Он открывает глаза

Подставлю ладони, их болью своей наполни Наполни печалью, страхом гулкой темноты И ты не узнаешь, как небо в огне сгорает И жизнь разбивает все надежды и мечты Ария - Потерянный рай: https://music.yandex.ru/album/63343/track/592649 ___________________________________________ 0. Он открывает глаза. Громко сказано, конечно. Его сил хватает только чуть разомкнуть веки, и неподъемные ресницы тут же тянут их обратно. Сердце колошматит внутри как-то слишком сильно, пожалуй. Он хочет пошевелиться, осмотреться, окликнуть кого-нибудь, но мышцы будто застыли во льду. Холодно. Воздух отказывается впитываться легкими, и ему приходится дышать интенсивней обычного, на надрыве, подхватывая воздух губами, будто после изнурительного бега. Страх слабенько царапает когтями где-то внутри живота. Всё. Добро пожаловать в последний отрезок. Его вот-вот не станет. Какое же всё вранье. Почитаешь книги, послушаешь чужие рассказы, легенды, так кажется, будто на этой ступени перед прыжком в земляную ванну все такие спокойные. Смиренные. Чуть ли не с улыбкой на устах умирают. Никогда еще Кэйа не испытывал такого лютого нежелания улыбаться. Нет, его желание, единственное: выбраться из этого. Остаться. Быть. Плевать, как и с какими жертвами и последствиями. Ладно. Почти. Разговор с Альбедо всплывает, подсвеченный мерцанием травы-светяшки, овеянный ночным ветром. Хорошо, вот моё второе по силе желание. Пусть всё закончится уже. Я так больше не могу. Не утешает ничего. Ни мысль о том, что успел сделать что-то хорошее. Было ли оно хорошим Ни о том, что что-то плохое — не успел. Ни о том, что выкинутым на его имя жребием, может, опасность была предотвращена для кого-то другого. Или никто бы никогда не нашел тот зал, и это ни на кого бы не повлияло и так Ха, посмотрел бы я на себя, спрыгни Эмбер первой и окажись она в такой ситуации, да я бы… Ни здравое рассуждение о том, что все здесь окажутся, и он просто раньше некоторых отправился на этот путь. Ни тем более воспоминания о местах и людях. Особенно с учётом того, что вот-вот для него всё исчезнет. И он исчезнет. Ладно, будто ему впервой не испытывать ни грамма надежды. Для того, кого называли последней надеждой, это просто издевательство, конечно. Скоро всё кончится. - Что будем делать, если… - Будто мы можем что-то с этим сделать, Джинн. Чужие голоса кажутся приглушенными, будто за стеной. Это немного странно, потому что Кэйа, кажется, чувствует, как кровать под ним немного проминается где-то рядом, будто кто-то ерзает на её краю. - Ну… стоит мне продремать пару лишних минуточек, а вы уже какую-то суету тут разводите, - сипит он, слабо шевелясь и старательно приоткрывая глаза снова. Сначала даже почти не видит разницу. Вокруг очень темно, два силуэта со светлыми волосами — один повыше, девичий, другой пониже, с торчащими прядками — выступают из нее крайне неуверенно. - Кэйа, милый, - ласково окликает его Джинн. - Как себя чувствуешь? Прохладная маленькая рука трогает его лоб, поглаживает. Кэйа чуть поворачивает голову со вздохом, по коже бегут мурашки. - Почему так темно? Решили, что мне так лучше спится? - с трудом выдыхает он. - Хоть бы свечи подожгли. Джинн чуть вздрагивает, хоть и не убирает руку. - Но… - Не хотелось. Тебе мешает? - прерывает её Альбедо. Его голос глухой, как из бочки. - Да нет, - чуть морщится Кэйа, беспокойно и слабо ворочаясь по кровати. В теле — странное ощущение дискомфорта. Что-то похожее испытываешь, когда ложишься в постель слишком измотанный, и оно отказывается застывать, напряженное. - Просто… спросил. С трудом фокусирует взгляд на окне. Странно, шторы распахнуты. Ах, да. Уже темно. Небо — в тучах, почти ничего не видно. Звезд не будет. Он, конечно, устал разочаровываться, но