Decolonization

утро 4 ноября 1956 года, Будапешт Венгрия бежала по улицам своей столицы. Её волосы были перепачканы сажей, в ушах стучал звук пульса, сердце сжималось от боли — преимущественно эмоциональной. Её столица превратилась в поле боя. Народ протестовал против советских войск¹, в том числе уже и вооруженным способом — с прошлой ночи. На её коже прорезались окровавленные царапины после каждого убийства группы повстанцев или взрыва здания. От каждого увиденного на улице советского танка на душе скребли кошки. Кажется, у неё совершенно не было шансов. И как же это было позорно — окончательно потерять всё шансы на суверенитет на ближайшие десятилетия в век, когда столько стран одна за другой обретают свою независимость! Она забежала в свой дом, закрылась на ключ и забаррикадировала дверь шкафом. Среди повстанцев были такие чудесные лидеры... Она была уже готова признать кого-нибудь из них в качестве своего нового босса. Неужели ей ещё долго не видать полноценной независимости? Венгрия заплакала. «Америка, ну ты же так не любишь Брагинского! Почему же ты мне не помог в борьбе против него? Почему бросил на произвол судьбы? Ведь я тебе писала...» — шептала она в пустоту, понимая, что теперь с Альфредом Джонсом ей ещё не скоро удастся связаться. В дверь раздался душераздирающий стук. «О нет!» — судорожно подумала Венгрия. — Венгрия, ну чего же ты! Решила оставить наш альянс? Сбежать к капиталистам? Так дела не делаются, — за дверью раздался голос Ивана Брагинского. — Мой лидер² — социалист! И я не хочу к капиталистам! Я просто хочу независимости! — Независимости? Я не империя, а ты не колония, чтобы мы говорили об этом в таком ключе! — сказал Иван и рассмеялся жутковатым смехом, после чего разломал дверь и отшвырнул баррикаду из шкафа. — Ты правда надеялась так просто уйти от меня? И надеялась этим меня задержать? — Ты хуже, чем империя! — еле слышно прошептала Венгрия и в ужасе закрыла глаза, тревожно представляя ЧТО сейчас будет происходить. ***** утро 4 ноября 1956 года, Лондон Для Англии это утро было достаточно необычным. Как минимум потому, что он проводил его не в своем поместье, мирно попивая чай и читая газету. И даже не в парламенте, слушая очередные дебаты. Нет, утро началось с того, что он пошёл не куда-нибудь, а на антиправительственный митинг³. Строго говоря, за всю свою долгую жизнь он неоднократно посещал бунты, протесты и революции. Но каждый раз подобные события вызывали у него некоторое смятение и приступы ментального нездоровья — ведь он не мог, как обычный человек, занять строго одну сторону и слиться с толпой в едином мнении. В случае конфликта внутри государства он был вынужден чувствовать внутри себя разлад в мыслях и эмоциях, противоречащих друг другу. Так было и сейчас. После конфликта с Альфредом, в котором тот осудил его военное вмешательство в Египет, он много раз думал — а так ли уж он хотел такого развития событий? Заглядывая в глубину своей души, он находил там совершенно разные ответы. Провоенная позиция премьера слишком уж часто транслировалась Артуру во время общения с тем, так что сейчас он решил выкроить время, чтобы послушать оппозицию. Кто-то из толпы сунул ему в руки газету. Она пестрила высказываниями его граждан против военных действий в Египте и в поддержку лейбористской партии, которая выступала за прекращение войны. И хотя Артур чувствовал и слышал все протестные голоса его граждан, его взгляд особенно зацепился за конкретное письмо от одной из деятельниц либеральной партии — Леди Вайолет Бонэм Картер: «Я одна из миллионов, наблюдающих за мученической смертью Венгрии и слушающих вчера передачу ее мучительных призывов о помощи (сразу за которыми последовали наши «успешные бомбардировки» египетских «целей»), испытавших невыразимые унижение, стыд и гнев... Мы не можем приказать Советской России подчиниться указу Организации Объединенных Наций или вывести свои танки и орудия из Венгрии, в то время как мы бомбим и вторгаемся в Египет. Сегодня мы стоим на скамье подсудимых с Россией... Никогда еще в моей жизни наше имя не стояло так низко в глазах мира. Никогда еще мы не стояли так бесславно одни». Последняя фраза