Несчастные боги войны

Тело – Олег – в трубках каждый раз кажется Серёже ненастоящим. Серёжа спрашивал – Вадик таскается к Олегу по несколько раз в неделю, если не работает. Серёжа смотрел больничные записи с камер – там и взламывать нечего было – Вадик честно сидел каждый раз около часа и говорил, без остановки почти. Звук камеры не писали, но судя по расшифровкам от нейросетей, Вадик рассказывал Олегу о звёздах и закатах в пустыне. Серёжа первое время думал, что это какой-то шифр, но нет: Вадик реально рассказывал Олегу, как пахнет пустыня. Уходя, всегда целовал в висок. Серёжа на этом месте невольно скрипел зубами. Думал даже сделать так, чтобы Вадика не пускали, но тот был непрост: мог догадаться, мог стать по-настоящему опасным. Тело – Олег – дышит, но Серёжа знает, что за него дышит бездушная машина. За Олега машины теперь всё. Если бы Серёжу попросили написать автобиографию – а его ещё попросят, безусловно – он бы назвал её «Как за три дня проебать всё». Хлёстко, провокационно, хорошо переводится – а в том, что переводить будут, Серёжа не сомневается – на любой язык. По фактам ничего проёбано как бы и не было. Но тело – Олег – лежит теперь здесь, а результат трёх месяцев работы уничтожен тупыми наёмниками. – Олег. Олег не отвечает – никогда не отвечает, конечно. – Прости. *** Идея Фенрира родилась у Серёжи задолго до того, как он посмотрел «Чёрное зеркало». Ему даже хотелось заявить какие-то права на идею, но это было настолько глупо и утопично, что Серёжа себя убедил, что или потом, или никогда. Нужно было учиться быть великодушным. Великодушным богом. Тот же Вадик думал, что Фенрир – это оружие. Оружия там тоже было в достатке, но оружие было прикрытием. Если хочешь прятать то, что хотел спрятать Серёжа, надо оставлять снаружи яркую, жирную приманку для умников типа Вадика. Серёжа лично нарисовал логотип, придумал, что Фенрир должен оставлять метки рунами. Спецы, которые занимались этой частью стартапа, Серёжу за это почти ненавидели, но смогли реализовать, хотя правильный вылет этого крошечного пиропатрона стоил Серёже полугода работы и огромных денег. Сирия была идеальным полигоном для испытаний всех частей проекта: полное беззаконие, случайные люди (хотя местных в качестве материала Серёжа старался не брать) и относительно спокойные рабочие условия. Заезжать и выезжать можно было тоже незаметно при желании, чем Серёжа пользовался, организовав гуманитарную миссию с учебниками под камеры, а потом как бы затерявшись среди песков, как пустынная лисица. Журналистов процесс никогда не интересовал, так что, облизав его со всех сторон, они быстро потеряли к Серёжиной деятельности в Сирии всякий интерес. Он организовал себе базу, хорошую подземную в два этажа с сараем-прикрышкой сверху, приезжал-уезжал, когда хотел, проводил эксперименты, инкогнито летал в Мексику и Гонконг. Фенрир жил свой жизнью где-то на огромном выкупленном кластере серверов на Шпицбергене, учился, набирался мудрости и готовился услышать команду «фас», чтобы устроить, наконец, рагнарёк. Когда Серёжа понял, что Фенрир снискал некоторую славу, он выпустил наружу специально заготовленных под это сектантов-радикалов. За ними начали бегать Интерполы, разные Моссады и прочие ЦРУ, но пока эта беготня в стиле Бенни Хилла продолжалась, никто не мешал Серёже работать. А потом случилось. Натурально из-за ерунды. Главной части Фенрира это нанести ущерба уже не могло, но нормально потрепало Серёже нервы. Контрагенты выкрали не тех французов. Ну, не разобрались – у американцев вообще иногда возникали проблемы с довольно простыми задачами, сразу видно было тепличные условия воспитания. Серёже это не понравилось, но он решил, что от французов просто избавится. И не успел. За французами отправили группу. О том, кто пасётся на тучных песчаных сирийских просторах, Серёжа знал: умников хватало, разумеется. Но до этого компетентности