ладно. Тем более у него есть повод для разочарований посильней. В комнате явно не хватает одного человека. Ладно, говорит себе Кэйа с отчаянием, ладно. Если он так и не успеет, значит, так тому и суждено. Зато не увидит его во время… в общем, не увидит. Он пытается сесть, но не в состоянии даже толком приподнять голову. Будто из него выпили все силы. Он зло скалится, и Джинн немного вздрагивает снова. - Больно? - Нет. Просто… ощущаю себя ватным. Дерьмово выгляжу, а? - он пытается улыбнуться уголком губы, и архонты знают, получается у него или нет. - Немного, - тем временем хмыкает Альбедо. - Но ты нас так просто не напугаешь, не беспокойся. Помочь тебе сесть? - Нет, - слова вырываются хрипом, и Кэйа делает паузу, снова вымученно крутит головой туда-сюда. В грудную клетку словно бур втолкнули. - Незачем. Ох, если после смерти что-то есть, он пойдет и разломает все двери, столы, щиты и мечи в небесной канцелярии. Может, попробует кого-нибудь загробно убить. От ненависти. Ты хороший, говорил ему Рагнвиндр вечность назад. Юный, улыбчивый мальчик с веснушками и очаровательными ямочками на белых, как сметанка, щеках. Ты очень хороший, просто грустный. Ошибся ты, Дилюк. Уж прости. Судил по себе и промахнулся. В голове крутятся осколки мыслей. Разрозненные и чужие. - Кэйа, - робко окликает его Джинн. - Что такое? - Извини, госпожа магистр. Я немного задумался. И не знаю, о чем говорить. Первый раз умираю, уж простите, - тихо язвит Кэйа. - Технически — не первый, - поправляет его Альбедо, и Альберих лениво показывает ему кончик языка, устало щуря глаза: - Технически в тот момент я не мог поболтать. Зануда, - он ежится, пытается завернуться в накинутое на него одеяло сильней. Морозит просто до костей. - Холодно? - сочувственно бросает Джинн, подтыкая под него уголки. Этот простой жест почему-то вдруг делает ему больно, и он с трудом сдерживает себя от дурацкой попытки всхлипнуть. - Давай я попрошу разжечь огонь посильней. Кэйа не успевает ее остановить, и Джинн ускользает. Кэйа прикрывает глаза, погружаясь в холодный мрак. Альбедо тут же встряхивает его. - Лучше не надо. А то ведь уснешь. - А какая уже разница, Альбедо, - устало отзывается Альберих, всё же слушаясь. - Это не в твоем духе. Зная тебя, ты должен за каждую секунду пинаться, - алхимик отвечает ему слабой улыбкой. Кэйе не находится, что ответить. Он только еще пару раз жадно вдыхает и застывает. Поглаживает пальцами одной руки бисерную нить на мизинце другой. Джинн возвращается, а за ней следом — еще одна тонкая фигурка. - Аделинда, - на губы невольно возвращается слабая улыбка. А желание оградить её — в мысли. - Ну что же ты тут делаешь. Звук, будто кто-то подбросил дров в камин — в комнате горит камин? кажется, да, но он его не видит, почему? — и Кэйа вдруг чувствует, как его сверху накрывают еще чем-то теплым и пушистым. Пледом. Аделинда иногда вяжет что-то такое, затейливое, с пушистыми кисточками и нежным узором, пахнущее потом её духами. Он вдыхает запах и улыбается, еще сильней и горше. А только несколько минут назад иронизировал над улыбками умирающих. И правда становится теплее. - Забочусь о вас, мастер Кэйа. Как и всегда. Он наконец выхватывает и её силуэт в полутьме, тонкие черты лица и широко распахнутые глаза. - Не стоило на меня такого смотреть, - с трудом произносит Кэйа, пока ловкие руки поправляют ему волосы на лбу. - Я всякого видела, - вздыхает та, смыкая свои пальцы на его запястье. - Не отказывай уж в желании хоть посидеть с тобой немного, Кэйа. - Да. Прости. Горло намертво сдавливает, и он чуть изгибается, чтобы оказаться ближе. - Знаешь, где-то в моей берлоге в Мондштадте валяется несколько жемчужин. Хороших таких, крупных. Нашел недавно, пока добирался до места