Чудовища Мэшвилла

— И даже несмотря на эту надежду, — продолжал Финн, — Я допустил непростительную ошибку. Я позволил себе видеть в нём лишь чудовище…       Следующее утро началось ещё труднее обычного.       Финн проснулся, свернувшись калачиком на старом и пыльном кресле, на котором уже были ошмётки вчерашней, давным-давно высохшей слизи, кусками скатывающейся с него. Грязный халат мозолил глаза и нервировал, ведь его уже даже нельзя было постирать: только выбросить и заменить. Рыжие волосы неприятно слиплись друг с другом, образовав несколько небольших колтунов. Идти домой мыться смысла не было, ему оставалось где-то два или три часа до начала смены, поэтому стоило бы пойти помыть, если бы это можно было назвать мытьём, голову под холодным потоком воды. Не самое приятное мероприятие, и Финн уже представлял, как заболеет, но волосы должны были быстро высохнуть… И с приобретением халата проблем не должно быть…              Парень, посидев пару минут, пытаясь при этом размять свои застывшие конечности, протёр глаза и, наконец, увидел, как на полу, совсем рядом с соседним, таким же пыльным, но по чистоте явно превосходящим, креслом, лежит щуплый, маленький, заросший длинными тёмными волосами с седой прядкой на макушке, парня… Или, скорее, мужчину. На вид ему было около тридцати, но, возможно, возраста ему добавляли синяки и мешки под глазами, как и выпирающие скулы. Руки его, одна из которых перебинтована, были такими тонкими, что, казалось, два его запястья можно было обхватить одной лишь ладонью, и ещё осталось бы место.       Вид измученного мужчины не внушал ужас или трепет, как его ночной облик, но не вспоминать его было невозможно. Финн не знал, на что он способен ночью — он не показал, но это вовсе не означало, что он был безобиден, как ночью, так и утром. Это всё ещё монстр, как и два его пациента…       Осторожно наступив на деревянный пол, стараясь шагать так, чтобы тот не издал ни единого скрипа, Финн поднялся на одну ногу, а затем поставил на землю и вторую. Парень застыл, глядя на всё ещё спящего, как он считал, мужчину. — Доктор, не пяльтесь, — “спящий” вдруг произнёс это так громко и так неожиданно для Финна, что тот чуть не споткнулся на месте. — Кхм… Прошу прощения, Уильям, я лишь не хотел разбудить Вас. И… Я ещё не совсем доктор, — решил напоследок поправить его Финн.       Уильям приподнялся на локтях и взглянул на него выжидающе, затравленным, и, в то же время, невероятно злым взглядом. Парень же ничего не говорил, только смотрел в его ужасно уставшие янтарные глаза, с трепетом и, как ни странно, с сочувствием вздыхая.       «Если мы будем вместе искать отца, — думал он, — То мне нужно будет завести с ним хотя бы приятельские отношения. Нужно будет помочь ему, сделать что-то, чтобы ему стало лучше…» — Я могу принести Вам одеяло, чтобы Вы не мёрзли во сне, — произнёс Финн. — На полу ведь невероятно холодно. — Нормально, — отрезал Уильям. — Привык. — Привыкли? — Финн сел обратно на грязное кресло, стараясь не обращать внимания ни на это, ни на пятна по всему халату, преодолевая свою брезгливость. — Что Вы имеете ввиду? — То, что Ваш старший брат, доктор, — он снова назвал его так, несмотря на замечание, злобно продолжая, — Меня держал в одиночестве и голоде в сыром подвале. И прекратите называть меня на “Вы”. Вы, — Уильям сделал акцент именно на этом слове, — выше этого. — Нет… — тихо возразил Финн, чуть помедлив.       Было трудно поверить, что Вольфганг действительно на такое способен, но после всего, что было… Картина складывалась сама собой. Вольфганг тщательно скрывал его, отгородил всех от помещения архива, лишь бы никто не узнал. Был лишь вопрос, кто именно приковал Уильяма: Винфорд или Вольфганг? Но, вообще-то, думал Финн, разницы не было, ведь держал его так, в итоге, всё равно брат. Хотя на это, вероятно, были причины? Единственное, что он не понимал, так это зачем было морить голодом Уильяма, ведь даже в тюрьме, откуда набирают уборщиков, санитаров и даже некоторых медсестёр, из-за нехватки персонала, кормили лучше. Это просто не могло уложиться в его голове, ведь, что бы Уильям ни сделал, он достоин хотя бы базовых удобств, какие есть в самых отдалённых местах… — Это не так, — продолжил Финн, чуть погодя. — Простите меня. Впредь я буду обращаться к Вам уважительнее, и… Постараюсь сделать так, чтобы Вам было лучше. Возможно, этого не одобрит мой брат, я ведь совсем не знаю, за что с Вами так поступают, но я обещаю, что постараюсь… Только скажите.       Уильям подозрительно прищурился, но, после недолгих раздумий, он произнёс: — Принесите одеяло. Любое. Подушка не нужна.       На это Финн слегка улыбнулся: — Хорошо, Уильям. Спасибо, что сказали. После чего он поднялся и прошёл к выходу, держа себя в руках, чтобы не дотронуться снова грязных волос или халата, стараясь при этом не морщиться от отвращения. — Я постараюсь побыстрее, — пообещал он напоследок и вышел из архива.       Пустой коридор; жёлтые жужжащие лампы вместе с окнами освещали помещение, что давным-давно пропахло болезнью, физической и душевной, и кровью… А рядом с дверью так маняще пахло свободой наружного мира, тяжёлого воздуха, одновременно там, снаружи, являющимся самым легчайшим в Мэшвилле. Осознание этого снизашло на Финна только после нескольких дней работы здесь. Оставаясь на ночь, он лишал себя этой свободы и приобретал лишь дикий ужас, постепенно делающий из него ещё большего параноика.       Возможно, Финн мог бы и успеть сбегать домой, но тогда он бы не успел принести своему новому знакомому столь важную вещь, как одеяло, которую он сам и предложил, и пообещал принести, да как можно скорее. И без того трудная работа стала гораздо затратнее: теперь, чтобы не быть съеденным, нужно было искать каждую ночь Уильяма, где бы он ни был, подвергая себя огромнейшему риску, и выводить его на прогулку по городу, где он, возможно, убьёт ещё больше людей, чем в лечебнице, чтобы утолить свой животный голод, который, всё же, вернётся через время, а после это нужно было бы как-то объяснить Вольфгангу, а в первую очередь охраннику, который, конечно, их вообще не выпустит. Как же они это провернут?       Несмотря на все появившиеся после ночи сомнения, возникло и чувство некой защищённости. Уильям не трогал его, и рядом с ним, отчего-то, никто из монстров даже не пытался напасть на Финна. Возможно, что он и мог бы его защитить… Он очень надеялся бы на это, хотя и не сильно рассчитывал.       Конечно, это всё было похоже на то, что Финн просто им пользовался, но ведь и Уильям не собирался действовать просто так. Они чужие друг другу, совсем не понимают, особенно, по своему мнению, Финн, чего ожидать. Возможно, Уильям и передумает… Это стало бы проблемой, и довольно большой, но все пути вели лишь к тому решению: с Уильямом нужно работать, чтобы прожить немного дольше. Иначе никак.       Выйдя, наконец, с мокрой головой, держа в руках запачканный халат, Финн прошёл к двери в кабинет Кальтенбреннеров и постучался. Неудивительно, что старший был уже там, примерно за полтора часа до начала смены, и он, конечно же, был уверен в том, что Финн всё это время находился дома. Поэтому-то и вышел, невероятно удивлённый появлению младшего на пороге кабинета, с мокрыми волосами и с грязным халатом в руках. — Финн? — Вольфганг.       Старший Кальтенбреннер устало и с разочарованием потёр глаза. — Бог ты мой… Заходи сюда, скорее.       И, как только младший прошёл внутрь, Вольфганг, вздохнув, начал расспрашивать: — Что же ты тут делаешь? Ты опять оставался ночью? — Да, так вышло, — ответил Финн, кладя аккуратно сложенный, но грязный халат на один из стульев, что был до этого чистым. — На меня напал слизень…       Вольфганг смотрел на него, с волнением и в то же время с подозрением, даже с некой злостью. — Как же ты спасся? И где оставался всё это время?       