Расходный материал

      Прошло чуть меньше суток спустя отмену экспериментального средства экстренной контрацепции, а состояние Амави успело значительно улучшиться.       Непосредственно Илай и горе-врач, получивший лицензию, кажется, где-то в подвале задним числом, считали именно так, но Амави в своём выздоровлении целиком и полностью «обвинял» Реджи. Гибрид наотрез отказался вновь видеться с мужем, мысленно похоронил многолетний брак и придумал мужчине нового, нормального мужа. Такого, с которым Реджинальд смог бы не только вырастить имеющихся детей, но и зачать новых. Амави настолько поглощался фантазиями о новой семье мужчины, что представлял как бы лично, сам, находясь на пороге смерти выбирал бы для него подходящую пару. Замену себе он представлял высокого роста, среднего телосложения, со скромным половым опытом и превосходным умением готовить. И если бы новая пассия стала обижать нынешних детей — Амави был готов вернуться с того света и вытрясти из вымышленного незнакомца или незнакомки душу за столь грубый проступок.       Парень зря помышлял о том, что после увиденного Реджинальд от него откажется. Казалось бы, такой исход вполне можно ожидать от примерного сына обеспеченной семьи. Их принципы и моральные устои не позволяли создавать семью с кем-то вроде Амави ещё в лучшие годы, а сейчас, когда он пропустил через себя не один десяток человеческих мужчин, родители Реджи могли и вовсе окрестить его в нечисть.       Реджинальд не отходил от мужа даже на секунду. Состояние самца можно смело охарактеризовать как стабильное, болезнь отступила благодаря помощи Скарлетт, чьими действиями руководил загадочный, явно компетентный доктор. В мужчине теплилась смутная надежда на то, что раз он помог ему — поможет и с бедой Амави, устранив необходимость прощаться да проживать в счастливом браке последние дни.       Первые несколько часов Амави пытался спрятаться. Отталкивал мужа, бормотал неразборчивые речи о том, что ему должно быть противно и пальцем прикасаться после того, что он увидел. С сопротивлением гибрида пришлось побороться, и не просто несколько минут, а несколько часов в попытках объяснить главную мысль. «Моё отношение к тебе не изменилось, я люблю тебя не меньше, чем раньше. Ты не виноват в том, что с тобой сотворили и я чувствую вину за то, что никак не мог этому помешать.» — раз за разом повторял Реджинальд, притягивая парня в свои объятия.       Спустя несколько часов Амави банально выдохся, выдав охрипшим голосом весьма неприятную фразу. «Если ты хочешь стать таким же грязным, как и я — на здоровье, делай со мной что захочешь».       Реджинальд не стал вновь тратить время на объяснения, на красивые слова и поцелуи, вместо этого он лишь кивнул головой и крепко прижал того к груди. Кровать одноместная, человеческих размеров, а соответственно — чрезвычайно тесна для двоих, но эти неудобства показались самцу сущим пустяком. Он лёг на бок, упираясь спиной в стену позади, а спереди обеими руками прижимал к себе мужа, которого после эмоциональной истерики потянуло в сон.       Реджинальд спал практически всё время заключения и спал до прихода Илая. На самом деле, организм не хотел вновь спать, но рядом с Амави веки автоматически накрывали зелёные глаза. Тишина, спокойствие и тепло рядом с ним перебивали неприятные ощущения от нахождения в стенах борделя. Место, ставшее для них двоих личным адом на земле, уже скоро развалится. Крохотная организация, что зарабатывала на страданиях одних и удовольствии других наконец прекратит своё существование.       Руку к прекращению работы борделя решил приложить лично Илай, посчитав, что полномочия управляющего Ульрих всецело передал ему. Он не мог знать наверняка с чего именно стоит начинать, поэтому и отправился первым делом в кабинет, где за порядком работы заведения неукоснительно следил один немолодой мужчина.       Сейчас он являлся весьма неумелой заменой Ульриху. Мужчина записывал каждого из приходящих гостей, сопоставлял с таблицей имеющихся обслуживающих волчьих и вёл статистику по каждому, подмечая в личных делах график стоимости услуг. С каждым месяцем, цена конкретного волчьего падала, тела быстро истощались интенсивной работой с неаккуратными людьми, самых бывалых включали в списки «бюджетных вариантов».       Цена Илая не сильно успела измениться за полтора года работы на бордель: самец не забывал следить за собой, лично покупать лекарства и залечивать раны своевременно, оставляя от них лишь едва заметные следы. Он не позволял к себе плохого отношения, поэтому глубоких, непоправимых ран не получал. Сохранение волчьих в целости и сохранности не являлось главной целью борделя, сам Синт без стыда называл их расходным материалом.       Время шло к утру, а соответственно, бордель постепенно опустошался от разношерстных гостей. Кому-то на работу, кому-то обратно, домой, к жене и детям с легендой о друзьях и бане, а кого-то попросту кончались деньги на содержание услуг элитного борделя. Илай ясно дал понять о том, что более не намерен брать клиентов, однако не уточнил, что говорит о столь длительном «навсегда», а не до следующего вечера.       В борделе смолкает музыка, досуговый зал опустел, ровно как и коридоры. Илай следует к кабинету неторопливо, на ходу подбирает правильные слова и пытается придумать речь, что будет звучать наиболее убедительно из уст обычного работника борделя с небольшими превелегиями. Был бы тут Ульрих — проблем бы не возникло. Иной раз, самец стыдится собственного положения в сложившемся коллективе и боялся за то, что другие в очередной раз укажут на его место.       