миссии. Хочу, чтобы взяла себе. Попроси… его, - почему-то Кэйа не может выговорить имя, - он принесет. К твоим волосам так пойдет… Он закрывает глаза, потому что не хочет глядеть на что-либо. Или не хочет показываться сам, но не может спрятаться. И пользуется методами пятилетки: если я не вижу вас, то и вы меня нет. - Спасибо, - тихо произносит Аделинда. Они снова под покровом тишины, и та немного сводит Кэйю с ума. А еще он не знает, сколько осталось, и слишком волнуется, так что он не выдерживает долго. Прикусывает губу. - Аделинда. Спасибо. А теперь… Давай ты уйдешь. Это не потому, что ты не… Наоборот. Просто не хочу, чтобы ты… Селестия, ну видишь, язык у меня уже немного мертв, - он издает отчаянный смешок. - Я не смогу смотреть на тебя. Буду слишком волноваться. Не хочу, чтобы тебе… Ты же понимаешь? - с беспокойством уточняет он, всё ещё не осмеливаясь открыть глаза. Он смертельно боится её обидеть. Она никогда не была просто главной горничной. Ни для него, ни для Дилюка. Но он не готов показывать ей свою смерть. Именно поэтому. Только не ей. - Понимаю, - в голосе — только ласка, нежность, и кажется, он всё-таки смог ей объяснить. Кэйа чувствует ее руку в своих волосах, и та тонко вздрагивает. Еще верней решает — никаких открытых глаз, пока она тут. - Присмотри за этим идиотом, пожалуйста, - просит он вдруг порывисто. - И вы, ребят, тоже. - Конечно. Он почему-то не разбирает, кто ему ответил. Но это и неважно. Ласковые руки оставляют его, он слышит смутно удаляющиеся шаги. У него мокрые щеки и ресницы, и он даже думать не хочет, почему. - Он придёт. Обязательно, - тихий голос Джинн выводит его из омута, куда он чуть не соскальзывает. - Нет, - Кэйа наконец решается открыть глаза, смаргивает влагу. Такое чувство, будто стало еще темней. Но холод больше так больно не кусает. - И хорошо. Вам-то тоже не стоило бы. - Ты не будешь умирать один, - спокойно отзывается Альбедо. - Исключено. - Развлечение — ниже среднего, господин алхимик. Даже выпивку не подают. - А её здесь только ты и любишь, - парирует алхимик, и Кэйи снова хватает на слабую улыбку, когда Джинн тыкает того в бок. Он моргает, но как-то странно: когда веки снова распахнуты, Джинн уже пересела в изголовье, ее глаза чуть расширены. - Кэйа? Слышишь меня? Конечно, хочет возмутиться Кэйа. Мир куда-то опять пропадает, проваливается сквозь звон в ушах и плавающие в глазах звездочки. Черт, да я без повязки, запоздало соображает Кэйа. Темнота. То нарастающая, то откатывающая. Как волны. - Он что, будет вот так медленно отключаться? - в голосе Джинн осколками — нотки ужаса. - Похоже на то, - холодок в голосе Альбедо странный. Чужеродный. Ох, проклятье. Нет. Он пытается позвать их. Из горла вырывается только что-то сдавленное и еле слышное. Шум сбоку. Кто-то вздергивает Кэйю, как соломенную куклу, усаживает, запрокидывает ему голову назад. К губам — холодное, гладкое. Запах острый, пряный, бьющий в нос. - Кэйа, пей. Быстрей, пожалуйста, - знакомый голос бьет по нервам. Он судорожно глотает льющуюся в горло жидкость, закашливается. - Дилюк? - неверяще зовёт он, пытаясь разглядеть сквозь мрак. Алое и черное, теплое и мягкое, виноград и костры. Он рядом. Он пришёл. Тьма, тебе придется подвинуться. Усилием воли Кэйа приводит себя в чуть большее подобие сознания, морщится. Дилюк действительно рядом, обхватывает его, держит так крепко, будто вознамерился удержать на стороне живых чисто своей силой желания. Кэйа приникает к нему, выдыхает: - Люк… - Я здесь, Кай. Я рядом, - в чужом голосе дрожит нежность звенящими бусинами. Дилюк бережно гладит его по спине, поддерживает голову, и Кэйа хочет в этом раствориться. Он наконец полностью согревается. - Дай посмотрю флакон, - в голосе Альбедо — жгучий интерес и