Эти вопросы застали Финна врасплох, пусть и были самыми логичными в данной ситуации. Однако, у парня было чувство, будто, скажи он правду, получит ещё больше проблем, чем сейчас. Ведь Вольфганг был тем, кто держал Уильяма. В голоде и одиночестве, в цепях… Думать о том, что он мог поступить так с живым существом, было жутко. И, чем чаще эта мысль возникала в голове Финна, тем больше он убеждался в том, что Вольфганг, как бы хорошо ни вёл свои дела, творит здесь ужасные вещи.       Финн долгое время не решался ответить. Он стоял и пытался избежать пристального взгляда Вольфганга, как в детстве и юношестве пытался спрятаться от отца. Кажется, в такие моменты Вольфганг и превращался в Винфорда — настоящего, живого, только без способности буквально контролировать чужие движения.       Наверное, только это и отличало его от монстра в виде их отца… Но в чём они были схожи, так это в том, что им не нужна была ночь, чтобы быть чудовищами, поступать и думать, как они, но иметь власть над ними, как те, кто ещё мог притворяться людьми. И, конечно, Финн даже задумывался о том, что мог бы быть похож на них… И эта мысль невероятно пугала, так что она оставалась в самом дальнем углу сознания.       Финн выдохнул, наконец, решившись ответить. Он больше не был маленьким мальчиком, боявшимся гнева отца и осуждения брата. Он давным-давно стал взрослым человеком, а потому бояться Вольфганга сейчас — невероятно глупо и смешно. — Меня спас Уильям, — начал он. — Монстр в виде летучей мыши. Я думаю, что ты его знаешь. Он живёт в архиве.       Вольфганг какое-то время молчал. На высушенном лице не появлялось ни одной эмоции, ни одна из его мышц даже не двигалась. Сам он сидел, глядя прямо на Финна, прожигая его ожидающим взглядом, пока тот, несмотря на волнение, продолжал: — Он меня спас, и совсем меня не трогает. Рядом с ним другие даже не пытаются на меня нападать. Ты знаешь, почему?       Лицо Вольфганга по-прежнему не выражало эмоций. Единственное, что показывало хоть что-то, что он мог чувствовать в данный момент, так это то, как он взял вдруг ручку и постучал ею по столу, явно нервничая. Раз-два-три. — Он что-то вроде вожака здесь. Не думай, что у них нет иерархии и правил. За их несоблюдение — смерть.       Вольфганг произнёс это сухо, совершенно без эмоций и без тени страха или переживания. Его бы не выдало ничего, если бы не его ручка. Тук-тук-тук. Раз-два-три. — Вот как, — в замешательстве отозвался Финн, и вновь наступило молчание.       Только вчера казалось, что отношения могут наладиться, но сегодня Вольфганг всё больше напоминал ему то бессердечное создание, которым Финн всегда его видел. Похуже пациентов, похуже Уильяма. Финн точно знал: поступать так с кем угодно — неправильно и нельзя назвать человечным. — Мне нужны новый халат и одеяло.       Вольфганг с подозрением прищурился. — Халат-то уж точно. Но зачем тебе одеяло?       Он знал, что это не для пациентов. Он всё прекрасно знал, но хотел услышать от Финна, и он бы не отступил, как бы брат не оправдывался. А младший и не думал врать. Было бы сложно, когда ты и сам понимаешь, что всё уже известно, и остаётся только это подтвердить и принять на себя ответственность. — Хочу принести его Уильяму, — сказал Финн, глядя Вольфгангу прямо в его холодные и прозрачные, как стекло, глаза, не пытаясь спрятаться. А старший, в свою очередь, только молчал в ответ, снова опустив напряжённую тишину в их кабинет.       Наконец, через какое-то время, он тяжко вздохнул и пересел в более удобное для себя положение. — Боже… За что же мне это всё?.. — он вновь потёр свои усталые глаза и внезапно снова стал человеком. Вмиг его облик поменялся, вся серость с него будто утекла, унося с собой и опасность. — Ладно, хорошо!       Он резко подскочил со стула, оставляя Финна в замешательстве. Что всё это значит? К чему такое оживление? — Ты в порядке? — спросил Финн, пока Вольфганг проходил к нему, огибая стол. — В порядке ли я? — переспросил он. — Конечно, я в полном порядке, Финн! Настолько, что от счастья готов прыгать!       Он подошёл к нему ещё ближе и, наклонившись к лицу, вновь взглянул пронзительными глазами, чья злоба проникала прямо в душу, заставляя ёжиться от страха… Финн будто стал меньше, снова стал подростком, ни на что не способным и совершенно беспомощным, оттого хотелось просто засмеяться в голос. Снова, снова в нём видят что-то подобное!       Так что же в этот раз собирался сказать Вольфганг? — Что ж, если ты не понимаешь, я попробую объяснить доходчиво! — Вольфганг значительно повысил свой тон, и громко, на весь кабинет, заговорил, не прерываясь на дыхание, от чего его лицо становилось краснее с каждым произнесённым словом, — Если ты думаешь, что Уильям такой замечательный, и ты ему нравишься, это не так. Ему никто не нравится, уж поверь. Но раз уж ты решил, что он может тебя защитить, то, действительно, почему бы тебе не проводить с ним больше времени? Только не забывай, что он монстр. Как только я что-то сделаю не так, или ты, то ты станешь ненужным ему, и он сожрёт тебя. Но ты попробуй его задобрить, давай! Одеяло, что дальше? Подушку перьевую? Может, ему двухместную кровать ещё установить в подвале, чтоб уж наверняка? И там же и будешь спать, пережидая ночь, пока он будет тебе глотку рвать?! — Господи, Вольфганг, — Финн, уже не выдерживая, рассмеялся, прямо ему в лицо. — Ты смехотворен. Если уж ты держишь в подвале кого-то, будь добр, обеспечь ему еду и самое базовое! Хотя, кажется, у нас так мало денег, что не хватает даже на это? На лишнее одеяло и подушку? Даже на койку? Откуда тогда появиться такой роскоши, как кровать, особенно двухместной? — Ты что вообще говоришь? — Я говорю так, как считаю. И, кажется, моё видение совпадает с реальностью. Я не понимаю, почему даже в тюрьмах смертников обеспечивают едой и адекватным местом для сна, в то время, как частная клиника не может пожертвовать одно лишь одеяло, для того, кого и так держат буквально в заложниках? Будь он трижды преступником, за такое следует наказание, Вольфганг, ведь это бесчеловечно!       На секунду снова наступило молчание. — Ну? — спросил, выжидая, Финн. — Тс… Хорошо, ладно, — более спокойно произнёс Вольфганг, вытирая платком выступивший на лбу пот. — Допустим. Возьми одеяло, хоть сто одеял ему. Без проблем. Если вы уж так сдружились, можешь и еду ему носить. Хорошо. Я не стану вам мешать. Я просто прошу тебя быть с ним осторожным, как и с любым монстром. Он никогда не станет чем-то бо́льшим. Он никогда не будет вести себя, как ты, думать, как ты, потому что он не человек. Прошу, помни об этом.       Финн тихо вздохнул в ответ. Конечно же, он помнил. И он помнил, что они вовсе не друзья, и даже не приятели, а те, кто отвечают услугой за услугой. Нечто вроде деловых отношений, вот только не в бизнесе, а в выживании. Они оба хотели жить, и это объединяло их, и человека, и монстра. Ведь каждый хочет свободы…       Но, не имея свободы перед братом, Финн только кивнёт и скажет, на этот раз сам не выдавая никаких эмоций: — Хорошо. Я помню, спасибо. Я буду осторожен.       И уйдёт. А после получит новый халат для себя и даже два одеяла Уильяму…       Как только он вернулся, то сразу же обнаружил всё такого же спящего на полу Уильяма. Он лежал, совершенно не заботясь о том, насколько же холодный и грязный здесь пол, насколько неудобно там находиться, что уж говорить о сне, и Финн почувствовал себя несколько неловко, что оставил его в таком состоянии на очень долго. Тихо-тихо, насколько это было для него возможно, Финн прошёл к Уильяму и осторожно накрыл его одним одеялом, а второе, до этого аккуратно сложив, оставил на рядом стоящем чистом кресле и поспешил уйти, чтобы приступить к работе, до которой оставалось всего ничего.       