Вечные амазонки

      — Да хранят тебя боги! Так выручила меня! — снова сказала женщина, накидывая плащ. Уже около пяти минут она суетилась около двери, задавала какие-то вопросы и благодарила через каждое предложение.       — Да я всегда рада помочь, а что случилось то? Горе какое-то? — заволновалась пришедшая.       Мать двоих детей поспешно бросила в суму гребень для волос и, не оборачиваясь, пробубнила:       — Да, ужасное несчастье.       Персефона повернулась и приоткрыла рот, чтобы задать вопрос, но в этот момент по дому пронеслись две девочки лет пяти. Та, что была впереди, орала, как резаная, вторая отчего-то бежала за ней на четвереньках.       — Мамочка, спаси меня! Ой! Она совсем озверела! А-а-а! Почти лизнула мне пятку, фу, какая гадость! — завизжала первая, перед тем как скрыться за стеной.       Персефона оторопела, посмотрев на родителя этих двух.       — Вот, что случилось! — простонала амазонка, схватившись за голову. — Люблю их безмерно, но умоляю тебя, дай мне хоть день побыть только с супругой! Иначе я с ума сой… О боги! Исмена, перестань! Грызть! Столешницу!       Персефона заглянула в соседнюю комнату и увидела, как пятилетний ребёнок с самым счастливым выражением лица свисал со стола, вцепившись в дерево зубами. Девочка, которая несколько секунд назад изображала дикое животное, спокойно загибала пальцы, очевидно, считая, сколько её сестра может находиться в таком положении.       — Мы не занимались любовью… — зашептала страдалица, наклонившись к уху подруги, но её прервал детский возглас с кухни:       — Десять и три! Ты настоящая чемпионка! Зуб не выпал никакой? — с гордостью объявила ведущая счёт, когда «гимнастка» разжала челюсть, а затем упала на пол, и судья показала ей две ладони с растопыренными пальцами и подняла правую ногу, показывая на ней три торчащих и два согнутых пальчика. Девочки захихикали, стали о чём-то перешёптываться.       Персефона потёрла вспотевший лоб и всё-таки решила спросить:       — А они у тебя всегда такими были?       Уже открывшая дверь мать растерянно уточнила:       — Какими? Красными? А, это они на солнце два дня назад обгорели!       Позади беседующих послышалось топанье и хохот, пытающаяся выбраться из дома женщина только вздохнула, зацепившись взглядом за двигающийся объект, а гостья нерешительно обернулась. По залу на четвереньках скакала любительница грызть мебель, на ней, разведя ноги в стороны, сидела сестра, управляя изображаемым животным за длинные косички и не переставала гоготать. Пробежав два круга с невероятной скоростью, лошадь, как поняла Персефона, изобразила попытку сбросить наездницу и почему-то заблеяла, как коза, после чего сидящая на ней всё-таки свалилась от смеха и стала кататься по полу, держась за живот. Мать только обреченно вздохнула.       — Вернусь вечером, еда на столе, мясо в ледовой камере, спасибо тебе огромное, — отчеканила амазонка и моментально скрылась за дверью.       — О, ты учишь мою подругу! — протянула девочка, наконец принявшись осматривать гостью.       — Андромеду? — спросила близняшка.       Видимо, такие связи имели очень большое значение для девочек, так как обе снова заулыбались широченной улыбкой, одна даже стала пританцовывать, мурлыкая что-то себе под нос.       — Верно, а вы ведь учиться будете через год? Выходит, я скоро буду учить и вас, — заметила Персефона и нерешительно прошла в гостевую залу.       Уютная, очень опрятная, хоть и небольшая комната прямоугольной формы. Стены украшала мозаика с изображением животных. Девушка рассмотрела грациозную косулю, пасущуюся среди цветов.       — Моя мама делает такие картины, — гордо заметила рыжеволосая девчонка. — Она меня тоже научила, я тебе сейчас покажу.       Обе девочки синхронно затопали в свою комнату, не переставая шептаться, и скоро принесли множество выложенных на деревянной дощечке камушков. Дети смотрели на принесённый экспонат с большой гордостью, но что именно на нем изображалось, было понятно совсем плохо, но чтобы не расстраивать творца, амазонка сделала смелое предположение:       — Корабль?       — Рысь, — терпеливо поправила Пенелопа и почесала нос.       — Это такое животные, оно делает: «Р-р-р» и потом пытается тебя съесть, — дружелюбно объяснила её сестра, явно подумав, что учительница не сильна в зоологии.       — Ну спасибо, что объяснила, — усмехнулась пришедшая, но дети не различили сарказм, и быстро стали показывать всё новые и новые предметы гордости. Среди них была самодельная маска, глиняные фигурки животных; с нежной мечтательностью сёстры указали на родительскую арфу, стоящей в отдельной комнате, но притрагиваться к ней не решились.       