Звучит краткий стук и дверь открывается без разрешения того, кто находился внутри. Изрядно вымотанный мужчина чуть больше сорока лет поднимает усталый взор карих глаз на нарушителя спокойствия, отрывает ручку от бумаг и откидывается на спинку кожаного кресла. Он выжидает оглашение причины, по которой его отвлекли от важных дел. — Доброе утро, Генрих, я вам не помешал? — осторожно интересуется Илай, привычно совершив краткий поклон. Так принято приветствовать старших в Тиаридари, привычка осталась с детства и она нередко веселила обычных людей. — Я бы хотел донести вам новость о том, что с этого дня бордель прекращает работу в привычном режиме. Ульрих не смог сообщить об этом лично в должное время, поэтому попросил меня. У него сейчас крайне затруднительная ситуация с нынешним мужем, поэтому… — Помешал, Илай, ты действительно мне помешал, — вдруг прерывает самца тот, спуская с переносицы очки в тонкой, стальной оправе. — Я, конечно, понимаю, что ты у нас особенный, потому что за бесплатно полируешь болт босса, но ты не можешь распоряжаться подобными вопросами в одиночку, — покачал головой он, возвращаясь к записям с крайне деловитым видом. — Если Ульрих с Синтом вернутся и решат всё закрыть — так тому и быть, но до тех пор всё будет работать так, как работает. Не пытайся отлынивать от обязанностей и займи себя делом, Илай. Не мешай мне работать.       Иного ответа Илай и не ожидал. Мужчина прав, у него действительно недостаточно полномочий для официального закрытия столь успешного заведения, однако… — Какой смысл продолжать мучать волчьих, если вскоре… — хотел было начать проникновенную речь Илай, но его перебили. — Илай, я ещё раз повторяю: займись делом и не мешай мне работать, — выдал Генрих на повышенных тонах. Таких, что у самца зазвенело в ушах, а руки невольно задрожали. Вероятно, он всё ещё не готов к полноценному перестрою действующего режима. В особенности, самец не готов действовать в одиночку. — Вернутся Кручевальды — будем разбираться, может быть, они вовсе успеют помириться и передумают разваливать бордель, — пожал плечами тот, откладывая журнал в сторону. — Зря ты надеешься на то, что босс предпочтёт прибыльному бизнесу и многолетнему браку тебя – жалкую, продажную задницу. А если и предпочтёт — будет сказочным идиотом, но то будут исключительно его личные трудности. — Мы уже договорились с Ульрихом, он сказал мне о том, что… — вновь попытался возразить Илай и был вновь прерван. — Они кусаются с Синтом не хуже, чем я со своей женой, — закатывает глаза Генрих, скрестив руки на груди. — Как поругались — так и помирятся, а ты, Илай, вместе со своими девчачьими капризами, истериками и нереалистичными желаниями окажешься на ближайшей помойке, — выдал тот и будто бы пересказал все тревожные мысли Илая, что варились с первого дня уезда Ульриха. — Илай, я вызову охрану, если ты сейчас же не покинешь мой кабинет. — Вообще-то, это не ваш кабинет, а кабинет Ульр…       Генрих зажимает кнопку на пульте управления, что крепился к нижней части стола. Тревожная кнопка присутствовала в кабинете Кручевальдов с незапамятных времён, с тех самых, когда Ульрих едва не убил одного из крайне капризных гостей, спровоцировав пачку негативных отзывов о заведении. С тех пор, было принято единогласное решение использовать в конфликтах с гостями не личную, грубую силу, а силу парочки вооруженных до зубов охранников, на которых вскоре удобно свалить вину.       Илая в этот раз прерывает не голос мужчины, не оскорбления и не тревожные прогнозы — кнопка тихо, едва заметно трещит под давлением толстых пальцев. Этот звук самец знал наизусть, ранее лично принимая участие в её установке и проверке.      Становится понятно, что в одиночку ему и правда не справиться с толпой вооруженных людей. Так было, есть и остаётся, и раньше тем не приходилось применять к нему грубую силу, а теперь… — Ты и твои тёрки с боссом лишат нас всех работы, мы с тобой оба это понимаем, — угрожающе тихо произносит Генрих, стуком пальцев по столу скрывая торопливые, приближающиеся шаги охраны. — Они лишат нас хорошей работы, с хорошими условиями, бонусами и возможностями. Нигде во всём городе без образования и опыта не найти место лучше, чем это, — продолжает тот, глубоко выдыхая. — Я работал на сраном заводе больше двадцати лет, я оставил там всё здоровье и едва ли смог закрыть проклятую ипотеку, отказывая себе во всём на протяжении двадцати лет. — Ничто хорошее не длится вечность, неужели это так трудно приня… — За пару лет работы здесь я купил новую, действительно хорошую машину, я сделал нормальный ремонт. Обставил квартиру дорогой мебелью и даже купил плазменный телевизор почти во всю стену, который не снился мне тогда, на заводе, с ежедневным питанием пельменями да пивом по акции, — продолжал мужчина до тех пор, пока входная дверь не распахнулась, впуская троих вооруженных людей. — Я копил на отпуск, копил на квартиру ещё не рожденному сыну, что появится уже через месяц или два. Каждый из нас был рад работать на Кручевальдов, ведь они никогда не жалели на нас ни денег, ни времени, но… — Погоди, Генрих, какого черта ты вообще винишь меня в этом? — теперь повышает голос Илай, изрядно устав от постоянного прерывания на полуслове. Мужчины за спиной в этот раз наводят страх, такой, какой не приносили никогда за всё время работы. Каждого из них он знал лично, поимённо, с некоторыми из них проводил обеденные перерывы и один из них пытался научить его курить, чего к счастью, так и не вышло. — Решение принял Ульрих, не я, у меня и правда нет полномочий для подобного рода кардинальных изменений. — Да говорил он мне о своём решении, чего греха таить, — небрежно махнул рукой мужчина, снова показательно закатывая глаза. — Синт и правда не сможет вести бизнес в одиночку, он прав, но мы уже обговорили с ребятами способы продолжения дела Кручевальдов, — пожимает плечами Генрих, а охрана как-то подозрительно между собой переглянулась. — Если им больше не нужно это детище, то мы сможем стать ему приёмными родителями. — Ну и зачем ты ему рассказал, — отзывается кто-то из охраны за спиной Илая, скрестив руки на груди. — Если он растреплет об этом Ульриху — нас быстро снесут отсюда, вне зависимости от итога борделя. — А вы сделайте так, чтобы не растрепал, — с ехидным смешком выдает Генрих, оглядывая самца с ног до головы. — Вы придаете слишком большое значение какой-то подстилке. У любого начальника есть та самая секретарша, в которую он по выходным, пока жена не видит, спускает всё то, что накопилось.