День проходил как обычно, единственное, что мистеру Брауну, который, как оказалось, тоже проходил практику и вот-вот должен был выпуститься, понадобилась помощь. Одна из его пациенток, более буйная, чем многие, рядом с ним обычно спокойная, проходила лечение конвульсиями. Рядом находился врач старше, старый доктор, что ещё вчера взвалил на Финна свои обязанности, следил за правильным выполнением процедуры. Оказалось, что доктор Клиффорд может исполнять свои обязанности, и довольно дотошно: каждое движение Финна и Джеймса подвергалось моментальной критике, и, тем не менее, это полезно, пусть и оба уже знали, что к чему.       Пусть терапия кураре и метразолом, по мнению Финна, были лучшим методом лечения на данный момент, зрелище было довольно пугающим, если не в самом деле страшным. Пока вкалывался препарат, буйная пациентка, казалось, никогда не успокоится, и в ней был виден контроль над её собственным поведением, над жизнью, последние попытки избавиться от острого шприца. Однако, сначала шло расслабление, а затем начинались те самые припадки... Конвульсии, только выглядящие сильными, на самом деле были смягчены кураре. Голова женщины приподнималась и опускалась, конечности будто зажили своей собственной жизнью, так что приходилось каждый раз выпрямлять их, держать руки и ноги. Доктор Клиффорд же держал свою руку под её шеей…       И, конечно, Финн всё это видел не раз; но, конечно, каждый раз это вызывало мурашки по коже, даже учитывая всё произошедшее в Мэшвилле за эти пару дней. Успокаивало то, что пациенты действительно чувствовали себя лучше, вели себя более спокойно после каждой процедуры, а заметные улучшения видны уже после шестого сеанса. Вот и та мадам почувствовала себя лучше… А это самое главное.       И вот, ночь… Если раньше Финн оставался на ночь не по своей воле, то сейчас он, пусть чуть ли не теряя сознания от тревожности ожидания предстоящего ужаса, остался сам. Слова Уильяма о том, чтобы он приходил к нему вниз, звучали всё громче в голове Финна. Это нельзя проигнорировать, как бы страшно ни было. Он ведь дал обещание…       Второй этаж уже в одиннадцать часов стал напоминать бесконечный, и, самое удивительное, живой лабиринт. Финн своими глазами увидел, как движутся стены, перебегают и перескакивают с места на места, путая коридорные пути. Они шептались между собой, разговаривали, смеялись и ругались, и где-то, среди этого бесконечного разговора, проскакивала фамилия… Кальтенбреннер. Они его видели, проходящего мимо них. Сам коридор дышал. Сама больница… Финн не знал, что делать. Перед ним прокладывались всё новые пути в пустоте коридоров, запутывались в себе сами и были разные по размеру и длине, и, всё же, их объединяло одно: гнетущая и давящая пустота того места, где обычно должны быть люди, хотя бы один человек… А сейчас он находился здесь совершенно один. Ни звука, даже стены вокруг перестали шептаться, коридор вытянулся, будто став прежним, тем, каким Финн его и запоминал днями работы здесь. Всё остановилось, замерло и затихло.       Холодок коридора пронизывал, пробираясь сквозь рукава халата и рубашки под ним к коже, забравшись дальше, вглубь его тела, вызывая неприятные мурашки, бегущие по всему его телу. Здесь было что-то не так, даже учитывая всю природу этого места… Слишком пустынно, слишком тихо, а такого не должно быть. Особенно ночью…       Шаги, даже самые тихие, эхом раздавались по второму этажу. В такой тишине любой звук, даже дыхание и биение сердца, будет казаться лишним, чем-то, чего и в помине не должно быть. Пустота продолжала давление на него, и на стены, что вслушивались в тишину коридора и дыхание Финна, его шаги… Идти здесь было невыносимо тревожно, ведь даже никакого шороха не было слышно, ни постороннего дыхания, ничего, и со временем парень стал ожидать худшего. За каждым углом он ожидал, что, наконец, наткнётся на одного из проснувшихся чудовищ, и ждал пару секунд, задерживая дыхание и стараясь не отвлекаться на бешеное биение его сердца, прежде, чем резко завернуть за угол и никого не обнаружить, кроме гнетущей темноты. Разум уже начинал вытворять свои игры, уже представляя вдали коридора стоящего чудовища, ждущего его, чтобы разорвать на куски.       Единственное, на что надеялся сейчас Финн, это найти Уильяма, но, если честно, и эта перспектива его не очень прельщала. Как сказал Вольфганг, он всё ещё чудовище, и нужно быть осторожнее, держать это в голове всегда, несмотря на всё, и он был во многом прав. Но спасёт ли его сейчас правота брата или доверие к Уильяму? Как сохранить баланс, при этом сохранив жизнь?       Внезапно, где-то вдали слышался визг монстра, заставив Финна подскочить на месте и чуть ли не вскрикнуть. Визг был настолько пронзительным и оглушительным, что даже заложило уши, заставляя потеряться в пространстве и в своих собственных мыслях, и собственные идеи и планы стали неясными. Было ясно одно - нужно бежать! Сорвавшись с места, Финн старался как можно быстрее добежать до следующей двери, хоть до чего-то, что помогло бы скрыться от надвигающегося на него зверя. Но топот становился всё громче и громче, с каждой секундой... Он приближался; он явно принадлежал кому-то огромному, гораздо больше его самого, кому-то готовому схватить и утащить его в неизвестность… Финн, стараясь не издавать ни малейшего писка, прикусил в кровь губу и рванул, стараясь не обращать внимания на вкус крови во рту и жжение, побежал быстрее, к первой попавшейся, но такой спасительной сейчас для него двери, что, к его ожидаемому разочарованию, была закрыта. — Твою мать! — воскликнул он, сильнее и быстрее дёргая ручку.       А топот всё ближе, и ближе… И уже визг с рычанием чудовища недалеко. А идти некуда, и спасаться… И уже бессмысленно бежать куда-то ещё. Казалось, это конец, и бессилие в этой ситуации давило, при этом заставляя искать, пытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы выжить, что выглядело сейчас невозможным…       Внезапно для отчаявшегося Финна, дверь, наконец, поддалась, впустив его внутрь. Она открылась так внезапно, что парень даже не сумел среагировать, чуть не упав головой прямо на холодный кафельный пол…        Осознав, что произошло, Финн быстро вскочил и захлопнул дверь прямо перед тем, как зверь пробежал, сотрясая всем своим тяжеленным весом стены и пол. Если бы этот зверь заметил его, он бы с лёгкостью проломил собой дверь. С такой же простотой он бы, возможно, и не заметил задавленного им же Финна. Сбежать от него - было чистейшей удачей… И от этого тревога лишь усиливалась, накрывая волной, заставляя парня дышать быстро и как можно тише. Сердце стучало настолько быстро, что его можно было бы без проблем выхаркать, оно стояло прямо в горле, пропускало удар, чтобы в следующий раз сбивчиво повторить его, смещая следующий, само его сердце не понимало, что происходит, как и сам Финн.       Всё стихло, но только не сам он. Парень сидел на холодном полу, обнимая колени и прижимая их к своей груди, стараясь как можно быстрее успокоиться; он стал дышать глубже, и медленнее, в попытках успокоить беспокойное тело и особенно сердце. Вдох и выдох…       Медленный вдох. Сердце ускорилось, намереваясь, по ощущениям, остановиться.       