уколола сердце Англии. Опять один? Опять в изоляции? Настолько неправ, что даже собственные граждане тыкают в это носом и призывают одуматься? Настолько неправ, что умудрился навредить даже странам, которые не были замешаны в этой войне? «Мученической смертью Венгрии? Причем тут вообще она?» — задумался Артур. Память услужливо напомнила один из диалогов с Альфредом в последние дни. Тот рассказывал ему о том, что дома у Венгрии зреет антикоммунистическое восстание и что ей стоило бы помочь, пока Брагинский до неё не добрался. Америка сказал, что это стоило бы сделать хотя бы в рамках стратегических целей холодной войны по привлечению большего количества стран в свой лагерь. Однако и о печальной судьбе, грозящей Елизавете Хедервари, Америка замолвил несколько слов в попытке разжалобить Англию. И может быть, Артур бы его даже послушал, но был зол на Альфреда за различные попытки заставить его прекратить войну, в том числе путем наложения довольно болезненных и унизительных санкций, знатно поломавших ему рынок ценных бумаг — и слова про Венгрию показались ему еще одной грязной манипуляцией ради того, чтобы заставить его плясать под американскую дудку. К тому же, Артур был еще крайне обижен на Альфреда за то, что как только тот узнал об этой войне — он перестал к нему приезжать, постоянно с ним ругался и фактически оставил его практически против всего мира в одиночестве. Это было практически как в девятнадцатом веке. Изоляция, империализм и бросивший его Альфред. А будучи загнанным в угол, Англия не умел признавать свои ошибки. По крайней мере, не сразу и не в лицо тому, кто его критикует. Но это письмо в газете было от одной из его граждан... Получается, Америка не врал про Венгрию? У той и правда было все так серьезно плохо? И ей правда было уже нельзя никак помочь? И всё это было из-за того, что он развязал колониальную войну именно тогда, когда нужно было поддержать её в борьбе против Брагинского? «Сегодня мы стоим на скамье подсудимых с Россией» Артур поежился от отвращения. Он все более громко и ясно чувствовал в себе голоса и мысли тех своих граждан, которые были настроены антивоенно. Он слышал их как внутри себя — подобно роящимся в голове мыслям — так и снаружи, в лозунгах пришедших на митинг людей. Он оглянулся по сторонам. Боже, как много людей! Он был по-настоящему впечатлен. Это был самый крупный митинг по меньшей мере, чем за десятилетие и один из самых крупных, что ему вообще случалось видеть. Тысячи людей кричали: «Закон, а не война!» и требовали отставки премьера. Со сцены доносилась речь одного из депутатов его парламента: «Мы сильнее Египта, но существуют другие страны, которые сильнее нас. Готовы ли мы принять для себя логику, которую применяем к Египту? Если более могущественные государства примут такую же беспринципную позицию, как премьер Иден, и обрушат бомбы на Лондон, то что мы получим? Если мы собираемся апеллировать к силе — то, по крайней мере, имеет смысл заранее убедиться, что она у нас есть. Фактически, сегодня мы находимся в том положении, когда апеллируем к силе в отношениях с маленькой страной. Но если подобная сила будет применена против нас, это приведет к уничтожению Великобритании — не только как нации, но и как острова, с живущими на нем мужчинами и женщинами». Артур вздрогнул. Страны, которые сильнее, чем он? Даже несмотря на ссору, Альфред бы никогда не стал сбрасывать на него бомбы... А вот Россия безусловно мог. «Но я абсолютно точно не хочу быть таким, как Россия!» — возмутился Артур в своих мыслях, снова вспоминая то письмо из газеты. «Они запятнали имя Британии. Они заставили нас стыдиться того, чем мы прежде гордились. Они нарушили все принципы приличия, и есть только один способ, которым они могут хотя бы начать восстанавливать свою запятнанную репутацию, - это уйти! Долой! Долой!» — свою речь депутат закончил пламенными призывами в адрес правительства. Толпа вокруг скандировала, вторя спикеру: «Долой! Долой!» Неужели война его опозорила перед собственным народом? Действительно ли премьер-министр замарал его благородное имя? Прав ли всё-таки был Альфред, когда в очередной раз назвал его колонизатором и материл за