Зло, будь моим добром

Зло, будь моим добром — «Потерянный рай», Джон Мильтон

13 апреля 1988 года, Тисовая улица, 4. Дом наполнился мерцающими тенями. Во всех комнатах был выключен свет. В гостиной телевизор слабо освещал комнату, потрескивая от бледно-голубых помех. На полу, на потолке и на стенах играл странный неземной свет. Было невозможно понять, откуда он взялся, но он казался почти живым из-за своих движений в сложном ритмичном и пульсирующем, но монотонном ритме. В комнате был слышен только этот звук, не считая неистовых, судорожных вздохов восьмилетнего Гарри, сидевшего в дальнем углу шкафа, свернувшись калачиком. Он считал, что ему в общем-то повезло, что тетя Петуния вовремя его нашла — как раз в тот момент, когда он почти разгадал головоломку, которую дядя Вернон принес домой для Дадли. Похоже, учитель начальных классов этого пухлого мальчика считал, что Дадли нужно поработать над своими навыками решать проблемы. Учитель предложил выбрать какие-то головоломки или модели, чтобы занять руки и разум Дадли. И в кои-то веки Вернон не отклонил этот совет не раздумывая, а пошел поискать что-нибудь для своего драгоценного Дадлика — что-то, с чем можно было бы поиграть, и что стало бы также своеобразным вызовом. Он вернулся с замысловатой китайской головоломкой. Дадли пять минут пытался открыть коробку, а затем закатил истерику и отшвырнул ее в сторону, оплакивая несправедливость всего происходящего. Из-за неё он пропустил первые несколько минут любимого мультфильма. Но Гарри поднял упавшую коробку. И именно Гарри решил головоломку за меньшее время, чем понадобилось Дадли, чтобы сдаться. Тетя Петуния вышла из гостиной, где они с Верноном пытались успокоить сына, чтобы узнать, откуда раздалась простая банальная мелодия, заигравшая, когда Гарри решил головоломку. — Смотрите, тетя Петуния, смотрите, — с гордостью сказал Гарри, поднимая коробку, чтобы показать своей приемной матери. — Я сделал это! Я её открыл! — Да как ты смеешь! — зарычала Петуния, выхватывая коробку из рук Гарри. Она торопливо поставила её на кухонный стол и схватила Гарри за ухо, вытаскивая его из кухни в коридор. — Разве мы не говорили тебе, что ты не должен играть с вещами Дадли? — Но он не… Не дав ему закончить объяснение, тетя Петуния распахнула дверцу чулана и втолкнула Гарри внутрь еще грубее, чем обычно. — И ты останешься здесь до понедельника! — произнесла она. Был всего лишь ранний вечер пятницы, и Гарри расстроился при мысли о том, что он проведет в кладовке все выходные. Петуния захлопнула дверь и закрыла щеколду; Гарри оказался заперт внутри. Наверное, это и спасло ему жизнь. Гарри слышал, как Дадли кричал о том, что он всё пропустил. Вернон громко жаловался на плохой прием, а Петуния пыталась успокоить их обоих. Но всё же Гарри мог расслышать повторяющуюся мелодию, доносившуюся из кухни, из коробки с головоломкой. Потом погас свет, и зазвонил колокол. Дурсли замолчали, сбитые с толку и темнотой, в которую они погрузились, и глухим звуком колокола, звенящего снова и снова. Их замешательство длилось недолго. Тишина прекратилась. И раздался крик. Затем крик повторился. И всё так же звонил колокол, а музыкальная шкатулка продолжала играть свою мелодию. Казалось, это длилось целую вечность — леденящая кровь какофония криков ужаса и боли, но вдруг все стихло. Наступила тишина. Если не считать тихих нот музыкальной шкатулки, непрерывного звона колокола и хриплого дыхания Гарри. Внезапно послышался новый звук. Скрип лестницы от чьих-то ног, спускающихся вниз. Лестница, по которой сбежали Дурсли. А вверх последовали убийцы. И теперь они возвращались. К своему большому неудовольствию, Гарри вдруг обнаружил, что его любопытство перевешивает страх. Со всей ловкостью, на которую он был способен, Гарри прокрался по своему комковатому матрасу к дверце чулана. Осторожно, чтобы его не обнаружили, он выглянул через решетку, которая давала ему ограниченный обзор коридора и небольшой части кухни. Гарри мог разглядеть лишь угол кухонного стола, но он не мог видеть лежащую на нем коробку с головоломкой. Сначала это было все, что можно было увидеть, и больше ничего. Затем в поле зрения появилась неясная фигура в черном. Гарри затаил дыхание. Фигура высокого внушительного