американцев хватало – с русскими Серёжа принципиально не хотел связываться – русские не умели просто выполнять работу, всегда лезли, куда не просят, слишком своенравные, даже в статусе наёмников. Группа пришла глубокой ночью, вырезала всех. У бункера, разумеется, был ещё один выход, но именно на него группа умудрилась запарковать немаленькие тела «Хаммеров». Серёжа от такого невезения едва не взвыл. Пришлось вернуться, по-быстрому изваляться в тактической грязи и надеть на себя отвратительно воняющие тряпки – специально сохранил. Такой же мерзкой верёвкой стянул себе запястья, затягивал зубами – не до брезгливости было. Единственное, что Серёжа сделал напоследок, не зная, чем все кончится – отдал Фенриру возможно последнее «фас». Где-то на Шпицбергене Фенрир лениво поднял голову, вздохнул изнутри электронного нутра и стал искать себе жертву. Фенрир был ещё глуп, почти слеп, не обучен – но уже мог укусить. Серёже хотелось, чтобы результаты его трудов не пропали зря. После этого он аккуратно выбрался наверх. Был риск, конечно: могли и пристрелить. Но риск сгореть заживо был выше – Серёжа знал, как эти работают, изучал их регламенты – так, на всякий случай. И пригодилось же. Ему повезло. Ему не повезло. На брошенное «Please, don’t shoot!..» Вадик выстрелил – тогда Серёжа ещё не знал, что это Вадик – но всего лишь оцарапал плечо. Это было больно – Серёжа послушно вскрикнул и повалился на тела недавних подчинённых и мусор, которым прикрывали базу. Дальше были короткий, болезненный допрос, увешанный харассментом, как новогодняя ёлка игрушками. Вадик изо всех сил намекал, что зая ему понравилась и чудесное спасение нужно будет отработать. Серёжа старательно изображал испуг и старался не скрипеть зубами от бесконечных идиотских комментариев. А потом пришёл Олег – Серёжа тогда ещё не знал, что это Олег – такой же безликий, в балаклаве, увешанный разгрузками и смертью. Они говорили между собой – Серёжа ждал. Интонации у Вадика были лениво-нежными, Олег явно устал и был недоволен происходящим. На первое брошенное «Волчонок» Серёжа почти не обратил внимания. Терпел покорно путешествие до лагеря, стараясь не думать о бутылке охлаждённого шабли, лазанье и любимом кимоно, которые сейчас догорали где-то в пустыне. А потом случилось. Чудо. Катастрофа. Вадик – совершенно оправдавший Серёжины надежды в плане внешности: ровно такой наглый и надменный – вытащил его из кузова и потащил в палатку, которая, видимо, была каким-то рабочим опенспейсом. У стола стоял Олег, тоже без балаклавы уже. Серёжа глазам не мог поверить. *** За окном в синем-синем вечере падает снег. На Серёже свитер, фиолетовый, на вырост – рукава елозят по белому крашенному подоконнику. Серёжа уже давно не мечтает, что придут мама и папа, заберут его. Об этом мечтают глупые дети. Серёжа мечтает поехать в путешествие. И чтобы там были слоны, жирафы, пингвины, настоящий корабль, джунгли и Антарктида. Рукава как будто беспорядочно рисуют на подоконнике круги – и обязательно будет друг, настоящий. Сюда его отправили неделю назад – Серёжа не ужился с группой. Его решили отправить в другое место, а пока – сюда. Не ужился. Старшие травили воронёнка. Серёжа нашёл способ показать, что старшие были не правы. Не ужился. В коридоре какой-то шум. Серёжа поворачивает голову. Озираясь по сторонам затравлено, мимо под присмотром воспиталки идёт он. У него тоже свитер, только чёрный, с оленями. Брови у него тоже чёрные, и глаза. Нос красный – плакал. Тут все плачут сначала. Серёжа тоже плакал когда-то. – Разумовский, иди в комнату, сколько раз повторять!.. Серёжа смотрит на воспиталку, но та занята, прогоняет просто потому, что она взрослая, а взрослые всегда злые. Он косится на Серёжу, брови сдвигает, отводит взгляд. Серёжа отворачивается к окну. В синем-синем вечере падает снег. *** – А тебя сюда за что? – Отвали. Но он не отворачивается, блестит