***

      Шум в борделе стих с наступлением рассвета, от того сон мирный Амави никто не смел тревожить. Реджинальд уже не спал, банальный голод прервал столь долгожданный совместный сон с мужем, урчание в животе напоминало о том, что без еды он существует уже почти двое суток.       Ульрих и Синт уехали, а вместе с ними уехал и привычный распорядок дел в борделе. И хоть сам Илай этого заметить не мог, так как собственным расписанием работы занимался лично, но само заведение потерпело кардинальные изменения. Больше никто не приходил проверять Реджинальда с тех пор, никто не заботился о его питании, хотя до этого скромные порции еды выдавали как минимум раз в день. Таким образом, Илаю удалось без каких-либо затруднений освободить мужчину из сырого подвала, так как там теперь никто не дежурил.       Внутренний режим стал стремительно изменяться с тех пор, как между Кручевальдами возникла вражда. С тех пор, как главы стали слишком озабочены личными проблемами для управления бизнесом — контроль в свои руки взяли другие, куда более хитрые и расчётливые управляющие в лице опытных подчинённых людей. Илай не мог заметить изменений, как не мог и Амави, Реджи стал подозревать об этом, но не мог утверждать точно. Если бы хоть кто-то из Кручевальдов нашёл время заглянуть в бумаги, которые кропотливо и охотно вёл Генрих, то всем бы быстро стало понятно, что в борделе что-то не так.       С некоторых пор, бордель стал зарабатывать больше, чем раньше, а причина проста — безжалостное эксплуатирование труда волчьих приносило немалый доход.       Какой смысл давать работникам и работницам передышки, зачем им полноценный сон, зачем полноценное питание и лечение, когда спрос так велик? В результате использования новой тактики ведения бизнеса, за неделю пострадало не меньше десяти волчьих, а в импровизированный госпиталь на территории борделя были отправлены лишь те, кто терял сознание или входил в состояние неконтролируемой истерии. Все остальные были вынуждены продолжать работу так, как раньше, несмотря на тяжёлые раны от предыдущих гостей.       К слову, и весьма обширный чёрный список гостей аннулировался. Более того, не просто аннулировался, а был лично приглашен к повторному визиту с извинениями и специальными предложениями. Люди никогда не поддерживали политику гуманного отношения к пленённым волчьим, не поддерживал её и Синт, однако Ульрих мог вставить своё веское, убедительное слово и вынудить сделать так, как он велит. Никому не хотелось спорить с главой борделя, люди слушались и радовались хорошим условиям и зарплате, но когда появилась возможность заполучить большее — они воспользовались ею.       Илай предсказывал подобный исход, поэтому и хотел обрубить всё на корню, не позволяя месту окончательно прогнить. Но, к великому сожалению, и без того беспощадный бизнес стал гнить с головы раньше, чем бывший работник успел об этом задуматься.       Реджинальд слышит крики, при чём — весьма знакомые, но не придаёт этому значения. За время заключения в четырех стенах он привык к разного рода ужасающим звукам, привык к истеричному плачу, привык к чьим-то мольбам, доносящимся откуда-то сверху, привык к ругани и разборкам, которые периодически вспыхивали в коллективе. Вдобавок ко всему, теперь ему намного спокойнее слышать вне зоны досягаемости чьи-то вопли. Единственный, за кого Реджи действительно переживает и искренне любит — находится прямо под боком, он мирно сопит и жмется носом к груди, а кожа его постепенно приобретает здоровый цвет, прекращая напоминать покойника.       Если верить местному врачу, порции противозачаточных кололи Амави практически каждый час, дабы гарантированно вызвать эффект. Теперь, когда иглы больше не создают на сгибе локтя новых тёмных точек, гибрид может чувствовать лишь небольшой дискомфорт от токсикоза, что являлся естественным состоянием в положении Амави.       Неторопливо, аккуратно поглаживая спящего мужа между ушей, мужчина воображал себе каким именно образом они решат проблемы и вернутся на родину. В его идеальной, утопичной версии будущего они должны найти Скарлетт сразу после того, как Амави сможет встать на ноги. Чего бы им это не стоило, они должны отыскать рыжеволосую спасительницу, попросить помощи, получить её и в тот же день покинуть злополучное государство. Реджинальд вывел для себя главное правило, от которого теперь никогда не отступится: ни при каких обстоятельствах не покидать родной дом. Как бы там ни было, какие бы болезни не обрушились на их головы, за пределы Тиаридари семейство Честерс больше и носу не покажет, а произошедший здесь ужас останется их личной тайной, которую они вместе унесут с собой в могилу.       Никто и никогда не узнает какие страшные мучения им пришлось здесь пережить, в первую очередь, принцип неразглашения работал в адрес чрезмерно правильных родителей самца. Реджинальд любил их всем сердцем, оберегал от лишней, травмирующей информации и не хотел вступать вновь в конфронтацию, встав перед ультиматумом «либо мы, либо он».       Раны затянутся, как физические, так и душевные, от них останутся глубокие, уродливые шрамы. Далее мужчина планировал всеми возможными способами оберегать Амави от новых травм, был готов отдать за него собственную жизнь, лишь бы искупить вину перед ним. Стыд сжирал самца по кусочкам, с каждым одиноким днём в камере откусывал все более обширные куски.       Чувство собственного достоинства, коего ранее имелось в избытке, сейчас находится где-то на уровне с плинтусом, а то и ниже. Он, взрослый, крепкий самец попросту не смог защитить того, кого любит, того, кто родил ему двоих здоровых детей, того, кто каждый день радовал улыбкой.       Если бы представилась таковая возможность, Реджи бы легко выполнил каждое из унизительных испытаний Амави за него, раз шанса на предотвращение нет. В такие моменты мужчина начинал проклинать генетику за крепкое телосложение, ведь именно оно помешало оказаться если не на месте гибрида, то вместе с ним. Щуплый, совсем не похожий на самца волчий сделал для Амави больше, чем его муж.       Позор, да и только.       