мужчины, казалось, слилась с его тенью, за исключением головы, которая словно парила в воздухе, когда он медленно шел по короткому коридору, ведущему в кухню. Он уже почти поравнялся с дверцей чулана, и не смотрел ни влево, ни вправо, а лишь прямо перед собой… Но внезапно остановился. Сердце Гарри почти прилипло к легким. Царственная фигура чуть склонила голову набок, будто что-то почувствовав… …а затем он двинулся дальше, продолжая свой путь на кухню. Сердце Гарри снова забилось, и он с облегчением вздохнул. Нервно облизнув губы, Гарри прильнул к стенке чулана, пытаясь увидеть, что происходит снаружи. Он мог видеть темноволосого мужчину, входящего в кухню и вставшего у стола. Он видел, как тот протянул руку, чтобы что-то поднять; это была шкатулка-головоломка. Он увидел пару черных бездонных глаз, смотревших на него с расстояния меньше фута. Вопреки своему желанию, несмотря на то, что знал, что это означало его верную смерть, Гарри издал крик неподдельного ужаса и отшатнулся. Он упал на пол чулана с громким стуком, хотя и не таким громким, как его крик, и отбежал так далеко, как только смог. Вслед за своим криком он услышал глубокий голос: «Почти закончилось…» Он услышал, как брякнула щеколда, и в ужасе наблюдал наблюдал, как дверца распахнулась. В проеме стояла темная фигура, внушительная и ужасающая, даже несмотря на худощавое телосложение. Гарри с ужасом понял, что это была женщина. Медленно, грациозно она присела на корточки и наклонилась к шкафу. — Мы все слышим, мы все видим, — сказала она прерывающимся голосом. Гарри почти не обратил внимания на её слова, его взгляд остановился у основания её горла. Оно было вспорото, и он знал, что если присмотрится достаточно внимательно, то сможет увидеть ее позвоночник. Наполненный гораздо большим ужасом, чем он ожидал, и не в силах пошевелиться, Гарри поднял глаза вверх, встретившись с ее холодным взглядом. — То, что ты прячешься в чулане, не спасет тебя, дитя, — сказала она, покачав головой, каким-то образом говоря, хотя Гарри мог видеть, что у неё нет гортани. Её горло было просто пустой полостью. Она начала тянуть руку, намереваясь схватить Гарри и вытащить его, когда вмешалась тонкая, но сильная рука. — Нет. Женщина посмотрела вверх. Это был мужчина, которого Гарри видел входящим на кухню. Гарри по-прежнему не видел его, так как тот стоял прямо у дверцы кладовки, и его голова и плечи были по-прежнему вне поля зрения. — Нет? — спросила женщина, явно сбитая с толку действиями мужчины. — Нет, — повторил мужчина, чуть покачав головой. — Почему? — спросил голос другой внушительной фигуры, которую Гарри мог лишь смутно различить по другую сторону от женщины. — Вы знаете, что происходит с теми, кто стоит на пути Ада, — произнес мужчина глубоким и царственным голосом. — То же самое можно сказать и о тех, кто стоит на пути Рока и Судьбы. Положив руку женщине на плечо, мужчина заставил её подняться на ноги и выйти из чулана. Он встал на колени, и женщина сделала то же самое. Гарри уставился на него, еще более напуганный, чем когда увидел изувеченное лицо женщины. Лицо мужчины было, как и у женщины, призрачно-бледным — почти иссиня-белым. Глубокие бескровные порезы пересекали его голову вверх и вниз на расстоянии примерно дюйма друг от друга. В его череп, в месте пересечения линий, были воткнуты длинные толстые иглы, которые торчали наружу примерно на дюйм или около того. Он был похож на живую игольницу. Булавочная голова. Однако его глаза были еще темнее, чем у женщины, и казались бесконечными в своей глубине, обещая невообразимую боль. Взглянув на мгновение на Гарри, мужчина с булавочной головой протянул руку. Гарри не мог сдержать дрожь, но собрал остатки мужества, чтобы устоять на ногах и не отступать в самые темные уголки чулана. У него было чувство, что это не поможет, а лишь разозлит этого… демона. С удивительной нежностью Пинхед провел пальцами по лбу Гарри, отбрасывая в сторону его взлохмаченную челку и обнажая скрытый шрам в форме молнии. — Шрам? — спросила женщина с ноткой недоверия в её отдающемся эхом голосе. — Знак, — пояснил Пинхед, — что он помечен судьбой. Убрав руку с того места, где она лежала — такая холодная, что она обжигала кожу Гарри, как лед — Пинхед потянулся за спину. С