из темноты на Серёжу чёрными глазами. Серёжа вздыхает. – Тут не так плохо, на самом деле. Главное, привыкнуть. Я давно тут уже. Ну, то есть не тут – меня из другого детдома перевели сюда. Временно. Этот хмурится, сопит громко. Спрашивает шёпотом: – А дальше что? – Не знаю. Это же распределительный центр. Распределят, видимо. Он поворачивается на спину, смотрит в потолок. – Меня Олег зовут. – Очень приятно, Олег. Меня Серёжа. У тебя есть друг? – Не знаю. Нет, наверное. – Хочешь, я буду твоим другом. Я читал, что если с другом – то не так страшно. Олег криво улыбается, так и глядя в потолок. – Договорились. Будем дружить. *** Они дружили тогда три дня – Серёжу отправили в один детдом, Олега – в другой. Олег его не помнил. Серёжа всё это время Олега не мог забыть. Прорабатывая с психологом свои детские травмы – больше для систематизации, чем для реального прощения и отпускания – единственное, о чём Серёжа не мог говорить – это об Олеге. Как будто это было чем-то постыдным. Как будто его могли высмеять. Серёжа знал его три дня – Серёжа любил его. Единственного во всем мире. С этим он ничего сделать не мог. Он потом много раз пытался: сначала ещё из детдома: найти, связаться, потом уже взрослым, имеющим все связи и возможности. Серёжа даже Сирию выбрал во многом потому, что где-то здесь был Олег. Если бы Серёжу начали пытать по-настоящему, чтобы узнать о нём всё, он бы, может, и рассказал про Фенрира. Но про Олега – ни за что. Серёжа иногда выходил ночью из своего бункера, смотрел на россыпь звёзд и думал, что Олег может тоже на них сейчас смотреть. От этого становилось щекотно под рёбрами. *** Олег стоял напротив – и не узнавал, конечно. Не помнил. Хмурил брови знакомо-незнакомо – Серёжа видел его взрослые фотографии в личных делах, разумеется. Память подкидывала картинку с мальчиком с чёрными глазами и красным носом. – Имя? Серёжа от волнения сглотнул – а вдруг вспомнит. Вадик это понял по-своему: – Зай, дружеское напоминание: убить тебя я могу прямо сейчас, просто как потенциально опасного. Так что давай лучше познакомимся. А потом я тебя вымою, зашью, накормлю ужином и спать уложу. Как в сказочке. Вадик хотел быть опасным – Вадик, в принципе, был опасным, но он не знал, кто перед ним в грязных вонючих тряпках. Серёжа ему прощал – он был великодушным Богом. – Р-разумовский. Разумовский Сергей Викторович. Олег на это никак не отреагировал – Серёжа едва не сорвался, чтобы не устроить вечер – то есть утро – воспоминаний. Олег сложил руки на груди – Серёжу вдруг кольнула мысль, как они с Вадиком похожи. Вместо мыслей об опасности вдруг пришла ревность: он зовёт его Волчонок. Почему Олег позволяет? – Прекрасно. Год рождения? – Восемьдесят седьмой. – Род занятий? – Программист. – Да ладно? И что же программист забыл в зоне боевых действий? Тогда Серёжа понял, что с Вадиком будут проблемы. И их придётся как-то решать. *** Вадик хотел быть опасным – он и был им, классический социопат – но не скатывался в жестокость бессмысленную, зная ей цену. Серёже было даже отстранённо любопытно, как и где он воспитывался: Серёжа все свои внутренние причинно-следственные связи давно систематизировал. Было интересно, что привело к этому Вадика. Вадик был таким же – и одновременно неуловимо другим. Что Вадик его рано или поздно расколет, Серёжа уже не сомневался. Тот смотрел – и тот видел. Но гением он всё-таки не был. – Ну блядь, зай, что ты им сделал-то такого? Вадик рассматривал на Серёже синяки, которые остались Серёже на память о BDSM-сессии в Гонконге у одной прекрасной Госпожи, по совместительству главы преступного клана. Сначала они провели хорошую сессию, а потом обсуждали дела. Вадик поворачивал его перед собой, уже безо всякого харассмента, оценивая повреждения. Серёжа снова подумал об оставленном шабли. – Чё, волосы режем? Серёжа, конечно, вымазываясь в грязи, смешанной с прокисшим козьим