развязывание войны? Артур еще раз попытался прислушаться к своим мыслям, чтобы почувствовать в них истинную волю народа, который он в себе воплощал. Мысли вторили лозунгам митинга. В голове отчетливо резонировало:«Долой! Долой!» Англии всё стало предельно ясно. Он больше не хотел продолжать эту войну. ***** Тот же день, несколькими часами позднее. Артур Кëркленд сидел в кабинете премьер-министра нахально положив ногу на ногу и курил трубку. Премьер-министр заметно нервничал. Англия первым начал разговор: — Господин премьер-министр, мне сказали, что вы желаете видеть меня для личного разговора. Я здесь и готов выслушать вас. — Господин Англия? Мне стало известно... точнее, до меня дошёл слух, что вас видели сегодня на антивоенном шествии в центре Лондона. Если это так, потрудитесь объясниться. Как страна вы не имеете права вытворять что-то подобное! Вы не можете выступать против собственных интересов! Как вы вообще посмели туда пойти! — премьер искренне негодовал. — Как я посмел? Господин премьер-министр, вы зарываетесь. У вас нет ни малейшего права так разговаривать с собственной страной. Не говоря уже о том, что я старше вас почти на две тысячи лет. И это ВЫ должны заботиться прежде всего о моём благе и интересах. А уж если вам случилось увидеть воплощение своей страны на митинге против собственных действий и своего правления, вероятно, вам следует как минимум задуматься о том, насколько ВЫ правы в своих действиях и не стоит ли что-то в них поправить, — прохладным спокойным тоном сказал Англия и продолжил. — Также должен вам напомнить, что я как тысячу лет назад являлся Англией и правители советовались со мной, так и спустя тысячу лет буду являться им же, если, конечно, ваше правление не разрушит меня окончательно. А вот для вас, мистер Иден, существует слово отставка и с каждым днём вероятность прочувствовать на собственной шкуре эту процедуру для вас всё ближе. На лице премьер-министра отобразился испуг. — Виноват, господин Англия. Прошу прощения! И всё-таки, скажите мне о мотивах ваших действий... Мне казалось, что совсем недавно вы вполне себе одобряли войну. — Ситуация изменилась, мистер Иден. Мой народ протестует и в отличие от вас я не могу этого не слышать, ибо их голоса звучат внутри меня, моей головы и моего сердца. Мои союзники не одобряют мои действия, мои колонии и члены Содружества⁴ — и те отказывают в поддержке, посылают меня и жгут мои посольства. Да что говорить, мой самый близкий союзник наложил на меня санкции несколько дней назад! — Мне казалось, что в последнее время ваш самый близкий союзник — это Франция. — Вам показалось. Да, Альфред не всегда поддерживает все мои идеи и военные действия, в которых я принимаю участие, но я в том числе за это его и ценю. За то, что у него есть своё мнение. И за то, что он не поддерживает мои ошибочные действия, а указывает мне на них. За его стремление к свободе и то, как он его воплощает. — Альфред? — переспросил премьер. Как и большинство людей, имеющих дело с воплощениями стран, он знал человеческое имя только своей страны, с которой непосредственно контактировал. — Да, Альфред Джонс. Воплощение Америки, — Артур едва заметно улыбнулся. Премьер заметил улыбку и ехидно хмыкнул. — Скажите мне, мистер Англия, а страны могут влюбляться друг в друга? — хитро спросил он. — Господин премьер-министр, каждая сказанная вами шутка об особых отношениях в геометрической прогрессии приближает вашу отставку. Ради вашего же блага воздержитесь от унизительных предположений о том, что я выступаю за прекращение операции в Египте якобы из-за своих чувств к Альфреду. Впрочем от действий, которые вредят нашим международным отношениям также советую воздержаться. Ради вашего же блага, повторюсь, — с непроницаемым лицом холодно отрезал Артур. — Я вас понял, мистер Англия. — Надеюсь, вы услышали моё мнение насчёт войны. И я надеюсь, что вы найдете верное решение, пока не стало слишком поздно. Как для меня, так и для вас. Попрощавшись с премьером, Артур вышел из его кабинета, а следом и из парламента. Недалеко от главного входа стояла слишком знакомая ему фигура. — Эй, ты что здесь делаешь? — спросил Англия. — Пришёл