той же деликатной осторожностью, с которой он открывал шрам Гарри, он вытащил шкатулку-головоломку, которая все это время продолжала играть свою незатейливую мелодию. — Это, дитя, — сказал Пинхед, подняв коробку так, чтобы Гарри мог её видеть, — конфигурация Плача. — Он подержал её секунду или две, прежде чем опустить себе на колени и объяснить: — Это средство, чтобы призвать нас. Он оторвал взгляд от коробки, которую рассматривал, и устремил угрожающий взгляд на Гарри, который застыл на месте, едва смея дышать. — Запомни это, — скомандовал он. Гарри едва удалось слабо кивнуть, когда Пинхед снова обратил внимание на шкатулку-головоломку, на конфигурацию Плача. Он с болезненным восхищением наблюдал, как предводитель тварей, утащивших семью Дурслей, начал закрывать коробку. Его пальцы аккуратно работали над замысловатыми гранями, возвращая различные части на свои места. С каждым движением, по мере закрытия каждой секции, мягкие перезвоны мелодии становились все проще и всё менее замысловатыми. — Однажды ты снова позовешь нас, Гарри Поттер, — предсказал Пинхед, не удосужившись поднять взгляд, продолжая возвращать коробку с головоломкой в закрытое состояние. Последние звуки музыкальной мелодии, которая звучала на протяжении всего этого испытания, начали стихать по мере того, как коробка становилась все ближе и ближе к тому, чтобы стать полностью закрытой. На заднем плане Гарри смутно видел, как женщина без горла и ее грузный компаньон исчезают в тени, но его внимание было почти полностью сосредоточено на коробке в руках Пинхеда. С мрачной целеустремленностью, сдерживаемой нечеловеческим терпением, Пинхед вставил последнюю деталь на место. Колокол издал последний, раскатившийся эхом звон, когда демон поставил шкатулку-головоломку на пол прямо перед Гарри. — Это твоя судьба, — прошептал Пинхед, растворяясь в темноте, заполнявшей дом номер четыре. Из коробки раздался щелчок, когда деталь прочно встала на своё место. Мелодия наконец смолкла. Замерли последние отголоски колокола. Молниеносно вспыхнул свет, и снова по проводам потёк электрический ток. Свет загорелся с поразительной внезапностью, как раз в тот момент, когда ожил телевизор; спортивный комментатор вещал на полную громкость. Некоторое время Гарри оставался совершенно неподвижным, глядя на лежащую перед ним коробку. Наконец, дрожащими пальцами он поднял её с пола и засунул в карман своей не по размеру огромной рубашки. Гарри вышел из шкафа, содрогаясь при мысли о том, что он может найти, и начал обыскивать дом в поисках каких-либо следов своих родственников. Почему-то он знал, что трупов не будет. Ничего, кроме пролитой крови. Словно все, что произошло, было не более чем сном. Или ночным кошмаром.

***

5 ноября 1988 года, улица Лодовико, 55 Прошло почти семь месяцев с той роковой ночи, когда он открыл конфигурацию Плача и привел посланников самого Ада на Тисовую улицу в дом номер четыре. С тех пор для Гарри Поттера многое изменилось. В первую очередь, он больше не жил с Дурслями. По большому счету, это произошло потому, что Дурслей уже не было в живых. Формально они все еще значились британской полицией как пропавшие без вести, но Гарри знал лучше. В конце концов, он встретил существ, которые их забрали. Дурслей никогда не найдут. Ни на земле, ни в каком-то другом мире живых. Следующим большим изменением для Гарри стало то, что теперь он знал правду. Он был волшебником. Его отец был волшебником. Его мать была ведьмой. Дурсли знали об этом, но по какой-то причине не сочли нужным сказать ему об этом. Это откровение заставило его чувствовать себя немного менее виноватым в том, что с ними произошло. Часть его существа чувствовала, что они это заслужили. Ведьмы и волшебники появились вскоре после того, как существа из коробки ушли. Им действительно удалось прибыть до… как же? Магглов? Да. Маггловская полиция прибыла в дом Дурслей лишь несколько дней спустя, когда коллеги Вернона по работе в Граннингсе сообщили, что он не явился на работу. К этому времени Гарри уже прибыл в безопасное место, в огромный замок в высокогорье Шотландии. Судя по всему, это была школа магии под названием Хогвартс. Гарри сделал вид, что благоговеет перед его размерами и встревожен призраками, бродящими по