Крики становятся громче. Кажется, доносятся они из какого-то ближайшего к отделению медпункта места, буквально через пару стен. Звукоизоляция в обычных покоях для утех выполнена на высшем уровне, когда как в рабочих помещениях никто не утруждался ставить дополнительное уплотнение стен. При ремонте здания под нужды борделя никто из Кручевальдов не смог найти убедительную причину для дополнительных трат на дорогостоящую деталь в служебном блоке, от того звуки здесь намного громче, чем в остальном здании.       Реджинальд тяжело выдыхает, продолжая напоминать себе о том, что это не его дело. Он накрывает широкой ладонью прижатое к голове бурое ушко Амави, старается сделать так, чтобы шум не потревожил покой всё ещё больного гибрида. Мог бы — встал бы и устранил источник звука, но отходить от мужа даже на метр просто боялся. Страх за то, что в минуты отсутствия с Амави вновь могут сделать что-то ужасное – сильнее, чем желание помочь тому, кто так истошно кричит за стенами.       Амави всё равно просыпается, как бы Реджи не пытался это предотвратить. Он хмурится, морщится и сонно озирается по сторонам. Сперва обвивая крепкими объятиями тело лежащего рядом мужа, нагло просовывая промеж ног согнутое колено, гибрид пытается обратно уснуть, спрятав лицо в груди мужчины. Лежит так минуту, лежит две. Приятный аромат привычно пьянит, успокаивает разум и душу, ощущение долгожданных объятий с любимым до сих пор кажется райским блаженством, однако…       Уши постоянно дёргаются, слух невольно улавливает доносящийся шум, продолжать игнорировать уже просто невозможно и невыносимо. Амави злится, поднимает голову и прислушивается с явно помятым видом. — Спи, Амави, тебе надо набираться сил, — звучит из уст обеспокоенного Реджи, за чем следует осторожный поцелуй в макушку каштановых волос. — Здесь это обычное дело, мы с тобой ничего не сможем с этим сделать, — выдыхает он, едва пожимая плечами. — А даже если сможем… Тебе хоть кто-нибудь попытался помочь в твоей беде? — мужчина выдерживает паузу, готовый услышать ответ, но его не поступает. — Вот именно. Спи, не волнуйся ни о чем, с тобой всё будет хорошо, я обещаю.       Реджи был уверен в своём обещании на тысячу процентов, ведь прямо позади, в заднем кармане простеньких джинс, скрытый под толстовкой с вышивкой логотипа борделя, мирно существовал пистолет на предохранителе. Когда Илай пришёл за ним и вкратце описал ситуацию — мужчина не побоялся забрать из камеры свой главный козырь, щедро предоставленный рыжеволосой девушкой.       Амави вновь успокаивается, старается послушаться слов мужчины и полностью соглашается с его мнением, вспоминая обиду на всех и каждого в борделе. Проходит всего пара минут, а крики приобретают новый окрас — становится точно понятно что и как делают с источником шума. Совесть бьёт по головам обоих, они в замешательстве переглядываются между собой и без слов совещаются о попытке всё-таки придти на помощь. — Это служебное отделение, к слову, — неловко улыбнувшись, подмечает Амави. Стыдливо опустив взгляд вниз, туда, где их пальцы с мужчиной сцепились воедино, они вновь смотрят друг другу в глаза. — Здесь не должно быть подобных звуков, всё происходит в звукоизолированных комнатах, но никак не здесь, где работают люди… — Илай говорил, что пойдёт разбираться с закрытием борделя, — столь же неловко подмечает Реджинальд, постепенно округляя в ужасе глаза. До обоих постепенно доходит мысль о том, что происходящее носит явно непривычный для заведения сценарий. — Пошёл он один, сказал мне оставаться с тобой и заботиться о тебе. Какой учтивый юноша, черт возьми… — Он пошёл один, да? — тяжело выдыхает Амави. Он вздрагивает всем телом от особо громкого вскрика за стенами, который явно спровоцировал предшествующий глухой удар. — Один разбираться с кучей вооруженных людей, да? — Ну, получается, что так, — пожимает нервно плечами самец.       Первым с кровати подскакивает Амави, а за ним, с грохотом тяжёлых шагов, встаёт и Реджинальд. Самца удивило то, с каким искренним беспокойством гибрид подорвался с места в страхе за жизнь того, кого буквально недавно проклинал. Илай наконец воссоединил его с мужем, позволил вновь ощутить мгновения спокойствия даже в столь отвратительном месте, поэтому Реджи чувствовал за собой должок.       И если самец, столь внезапно изменивший сторону, сейчас попал в беду — Честерсы просто обязаны придти на помощь. Те долгие минуты, что пара потратила на размышления о целесообразности вмешательства, могли стоит жертве если не жизни, то здоровья точно. Морального или физического — вопрос хороший. Возможно, всего, вместе и сразу.       Дверь импровизированной палаты не заперта, следить за ними ни у кого попросту не было времени. Амави свободно смог открыть дверь, мысленно удивляясь тому, что здесь они бывают незапертыми. Вылетел в коридор, а затем и встал столбом, прислушиваясь к доносящимся звукам. Они стали заметно тише, рот жертвы теперь явно чем-то занят, что мешало сотрясать стены борделя истошными воплями.       Оба волчьих навострились, задержали дыхание и через пару секунд сумели точно определить направление звука, проносясь с нечеловеческой скоростью по пустому коридору. Им потребовалось всего минута для того, чтобы оказаться перед запертой, деревянной дверью технического помещения, откуда и исходили крики о помощи. В этой комнате располагались основные мониторы с камерами наблюдения, здесь зачастую заседала охрана и здесь же они могли заниматься личными делами. Какими именно — трудно сказать, род занятий начинался от банального чаепития с разговорами обо всём до уединенных встреч с предоставленными за хорошую работу самками.       Голос теперь совершенно точно принадлежит Илаю, сомнений отныне нет. Реджи и Амави вновь переглядываются, гибрид рвётся вперёд в попытках открыть закрытую дверь, но самец осторожно, уверенным прикосновением за плечо отводит парня к себе за спину, понятным жестом говоря о том, что справится сам.       Реджинальд и правда справляется. Взрослому, здоровому самцу требуется всего два удара ногой для того, чтобы снести дорогую дверь с петель. Мужчина смахивает испарину со лба, зачесывает пальцами отросшие волосы назад и вместе с Амави наблюдает картину, которую так опасались узреть.       