Ахимса

Адриан чувствовал себя… опустошённым. Пожалуй, это было лучшее слово для описания его состояния. Обычные «усталость», «утомление», даже «изнеможение» уже не подходили. Адриан не хотел спать, есть, что-то делать и решать, куда-то идти и как-то взаимодействовать с миром. Он просто… закончился. Эмоциональный заряд был на нуле ещё со вчерашнего дня, и Адриан понятия не имел, что с этим делать. Даже более того — он и не хотел ничего делать, малодушно мечтая о том, чтобы все проблемы мира разом решились самостоятельно и оставили их с Маринетт в покое. Перегорел. Просто… — Держи кофе. Адриан поморщился, но всё-таки протянул руку за картонным стаканчиком. Напиток в нём был горячим, так что Агрест быстро перехватил кофе за крышечку другой рукой, чтобы не обжечься. Подув на кончики пальцев и отведя стаканчик в сторону, — на коленях у Адриана спала Маринетт; он просто не мог себе позволить разбудить её и тем более обжечь, — Агрест посмотрел на неожиданную «помощницу». Барбара села на диван напротив. Комната на незнамо каком этаже, в отличие от фойе Ассоциации, была небольшой и уютной, рассчитанной на небольшое количество посетителей. В ней вмещалось два средних по размеру дивана, стол, полки с книгами и несколько искусственных растений. И панорамное окно, конечно же. — Пей, — сказала женщина Адриану. Агрест поджал губы, но всё-таки послушался. Кофе был гадким; не сам напиток, а его горечь, к которой Адриан так и не привык. Это Маринетт могла пить латте литрами, без преувеличений. Но даже она пила кофе с сахаром или сиропом… и с большим количеством молока. Барбара покопалась в кармане чёрной кожаной куртки и выудила несколько пакетиков с сахаром. Кинула их на стол между диванами. Устало облокотилась на спинку и отвернулась, рассматривая вид из окна. Адриан высыпал в кофе весь сахар, что ему достался, и начал раскачивать стаканчик, образуя воронку. Ложки для перемешивания ему не предложили, но пить горький кофе… хотя по цвету, вроде, добавили немного молока или сливок. — Прости, — сказала Барбара, не поворачиваясь к Адриану. — Я действовала по регламенту. — Ладно. — Я понимаю, что… возможно, совершила ошибку. Ничего она не понимала. Адриан отпил ещё кофе и мягко погладил Маринетт по лбу. Девушка не отреагировала. Горечь на языке не шла ни в какое сравнение с горечью непонимания, которую Адриан вкусил из-за короткого разговора с отцом. Едва увидев Габриэля, Адриан чуть было не расплакался. Все события прошедших дней разом рухнули на его плечи, погребая под собой. Он ощутил беспросветную, тяжелейшую тоску; в один миг из счастливчика-Лаки и героя-Нуара Адриан просто стал маленьким ребёнком, который боится любого шороха в тёмной комнате. И ведь отец, любимый папа — он вот здесь, рядом, на расстоянии меньшем, чем сто шагов. Честное слово, Адриан, увидев Габриэля, забыл вообще про всё. Ему просто захотелось подойти к отцу, уткнуться лицом в тёмный пиджак и закрыть глаза, чтобы мир остался за пределами сознания. Ощутить на своих плечах его руки — большие и сильные. Выкинуть из головы всё. Передать тяжесть своей ответственности другому человеку… Олимпия положила руку на плечо Адриану и легко сжала; это не было прикосновением Габриэля. Это привело парня в себя. Это… разочаровало, самую малость. На деревянных, негнущихся ногах он подошёл к отцу. Вместо приветственных объятий получил только долгий взгляд и выразительное молчание. — Здравствуй, отец, — тихо сказал Адриан, смотря на руку родителя и просто умирая внутри. — Ты в порядке? Что случилось? Левая рука отца была в гипсе и подвязана платком. Не специальным бандажом… не успел купить? Или не посчитал бандаж достаточно изысканным? — Отпуская тебя в Америку, я ожидал приемлемого поведения, — сказал Габриэль, даже не поздоровавшись. Адриан опустил голову. Конечно. Чего он вообще ждал, объятий?.. …у отца ведь рука повреждена, какие там объятия. — Прости. Я не хотел тебя расстраивать. — Однако ты это сделал. Олимпия кашлянула, привлекая внимание к себе. — Смею заметить, что ваш сын… — В Америке принято вмешиваться в чужие отношения, как я понимаю? — с небольшой долей презрения спросил Габриэль, скосив глаза на женщину. — Или это ваша личная черта? Слава вас, похоже, разбаловала, мадам Мажести. Олимпия раскрыла рот, уставившись на Габриэля во все глаза. К чёрной тоске Адриана примешался ярко-фиолетовый стыд за родителя, который никогда не следил за тем, что говорит. Вернее не так. Который говорит именно то, что думает… вне зависимости от того, кто стоит перед ним. Поэтому все социальные контакты в основном на себя брала Натали, и в модельерских кругах Габриэля знали как несдержанного на язык гения. — Я поступал так, как ты меня учил. Помогал… — Ты рисковал понапрасну, Адриан, — оборвал его Габриэль. — Не думал головой, когда куда-то ввязывался. Я только одного понять не могу: почему твои учителя не сообщали мне о происходящем сразу. Возможно, стоит задуматься о твоём переводе обратно на домашнее обучение. Сердце у Адриана пропустило удар. Сжав кулаки, он посмотрел на отца исподлобья, боясь встретить