её залам, и портретами, которые двигались и могли говорить. Хотя, честно говоря, в сравнении с тем, что он увидел той ночью, Хогвартс скорее походил на место, наполненное цирковыми фокусами, чем на то место, к которому следует относиться серьезно. Директор школы, пожилой волшебник по имени Альбус Дамблдор, очевидно, был знаком с родителями Гарри. Именно он послал великана и школьного смотрителя Хагрида забрать младенца Гарри из руин Годриковой Впадины в ту роковую ночь, когда были убиты Джеймс и Лили Поттер. Это была еще одна большая перемена в жизни Гарри. Знание того, что его родители были убиты. Не погибли в автокатастрофе, а действительно были убиты другим человеком. Умышленно. Некоторым разочарованием для Гарри было то, что ему было очень сложно выяснить, кто же убил его родителей. Всякий раз, когда он спрашивал кого-нибудь, неизбежно звучал ответ: «Сам-Знаешь-Кто». Видя, что Гарри не знает, кто это, они начинали терять терпение и самообладание. Ближе всего к ответу он подобрался, когда спросил Дамблдора, который пообещал все объяснить, как только Гарри обустроится в своем новом доме. — Никогда не стоит пытаться понять сразу слишком много, — сказал Дамблдор, весело поблёскивая голубыми глазами над оправой очков-полумесяцев на кончике его крючковатого носа. Еще одно изменение в жизни Гарри было связано с самой первой переменой; он больше не жил с Дурслями. Вместо этого, после долгих дебатов среди волшебного мира, Гарри был передан на попечение семьи Мерчант. Судя по всему, они были его очень дальними родственниками. Джон Мерчант, хозяин дома, приходился пятым или шестым двоюродным братом отцу Гарри Джеймсу Поттеру. Джон был женат на Роберте, которая настаивала на том, чтобы все называли ее «Бобби». Джон был архитектором как в волшебном, так и в маггловском мире, а Бобби была клерком среднего звена в Британском Министерстве Магии, работая в Управлении связи с гоблинами. У пары уже был сын Джейк, но они были очень счастливы принять в семью Гарри. Это было связано с тем, что Джейк в прошлом году окончил Хогвартс и недавно переехал из их дома в квартиру в Ливерпуле. Поскольку их сын больше не жил вместе с ними, они без колебаний взяли к себе бездомного девятилетнего ребенка. Это было в конце июля, прежде чем Гарри, наконец, был отправлен к Мерчантам — споры между различными фракциями, куда ему следует ехать, были весьма ожесточенными. Поскольку приближался его день рождения, Джон и Бобби решили взять Гарри с собой во Францию на его первые в жизни настоящие каникулы, чтобы они могли получше узнать друг друга. Они остановились у троюродного брата Джона — похоже, почти все члены волшебного мира приходились друг другу родственниками, — французского производителя игрушек по имени Филипп Лемаршан и его жены Женевьевы. Лемаршаны были очень добры к Гарри, почти так же добры, как Мерчанты, и относились к нему как к члену семьи. Они даже познакомили его с некоторыми из своих друзей; Делакуры, чья старшая дочь Флер собиралась отправиться учиться на первый курс в Шармбатон, знаменитую французскую школу магии. Гарри довольно хорошо с ней ладил и считал ее самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел, даже несмотря на то, что они не понимали ни слова на языке друг друга. Ее младшая сестра Габриэль тоже была довольно милой. Вернувшись месяц спустя в Англию, Джон и Бобби привезли Гарри к себе домой. Это был старинный дом, гораздо старше, чем дом номер четыре, и к тому же намного больше. Гарри наслаждался большей свободой, которая у него появилась, особенно в полноценной спальне, на двери которой теперь было написано его имя. Это было гораздо лучше, чем кладовка под лестницей. Когда он сказал об этом Джону и Бобби за ужином в тот первый вечер, взрыв негодования Бобби и его последовавшая за этим ссора с профессором Дамблдором показались ему очень забавными. С другой стороны, узнав, что Гарри провел семь лет, живя в чулане, Дамблдор дал волю своей магии, которая повергла Джона и Бобби в трепет. Но Гарри был ни капельки не впечатлен. Конечно, Дамблдор был могущественным, но по сравнению с существами из шкатулки-головоломки? Нет, ярость старого волшебника по поводу того, как Дурсли обошлись с Гарри, не сумела его впечатлить. Неделю спустя