Медленный и болезненный выдох. Громкий кашель. Сердце просится наружу…       Финн лёг на спину, даже не задумываясь, достаточно ли безопасно то место, где он сейчас был, и мысли не было проверить, в мыслях почти ничего не было, кроме как остановить это, прийти поскорее в норму, ведь это только начало ночи, а ему нужно идти. Мысли эти никак не помогали… И потому они вскоре выключились, оставив его наедине, как он думал, с собой и с прохладой пустого и довольно просторного помещения…       Финн пролежал так ещё какое-то время, сам не понимая и не чувствуя отчёта, который до приезда в Мэшвилл сопровождал его всю жизнь, а сейчас потерял весь смысл. Считать секунды, в этом месте, и в таком состоянии? Смехотворно и не нужно, совершенно бессмысленная затея, и после того, как сердце его пришло в норму, он окончательно убедился в этом. Финн поднялся на локтях, после выпрямляясь и садясь на пол. Энергия покинула его тут же, и он почувствовал невероятную усталость и отсутствие желания делать что-либо ещё, кроме того, чтобы и дальше сидеть на холодном полу, но нужно было подняться и идти дальше, что он, в общем-то, и сделал. Он лишь надеялся на то, что это будет последний монстр на его пути к Уильяму…       И вдруг, скрип дверцы шкафа, стоящего прямо позади него… Финн лишь мельком видел его, большой и старый, в темноте и спешке, и в тревожном состоянии, особо не разглядеть его очертаний, однако он знал, что этот скрип не предвещает ничего хорошего…       Чудовище, по звукам, вылезло из шкафа уже полностью, медленно шлёпая липкими от зловонного пота конечностями, это было больше похоже на шлепки ладоней по полу, быстрые и звонкие, их было невозможно не услышать, но существу сзади, казалось, было всё равно… «Самое главное, — думал Финн, — не дать ему понять, что я услышал…»       И, пока он дальше приближался к двери, коридоре, прямо за дверью, тоже слышались приближающиеся шорохи. Сзади уже чувствовалось чужое холодное дыхание, в большей степени на затылке, а халата тихонько касались чьи-то цепкие пальцы, несколько рук гладили его макушку и плечи, некоторые взялись за подол халата, начиная тянуть назад, и Финн окончательно осознал, что его план точно не сработает. Другой путь… Он ничего лучше не придумал, как бежать через дверь, несмотря на то, что там уже кто-то стоял и явно поджидал... Что он побежит прямо к нему, прямо в лапы, в огромную, зловонную и жадную до крови пасть. И, вместо того, чтобы ожидать, пока затащат туда силой, Финн решил выбрать свою судьбу самостоятельно. Даже если она ничем не отличалась бы от его бездействия. Но он выбрал бы сам…       Вырвавшись из цепкой хватки тысячи рук, Финн, открыв нараспашку дверь, даже не глядя, выбежал, пытаясь обвести чёрную фигуру, вышедшую перед ним. Но, конечно, этого не вышло. Острая лапа опустилась на плечо Финна и сжала когти, что, видно, старались проткнуть его рукав и впиться в кожу…       Финн тут же постарался вырваться из цепкой хватки когтей, но труды его не принесли должного результата. Тем не менее, он продолжал, пусть и понимал, как бессмысленны и смешны его порывы. — Прекрати, — раздался над парнем голос.       Уильям!       Чувство облегчения разлилось, от его сердца к самым кончикам пальцев. Финн приподнял свою голову и уже точно убедился в том, что это он… И снова его спас от ужасной участи, и, пусть это и было благодаря их договору, было приятно то, что простое рукопожатие имело такую силу. Силу спасения жизни..       Он оглянулся назад. Монстр, что пытался схватить его, уполз обратно в шкаф, и последнее, что Финн от него увидел, это голая и сломанная кисть руки…       Финн вернул свой взгляд на Уильяма. — Спасибо… Большое спасибо, Уильям. Вы снова меня спасли…       Уильям лишь смотрел на него, не моргая, пока когти сжимали плечо сильнее. Облегчение вновь превратилось в страх, и Финн уже пожалел, что так рано порадовался. Он шикнул от боли, и тут же Уильям ослабил хватку, но так же держал его плечо. Чувства облегчения не последовало, напротив, Финн ещё больше напрягся, сам уже не понимая, от чего, не понимая, что ожидать от Уильяма сейчас.       И тут, он вновь заговорил. — Я ждал.       Финн прерывисто вздохнул, собираясь с силами, чтобы объясниться перед ним. Казалось, что никакие слова не смогут действительно оправдать его в его ярких и, кажущихся в темноте, злых глазах. Но, ведь и вправду: что он мог сделать, если коридор сам оживает, становясь одним из чудовищ, путая ходы, чтобы вывести его на голодного монстра и не дать пройти на первый этаж? Но всё это сейчас казалось отговорками, пустыми и бессмысленными, такими жалкими и отвратительными, настолько, что Финну самому стало тошно… Однако, стоило объяснить своё долгое отсутствие. И он не будет не прав, рассказав о всей ситуации.       Набрав в грудь побольше воздуха, Финн стал медленно, стараясь не выдавать дрожи в голосе, начал: — Я прошу прощения, Уильям… Я вновь потерялся в коридоре, не смог найти лестницу. А потом на меня напали… — Хватит, — прервал его Уильям. — Идём.       И, не отпуская плечо Финна, повёл его в темноту коридора…       В этот раз пути не менялись, не путались коридоры и не двигались стены, они, затаив дыхание, смотрели, как Уильям вёл свою добычу в своё давнейшее логово. Вот только он уже второй день никак его не трогал. Это игра с едой?       Он шёл, высокий и невероятно худой, но всё ещё ужасающий своей силой, как что-то величественное. Когда-то он смог доказать, что действительно является таким, могущественным, самым проворным и хитрым, самым разумным... Ведь, на самом деле, это он держит единственное оставшееся в живых существо в своих цепких когтях… Архив выглядел пустыннее, чем обычно, гораздо темнее и более жутким, чем в другие ночи. Финн странным образом раньше чувствовал себя в безопасности там, что даже мог уснуть на старом кресле, вероятно, от бессилия, чем от чувства комфорта, но, порядком устав за эту ночь, он сомневался, что сможет уснуть в этот раз.       На столике, между двумя креслами, лежали две стопки документов. Когда двери архива захлопнулись, пара бумаг с этих стопок свалилось, образуя некий хаос, и Уильям разочарованно вздохнул. — Я собирал их весь день, — сказал он, пройдя к столику. Финну ничего не оставалось, кроме как проследовать за ним, стараясь сначала прочитать его настроение, боясь сделать неверный шаг или сказать неверное слово.       На столе были в основном старые личные дела пациентов, записи и пометки, выписанные Винфордом рецепты… В общем-то, всё, что могло быть связано с его мнимой смертью и действительным исчезновением. — Ого… — в удивлении выдохнул Финн, аккуратно наведя порядок на столике.       Здесь было то, что не найти и днём с огнём… И вот, всё это здесь, на маленьком столике, в пыльном помещении, заброшенном и забытом всеми, кроме них… Кроме Финна, решившегося, наконец, всё узнать, и Уильяма, который мог ответить на его вопросы… Мог, но не обязательно на все… На немые он бы точно не ответил… — Здесь всё, что связано с Вашим отцом, — пояснил Уильям. — Практически, — он тяжело вздохнул. — Есть ещё много чего, что я пока не нашёл. Вы никогда не читали его дневников?       Дневники Винфорда. Точно! Отец постоянно писал их, на протяжении всей своей жизни. Даже Уильям знал это, не приходясь ему родственником, но Финн ни разу не открывал их. Должно быть, Винфорд успел написать, оставить хоть какую-то зацепку, может, указать на обстоятельства, в которых он был, и это привело бы их хоть куда-нибудь… Возможно, как раз на улице они и нашли бы новую зацепку, и узнали бы хотя бы что-нибудь… — Читать их не доводилось… — признался честно Финн.       Уильям смотрел на него, не моргая, то ли с осуждением или с молчаливым пониманием. Наконец, через пару секунд, он произнёс: — Там тоже можно найти. Ценную информацию. — Конечно, — сказал в ответ парень. — Я постараюсь найти их, часть точно есть в моём доме…       Дом… События в Мэшвилле сбили с толку и даже не дали возможности потосковать по дому, по тёплым материнским рукам и по тому самому относительно безопасному месту, где его всегда примут, любят и ждут… Тоска нахлынула, но в этот раз Финн решил ей не поддаваться, ведь сейчас нужно было сосредоточиться.       Финн вздохнул, глядя на собранную Уильямом коллекцию. — Боже… Вы потратили так много времени на это… Вы мне так помогаете, спасибо...       