмехнулась я, опуская руку. — Вот, значит, что у тебя за проблемы были, а? И из-за этого ты попал в больницу, получается? Лука обезоруживающе улыбнулся мне и принялся наматывать шарф на шею. — Ну не только же тебе находить на этой земле приключения, да, морская девочка? Или мне теперь тебя называть как-нибудь по-другому? Как ты смотришь на кличку «пушок»? — Можешь звать меня «кисонькой», рыбка. Под аляпистой яркой тряпкой Куффен скрывал жабры — по три продолговатых полоски, расположенных аккурат под ушами.