нетерпение. Он редко показывает такое столь открыто, но иногда бывает. - Рассказывай же. Ты что-то нашёл? - Только один вариант, - Кэйа слушает глухой голос, который только кажется спокойным. В котором слышится опаска. Страх, что не выйдет. И надежда. - Обмануть проклятье. Через особый яд. Кэйа не сразу понимает сказанное. А когда понимает, замирает. Запоздало пугается, чем это могло обернуться. Так же запоздало испытывает горькое облегчение. - А, я догадываюсь, - выдает Альбедо через паузу. - Яд для временной остановки сердца. Его действие должно быть настолько похоже на действие самого проклятия, чтобы то решило, что исполнено, и сошло. Поэтому подойдет буквально пара-тройка вариаций. Теперь я вспоминаю, что что-то слышал о таком. Очень давно. Довольно изящно. Я, право, не подумал. Он делает паузу. И произносит именно то, что уже сказал себе сам Кэйа. - Для кого-то, кроме Кэйи, могло сработать, - печаль в его голосе такая сухая, будто от дуновения слова рассыплются в пыль. Дилюк застывает каменным. Он, кажется, почти перестает дышать. - Кроме Кэйи? - голос всё еще монолитно-спокойный. Будто он уже не может переживать, с испугом думает Альберих. Будто всё сгорело. - Что это значит? - На Кэйю не действуют яды, Дилюк, - выдыхает Альбедо. - Мне… мне очень жаль. - В смысле, - прорезается голос надолго смолкнувшей Джинн, - не действуют? Почему…? Кэйа приходит в движение. Выныривает из плеча и почти вслепую нащупывает лицо Дилюка, разворачивает к себе. Альбедо и так опять взял у него самые тяжелые из слов. - Прости, Люк. Я ведь… из Каэнри’ах. На нас действительно… - он с трудом сглатывает слюну, и дергается беспомощно в чужих руках, ему очень тяжело дышать и говорить, - …не действуют яды. Зрение достаточно сфокусировалось, чтобы он мог видеть, как лицо Дилюка теряет все краски. Он каким-то чудом всё ещё выглядит спокойным. Вернее, выглядел бы, если бы не нарастающее безумие в глазах. - Нет. Скажи мне, что это не так, - вырывается из него. - У меня нет другого выхода. Это единственное, что я смог найти. - Люк, прости. Прошу, прости. - Нет. Пожалуйста. Этого быть не может, - Дилюк чуть ощутимо дрожит, и Кэйа пытается протянуть к нему руки, обнять. И не может, не хватает сил, только снова болезненно дергается с хриплым смешком: - Теперь ты… в стадии отрицания? А еще на меня злился… - Кэйа, нет! - Рагнвиндр обхватывает его еще нежней и бережней, и цепче, и смотрит с мольбой и ужасом. Тонет во мраке. Кэйа только снова коротко смеется — больше похоже на кашель — и утыкается в него лицом. Тело неконтролируемо дрожит, он судорожно цепляется пальцами за знакомый сюртук. Хорошо, что он не успел поверить. Плохо, что успел Дилюк. Прости. Я сам — сущее проклятье. Он слышит короткие, тихие всхлипы где-то сбоку. Наверное, это Джинн. Кажется, он совсем перестает видеть, а звук — как через вату. - Кэйа! Кэйа, очнись! - он еще ощущает на себе руки, еще способен различить слова. И боль в них. - Не оставляй меня! Надо было убегать из собора через окно. Или не рождаться. Тоже хороший вариант. Он на последних силах приоткрывает губы. Шепчет Дилюку — незримому, близкому, всё еще одуряюще теплому, греющему его до последнего — одно короткое предложение. То, что он даже понять не сможет, ведь он не знает этого языка. Может, вообще уже никто не знает. - Кэйа, прошу тебя, не засыпай! Кэйа! Кай! - тонет, не дотягивается до него голос. Судорога — сильней предыдущих. Тело обмякает. Он его не чувствует больше. Сползает во тьму. Ты был моим сердцем, повторяет уже про себя Кэйа. Я передаю тебе эту фразу. Она досталась мне по наследству. Отдай и ты кому-нибудь. Не спеши с этим только. Ты был моим сердцем, сказала мне моя мама и умерла. Много лет назад. Теперь и я. Он не открывает глаза.