Они не успели, как бы не торопились. Илай, прижатый животом к небольшому обеденному столику, уже не имел на себе какого-либо нижнего белья, ведь то спустили до колен. Как-либо двинуться он не мог, один единственный из трёх человек, кому не осталось места ни спереди, ни сзади, был занят удержанием сопротивляющегося тела в одном положении, неизменно направляя дуло пистолета к каштановому затылку. Охрана успела сотворить с ним то, чего Илай никогда ранее в жизни не переживал. Самец добровольно пошёл в сферу интимных услуг, добровольно обслуживал людей и выбирал гостей в соответствии со своими возможностями, для него не было физически болезненно то, к чему его принудили. Самым болезненным был факт о том, что он не соглашался на это, ему не заплатят за это денег, а в последствии могут использовать против него.       Илай не смог даже нормально обернуться на пришедших спасателей, ведь его голову крепко фиксировала пара мужских рук в чёрных перчатках. Около семнадцати сантиметров по-прежнему заполняли горло и прекратили движение в конце, стоило только незваным гостям объявиться на пороге.       Честерсы полагали, что их внушительный, угрожающий вид сам по себе отпугнёт насильников, но как оказалось — нет. Их появление даже не прекратило процесс, лишь его приостановило — тот, кто находился позади жертвы неохотно натянул обратно штаны; а тот, кто спереди — даже не шелохнулся, только достал пистолет из кобуры, направляя его в сторону опешивших спасателей.       Амави и Реджи вновь переглядываются, на лице гибрида читается страх вперемешку с отчаянием. Раньше времени парень делает вывод о том, что на самом деле они и не могут ничем помочь Илаю, попавшему в беду. Что они могут сделать против огнестрельного оружия? Какими бы сильными они ни были, пуля одинаково хорошо пробьет голову любого из них. Угроза метким выстрелом промеж глаз теперь не кажется Амави наглым блефом, ведь теперь в борделе объявилась новая власть. И она, кажись, куда более беспощадная, нежели предыдущая. — И чё вы припёрлись, голубки? — произносит один из них, тот, кто сейчас крепко держал за ухо жертву, нарочно подавляя протестное мычание одним резким толчком. — Радовались бы, что наши руки до вас не дошли. Один полудохлый уже, спасибо нашему жестокому и справедливому Ульриху, а другой как три шкафа, скреплённых воедино. Ваши задницы тут больше никому не нужны, можете порадоваться за себя и свалить отсюда к чертовой матери в голубые дали, пока главные не передумали на ваш счёт.       Пара вновь переглядывается, обмениваясь сигналами вместо слов. Ведь и правда, что мешает им уйти прямо сейчас, через главный вход вальяжной походкой? Их мучения закончены, из Амави выжали всё, что только могли, он обречён на смерть и больше не может предоставлять заведению стабильный доход. А смысл в нахождении Реджинальда здесь и вовсе пропадает, ведь раз исчезает необходимость удерживать характер Амави в рамках дозволенного — исчезает следом и необходимость содержать базовые потребности мужчины.       Илай несколько лет смотрел на то, как над его собратьями издеваются, как их принуждают под дулом пистолета делать вещи, которых никто из них не хотел. Можно ли происходящее назвать справедливым концом для «чужого среди своих»? Бездействие Илая было первой, главной причиной неприязни Амави к нему, это может стать и причиной для того, чтобы оставить его в беде, не рискуя зазря жизнью.       Оба понимают это, оба ощущают тот укол чувства самосохранения, что призывает их отступиться по любой причине. И всё-таки, Реджинальд самолично, через страх, принимает решение действовать не так, как велят базовые инстинкты. — Отпустите его, сейчас же! — крайне уверенно приказывает Реджинальд, замечая как в ответ Илай скребёт когтями по лакированному покрытию деревянного стола. Встретившись с обеспокоенным, испуганным взором Амави мужчина незаметно подмигивает, тем самым упрашивая подыграть. — Почему вам, людям, так нравится кого-то к чему-то принуждать? — Что ты несёшь, Реджи, у них пистолеты, они тебя убьют, — отзывается где-то за спиной Амави, нервно дёргая мужа за ткань тёплой, бордовой толстовки позади.       В первую очередь, он беспокоился не о себе, ведь его дальнейшая судьба уже написана. Прежде всего, гибрид волновался за жизнь последнего родителя своих детей, ныне здорового, разве что немного истощенного недостатком еды и полным отсутствием контакта с солнцем. Если и Реджинальд получит смертельное или же просто тяжёлое ранение — возвращение Честерсов на родину встанет под огромный вопрос. Амави намного проще бросить Илая в беде, лишь бы не оставлять дорогих детей абсолютными сиротами. — Ты думаешь, что раз ты такой большой — тебя пули наши не прошибут, да? — смеётся один из мужчин, медленно, шаг за шагом приближаясь к застывшей парочке. — А давай проверим, как тебе идея? Если пуля в голову убьёт тебя, — продолжает тот, уже встав вплотную к самцу, разговаривая с ним глядя в глаза снизу вверх. Разница в росте поразительная, весовые категории несопоставимы. Единственный повод смелости человека заключался в наличии тяжёлого, смертоносного предмета в чуть дрожащих от волнения руках. — Вы, трусы поганые, только и можете, что пистолетами размахивать, — скрестив руки на груди, уверенно заявляет Реджи. — А если убрать их, кто вы без этого куска железа? Вы хотя бы втроём сможете выйти против меня в рукопашный бой? Я даже не говорю один на один, учитываю нашу разницу в силе как волчьего мужчины и человеческого, — вздыхает он, небрежно взмахивая рукой. У Амави постепенно начиналась истерика из-за внезапной, неуместной и откровенно глупой бравады мужа, и тот чувствовал, понимал это, но не планировал отступаться. — Вы – не мужчины, раз подобно крысам прячетесь за мощью разработанного не вами оружия.       Настроение на продолжение веселья у всех мужчин моментально исчезло, улыбки медленно сползли с лиц, а рот всё ещё скованного Илая освободился. — Реджинальд, Амави, уходите отсюда, — прокашлявшись и опытно сплюнув остатки чужой смазки, выдаёт Илай.       Он и сам понимал безвыходность ситуации. Каким бы сильным Реджи ни был — от выстрела он умрёт также быстро, как и обычный человек. Шансов на прекращение издевательств попросту нет, всё, что оставалось самцу, угодившему под горячую руку нового начальства, так это ждать. Ждать момента, когда охрана вдоволь наиграется и потеряет интерес. — Не стоит рисковать жизнью ради меня, я переживу, сделайте так, как они просят!       