Гарри впервые представился шанс начать осуществлять свои планы. Это был первый раз, с тех пор как он был оставлен на их попечение, когда и Джона, и Бобби не было дома. Обычно один из них оставался присматривать за своим юным подопечным. Гарри не упустил такой возможности. Он прокрался в сарай для инструментов, находившийся в углу заднего сада, и отыскал самый большой и тяжелый молоток, какой только смог найти. Ему пришлось задействовать обе руки, чтобы его поднять, и все равно он волочил его по полу. Завернув шкатулку-головоломку в одну из своих старых рубашек, памятуя о том времени, которое он провел с Дурслями, Гарри принялся разбивать её на куски. Должно быть, он поднял молоток над головой раз десять, опустив его со всей силой, на которую он был способен, и разбил коробку на куски не больше маггловской марки. Теперь, несколько месяцев спустя, он был готов осуществить вторую часть своих планов. — Гай Фокс? — безучастно повторил Джон. — Кто это? Объяснив своим опекунам этот странный маггловский обычай, Гарри легко смог убедить Джона и Бобби позволить ему создать чучело Фокса, вокруг которого сложили большой костер в саду за домом. Вникнув в суть вещей и приняв во внимание объяснение Гарри, Джон купил небольшой набор фейерверков в каком-то месте под названием «Зонко», которые он планировал запустить, как только разгорится костер. Используя каркас из сухих веток, несколько палок, немного соломы и много пучков травы, Гарри собрал свое чучело. Пока никто не смотрел, он спрятал внутри него осколки шкатулки-головоломки, а затем он одел его в какие-то оставшиеся обноски Дадли. — Я могу? Пожалуйста! — умоляюще спросил Гарри у Бобби, когда все было готово. — Не «я могу», Гарри, а «можно», — мягко поправила Бобби, передавая ему палочку. — И да, ты можешь. Мерчанты и Джейк, когда он приезжал, знакомили Гарри с магией и заклинаниями. Пройдет еще три года, прежде чем он сможет получить свою собственную палочку, а пока он был безумно счастлив пользоваться чужой. Он обнаружил, что это не так сложно, хотя Джон объяснил, что он не добьется столь же хорошего результата с палочкой, которая должным образом не настроена под него самого. — Inflamare! — скомандовал Гарри, указывая палочкой на основание костра. Вскоре костер уже весело потрескивал, языки пламени поднимались все выше и выше, медленно ползя к оборванной фигуре, сидевшей на куче бревен, которую собрал Джон. Гарри, Джон, Бобби и Джейк, приехавшие по такому случаю, с восторженным вниманием наблюдали, как чучело наконец загорелось. Глядя, как пламя пожирает соломенный манекен, Гарри мог бы поклясться, что слышал мелодию коробки, играющую сквозь треск огня. — Какая странная мелодия, Гарри, — прокомментировала Бобби, отвлекая Гарри от почти загипнотизированного состояния, пока он смотрел на огонь. — Да, — согласился Джон. — Где ты этому научился? Потребовалось мгновение, прежде чем Гарри понял, о чем они говорят. Он не слышал мелодию разбитой музыкальной шкатулки; он её напевал, совершенно не подозревая о том, что делает. — Я не знаю, — солгал он. — Что бы это ни было, оно цепляет, — заметил Джейк, который подхватил мелодию и стал сам её напевать. — Кажется, я слышал её по маггловскому телику, — сказал Гарри, дополнив свою ложь. Он снова перевел взгляд на костер, где Гай начал разваливаться в весело догорающем огне. Когда Джейк напевал мелодию, а Бобби покачивалась в ее нежном темпе, стоя в кольце ласковых рук Джона, Гарри не мог не заподозрить, а так ли это будет легко. Коробка была больше, чем просто шкатулка-головоломка. Больше, чем просто музыкальная шкатулка. Будет ли ей достаточно огня? Даже после того, как он разбил её на куски? Как бы он ни молился об этом, он не мог не вспомнить предсказание Пинхеда. — Однажды ты снова позовешь нас, Гарри Поттер. Дрожь, пробежавшая по худому телу Гарри, не имела ничего общего с порывом холодного ветра, неожиданно пронесшегося по саду за домом, и из костра вырвались брызги искр и тлеющих угольков. При взгляде на светящиеся частички пепла, что кружились и медленно оседали на землю, у Гарри возникло ощущение, что никогда ничего не будет достаточно, чтобы по-настоящему разрушить эту коробку. Ведь некоторые двери, однажды открывшись, уже никогда не закроются.