высказать своё восхищение. — А? — Ты всё-таки меня послушал! Я знаю о том, что ты был на митинге! Это потрясающе! — Америка попытался заключить Англию в свои объятья. Тот неохотно вырвался. — Не смей думать, что это только из-за тебя! — Я и не думаю. Но я рад, что ты наконец увидел, что колониальные войны делают тебе отвратительный имидж в мире. И понял, что я не желаю тебе зла. И что пока я пытался мирным путём добиться того, чтобы Египет разрешил на прежних условиях нам всем возить свои корабли через этот канал, ты всё портил тем, что вместе с этим придурком Францией махался на его территориях оружием. — И что своими действиями только способствую нарастанию антиколониальных настроений в мире. И что снова сам загнал себя в изоляцию, которая не сказывается на моей экономике лучшим образом. Знаю я всё это! Не надо мне лишний раз напоминать, особенно если желаешь помириться. Меня безумно это раздражает, и тебе это прекрасно известно. — Ничего, тебе полезно. Весь мир из-за тебя несколько месяцев на ушах стоит! Только из-за того, что тебе имперские амбиции снова в голову ударили. — А что сразу я? Ещё Франция... — Если хочешь знать, вот это меня раздражало больше всего. — Что? — Да то, как вы с ним спелись всего за несколько месяцев этого кризиса! Поговаривают, что он даже предложение тебе делал, — с нотками ревности в голосе сказал Америка. — Я, конечно, понимаю, что это всё глупые слухи... — Это не слухи. Он действительно сделал это, но я ему отказал — честно ответил Англия. — Вот ведь ушлая лягушка! Я надеюсь, ты отказал ему в браке не потому, что просто предпочел более свободный формат... — Не понимаю о чем ты! — Скажи честно, сколько раз ты с ним спал за время вашего альянса? — горячо воскликнул Америка. — Альфред, я с ним не спал. Правда. Я люблю только тебя, слышишь? Наш альянс со Франсиском был исключительно дружеским и военным, несмотря на его неоднократные сальные предложения. Ты мне веришь? — Артур на секунду забыл о своих обидах и претензиях к Альфреду и начал гладить того по руке и плечу, чтобы успокоить. — Ох. Я верю. Но за предложения Франсиск получит от меня по полной, обещаю! — Ему и так хреново. Я даже отказал ему в возможности вступить в Содружество. Представляешь, он хотел стать практически моей колонией! — самодовольно сказал Англия и хихикнул. — Я всегда знал, что ты никогда не выберешь себе в партнёры того, кто готов так унизиться перед тобой! — Скажи ещё, что ружьё к моей голове двести лет назад приставил именно поэтому. — Не только поэтому. Но это было одной из причин. Возникла неловкая пауза. Вскоре Альфред снова нарушил тишину. — А ведь он не просто так перед тобой позорился. Колониальные войны выжали его, как лимон. Он буквально на грани распада, — поделился своими мыслями Америка, — ты был бы в таком же положении сейчас, если бы не послушал меня тогда. Ну, насчет мирной деколонизации. — Я и сейчас не в лучшем положении, чего уж там, — вздохнул Англия. — Потому что как раз развязал войну! — с нажимом сказал Америка. — Перестань. Я уже признал ошибку и планирую её исправить. — А я уже сказал о том, что восхищён тем, что ты всё-таки оказался на это способен, — Америка снова потянулся, чтобы поцеловать Англию. Англия отвернул голову в сторону. — Альфред. Я по-прежнему люблю тебя, но... Ты не можешь так обращаться с моими чувствами. — Как? О чем ты? — Америка уставился на него в недоумении. — Наказывать меня игнором, холодностью и прекращением общения в те дни, когда я делаю во внешней политике что-то на твой взгляд неправильное. Я имею в виду, что санкции или какие-то заявления твоих боссов — хорошо. Ну то есть плохо, но это ты, как минимум, не единолично решаешь. Да и в любом случае это уже является частью ТВОЕЙ внешней политики, на которую я не всегда имею право влиять. Но не смей больше игнорировать меня лично. Если что-то не нравится, доноси свою позицию в диалоге, но также и будь готов услышать, что у меня может оказаться другое мнение. Хорошо? — Ох, Артур. Прости меня, правда. Но ты и сам вел себя не лучшим образом, когда случилась вся эта история. Я даже не про стиль общения, там мы оба не стеснялись в выражениях, но — ты ведь даже