Уловив всю напряжённость обстановки, самый смелый, стоящий прямо перед Реджи, решает предпринять меры для успокоения коллег. Хоть в руках каждого из них имелось по заряженному пистолету — легче воспринимать угрожающе внушительный облик Реджинальда не получалось. Казалось, будто тот и правда способен выдержать не один выстрел, а может быть и вовсе остановить пулю двумя пальцами, как главный герой какого-то дешёвого боевика. — На колени, оба, — теперь приказывает сотрудник охраны, смеряя самца высокомерным взглядом.       К нижней части челюсти прижимается прохладное дуло пистолета, и на секунду по коже Реджинальда проходится толпа мурашек, утихая сразу, как только он напоминает себе о козыре.       Всё идёт именно так, как и задумал глава семьи Честерс. Оба смирно слушаются приказа, с поднятыми руками, медленно опускаясь на колени, а затем наблюдают то, что мужчины имеют намерения вернуться к прерванному незванными гостями делу.       Амави не плачет, уже нет, он просто вне себя от злости на мужа. Кулаки его бешено сжимаются, глаза зелёные наливаются кровью, а неожиданное желание сломать любимому самцу нос с одного удара множится на глазах. Гибрид хотел уберечь Реджи от разборок, хотел оставить его в целостности и сохранности для продолжения рода Честерс. Он бы всей душой не желал исхода, при котором дети бы остались одни и убил бы Реджи на том свете второй раз за этот необдуманный, излишне храбрый поступок. — Можете посмотреть, подождать пока мы с ним закончим и перейдем к вам, — ухмыляется тот, что ранее пребывал спереди от Илая, а теперь переместился назад. Звучит громкий шлепок и парочка едва заметно вздрагивает, когда как жертва самоотверженно подавляет ответную реакцию укусом губы изнутри. — Система простая, Илай, будешь дрыгаться — Джо прострелит им головы в ту же секунду. Расслабься и получай удовольствие, тебе не привыкать спать с мужчинами, мальчик опытный.       Проходит минута, проходит две. Процесс и правда возобновляется: двое, один спереди, другой сзади — откладывают пистолеты в сторону, полностью уверенные в своей безопасности. Уверены они не зря, жертва, приняв весьма убедительную угрозу ко вниманию, решила прекратить какое-либо сопротивление. Илай теперь даже не кричал, он расслабился в чужих руках и постарался представить, что сейчас он просто находится на очередной встрече с гостем, за которую ему щедро заплатят. Грубые движения давно не приносят боли и неудобства, ощущаются как нечто обыденное, ведь их чувствовать работнику борделя приходилось каждый день. Если позабыть некоторые из очевидных фактов — ситуация уже перестаёт казаться настолько ужасной. — И чего ты добился, а? — шепчет и пихает в плечо мужа Амави. Гибрид хоть и привык к подобного рода сценам в борделе, но до сих пор не мог воспринимать их как должное. Какая бы обида на Илая не кипела у него внутри, безвольно наблюдать за страданиями и дожидаться своей очереди было невыносимо. А учитывая, что охрана говорила не только об Амави, но ещё и о Реджи — дела становились хуже некуда. — Ты где вздумал зубы показывать, Редж? Ты за это время так и не понял, куда попал? — Хватит шептаться, псины блохастые, — фыркает смотрящий, тот, кто неизменно держал на прицеле голову Реджинальда, вынужденный дожидаться пока один из коллег закончит. Для надёжности мужчина несильно пинает самца по согнутым ногам, следом показательно закатывая глаза. — Не волнуйтесь, и до вас очередь дойдёт, просто подождите.       Реджинальд молчит, склонив голову вниз. Волосы, что на момент уезда из Тиаридари едва ли доставали кончика брови, теперь спокойно падают на нос. К сожалению мужчины, они всё ещё не могли закрыть лицо полностью, в этом плане он сильно завидовал Амави, ведь под шторой волос можно спрятать… Улыбку.       Самец ждёт ещё минуту, ждёт две. Слышит, как часто начинают дышать насильники, чётко предсказывая их скорую эякуляцию. Реджинальд прекрасно знал насколько безоружно может быть любое существо в такой момент, поэтому он дожидается до последнего, минуту, в которую оба будут готовы кончить внутрь, и тогда план придёт в действие. Проходит ещё минута, прежде чем самец решает перейти от мыслей к действиям. И перед тем, как воплотить задуманное, он резко хватает Амави за заднюю часть шеи, вдавливая в грязный пол под ногами.       Смотрящий не успевает среагировать вовремя, сперва переводит прицел на Амави. Едва уловив момент, в котором его хватают за кисть две сильные ладони, он выпускает несколько патрон в стену, оглушая всех присутствующих. В ушах Реджинальда звенит и пищит, изображение слегка плывет, ведь выстрелы раздались прямо на уровне с ухом самца, едва не прошибив то насквозь. Успев вовремя сориентироваться в поплывшем пространстве, Реджи вытаскивает из заднего кармана заряженный пистолет одной рукой, пока другая крепко удерживает чужое предплечье. Проходит всего пара мгновений, после чего тело наглого, самоуверенного охранника падает безвольной куклой на пол от двух выстрелов в упор.       Илай наконец понимает в чём именно был план Реджи, а от того прекращает вновь прекращает быть покорным после первого же выстрела. Схватив пистолет, что столь непредусмотрительно человек спереди убрал в кобуру и не закрепил, жертва совершает сразу три выстрела в живот ближайшего насильника. Ещё пока живое, но смертельно раненное тело валится на пол примерно в одно время с тем, кого убил Редж, а оставшийся из трёх охранников человек и вовсе безоружно поднял руки вверх, понимая, что пистолет его, оставленный прямо на столе — сейчас мирно покоится на полу. Оно и дураку понятно, что пока он будет тянуться к нему со спущенными штанами — в спину угодит несколько пуль сразу с двух сторон.       Последний охранник медленно отступает от стола с жертвой, одной рукой старается натянуть обратно бельё, а другой показывает свой мирный настрой. И Илай, и Реджи сомневаются насчёт его убийства в моменте, они переглядываются между собой, без слов обсуждая судьбу мужчины, но не успевают они и глазом моргнуть, как Амави…       Звучит новый выстрел, из пистолета, что выпал из рук мёртвого мужчины по имени Джо. Дрожащими руками рукоять сжимает сам Амави Честерс, решивший дальнейшую судьбу насильника быстрее, чем двое сердобольных самцов. Труп с тем же грохотом падает на пол, лужа крови стремительно расползается под ним, а на лице гибрида тем временем расширяется счастливая, в некоторой мере, безумная улыбка.       