Произнеся это, Финн вдруг опомнился. Он говорит не с человеком, решившему помочь. Это чудовище, главное в этой цепочке… Оно потребует с него полную плату, соответствующую данному им же слову, и не потерпит отказа, ведь он уже выполнил свою часть договора. Животное… и к нему нужно относиться соответствующе. Вольфганг, в самом деле, не просто так на него набросился… Ведь речь идёт не о людях, а об опасных для всех существах. О самом опасном из них…       Тишина ночи в этом месте мягко опустилась между ними. Финн повернулся к Уильяму и, не без страха, заглянул ему в его большие глаза-фонари. Они глядели в его душу, но не желая поглотить её, скорее рассмотреть, с интересом, на её содержание, подержать в лапах, выпотрошить, но не чтобы съесть, а действительно узнать, что там…       В свою очередь, Финн не знал об этом и сам смотрел на него, чуть не дрожа от жути, и, вместе с тем, взаимным и неподдельным интересом... Что сейчас в голове этого зверя? Ненавидит ли он его, желает ли наброситься и полакомиться свежей плотью? Или действительно может и хочет помочь?       Парень, вздохнув, повторил, вкладывая всю искренность в свои слова, несмотря на морозящий его конечности страх и поджигающее их же любопытство, несмотря на смесь жара и холода, несмотря на все его убеждения в том, что перед ним стоит самое опасное здесь чудовище… Он сказал, от всего своего напуганного сердца: — Спасибо, Уильям.       Эти слова, по видимому, возымели свой эффект. Финн увидел, как куцая шерсть Уильяма вздыбилась на загривке, и сам он отвернул голову, что, конечно, нельзя было в этот момент посчитать отсутствием эмоций. Уильям отшатнулся, внезапно взмахнув крыльями, словно порванным плащом, после чего ветром переместился к выходу из архивного помещения. — Твоя часть, — сказал он, вновь повернув свою голову к нему. Конечно. Теперь улица…       Финн нервно поджал свои губы, медленно шагая к нему. Как только он подошёл, Уильям вновь схватил его за плечо, в этот раз не сжимая его когтями, даже никак не пытаясь поцарапать, и хватка его была слабее обычной. Но, вместо того, чтобы позволить вновь так вести себя, Финн собрал всю свою смелость и отошёл от монстра на пару шагов. Тот же не стал удерживать его у себя, и вместо этого освободил человеческую руку, хотя и с интересом в глазах-фарах смотрел на Финна, вдруг решившего показать свой протест.       Финн пару секунд молчал, прежде, чем высказать свои опасения: — Я думаю, что Вы просите меня выводить Вас в город только для того, чтобы Вы там убивали людей. Я знаю, что Вы давно не были в городе, и Вам нужен простор… Тем не менее, я не хочу, чтобы из-за меня оборвалась чья-то жизнь.       Уильям, постояв несколько мгновений неподвижно, словно статуя, вдруг зашевелился и медленно кивнул, прикрывая свои глаза. — Я всё понимаю. Я уже ел.       Такая его фраза вызвала ступор. Кого он уже успел съесть? Причём, говорил он это так, словно есть человека это нормально. Но, постаравшись пропустить это мимо ушей, Финн недоверчиво нахмурился. — Тогда зачем тебе туда? — проговорил он, запинаясь, перейдя случайно на ты, но сейчас это было последним, о чём он волновался.       Разные мысли лезли в его голову, и он даже не знал, что думать. Пока Финн бродит по путающимся коридорам лечебницы, стараясь сохранить себе жизнь, Уильям в это же время поедает кого-то; будь он хоть трижды преступником или даже смертником, это был человек, им же поедаемый. С другой стороны, им ничего другого не оставалось, это ведь чудовища, в конце концов… Но от этого становилось только хуже. — За тем же, зачем выводят на прогулку и других сумасшедших. — Но их не выводят в город, — возразил на это Финн, которого в этот момент распирали противоречия и волнения.       Уильям молчал, кажется, размышляя, стоит ли говорить что-то, что давно было у него на уме. Финн же смотрел на него, выжидая разумных объяснений такому рвению наружу. Ему бы в любом случае пришлось выполнить часть своей сделки, но, кажется, что на одной вылазке это бы не остановилось. Тем более, что ему определённо была бы полезна дополнительная помощь… Однако, наводки у него уже были, и поэтому дальнейшее “сотрудничество” с Уильямом не требовалось при поиске информации об исчезновении Винфорда… Но, если Финн откажется, то скорее всего, у Уильяма больше не будет возможности выйти даже во двор. Он не знал, как отнесутся к ночной вылазке будущего доктора и монстра, но точно знал, что если дать понять, что всё под контролем, насколько это может быть, то проблем ни у кого, разве что у Финна с Вольфгангом, не будет, но с этим он разберётся сам. С чем ему точно не хочется разбираться, так это со смертями, которые могут последовать во время этой самой вылазки…       Наконец, Уильям проговорил, словно не был монстром, а провинившимся ребёнком, что просил сейчас у мамы разрешения погулять, несмотря на наказание: — Я хочу в Мэшвилл. Я скучаю.       И, кажется… В этот момент Уильям сам говорил так искренне, как только мог. От всей своей чёрной души. У Финна всё ещё было опасение, что, если он хотя бы на мгновение спустит глаз с него, то наступит беда… И, всё же, эта искренность смягчила его подозрения. Сейчас Уильям не был страшным монстром, а узником, давно не видевшим свежего воздуха. И сейчас он будто опасался, что затея потерпит неудачу. Всё держалось сейчас на Финне, а тот… Тот, всё же, решил держать своё слово. — Хорошо… Но я прошу, чтобы Вы далеко от меня не уходили.       Уильям уже устало вздохнул. — Не буду. — Тогда пойдём?       Не успел Финн договорить, как тут же Уильям, пусть и не сильно и совсем не больно, взял его руку и помчался из архива прямо в пустой коридор. Финн даже глазом не успел моргнуть, как они оба оказались у чёрного входа. Одного из немногих, о котором Финн даже пока ещё не знал и не видел. Не было удивительным, что достаточно мощная дверь была заперта не только на засов, но и на несколько замков одновременно. Парню пришлось долгое время стоять и звенеть связкой ключей, дёргаясь от каждого шороха и оборачиваясь через плечо на Уильяма. Его вид всё ещё устрашал, как и спокойствие, казалось, что он не вытерпит и минуты.       Наконец, все замки были открыты, и Финн даже оглянуться не успел, как тут же к двери шмыгнул Уильям и без труда распахнул её, пусть и наваливаясь всем своим весом. Однако, если бы это делал Финн, вышло гораздо медленнее и с более резким шумом… Ночь ударила в его лицо холодным воздухом. Небо было чёрным, таким, будто его просто залили соответствующей краской, не заботясь ни об эстетике, ни о том, что, на самом деле, там сейчас должны сиять звёзды, а не сплошная пустота космоса… Далёкого; слепого и холодного ко всему, прямо как эта ночь. Дверь, не без помощи Уильяма, закрылась, и Финн поспешил закрыть её на все замки, что он до этого же и отпирал. Дрожащими руками он путал ключи, ронял их, и он даже в какой-то момент подумал, что потерял их в сухой, покрытой инеем траве, но, в конце концов, он смог закрыть эту дверь и повернулся назад. А сзади ждал Уильям…       Страх сковал Финна, и он стоял, не позволяя себе шевелиться. Парень смотрел на Уильяма, на его костлявую и при этом широкую спину, на его проплешины в короткой шерсти, на то, как он разминает крылья, будто готовый взлететь, но, в самом деле, не способный на это уже очень давно. Он выглядел хуже любого узника, при этом был страшнее самого ужасного преступника; он, как никто другой, был предан своему слову и требовал того же от других, и, конечно, был любопытнее самого непоседливого ребёнка… И Финн окончательно перестал понимать, как к нему относиться — лишь как к монстру, который не видит в чужой жизни ни малейшей ценности или же как к человеку, чью ценность давным-давно позабыли? Ведь, может, как раз из-за этого он и стал таким, как раз из-за таких, как сам Финн, и, если попробовать относиться к нему лучше, он чему-то сможет научиться, и, тем самым, хотя бы несколько человек смогут дальше проживать свою жизнь? Уильям повернулся к