не обсудил со мной эту проблему изначально! Ты пошел втихаря заключать с Францией военный союз. Ты даже не посоветовался со мной! В конце концов, ты даже не предложил мне пойти туда воевать с тобой! Ты повел себя так, как будто твой ближайший союзник — это Франция, а не я. Конечно, когда ты мне об этом рассказал, я разозлился! — Ты бы все равно не пошел туда воевать на стороне империй. Спрашивать было бессмысленно. — Но я хочу, чтобы ты спрашивал! И рассказывал обо всем, что с тобой происходит. Кажется, это называется доверие, нет? Я бы не тратил столько сил на то, чтобы попытаться найти мирное решение этого конфликта, если бы знал, что вы с Францией плетете за спинами у всех мутные военные делишки и используете этот договор только, чтобы успеть получше подготовиться. Ты думаешь, у меня не было повода обидеться? Думаешь, я ругался и не общался с тобой хладнокровно пытаясь подчинить себе, а не потому что реально обиделся? — Ох, Альфред, — Артур не стал продолжать бессмысленный спор и просто обнял Америку, на этот раз сам проявив инициативу. — Мы и правда оба были хороши. У Альфреда всё еще было другое мнение на этот счет, но он не стал его озвучивать, а просто прижал Англию к себе еще теснее и прошептал ему в ухо: «можно считать, что мы помирились?» — Я больше не хочу с тобой ссориться, — уклончиво сказал Артур, имея в виду не то этот конкретный спор, не то в целом их дальнейшие отношения и примкнул своими губами к мягким губам Альфреда. ***** Исторические справки и прочие замечания: 1. Вооружённое восстание против правительства коммунистов в Венгрии в октябре-ноябре 1956 года. Было ликвидировано советскими войсками, лидеров и заметных участников восстания посадили в тюрьмы или казнили. 2. Речь идет про Имре Надя, одного из лидеров антисоветского восстания в Венгрии. 3. 4 ноября в Лондоне прошел протест против британской военной операции в Египте под лозунгом «Закон, а не война!». В нем приняли участие более 30 тысяч человек, что сделало его крупнейшим митингом со времен Второй мировой. Далее снова приведу несколько выдержек из английской Википедии о том, что многие британцы не одобряли это вторжение (и что переменившиеся взгляды Артура на этот счет взяты не из воздуха): Британский историк А. Н. Уилсон писал, что «письма в «Таймс» отразили настроения страны, подавляющее большинство которых выступало против военного вмешательства». Лидер Лейбористской партии Хью Гайтскелл высказался про вторжение таким образом: «акт катастрофической глупости, о трагических последствиях которого мы будем сожалеть годами. Да, все мы будем сожалеть об этом, потому что это нанесет непоправимый вред престижу и репутации нашей страны. Мы обязаны всеми доступными нам конституционными средствами противостоять этому». Согласно опросам общественного мнения того времени, 37% британцев поддержали войну, а 44% были против. Газета Observer осудила правительство Идена за его «глупость и нечестность» в нападении на Египет. Издание Manchester Guardian призвало своих читателей писать письма протеста своим депутатам. The Economist говорил о «странном союзе цинизма и истерии» в правительстве, а The Spectator заявил, что Идену скоро придется столкнуться с «ужасным обвинением». Большинство писем, направленных депутатам от их избирателей, были против атаки в Суэце. Примечательно, что многие письма были от избирателей, которые считали себя консерваторами. Историк Кейт Фейлинг писал, что «причиненный вред кажется мне ужасающим: я вышел из партии, пока там находится нынешний лидер». Профессор права и будущий министр кабинета консерваторов Норман Сент-Джон-Стевас писал: «я хотел баллотироваться от партии на следующих выборах, но в данный момент не могу заставить себя голосовать за партию, не говоря уже о том, чтобы баллотироваться за нее. Я подумываю вступить в лейбористскую партию». 4. Х.Гайтскелл во время очередных дебатов по теме процитировал в парламенте тот факт, что несмотря на заявление Идена о том, что британское правительство тесно консультировалось с Содружеством, ни одна другая страна-член не поддержала Британию и в Совете Безопасности даже Австралия не поддержала действия Великобритании.