молоком, старался сделать всё, чтобы выглядело натурально, на такой эффект даже не рассчитывал. – Пожалуйста, нет. Вадик кивнул, вздохнув. Мыл его Вадик аккуратно – грубые пальцы по телу проходились с осторожностью, волосы ему Вадик распутывал тоже сам. Серёжа знал, что Олег рано или поздно тоже придёт. Действовать надо было быстро. Когда Вадик закончил с его волосами, Серёжа решил разыгрывать карту с харассментом и насилием, чтобы было потом чем давить на Олега – нужно было привязываться. Вадик такого явно не ожидал – но отказываться не стал. И тоже явно умел – никакой жестокости. Весь идиотизм ситуации – и чёртово оставленное и уже давно сгоревшее шабли – щекотали нервы и заводили. Вадик был, в принципе, вполне в Серёжином вкусе, большой – и везде большой – с красивым телом. Олег пришёл, конечно – Серёжа этого не видел, но понял. Вадик вздохнул. По одному этому вздоху Серёжа понял, чего Вадик хотел на самом деле. – Волчо-о-онок, хочешь поделюсь? Он хорошо сосёт. Серёжа представил, что будет, если Олег согласится – голова закружилась от счастья – но Олег ответил, тихо и зло: – Отъебись. Заканчивайте тут. Я спать хочу. И ушёл. Серёжа был разочарован не меньше Вадика. Серёжа не удержался. – Что, правда, нравится, Вадик? Вадик нахмурился – что-то понял. Испугался. Правильно испугался. – Заткнись. Серёжа заткнулся. Думал только о том, что Олег. Олег был здесь, Олег видел. Олег не должен был никуда от него деться. Вадик наверху старался не стонать – но стонал. Серёжа был уверен, что, закрывая глаза, он тоже видел кого-то другого. Волчонок, значит? *** Так как же всё проебать за три дня? Дней было не три, разумеется. Три – это для маркетинга. Ничего не складывалось – Олег его не видел. Приносил еду трижды в день, если был в лагере – если нет, её приносил очередной безмолвный дежурный. Секс с Вадиком превратил Серёжу в неприкасаемого – на него старались лишний раз не смотреть. С Вадиком это был именно секс – никакого насилия или принуждения. Вадик делал вид, что его интересует только информация – но Серёжа видел, как он вздыхает, как плывёт, как получает от происходящего удовольствие. Вадик его даже ни разу в задницу не трахнул – хотя Серёжа пытался его на это развести. Серёжа сливал ему оружейную часть Фенрира, почти не выдумав историю про серьёзных людей, которые с Фенриром боролись. Такие люди к Серёже действительно приходили, но он тогда смог вывернуться, подарив им отдел аналитиков. Олег каждый вечер желал ему спокойной ночи и отключался. Серёжа так и не нашёл в себе сил рассказать ему, что они были друзьями. Но Серёжа не терял надежды – у него впереди была примерно вся жизнь. Серёжа не забывал, разумеется, о том, что где-то затаился Фенрир. Он только не думал, что из семи с лишним миллиардов людей он решит укусить того единственного, кого трогать не стоило. Но Олег, видимо, был чем-то важен для этого мира. Так решил глупый и почти слепой Фенрир. А может, просто взревновал: хотел, чтобы в жизни у Серёжи был только один волк. А может, просто подвернулся под руку случайно. И Фенрир атаковал. Когда Серёжа увидел тело Олега на руках Вадика, едва не кинулся навстречу. Вместо левой руки у Олега было что-то страшное, обугленное-кровавое, с торчащими из плоти костями. Вадик нёс Олега в медблок сам, прижимая к себе – Серёжа смотрел на это через щель в пологе палатки. Рагнарёк случился совсем не так, как Серёжа себе это представлял. *** Вадик дышит в затылок тяжело, прижимает к себе, обнимая рукой за рёбра, вбивается сзади осторожно, горячий, жаркий – как будто носит пустыню в себе. Пальцами находит сосок, сжимает – Серёжа невольно сильнее выгибается, прижимаясь ещё теснее. Вадик целует его в шею, проходится языком – Серёжа всегда поражается контрасту: как любовник Вадик очень хорош. Как всё остальное – невыносим. Груб, агрессивен, отвратительно шутит и тупит тогда, когда не надо. С Вадиком