Финну, протягивая ему свою длинную, жилистую лапу, заканчивающуюся острыми и невероятно длинными когтями. Перебороть страх, цепляющий ткань души, чуть ли не раздирая её, ощущалось чем-то невозможным, чем-то несбыточным и далёким, но так нужно было. Нужно было хотя бы попробовать… Финн с невероятным трудом прошёл к Уильяму навстречу, еле волоча ноги и практически дрожа от волнения и страха. Это было против правил и здравого смысла, но это было обещание и попыткой увидеть в чудовище человека. Нужно попробовать, хотя бы попробовать, хотя сама мысль пугала всё сильнее. Но отступать поздно, он сам это понимал, и, осознав, наконец, всю серьёзность и ужас содеянного, он принял возложенную им же ответственность. Его рука опустилась на лапу, и тот потянул его за собой и пошёл, гораздо медленнее, чем обычно, видимо, стараясь не причинить никакой боли или дискомфорта, и даже, может, не внушать такой леденящий душу страх или сковывающий трепет, — некая попытка казаться безопасным, в ответ на попытку Финна увидеть в нём что-то кроме чудовища… Они шли прямо к стене, настолько высокой, что даже Уильям не смог бы пересечь её, никак не перелезть, что уж говорить об использовании повреждённых крыльев! Однако, несмотря на это, он уверенно шёл дальше, будто ничего, даже наличие ограды, совсем не могло его остановить. Эта уверенность в себе поражала Финна, и он даже не знал, как спросить Уильяма, что он делает. Вполне возможно то, что для Уильяма это было самим собой разумеющимся. Вряд ли сейчас стоило задавать вопросы, это было бы глупо и не нужно, Уильям, всё же, за такое короткое время обучил его толике молчаливости и, пусть и не совсем слепому и довольно слабому, некоему доверию, что должно было помочь им обоим…       И тут они, к невероятному ужасу Финна, прошли внутрь массивной ограды, будто просто пробирались сквозь узкое пространство между близко расположенными стенами. Они окружали их со всех сторон: сверху, справа и слева, прямо перед лицом и сзади, и с каждым шагом такой своеобразный коридор становился всё уже и уже, и это, казалось, было так долго, что Финн почувствовал удушье, будто был заперт в узком гробу, похороненным заживо, и при этом совсем не останавливался, и то вызывало давящий, почти разрушающий сознание диссонанс, подвергающий его отчаянию. Стены давили, не давая ему посмотреть, что происходит вокруг: сердце билось чаще, хотелось глубже вздохнуть и, в бессилии, взвыть. Он даже не слышал, что происходит, только чувствовал острую лапу Уильяма, сжавшую его ладонь сильнее, и Финн, впрочем, старался держаться за него крепко: отпускать было страшно, гораздо страшнее, чем брать его лапу. Что, если он отпустит? Застрянет ли он здесь? И что, если застрянет? Проглотит ли его эта стена, или выплюнет, так и не прожевав; останется ли он тут навечно, задохнувшись в своеобразной, невероятно узкой коробке, готовой раздавить его, сужая всё сильнее свои стенки; смог бы он выбраться самостоятельно, без Уильяма, который, кажется, услышав его мысли, сжал человеческую руку посильнее, намекая, что так лучше не делать; останется он здесь, или пойдёт за ним? В конечном итоге, Уильям и Финн, наконец, выбрались из узкой тюрьмы стен. Но этот путь был настолько долгим, настолько трудным и душным, что Финн, не удержавшись, упал на мокрую, обжигающую своим холодом и вонью землю, не заботясь в этот раз о гигиене своих брюк, как и рук, вечные в своих медицинских перчатках. Дул свежий ветер, и Финн дышал, стараясь насытиться вновь поступившему к нему воздуху. Только спустя время он огляделся. Они были за оградой… — Что..? — растерянно проговорил Финн, всё ещё занятый одышкой. — Стены меня любят, — сказал в своей типичной отстранённой манере Уильям, спокойно ожидая, пока Финн сможет прийти в себя. — Это… кошмар… — он вздохнул, поднимаясь с земли и отряхиваясь от земли. — Если Вы и так могли выйти, зачем Вам я..?       Уильям сам невероятно громко и очень устало выдохнул. — Пойдём. — И мы пошли, — добавил Финн. — Я сам не знаю, как нас не заметил сторож с его собакой, но я могу догадаться, что мы избежали проблем из-за способностей Уильяма. Тогда я точно не знал, что у него схожие с Винфордом силы. Конечно, потом это стало очевидно. Тем не менее… Ночь снаружи, кутая Финна в свою прохладу, тишину и спокойствие, потрясла его, привыкшего за эти несколько дней к тревожному пребыванию днём, ожидая ночь, её крики и стоны боли, настоящее безумие этого места… Парень уже начал думать, что он не сможет увидеть другого, больше никогда, даже смирился с тем, что такова и будет его жизнь в Мэшвилле, весь городок сузился до той лечебницы, что была сейчас так далеко, что казалась чем-то чужим, чем-то, о чём не приходилось вспоминать, так как, казалось, это было уже так давно, даже не вспомнить, когда, чем-то, что происходило с кем-либо другим, с кем угодно, но только не с Финном. Наружний Мэшвилл стал свободой, напоминающую ему старую, свободную от страха жизнь, при этом забирая что-то из нынешней, создавая свою собственную, отличающуюся от этих двух, и одновременно схожую… Это было нечто совершенно другое… Финн глубоко вздохнул, вбирая в себя все запахи. Здесь не пахло кровью и смертью, только приятной, успокаивающей ночной прохладой…       Тусклый свет фонарей сливался с нежным и холодным отблеском звёзд и луны, освещая и успокаивая их обоих своим необычным слиянием. Парень посмотрел на Уильяма. Тот, в свою очередь, наслаждаясь такой долгожданной свободой стоял непривычно прямо, совсем неподвижно, закрыв глаза-фары. Мягкость ночи окружила их, ночи, где не было путающихся коридоров, где не было страха, где никто бы не умер… И сам Уильям изменился, будто приобрёл более человеческие черты. Не меняя свой облик, он стал человеком… И Финну даже показалось, что от монстра не осталось практически ничего: здесь были лишь люди. — Ты чувствуешь? — спросил вдруг он, не открывая глаз. Уильям всё ещё был неподвижен, словно статуя со смешанными чертами человека и монстра.       Финн немного помедлил, не зная, что на это отвечать… — Что именно? — с интересом и лёгким трепетом переспросил он. — Мэшвилл, — сказал Уильям. — Он живой. Свободный. Как и мы.       Он повернулся к нему. — Живой? — Финн, подойдя чуть ближе, слегка улыбнулся ему. — Да, я тоже так думаю.       Уильям снова отвернул голову, вытягивая длинную шею и вновь вдыхая ароматы, окружившие его. Финн же смотрел на мерцание звёзд и приглушённый свет фонарей. Тишина окружила их, даруя обоим спокойствие и свободу, даже от самих себя, пусть и на время. Пусть только сейчас… — Я рад, что ты стараешься понять меня, — проговорил Уильям, медленно открыв глаза, смотря перед собой. — Если ты понимаешь, он тебя тоже. И я пойму.       Финн даже не знал, что сказать. Он, всё же, не мог этого понять, по крайней мере сейчас, когда Уильям говорит такие странные вещи. Когда он сам ведёт себя странно.       Осознание действительности вернулось к нему. Да, сейчас ночь его успокаивала, и, да, звёзды сияли, удивительным образом поглощая свет фонарей, но сильно расслабляться не стоило. Главным было не спускать глаз с Уильяма. Проследить, действительно ли он стал человечнее, каким кажется?       И тут, Уильям внезапно встрепенулся, захлопал крыльями и очень резко сорвался с места. Испугавшись, Финн сначала отшатнулся, но затем, взяв себя в руки, побежал за ним, стараясь не упускать из виду. Так как Уильям бежал в сторону домов, Финн подумал, что это конец. И тут… Уильям просто взял и упал. Остановившись прямо возле него, Финн старался отдышаться, и при этом узнать, что же он делает… И, прежде, чем он смог сказать хотя бы слово, Уильям вдруг, зарываясь в сухую траву и жухлые листья, стал перекатываться с одного бока на другой, глухо рыча и становясь больше похожим на какого-то лесного тролля, чем на летучую мышь.       