Таким Реджинальд мужа ещё не видел, наблюдать в зелёных глазах искреннее удовольствие от лишения кого-либо жизни было непривычно и жутко, напрашивалась мысль о кардинальных изменениях, которые Амави перетерпел за время в борделе. Гибрид и раньше не отличался спокойным нравом и рассудительностью, но сейчас он, не сомневаясь и секунды, выпустил патрон прямо в голову человека, не оставляя времени на размышления.       Илай неторопливо, озираясь недоверчиво на сжимающего мёртвой хваткой пистолет Амави, возвращает всю одежду обратно. Дрожащими руками застегивает пуговицу джинс, справляется с ремнём и опускает края рабочей толстовки, отряхивая ту от пыли и мусора. С правой ноздри уже прекратила течь кровь, её остатки самец бездумно вытер тыльной стороной кисти, вымазав в тёмно-алой жидкости не только руку, но и губы, подбородок, щеку. Удар, которым Илая наградили за сопротивление, было нельзя сильным, поэтому даже вправление кости носа не требовалось. В теле чувствовалась заметная дрожь после происшествия, омерзение к собственному телу, что всегда пребывало на процентах сорока, теперь увеличилось до семидесяти.       И пока пара пыталась разобраться друг с другом, Илай сглотнул ком в горле и присел рядом с трупом, что буквально недавно совершал над ним насилие. Мужчина никогда ранее не видел трупов, кровь наблюдал лишь в скромных количествах, в основном спровоцированной бытовыми травмами или банальными драками. Его губы кривятся от ужаса, когда он замечает как застыли карие, открытые глаза человека. Он будто бы смотрел на него, будто бы осуждал за страшный, непростительный грех, рядом с которым изнасилование казалось детским лепетом. В голову лезут разные мысли, в основном, за ними стояла совесть, болезненный укол которой самец получил в награду за бездействие. Илай и сам убил человека, те несколько выстрелов прошли незаметно для гуманного склада ума мужчины и оправдывались элементарной самообороной, когда как последнего из них убивать было совершенно необязательно. — Отдай мне его, — настаивает Реджинальд, протягивая руку остолбеневшему гибриду, просяще протягивая руку вперёд. — Отдай мне пистолет, Амави, умоляю, это ведь не игрушка! — Откуда у тебя ствол, Реджи? Почему ты мне о нём не говорил? — неожиданно обиженно вопрошает Амави, всё-таки откладывая ствол, но только на противоположную сторону от мужа, недалеко от согнутых ног. — Как давно он у тебя есть? Почему ты сразу его не достал? Зачем заставил волноваться за тебя волноваться, кусок идиота?! Я думал, что всё, нет больше у наших детей ни одного родителя! — Если бы я его достал сразу — нас бы начали шантажировать жизнью Илая, — выдыхает мужчина, закатывая устало глаза. Пистолет, полученный от Скарлетт, сейчас снова покоится в заднем кармане джинс на предохранителе, как девушка его и учила. — А пока они думали, что мы совсем безоружны — они решили, будто смогут… — Ребят, этот ещё живой, — смог перебить самца Илай, сидя на корточках перед тем, кто заполучил три выстрела в живот.       Смертельно раненный человек так и остался лежать под столом со спущенными штанами, демонстрируя любопытному взору всё то небритое нечто, что имел. Самец старался учтиво не подглядывать ниже пояса, держать зрительный контакт с прикрытыми, покрасневшими глазами сотрудника охраны.       Поверить в то, что ближайшие коллеги оказались способны пойти на такую откровенную низость – сложно, несмотря на рассказы остальных волчьих об их обращении. Всегда, когда Илай слышал многочисленные жалобы на побои и небрежное обращение от самок, он мысленно делал вывод о том, что дамы сами виноваты в том, что с ними делали. Он не видел к себе отношения хуже, чем нейтральное, с той же охраной самец мог спокойно поговорить в перерыве от работы и без лишних мыслей рассказать о рабочем дне, изредка замечая скривившиеся в отвращении улыбки.       Власть в борделе переменилась, при чём, скорее, чем того можно было ожидать. В редкие моменты управления Синта подобный разгром мог проявить себя, но он никогда не выходил за рамки дозволенного. Никогда не нарушал прописанных давненько правил поведения и определённых полномочий каждого из работников. Ульрих ранее не казался тем большим, заботливым родителем в мире жестокости и алчности, однако он делал всё, лишь бы сохранить «товар» в хорошем виде. Как рассказывал Илаю сам глава семьи Кручевальд: он никогда не испытывал к ним особой жалости, каждый из прибывших волчьих являлся для него не больше, чем товаром длительного пользования, но как и любой товар — мужчина старался создать такие условия, при которых заведение несло наименьшие потери.       Ввёл систему черного списка для особо извращённых и жестоких гостей, организовал личный медпункт с врачами для обслуживающего персонала, попытался организовать противозачаточные и средства экстренной контрацепции, старался следить за моральным и физическим здоровьем тех, кто непосредственно контактирует с гостями, обеспечивая длительные выходные на время восстановления. В глазах Илая Ульрих являлся идеальным управляющим, что имел незначительные проблемы с агрессией. К нему самец мог обратиться в любое время дня и ночи не только по запросам, что касались лично его самого, но и в отношении ближайших коллег.       Теперь, когда времена борделя бесповоротно, окончательно сменились — Илай был уверен, что желает сравнять это место с землёй. У заведения не будет новых управляющих, детище Кручевальдов должно уйти вместе с ними. В противном случае, получится, будто Илай осознанно оставил свой народ на страшную погибель. — Тоже мне, проблему нашёл, — быстро отзывается Амави, подскакивая с пола сразу с заряженным пистолетом. В доли секунд он оказался рядом с Илаем и охранником, прижал к виску дуло пистолета и с той же кровожадной ухмылкой спросил: — Будет последнее желание, тварь?       Реджинальд ловит на себе растерянный взгляд Илая, а бывший охотник, ставший добычей, теперь осознавая свою участь — начинает хныкать, будто девчонка.      