почти невозможно разговаривать – он огрызается и всем видом показывает, что Серёжа ему не нравится. Но если с Вадиком не разговаривать – то нормально. Он выносливый, без нежности и эгоизма. Когда Вадик впервые его вылизал перед тем, как трахнуть – Серёжа удивился, но посчитал это просто частью подготовки – Вадику вообще нравилось его сначала пальцами растягивать, прижимаясь сзади и удерживая одну ногу на весу. Вадик шептал ему на ухо, как трахнет его, и Серёже хотелось сказать ему «заткнись», но он не мог – мог только стонать, насаживаясь на пальцы. Когда Вадик впервые опустился перед ним на колени, сам, Серёжа удивился и это уже ничем оправдать не смог: Вадик отсасывал хорошо, умело и с удовольствием. Единственное, в чём Серёжа не сомневался – Вадик отсасывал не ему. Серёжа помнил все поцелуи в висок. – Давай, зая, кончи для меня. Серёжа хочется сказать: господи, это отвратительно, что ты несёшь. Вместо этого он кончает. – Хо-ро-ша-я за-я. Серёжа не понимает, почему Фенрир выбрал не его. *** – Когда он очнётся? – Понимаете, чисто технически… – Понимаю. Когда. Он. Очнётся. – Мы не знаем. Сергей, к сожалению, физиология – это не точная наука, мы оперируем такими понятиями… – Вы просто некомпетентны. Профессор – а он молодой, около сорока – лучший, смотрит на Серёжу с осуждением. – Послушайте, Сергей, я понимаю, что вы платите нам и хотите получить результат. Но мы ничего не можем сделать. Может, он просто не хочет просыпаться. – Так сделайте, чтобы захотел. – Это невозможно. Активность мозга есть, мы проводили эксперименты – зрительная, слуховая и моторная зоны активны. То есть он что-то слышит, видит, как будто двигается. Но всё это у себя в голове. Возможно, что-то воспринимает из реальности – возбуждения в коре мы фиксировали, хоть и слабые. Я вам даже не могу предложить отключить его от внешнего обеспечения – мозг совершенно точно жив. Но он не хочет. Серёже хочется безобразно бросаться в профессора лежащими на столе вещами и орать. Серёжа просто кивает. – Я вас понял. *** – Я бы хотел, чтобы ты на меня работал. То есть это была бы не работа – мы бы договорились, Олег. Мы точно бы договорились. Знаешь, Олег, я пытался внутри алгоритма обучения сети найти причины, почему он тебя выбрал – это невозможно, конечно. Сеть давно перешла на самообучение. Но ты важен. Вот настолько. Я уже внёс изменения, чтобы он тебя больше не тронул, но… Мне правда жаль, Олег. Я тебя столько раз хотел найти – то есть я тебя уже нашёл, но хотел встретиться. Просто… поговорить. И боялся. Что ты меня не узнаешь. И ты меня и не узнал. Серёже хочется сказать: я любил тебя. И люблю. Но даже такому Олегу это произносить как-то глупо. Серёже хочется поцеловать Олега в висок, как это делает Вадик – он не может. То ли из ревности, то ли из чувства противоречия. Самого Вадика он целует куда угодно. С Вадиком это ничего не значит. Как будто. *** – Ты чё тут делаешь? – Я пришёл к нему. – И чё? Вадик не произносит вслух истеричного «сейчас моя очередь» – Серёжа считывает это с его лица. Губы сами собой растягиваются в улыбке: – Что, мешаю разговаривать? В любви ему признаваться будешь? Вадик теряет всю свою надменность – Серёжа вообще не может понять, почему он так легко ведётся на его провокации. – На хуй пошёл. Захочу и буду. Не твоё, блядь дело. – Моё, Вадик. – И чё? Ты считаешь, что твои три дня в детдоме на него какие-то права дают? Он тебя не вспомнил даже. Ты даже с уровня тела для него не поднялся тогда, понял? – Так это пока, Вадик. Тебе всё равно ничего не светит. – Спорим, блядь? – О, да с тебя даже взять нечего. Тупой наёмник. Нищий. Вадик меняется в лице. Делает к Серёже шаг, нависая сверху. – Чё ты сказал? – Я сказал, Вадик: что ты… – Как же вы меня заебали, а. Олег не говорит этого. Он это стучит азбукой Морзе по краю кровати. До Серёжи только теперь доходит, аппараты чего-то там пищат своё, новое и