Финн с ужасом наблюдал за этим, пока Уильям не прекратил это, улёгшись под сухой ковёр. — И что это было? — спросил его Финн, еле сдерживая смех, от облегчения и от самой ситуации. — Захотелось, — буркнул в ответ Уильям, вылезая мордой из листвы. — Я давно так не делал.       Финн, несмотря на свои попытки, всё же, не удержавшись, рассмеялся. — Боже, я даже не знаю, что думать! — воскликнул, сквозь смех, он и сел прямо на лиственницу. — Уильям, это же ужас, Вы меня напугали!       Уильям, тяжело вздохнув, вылез, стряхивая с себя остатки листвы. Внезапно, он вновь встрепенулся, но в этот раз застыл, кажется, вслушиваясь, или даже принюхиваясь, весь напряжённый, как будто учуял опасность. Холодок страха пробежал по спине Финна, и тот, чуть помедлив, решился спросить: — Что случилось? — Он здесь, — ответил Уильям отстранённо. — Кто же? — Винфорд.       Отец… — Вы серьёзно? — Финн, не веря своим ушам, спросил его. — Вы чуете его? Где он сейчас? Ну, здесь, но… Где именно?       Охваченный волнением, и даже паникой, Финн требовал ответов, вопросы выскакивали из него, как пружины, и сам он был на взводе. Вероятность того, что отец был всё ещё тут, живой, что он мог бы дать ответы на все вопросы, всё это казалось нереальным, и в то же время таким близким, и, возможно, он узнает, что случилось с ним, где всё это время находился, и почему все думают, что он погиб? — Я не знаю, — глухо прорычал Уильям, явно стараясь определить, где Винфорд, по запаху. — Понять трудно. — Трудно? Может, Вы понимаете хотя бы, откуда идёт запах? — Порт… — вздохнул Уильям. — В эту сторону. — Порт! Вот оно! Он может быть там, и, возможно, поэтому тяжело определить, где он! — Финн Кальтенбреннер, — прорычал Уильям, вмиг заставив Финна замолкнуть. — Туда нельзя. В порт нельзя. Увидят.       Финн задумался. Наконец, когда эмоции затихли, благодаря, в общем-то, Уильяму, можно было взвесить все риски и шансы на нахождение Винфорда. Да, их вполне могут увидеть там, в порту всё время много людей, относительно Мэшвилла, безжизненного, что днём, что ночью. Но ведь запах отца, как и сказал Уильям, был лишь со стороны порта, и не факт, что он находился именно там, но Финн бы не смог понять это, так как его нюх не так сильно развит. Влияние Винфорда по боли в руках определить легче лёгкого, но он ведь мог и не воспользоваться этим, так что надеяться лишь на это было опрометчиво, даже не глупо. С другой стороны, если бы Финн в одиночку явился к порту, это выглядело бы странно, но, по крайней мере, он не был монстром, как Уильям, что был по росту примерно как двое среднестатистических мужчин, учитывая то, что один стоял бы на голове другого; Финну было легче спрятаться одному, но он бы явно не смог найти Винфорда, не успел бы прийти к порту, просто потому что отец уйдёт оттуда быстрее… Всё указывало на то, что без Уильяма не обойтись. А Уильям явно того не желает...       После прошедших эмоций, Финн спросил: — Вы ведь не соврали мне, Уильям?       Вероятно, такой вопрос не понравился монстру. На самом деле, он не понравился и Финну, ведь он рушил уже кажущиеся доверительными отношения между ними. На самом деле, да, они лишь казались таковыми, несмотря на то, как часто Уильям помогал ему спастись из ужаснейших ситуаций, что он его действительно не собирался есть, и что он уже более-менее уважает его. Но сейчас Финн мог подумать лишь о том, что Уильям делает это из выгоды, может, из общих соглашений, и, пусть он знал, что монстр не нарушит их договоры, он не мог быть уверен в полной правдивости его слов. — А ты мне не веришь? — спросил с видимым разочарованием Уильям. Конечно же, он этого не покажет, но Финн, почему-то, ясно чувствовал, как ему было неприятно, словно не он говорил это, а ему…       Финн вздохнул, стараясь справиться с эмоциями: с чужим разочарованием и своей собственной нарастающей паникой. Он не должен сейчас напортачить… — Прошу прощения. Я был рад, когда Вы мне сказали о запахе, но теперь я сомневаюсь, что Вы вообще его учуяли. Я не жду от Вас обмана, однако… — Тебе так кажется, — закончил Уильям за него. — Извините… — выдохнул Финн. — Мне лишь хотелось бы убедиться… Не могли бы Вы рассказать, как пахнет мой отец? Желательно описать, поподробнее.       Уильям молчал какое-то время, явно стараясь совладать собственными эмоциями. Финн не мог видеть этого, Уильям ничуть не поменялся внешне, зато парень мог чувствовать. Простая ли это эмпатия, если человек действительно чувствует эмоции другого, при этом понимая, как отделить свои эмоции от чужих?       Наконец, когда Финн почувствовал слабое облегчение чужих чувств, Уильям заговорил: — Винфорд сильно пахнет. Отвратительно и горько. Я могу почувствовать его даже в подвале. У Кальтенбреннеров схож запах. Особенно у Винфорда с Вольфгангом. У тебя похож на них, но сильно отличается.       Услышав это, Финн постарался не обращать внимания на то, что его запах можно счесть отвратительным и спросил снова: — Так Вы точно учуяли? — Да.       Уильям вновь прислушался. — Он не только там, — в еле сдерживаемой злости прорычал он. — Я не понимаю…       Его агрессивное рычание, Финн знал, не несло ничего хорошего. Чужая злость, на ситуацию, на самого Уильяма, смешались с испугом Финна, что резко перешёл в удушающий страх. — Я ничего не понимаю, Уильям, — кое-как произнёс Финн, содрогаясь от леденящего ужаса.       Он не знал, стоит ли говорить ему это, он не хотел сделать хуже своим поведением, как-либо спровоцировать. Но, что, если он так сделает? Действительны ли все эти договоры в таком случае?       И, словно в ответ на эти вопросы, Уильям, не переставая чувствовать эту всепоглощающую злобу, довольно спокойно обратился к Финну: — Всё нормально. Я сам ничего не понимаю.       Такое отношение немного успокоило Финна. И, пусть он всё ещё опасался его злобы, страха больше не было. — Может, тогда сегодня не стоит? — задал для самого же себя странный вопрос Финн. Конечно, то, что Винфорд присутствовал в Мэшвилле, уже было хорошо… Но если было трудно понять, в какую сторону вообще идти, бессмысленно и пытаться. — Ты разве не хочешь найти его? — Хочу, — со вздохом подтвердил Финн. — Просто я не думаю, что сейчас стоит пытаться. Вы явно этого не хотите, к тому же не можете определить направление, а без Вас я не справлюсь. К тому же…       Финн посмотрел на небо, ставшее с прошествием времени скорее синим, чем чёрным. — Я бы не хотел остаток ночи провести тут, как считаете? — он улыбнулся только что успокоившемуся Уильяму. Тот лишь понимающе моргнул. — Тогда обратно.       И они пошли…       Обратную дорогу Финн, от усталости, не сильно и разобрал. Он лишь шёл за Уильямом, еле перебирая ноги, с чувством сожаления о том, как быстро магия этой ночи сменилась на страх и недоверие с его же стороны. Казалось, что все взаимоотношения, которые он только-только начал отстраивать, сегодня же разрушались, оставляя его ни с чем. Чувство опустошения преследовало его всю дорогу, и с каждой секундой становилось лишь тяжелее…       Наконец, они добрались до стены. Они быстро прошли к ней, ведь вдали слышался собачий лай, а попасться, вот так, совсем не хотелось, особенно Финну. Больше проблем сегодня не нужно…       Ограда снова впустила Уильяма, а вместе с ним и Финна. Последний снова чуть не задохнулся в своеобразном живом гробу, однако в этот раз он смог быстро оправиться и пройти дальше, впуская их обоих в здание лечебницы… И вот, снова архив… Усталость накатила на Финна, и у него даже потемнело в глазах. Пока он медленно проходил внутрь, Уильям уже ветром проносился мимо полок с папками. Финн тяжело вздохнул, наконец, пройдя к креслу и опустившись в него. Он слипающимися глазами смотрел на Уильяма, который, казалось, был энергичным, как никогда, что, на самом деле, неудивительно, ведь он впервые за долгое время вышел наружу… Его эмоции летели