Мам?

-- ...можно называть тебя мамой? -- мальчишеский голос по ту сторону двери был единственным, что не давало Ториэль сойти с ума в душных и пыльных коридорах Руин. Но порой ей казалось, что он же и сводит ее с ума. Как сейчас. Она слышала эту просьбу раньше. Множество раз подряд. От падших детей, каждый из которых, рано или поздно, но начинал считать ее своей матерью, от... от Чары. На секунду она замирает, не зная, что ответить, даже подозревая, что начинает сходить с ума, однако вскоре осознала, что нет, все реально. И ее юный загадочный друг по-прежнему ждет ответа. И она этот ответ безумно рада дать. Она очень рада сказать еще одному лишенному родителей ребенку... -- Ну конечно, друг мой. -- И знаешь, что я сказал ей? -- Ну? -- Ториэль задерживает дыхание, ожидая искрометного продолжения. Собеседник тоже замолк, выдерживая драматическую паузу, и, видимо, решив, что хватит сохранять затянувшуюся интригу, выпалил, засмеявшись на середине фразы: -- Что у нее КОТличный вкус в мультфильмах! По обе стороны стороны двери раздался смех. Ториэль на секунду замерла, вслушиваясь, как их смеющиеся голоса слились в один, эхом отрикошетивший от стен Руин. Она так давно не слышала, чтобы эти стены наполнял детский смех. Она так давно не смеялась сама. Здесь было так тихо. -- Мне кажется, тебе нужно больше спать, -- Ториэль осуждающе нахмурилась, однако поняла, что даже при всем желании собеседник, на которого она хотела произвести впечатление, ее не увидит, и перестала изображать осуждение. Мальчишка, до того хихикавший над собственной историей о засыпании на ходу, резко замолчал. -- Ладно, мэм, делаю, что могу. Она буквально слышала в его голосе эту слегка холодную, не по-детски печальную усмешку. Дети, нормальные, счастливые, настоящие дети, а не слишком рано появившиеся взрослые, так никогда не говорят. Она знает. Она это уже слышала от другого несчастного ребенка. И, Господи, как же сейчас Ториэль хочет, чтобы она никогда не слышала этих интонаций в голосе своего друга. -- Хэй, почему ты думаешь, что это так... невозможно? -- тихо спросила она, опасаясь случайно задеть за больное. Она знала, что Друг -- сирота с маленьким братом на шее, конечно, ему приходится быть "взрослым", но... ни один взрослый, у которого все хорошо, не падает в обморок от недосыпа, пока едет в лифте. Так быть не должно ни с кем, неважно, будь то взрослый или ребенок. -- ...есть причины, -- ответил он с уже привычной расслабленной усмешкой в голосе, и Ториэль поразило то, насколько хорошо этот ребенок симулирует эмоции. Вот же маленький актер. Так и не скажешь, будто это он, буквально только что... -- Ты можешь сказать мне. Я пойму. -- Я знаю. -- Мам, мне нужен совет. Эта их встреча началась не с ожидаемых шуток и перестукиваний, а с ужасно неловкого и смущающегося голоса. Кажется, Друг очень долго решался попросить ее о чем-то, в чем бы ни заключалась его просьба. И она, конечно, готова помочь. -- Да, что случилось? -- Ториэль слышала эту смесь стеснения, какого-то странного стыда и неуверенности в его голосе. Часто так звучат дети, разбившие любимую мамину вазу. Ну или влюбившиеся в первый раз и ищущие помощи. -- Мам, ты... кароч... -- он замолчал, судя по всему, нервно стуча пальцами по двери. Как будто это помогало ему успокоиться, -- что делать, если ты очень любишь кого-то, а он в беде... и, как бы ты ни пытался помочь, ты... делаешь все возможное, но... -- он замолчал и судорожно вздохнул, -- что, если твои действия не имеют никакого результата? Если все, что ты делаешь для них, бессмысленно? Она вздрогнула. Если бы он только знал, как ей близка эта тема. Она ведь тоже ничем не может помочь всем тем несчастным детям, которых ждет лишь... -- Ну, друг мой, не бывает ничего бессмысленного. Ты же сам мне рассказывал... как там... закон сохранения энергии? Ничто не исчезает бесследно. Даже если тебе кажется, что твои действия бессмысленны, это не так. У всего есть последствия, дитя. Такова жизнь, хотим мы того или нет. По ту сторону двери воцарилось задумчивое молчание. Кажется, будто собеседник обдумывал ее слова, будто смакуя. ...