тревожное. Вадик на секунду теряется – думает, куда кидаться: к Олегу или за тупящими врачами. И уматывает за врачами. Глаза у Олега закрыты, но ресницы трепещут. – Олег, не уходи, пожалуйста. Я… я тебя люблю. Олег распахивает глаза. *** – То есть и этого тоже не было? Голос у Олега теперь сиплый – интубация была неудачной. Врачи говорят, что реабилитация идёт нормально. Но Серёже кажется, что Олег, который с трудом ходит, держась за стены – никогда не станет прежним. Чувство вины выгрызает Серёжу изнутри. Прийти без Вадика он так и не решился ни разу. Вадик здесь на правах друга. Серёжа здесь как будто никто. Олег так и смотрит мимо. – Прикинь. Вот это тебе интересные мультики показывали, Волчонок. И чё, адвокаты были? Прям настоящие? – Я не… да, слушай. Вообще всё настоящее было. Олег косится на Серёжу, брови сдвигает тревожно. Серёжа понимает, что тот хочет спросить: а он тут чё делает всё время? Олег губы облизывает, улыбается криво, прикрывает глаза – быстро устаёт. – А ещё, типа, мне приснилось, что вы типа встречаетесь. Вадик стреляет в Серёжу глазами. Серёжа понимает, что это прекрасная возможность: – Мы встречаемся. Олег открывает глаза. Вадик ловит свою панику – Серёжа ловит удовольствие. – Не, ну, то есть как встречаемся… – Регулярно. Олег переводит взгляд с одного на другого. – То есть это мне не приснилось? – Видимо, Вадик тебе трепался, как мы трахаемся с ним. Врачи говорили, что ты что-то слышишь. – Нихуя себе. – Да, короче, Олег, не было такого. Ну, то есть… – Вадик глубоко вздыхает, – ладно, блядь. Да, мы трахались. – …трахаемся. – Но люблю я тебя, понял? – Вад, блядь. Ты чё несёшь? Серёжа складывает руки на груди. – Что, не получилось, Вадик? А я говорил. – Ебало завали, а. Тебя он вообще не помнит. – Помнит. – Не помнит. Олег, помнишь рыжего пацана из детдома? Олег выглядит так, как будто уже очень устал от них. – Какого рыжего пацана? – Съел? Не помнит. Олег вздыхает, закрывает глаза. – А типа… можно вы не будете орать? Реально тяжело чё-то. – Да без проблем, Волчонок. Некоторое время сидят в тишине. Финский залив за панорамным окном катит волны под серым небом лениво, лижет берег, покрытый природным мусором. – Мне… много чего снилось. Не знаю. Вадик не дышит. Серёжа тоже перестаёт. – Но вы там вдвоём были. Я знал. И я всё-таки поехал в гости к тебе, – Олег поднимает левую, плохо работающую руку на Вадика. – Не знаю, зачем. И мы пили, а потом… Вадик выглядит так, как будто готов повалиться перед Олегом на колени. – И я тебя целовал, а сам думал: ну, они же вместе, а я? И как-то всё не так было. Олег замолкает. Вадик для разнообразия тоже молчит. Серёжа мог бы много чего сказать – он презентации на многомиллионную аудиторию делал. Но сказать ему нечего. *** – Тихо-тихо-тихо, Волчонок, не торопись. У Вадика другие глаза – Серёжа совершенно точно уверен, что сам он ревнует. Не уверен только, кого к кому. Вадик насаживает Олега на Серёжу осторожно, тот левой, покрытой шрамами, но совершенно точно работающей рукой, держит Серёжу за затылок, дышит рвано. Они только что вдвоём долго растягивали его, вылизывали, целовали – Олег сам попросил. Серёжа не может поверить, что это происходит. – Умница, Волчонок. Серёжа знает, что Вадик хочет – мечтает – трахнуть Олега сам. Но готов ждать, сколько потребуется. *** – Да потому что посуду надо сразу мыть! Ты, блядь, чё запомнить-то это никак не можешь, гений-миллиардер, а? – А не пойти ли тебе… Я был занят по-настоящему важными делами, между прочим. – Чё устроили тут опять? Заебали, реально. Серый, посуду вымой. Вад, отъебись от него. Серёжа смотрит на бесящегося Вадика – разговаривать они так и не научились. Это не важно. Если можно не разговаривать. – Олег. – Чё? – Я тебя люблю. – Серый. Посуду мой. – Волчонок. – Ну? – Я тебя тоже люблю. *** На Шпицбергене видит свои сны Фенрир. Серёжа великодушный Бог. Для Рагнарёка ещё не время.