Ахимса

Птицы не поют, если жизнь к ним жестока. Не поют в маленькой клетке. Она тоже больше не пела. Лука обнимал худые острые плечи, но не чувствовал, что Маринетт рядом. Та словно замёрзла: синие радужки выцвели до голубизны арктических льдов, кожа почти просвечивала, а душа словно витала где-то не здесь. В машину Маринетт не села — рухнула. И ещё несколько минут просто смотрела в сторону кладбища, сидя на переднем кресле. Лука подождал пять минут, — привычное время, которое он всегда давал ей, — прежде чем помочь девушке аккуратно убрать ноги в салон и прикрыть дверь. Маринетт пристегнулась. Она всегда пристёгивалась, в любой ситуации. Потом откинула голову и прикрыла глаза. Она выглядела больной. Короткие волосы не придавали ей ни задорности, ни духа анархизма; больше всего Маринетт напоминала Луке Луи. Та же бледность, тонкие трепещущие венки и полнейшее безразличие ко всему вокруг. Наверное, если бы не Алья, Плагг, её родители и сам Лука, то Маринетт бы просто не проснулась утром. Он сел на водительское место, завёл машину и выехал с территории кладбища. Галстук душил хуже змеи, и Лука ослабил петлю. — Как Сасс? — бесцветно спросила Маринетт. — Квами? Шкатулку она ему отдала почти сразу после смерти Адриана. Сказала: нужно время, чтобы прийти в себя. Лука всё боялся, что Маринетт откажется от звания Хранительницы, ведь это значило бы, что она всё забудет… Лука так этого хотел. Чтобы она не помнила ни про Кота Нуара, ни про Бражника. Чтобы Маринетт отказалась от изуродованных серёжек, которые не подарят ей нормальной, долгой жизни: сломанный Камень Чудес тянул энергию из своей носительницы для восстановления. Чтобы Маринетт снова стала собой. Он был готов ко всему. Он бы помог ей, — не вспомнить, нет! — но встать на ноги. Рассказал бы, сколько прекрасных песен она написала. Он бы был рядом, даже если бы Маринетт откатило назад до четырнадцати — тогда она, кажется, получила свои проклятые серьги. И встретила проклятого Агреста. Почему его, а не Луку? Куффен был ближе к ней, всегда был. Его сестра, в конце концов, с ней в одном классе училась! Лука сжал руль от злости на умершего. На лице у него была только мягкая улыбка, которая совсем не убедила Маринетт. — Злишься, — сказала она, прислоняясь лбом к заплаканному дождём окну. — Квами доставляют неприятности? Лука рассмеялся. — Ты всегда видела настроения насквозь, но до сих пор не понимаешь, чем они вызваны. Она хмыкнула. — Я люблю тебя, Лука. Но мне всё равно, из-за чего ты злишься. «Я люблю тебя». Она правда ведь его любила. Только не так, как ему бы того хотелось.

***

Едва доехав до их квартиры, Маринетт скинула обувь и ушла в свою комнату — спать. Она очень много спала последние годы. Плагг, ничего не говоря, полетел на кухню. Квами обычно собирались там, своеобразная база для волшебной мелкотни. Холодильник, опять же, всегда под боком… Лука упал на диван в гостиной и устало потёр лицо. Костюм держал его тело, словно в тисках. Галстук всё ещё душил, и Лука стащил его. — Плохой день, гос-сподин? Лука махнул рукой. Плохой день? Плохая жизнь. — Когда всё пошло не так, Сасс? — Я могу наз-свать точную дату, гос-сподин. — На риторические вопросы не отвечают. Лука сел и пригладил волосы. Галстук на полу валялся, как дохлая змея. Живая не-змея зависла прямо перед его лицом. — Время — такая с-странная штука, — сказал Сасс, обвивая своё тело хвостом. Лука, помнится, долго смеялся, когда увидел квами в первый раз. Где это видано было, чтобы у змеи были лапки? Это уже целый динозавр. — Говори прямо, — попросил Куффен, устало смотря на квами; если и было в Сассе что-то раздражающее, так это его любовь к загадкам и недосказанностям. — Как думаете, гос-сподин… достоин ли один кот второго шанса? Лука передёрнулся и посмотрел на квами с раздражением. Ясно, на что тот намекает; да разве Куффен был против? — У Талисмана ограничение, — огрызнулся мужчина, отпихивая от себя квами. — Мы не сможем его обойти. Сасс совсем не обиделся на его грубость. — Любое ограничение можно разрушить. Лука замер. Даже дыхание перехватило. — Что… почему… Повернувшись к Сассу, он увидел Плагга рядом. В лапках не-котёнок держал своё кольцо — то самое, которое Маринетт носила вот уже три года, не снимая. — Почему ты раньше об этом не сказал? — спросил Лука непослушными губами. — Раньше ты бы на это не пошёл, — просто ответил Сасс, наконец отбросив все загадки. — Не смог бы от неё отказаться. Верно? «Верно, — с болью подумал Лука, — ты прав». — Что же изменилось сейчас? Вместо змея ответил Плагг: — Ты наконец перерос свой эгоизм, парень. Три года понадобилось. Лови. Кольцо Адриана жгло пальцы.

***

Мир в семнадцать казался беззаботнее, он это помнил. Только в семнадцатилетнем теле была тридцатилетняя душа. Лука смотрел на то, как Ледибаг и Кот Нуар танцуют, прыгают, играются на крышах Парижа. Маринетт смеялась и пела. — It's been a long day without you my friend and I'll tell you all about it when I see you again, — пропел Лука с горькой улыбкой, когда красное пятно мелькнуло на улице совсем рядом с ним. Расстояние одного прыжка. Остался бы у него Талисман Сасса… его не было. Они ещё даже с Маринетт знакомы не были. Луке только и оставалось, что вспоминать её песни. Единственное его сокровище. — We've come a long way from where we began, — внезапно услышал он сверху. — Oh I'll tell you all about it when I see you again. Повернувшись, Лука увидел Кота Нуара, сидящего на фонаре. Лохматого, внимательного, хмурого. Живого. — Береги её, — сказал Лука одними губами. Кот кивнул. И прыгнул к ней. Расстояние одного прыжка, что Лука никогда не сможет преодолеть. Маринетт, Маринетт, Маринетт… Девушка, которую он всё никак не мог отпустить. Птичка, всё-таки выпорхнувшая из клетки прошлой реальности.