и Ториэль не может вспомнить, что он ответил. Будто и не было никогда. -- Мам, помнишь, ты давала мне рецепт пирога? Со шпинатом? В голосе Друга звучали непривычные для него искренняя радость и даже как будто бы гордость собой. Она ни разу не слышала его таким довольным. Как малыш, жаждущий показать матери свой новый рисунок или похвастаться десяткой в школе. -- Помню, а что? Она уже заранее готовилась похвалить его, что бы он ни сделал. Она так рада, что Друг наконец приготовил что-то для себя, озаботился собой и своим, прости Господи, питанием. У нее уши вяли каждый раз, когда она слышала, что он, мол, наспех перекусил фастфудом или не ел несколько суток вовсе. -- Прикинь, у меня получилось его приготовить! -- ответил он с такой радостью, будто, по меньшей мере, Барьер исчез, а люди приняли их с распростертыми объятиями. Ха, вот ведь она любительница помечтать. -- Поздравляю! Ну, и как он на вкус? -- она замерла в предвкушении, однако пауза, уже становящаяся неловкой, затянулась слишком сильно. Ториэль уже начала переживать, как Друг ответил, смущенно понизив голос: -- Я... не знаю. Не решился пробовать. Оставил... под скамейкой. Я просто... не был готов к ответственности. Она вздохнула, однако про себя позволила улыбнуться. То, что он приготовил его и даже рассказал ей, определенно значит... у них есть прогресс. Ториэль интересно, как выглядит ее Друг. Он высокий или низкий? Стройный или пухленький? Что он носит? Как ходит? Качается ли на пятках, когда скучает, или выщелкивает пальцами музыку? Грызет ли ногти? Подмигивает при встрече? Однако, чем больше она представляет его себе, тем больше он начинает напоминать ей Чару. Ториэль буквально видит, что у него такие же большие и глубокие глаза, такой же невысокий рост, тонкие руки и бледная кожа, так же содраны коленки и глаза прикрыты челкой. Они ведь оба стесняются своей внешности. Ториэль уверена, что он тоже отводит взгляд, когда просит о чем-то. Она знает, что ему тоже тяжело заставлять себя вставать по утрам. Она знает, что он сделает все ради брата. Как и Чара готова была сделать. Она чувствует себя виноватой. Ей кажется, будто она заменяет им погибшую дочь. Это неправильно. Он -- отдельная личность. Он не тень Чары, а другой ребенок. И с ее стороны эгоистично пытаться найти в нем то, чего уже давно не существует. Ториэль в очередной раз вздыхает, когда в ответ на просьбу подсунуть ей под дверь его фотографию, он отвечает, что у них нет фотоаппарата, и подсовывает под дверь рисунок. На нем всегда изображен смайлик с улыбкой во все тридцать два, обернутый во что-то синее. Ториэль мысленно добавляет личику румянца и перекрашивает синий в зеленый. Она не может по-другому. Она корит себя за это, но ничего не может поделать. Он пропал. Она ждет его час, два, сутки. Но он не приходит. Она забывает поесть, сидит, свернувшись калачиком у двери, и ждет. Кажется, она сходит с ума. Конечно, он не оставил ее. Он просто мог переехать, например. Или у него вдруг появились неотложные дела. Она хочет в это верить, но в левой стороне грудной клетки что-то мучительно болит, как отравленное ядом, и за спиной встают образы тех детей, кого она не спасла. Лучше бы он ее бросил, ей Богу. Ей было бы спокойнее. Она слышит его шаги у двери на третий день. Друг идет медленно, будто шатаясь, на середине пути теряет равновесие и едва не падает, а у двери сразу оседает на снег. Ториэль вслушивается в его обрывистое дыхание, как после долгого бега, и почти заставляет себя спросить. -- Где ты был? Он долго молчит. Затем выдыхает с каким-то страшным облегчением и, прижавшись к двери, слабым, затихающим голосом шепчет: -- Лю тя, мам. И замолкает, сползая на снег и замирая. Она больше не слышит его дыхания. Она больше ничего не слышит. Ториэль хочет ответить, что тоже его любит, спросить, что случилось и начать новую тук-тук шутку, которую придумала накануне, но не может, потому что ее душит ужас. Она просто не решается на это. Она сидит, прижавшись спиной к двери, и считает секунды. Она больше не может. -- Эй? -- тишина, -- Ты там? -- нет ответа, -- Все хорошо? -- никто не пришел, -- Ответь мне! -- он молчит, -- Это не смешно! Но никто не пришел. Как много лет назад, когда Чара и Азриэль... Ториэль просыпается в холодном поту. Но ощущение этого кошмара осталось каким-то неправильно реальным. Тем более, что сегодня также, как и в том странном сне, у нее закончился сахар и пригорел пирог.