ответный взгляд… но Габриэль всё ещё рассматривал Олимпию, словно та была отвратительным экзотическим насекомым. — Я поступал в соответствии с воспитанием, — заметил Адриан, опуская взгляд. — Мама учила меня, что… — Эмили вряд ли обрадовалась бы, если бы ты пострадал. «Мама бы меня поняла, — подумал на это Адриан. — Я бы рассказал ей всё, и она бы поняла… и помогла. Как мадам Чэн помогает Маринетт и мне…» — Впрочем, это неважно, — Габриэль поморщился и мимолётно коснулся пострадавшей руки кончиками длинных узловатых пальцев. — Я уже приобрёл билеты, так что вылетаем из Америки мы через два часа. Идём, на улице ждёт машина… — Боюсь, что я не могу вас так отпустить, — более решительно произнесла Олимпия, делая небольшой шаг вперёд. — Дело в том, что тут всё немного сложнее… — Не думаю, что у меня есть время на то, чтобы выслушивать про ваши проблемы. Адриан, за мной. Адриан даже не пошевелился. — Но это не «наши» проблемы! Это также проблемы вашего сына, мистер!.. — Адриан! Габриэль ведь, если так подумать, не постарался хотя бы выслушать его… понять… — Я не могу, — пересохшими губами сказал парень, смотря на отца; фигура Габриэля слегка расплывалась перед глазами Адриана. — Не могу. Если я уеду… отец, пожалуйста, выслушай. Я не могу уехать. Стал ли он слушать? Конечно же, нет. — Адриан. За мной. В машину. Неверие в одно мгновение вспухло и взорвалось горячей злостью. Адриан с силой прикусил щёку изнутри, но укол боли только ещё больше распалил это ужасное чувство. — Ты никогда меня не слушаешь, — прошептал Адриан, даже не надеясь на то, что отец по-настоящему поймёт всю ту лавину эмоций, что обуревают его ребёнка. Иногда Адриану казалось, что он вовсе не сын Габриэля. Подкидыш. Крошка-фейри, о которых рассказывал Феликс, подменыш от волшебного народца, не заслуживающий любви. Если бы не отражение, — в котором Адриан иногда видел те же черты, что были у Габриэля, — то он бы вообще думал, что мама отцу изменила. Потому что… какие ещё могут быть причины у мужчины, чтобы не… чтобы относиться к ребёнку, как к… Габриэль покачал головой, явно показывая своё разочарование. Гнев в Адриане вспенился с новой силой. Чтобы не портить отношения ещё больше, — Маринетт часто говорила, что гнев может толкнуть к непоправимому, — Адриан сжал челюсти и заткнулся. Запихал всё, что хотел сказать, обратно в глотку — так, как он всегда делал. Но с места не двинулся. Хорошо ещё, что Рыцарь-Филин вовремя появился, и внимание Габриэля перенаправилось на него. Барбара была взрослой, выглядела как мужчина и обладала достаточной властью, чтобы продавить даже авторитет Габриэля. — Что сделала малышка? — спросила Барбара-из-настоящего. — Чего ты так испугался? Никаких визуальных эффектов же не было, у неё только глаза загорелись. — Если совсем просто, то Маринетт сейчас — это концентрация Разрушения, — бесцветно откликнулся Адриан, в несколько глотков допивая горячий кофе. — Она просто уничтожила бы отца… и, возможно, вас. За компанию, так сказать. Глотку обожгло. Это было… неприятно, но очень своевременно. Боль слегка отрезвила, привела в чувство. Дала ещё один пинок, чтобы двигаться дальше. — А ты? — Меня бы не тронула… я уверен. Адриан с невыносимой, всепоглощающей нежностью коснулся губ Маринетт. Затем склонился и оставил на них поцелуй. Лёгкий, как крылья бабочки и быстрый, как полёт колибри. Барбара промолчала, снова отвернувшись к окну. Маринетт даже не пошевелилась. Её дыхание оставалось таким же тихим, практически незаметным. Бедная-бедная его букашка… если бы он только знал, что поездка в Нью-Йорк обернётся такими проблемами!.. — Мне нужно, чтобы ты рассказал про всё, что с вами происходит, — ровно сказала Барбара, рассматривая городской пейзаж. — В максимальных подробностях. А потом уже будем думать, что нам нужно делать. «Никуда не вмешиваться — вот какой был план», — огрызнулся в голове Адриана Нуар. «Мы не можем влиять на всё в нашей жизни», — более миролюбиво заметил Лаки. Разделение это было условным, конечно. Адриан понимал, что и Лаки, и Нуар — это всё он сам. Никаких посторонних личностей, никаких неожиданных голосов. Просто… Просто ему было так сложно со всем этим справляться в одиночку! «Ты не один, — практически услышал он шёпот Маринетт; той Маринетт, что была Ледибаг, его смешливой возлюбленной; той Маринетт, что пела и хохотала на парижских крышах, дышала жизнью, влюбила его в себя и дала надежду на долго и счастливо; той Маринетт, что сейчас требовалась его, Адриана, помощь. — Ты не один, Адриан!» — Ну и лицо у тебя, котёнок, — сказала Маринетт в реальности. Адриан вздрогнул. Посмотрел вниз и наткнулся на внимательные зелёные глаза. Она проснулась так резко и тихо, что он даже не заметил. Маринетт подняла руку и ласково погладила Адриана по щеке. Улыбнулась — совсем как раньше, широко и радостно, словно ничего в этом проклятом городе не происходило. Словно всё было как всегда. — Мы со всем справимся, котёнок, — сказала Маринетт. — Ты и я, верно? Он зажмурился, стараясь сдержать неожиданные, горькие слёзы. — Против целого мира, миледи. Вместе.