на него беспрерывным потоком, а Финн в бессилии закрывал глаза, готовый провалиться в сон. Звуки снаружи, чужие эмоции, ограда, Винфорд… Всё это забрало так много энергии, что Финн даже пошевелиться не мог. И, со временем, он провалился в сон… Финн проснулся от резкого звука, ударившего прямо по ушам. Парень обнаружил себя под одеялом, одним из тех, что он принёс Уильяму. Прошло, по ощущениям, не так много времени, максимум час… Звук же становился всё громче и громче с каждой секундой. Это было похоже на хруст костей при переломе, однако сейчас он был гораздо продолжительнее. С каждой секундой паника Финна стремительно росла. Что там происходит, в конце концов? Совершенно внезапно к шуму прибавилась чужая рвота. Такая громкая и отвратительная, словно человек извергал все свои органы, к тому же очень долгий, под аккомпанемент ломающихся костей, и сама эта какофония из омерзительнейших звуков вызывала чувство тошноты у Финна, раздаваясь в его голове пульсирующей болью. Наконец, громкое и сбивчивое дыхание вместе с рёвом зверя заставили Финна, думавшего до этого подождать, пока всё закончится, вскочить с кресла, скинув с себя одеяло. Перед ним лежал в луже собственной рвоты и крови Уильям… Вернее, нечто, что только напоминало его, нечто отвратительное, грязное, вывернутое наизнанку… Это нечто лежало, извиваясь, словно змея. Оно кричало так, что у Финна вскоре и вовсе заложило уши. В ужасе закрыв их руками, Финн шагнул к изгибающему в адских муках существу, что уже размазало кривой спиной свою собственную рвоту по всему деревянному полу. Вонь выделений била прямо по носу, и само зрелище пугало и отвращало, лишая парня понимания происходящего.       В какой-то момент, существо застыло, и совершенно не двигалось, даже не дышало, не подавало никаких признаков жизни, даже малейших. С прошествием времени Финну даже начало казаться, что он действительно умер… Со страхом за его жизнь, парень прошёл и сел на корточки рядом с уродливым созданием, проводившее свои последние, как он думал, минуты в мучениях. Финн даже не мог никак помочь ему, только констатировать смерть, отчего в сердце неприятно заболело. Уильям… а если это действительно твой конец? От чего же он наступил, смог бы ты когда-нибудь это предвидеть?       Когда печаль разрослась внутри, Финн решил проверить его пульс. Только он протянул руку к нему, как тут же существо дёрнулось, от чего Финн в испуге отлетел к полке, врезаясь в неё спиной и тем самым роняя на себя же несколько документов. Но главное было не бумажки, упавшие на его голову, а затем и пол, а то, что было перед ним… Финн в панике смотрел на него, на то, как он выгибал свои лапы назад, выворачивал их, пока они с глухим хрустом ломались прямо посередине плеча, снова выпрямляясь, становясь ещё более деформированными, как и его ноги, раскинутые в неестественном ни для одного живого существа положении. Хруст его костей был невероятно громким, бил снова и снова по заложенным ушам, но, несмотря на это, крик боли уже не продолжился, и даже рёв нельзя было больше услышать: его морда застыла в немом крике сильнейшей агонии. Слышался лишь хлюпающий звук его глотки и шипение капающей с его губ по щеке и прямо в размазанную им же лужу крови, пока его глаза-фары закатывались назад, да так, что, казалось, не вернутся обратно на положенное природой место. Финн закрыл рот рукой, стараясь не издавать ни малейшего звука. Он совсем не понимал, что происходит, и что ему нужно делать, просто хотелось, чтобы это прекратилось, и больше не повторялось. Паника придавила его, прижала к его месту около полки, не позволяя ему даже сдвинуться с места, даже смахнуть со лба обливающий его пот. Ноги просились встать и бежать отсюда как можно скорее, но он сам не мог пошевелиться. Всё проходило так медленно и в то же время так быстро, что Финн не мог до конца понять, что же происходит с ним, медленно сходя с ума от собственного бессилия. Наконец, существо стало больше походить на человека. Невероятно маленького, со сваленными тёмными волосами, в одежде, что была гораздо больше его истощённого от голодовок тела, того, что он уже видел утром. Финн, в самом деле, не мог даже предположить, что огромная летучая мышь становится этим маленьким человеком именно таким пугающим, отвратительнейшим образом, но именно так и оказалось.       Громко и хрипло вздохнув, маленький человек перевернулся набок, прямо к Финну, из-за закрытых заплаканных глаз не видя его, и извергнул из себя тёмную, вязкую и невероятно вонючую жидкость. Он выпускал её из себя снова и снова, без остановки, её было так много, что она вдруг полилась через широко раздутые ноздри, не думая останавливаться, это был бесконечный поток, из-за которого Уильям мог захлебнуться. Нужно что-то сделать…       Всё ещё замедленный своей паникой и отвращением, Финн достал дрожащими руками из кармана платок и подполз к тому, кого он уже точно мог назвать Уильямом. Стараясь не обращать внимание на то, что его колено угодило прямо в лужу чёрной рвоты, он, присев рядом с мужчиной, осторожно вытер сначала его глаза, давно ничего не видящие из-за застрявших в удивительно длинных ресницах слёз. После этого Финн переместился на его ноздри, проводя платком по тёмным струйкам, стекающим вниз к его щеке. Не без отвращения, он приподнял его голову, чтобы у него вышло протереть насухо его щеку, и у него вышло. Однако, Финн не предвидел, что остатки рвоты Уильяма полезут прямо на его руку, практически пачкая халат и точно пачкая его руку вместе со вторым коленом. Зрелище было не из приятных, Финна самого могло вырвать в любую секунду, но он хотел хоть чем-нибудь помочь Уильяму, испачканному в своей собственной рвоте, лежащему в своём, по всей видимости, единственному комплекту одежды.       Когда всё это, наконец, закончилось, Финн вздохнул и поднялся на ноги, морщась от липкой и мокрой жидкости на коленях, что чувствовалась даже через чёрные брюки. Их потом стоило бы постирать, но Финн был благодарен, что, по крайней мере, этого не видно… «Стоит переместить Уильяма на кресло, чтобы он смог проснуться хотя бы в относительном комфорте…» — со вздохом подумал парень. И, как только Финн наклонился к нему вновь, Уильям вдруг медленно поднялся, упираясь костлявыми руками в липкий пол. — Что ты делаешь? — хрипло спросил его Уильям, пока что оставаясь в таком положении, словно ему всё ещё было трудно делать какие-либо активные движения.       На самом деле, Финн не знал, что на это отвечать. Увиденное шокировало его так, что чужие слова доходили до него с большим запозданием, и его реакция на них была гораздо медлительнее обычного. Его будто заморозили, и Финн совсем не знал, как от этого избавиться… И он молчал, не смея подавать и звука.       Но, наконец, решившись что-то ответить, Финн прохрипел в ответ: — Я пытался помочь Вам…       Уильям, щурясь, медленно поднял на него голову и свой уставший взгляд. В нём, однако, читалось не только утомление, но и отсутствие какого-либо шока со всей ситуации, ведь он к такому, видимо, уже привык, так что удивление Финна для него, пусть и не было странным, но очень давно позабытым и даже чуждым. — Так каждый раз, — вздохнул Уильям, когда он, наконец, смог подняться. Его широкие грязные штаны, что были длиннее самих его ног, оказались прямо в лужи рвоты и крови, отчего двое сморщились. — Как Вы..? — сорванным голосом спросил его Финн, на что Уильям быстро, даже не задумываясь, ответил: — Хочу спать. — Хорошо… Хорошо, Уильям, Вам стоило бы отдохнуть… Ночь вот-вот должна была закончиться. Уильям давным-давно спал, а Финн всё не смыкал глаз. Увиденное им напоминало о себе лужей размазанной по полу рвоты. Его то и дело пробирала дрожь, а к горлу подступал ком страха и отвращения. «Так каждый раз…» И, пусть парень и закрыл глаза, он точно знал, что сегодня уже не уснёт...