Откуда-то была притащена большая ящерица песочного цвета, на удивление, ручная или просто смирившаяся со своей участью.       — Мама говорила его вынести из дома, но у него же тут домик, так нельзя. Я сказала, что если она разрешит мне оставить его, я три месяца не буду выпрашивать у неё повесить нам качели, — рассказала Исмена и чмокнула питомца в приплюснутую голову.       — Хорошо, что я таких обещаний не давала, так что я взяла ответственность в вопросе выспрашивания на себя, — ухмыльнулась близняшка.       — Горошек, маленький, мой хороший, я тебя не брошу, — малышка провела пальчиком по спине рептилии и снова поцеловала животное, но уже в заднюю лапу.       — Ты назвала его горохом?       — Горошком, — важно поправила Пенелопа.       — О! У нас ещё есть кошка! — вспомнила самое важное Исмена и просияла.       Двое быстро переглянулись, схватили амазонку за руки по обе стороны и потащили на кухню. В темноватой комнате, заставленной массивной мебелью, пахло ароматными травами, которые пучками висели под потолком. У большого очага стояла корзина, накрытая какой-то тряпкой.       — Вот, — указала пальчиком Пенелопа.       Старшая амазонка присела на колени и наклонилась к импровизированному домику. Из него послышалась тихая возня и сопение. У Персефоны вдруг появился какой-то трепет внутри, бесшумная радость.       — Котята? — зачем-то переспросила она и нерешительно приподняла ткань.       Под ней было жарко и пахло молоком. Дети тоже затихли и стали прислушиваться, внимательно наблюдать. Заметив это, девушка отбросила покрывало. В корзине лежала черно-белая кошка с выпученными ярко-желтыми глазами. Сонная, уставшая и, кажется, плохо понимающая, как оказалась полностью облеплена собственными детенышами. Вдоль её живота лежало шестеро чёрных котят с белыми пятнышками, которые пили молоко даже во сне. Заметив прошедших, кошка хотела было подняться, но дети буквально повисли на ней, и она плюхнулась обратно на мягкую подушку. Пощурившись немного и сердито глянув на визитеров, она принялась вылизывать котят. Те запищали, задергали лапками.       — Какое чудо, — прошептала амазонка и протянула руку к животному. Кошка уткнула ей в руку горячий сухой нос и мяукнула.       — Это Сардина, — представила питомца Пенелопа. Персефона тихо засмеялась, услышав имя, и почесала новоиспеченную мать за ушком.       — Лучше погладь ей спину. Мама говорит, что после родов очень болит позвоночник, — заметила Исмена.       — Не так, она говорила, что болит всё! — напомнила сестра. Амазонка улыбнулась и принялась осматривать пушистые комочки. Худые, пищащие, покрытые коротким то ли мехом, то ли пухом, тыкались носами друг в друга. Девушка заметила одного, самого худого и активного. Котёнок ползал по своим братьям и громче всех мяукал, вытягивал лапы вперёд, потягивался.       — Что будете делать с ними? -Ту, что с белым пятном на хвостике оставим себе, потому что она постоянно выползает из коробки и ползает по дому. Одного возьмёт семья травницы, а девочки из соседней деревни хотят взять сразу двух, а этих двух, — Пенелопа указала на орущего непоседу и лежащего на спине котёнка. — Этих тоже кому-то отдадим.       Персефона погладила приползшего к краю корзины зверька и аккуратно подняла на руки.       — Отчего у всех глаза уже открыты, а у него одного — нет?       Девочки в момент погрустнели и переглянулись, улыбки с их лиц пропали.       — Мама сказала, что этот слепой, — горестно хмыкнула малышка Исмена, но уже через секунду начала плакать. — Так и не увидит, каким его мама красивым родила-а-а…       — Ну, тихо-тихо, он это и так знает, Сардина ему на кошачьем сказала, наверное, — утешила её близняшка, и девочка так же быстро успокоилась.       Персефона погрузилась в свои мысли и любовалась беспомощным созданием. Такой маленький и тёплый, и да, лишённый того, что все получают с рождения. Так больно было видеть в пушистом комочке маленькую себя. Девочку, оставшуюся без матери, которая так хотела любви, и если не безусловной, то хотя бы немного приближенной к материнской.       — Можно я возьму его? — спросила она и быстро смахнула слёзы с щёк.       — Конечно! — было выкрикнула Исмена.       — Подожди! — прервала её вторая и принялась о чём-то серьезно размышлять. Она даже положила большой палец в рот и нахмурилась. — Я хотела сказать, что, конечно, можно, если будешь так любезна и повесишь нам качели, — объявила девочка и ликующе заулыбалась, явно испытывая за себя огромную гордость.