Становится понятно, что с головой у гибрида после пройденных испытаний не всё в порядке. Мысль о лишении жизни живого человека веселит Амави, вызывает ту мстительную, гадкую ухмылку, а вид чужих слёз лишь подогревает интерес. Вызывает желание не просто убить, а поиздеваться над обидчиком, выпустить всю скопившуюся внутри ярость и обиду посредством низких поступков.       Амави, не услышав внятного ответа, опускает пистолет к обнаженным гениталиям жертвы, с силой вдавливает дуло пистолета в яйца, после чего удовольствие на его лице лишь множится. Илай с короткой дрожью в теле подмечает, что сейчас взгляд гибрида практически не отличается от того, как смотрели на него насильники буквально пару минут назад. Амави, как и они, наслаждается видом чужого страха, питается им и всасывает, делает больнее, лишь бы получить больше ответной реакции, с нетерпения прикусывая заметно губу. Зрачки его меняются в момент, когти слегка мешают уверенно удерживать палец на курке, а бурая шерсть встаёт дыбом. — Я сожалею, правда сожалею, простите, я… — хриплым голосом выдает охранник, прижимая окровавленную руку в перчатке к глубоким ранам на животе. Звучит глухой удар и тихий хруст костей — нос жертвы неестественно сворачивается в сторону, сразу после чего следуют истошные, жалобные завывания с его стороны. — Пожалуйста, хватит! Не надо! Прекрати! — Илай тебя о том же просил. Каждый из нас говорил это тебе, сука, со слезами на глазах, тварь ты последняя, — обнажив острые ряды клыков, скалится Амави, решив с силой протолкнуть дуло пистолета прямо в рот жертвы. От неаккуратности и резкости движений пара из передних зубов скалывается на корню, позволяя холодному металлу проникнуть в ротовую полость глубже. — А вы улыбались, вы всегда улыбались, вы никогда не считали нас живыми, никогда не думали о наших чувствах, обманывали, били, а теперь ещё и… — гибрид выдыхает, замечая испуганные взгляды двух самцов вокруг. — Чё вы на меня так пялитесь, а?! Хотите сказать, что он этого не заслуживает? — Амави, ты… — тяжело выдыхает Реджинальд, понимая, что никто, кроме него, не сможет совладать со вспыльчивым нравом гибрида.       Самец подходит сзади, замечая как нервно вздрогнул в ответ любимый муж. Широкая ладонь накрывает кисть Амави, нежно и аккуратно тянет назад, вынимая пистолет из чужого рта, а затем легонько встряхивает руку, вынуждая выпустить из когтистых пальцев опасное оружие. Второй рукой мужчина осторожно сплетается пальцами со второй, левой, свободной рукой, повторяя то же самое с правой. Он наклоняется над шеей гибрида, оставляя невесомый поцелуй на коже и поднимается ими всё выше, выше и выше, пока не доходит до прижатого к голове бурого уха. Выждав несколько мгновений, наблюдая как охватившая гибрида ярость стала ослабевать, Реджинальд решает заговорить вновь. — Давай мы оставим его на суд Илаю, пусть сделает с ним то, что считает нужным.       Илай же, едва сумев разобрать то, что нашептал гибриду Редж, только ответно, активно кивает головой, не в силах выдать что-то более убедительное.       Амави поворачивается лицом к мужу. Видно, как зрачки стремительно возвращаются в изначальный вид, как клыки пропадают из приоткрытых губ, как взгляд, что недавно был полон безумной, кровожадной ярости становится тем, к которому мужчина давно привык. Шмыгнув носом, Амави упирается лбом в плечо мужа, прячет слёзы, что так не вовремя побежали по щекам. Он не хотел пугать друга, не хотел пугать мужа, не пытался сложить о себе плохое впечатление и…       Теперь начинал бояться самого себя. Амави в действительности помышлял подвергнуть едва дышащего человека всем пыткам, которые пережил сам, в моменте он даже не волновался о взглядах остальных. Перед ним не существовало ничего, кроме цели для отмщения. Ничего, кроме обидчика, которого появилась возможность разорвать на куски. — Прости меня, Редж, я потерял контроль, — вновь шмыгая носом, произносит гибрид. — Надеюсь, что ты не расскажешь нашим детям кем я в итоге стал. — Сочтешь нужным — расскажешь сам, я рта не открою о всём, что случилось здесь, — успокаивающе тихо отвечает Реджинальд, приобнимая за талию и поглаживая по волосам. — Идём, милый, тебе надо отдохнуть.       Илай разобрался с ситуацией сразу, как только семейство переступило за порог. Убийство человека далось с великим трудом, и дабы спустить курок он долго убеждал себя в том, что делает это исключительно из соображений гуманности. Мужчина перед ним всё равно не жилец, в лучшем случае, он мог прожить под капельницами ещё пару дней, и то, если бы его вовремя госпитализировали. Дни горе-насильника сочтены, в песочных часах жизни человека падают последние песчинки, и не было никакого смысла заставлять его умирать от потери крови.       Теперь, когда в полном распоряжении трёх волчьих имелось сразу четыре пистолета — дела пойдут в гору. Восстание предсказывалось в тот же день, иначе никак, трупы охранников никуда не спрятать, а звуки выстрелов не остались незамеченными. Им повезло, ведь на подмогу не сразу явилась толпа вооруженной охраны, это дало им несколько часов для перевода дыхания перед новой битвой. Здание борделя огромное, состоящее из нескольких, соединённых между собой блоков, от того найти нарушителей сразу не представлялось возможным. Перед тем, как покинуть помещение видеонаблюдения — Илай предусмотрительно прострелил каждый из мониторов с камерами внутренней слежки.       Теперь ни один из длинных коридоров не будет находиться под чутким наблюдением нового начальства. То, что отныне начнётся в борделе — станет последней главой его истории. «Интересно, что бы на это сказал Ульрих?» — проносится в голове Илая.       Положить втроём сразу весь человеческий персонал борделя практически невозможно, от того самцы приняли решение строить детальный план освобождения остальных волчьих, который смог бы приумножить численность их импровизированной армии восстания. И Реджи, и Амави, и Илай могли просто уйти, быстро устранив помеху в виде пары охранников на чёрном выходе, но оставлять пленённых волчьих никто не захотел. И хоть Илай с Реджи сохраняли относительно здравый рассудок и ум, отомстить за злодеяния и прекратить страдания остальных они также желали. С их стороны, побег был бы крайне трусливым поступком, к этому выводу они пришли коллективно.

В борделе наступила новая эра, заключительная глава в истории безжалостного, алчного бизнеса.