Расходный материал

      По причине полного отсутствия какой-либо медиа индустрии на территории Тиаридари — основным поставщиком вымышленных историй являлись писатели, издающие произведения в единичных пунктах печати столицы. Основную часть изданного составляли разного рода сказки, мифы и придания, различные рассказы о существах, живущих далеко от волчьих земель и их судьбы, зачастую имеющие конечную мысль в простом «и жили они долго и счастливо».       Амави, как и многим детям, читали подобное на ночь, вынуждая поверить в принца при белом коне и блестящих доспехах, что когда-нибудь заберёт в своё богатое царство. Время шло, жизнь пусть и не была тяжёлой, но на сказку не походила от слова совсем. Принц всего один на всё королевство и тот — гибрид, не величественный самец, как того описывали в сказках. Перспектива быть под вечным контролем и чужой властью не слишком радовала Амави ещё в детстве, от того он, набравшись шишек в подростковом возрасте, взял несколько иной курс.       До встречи с Реджинальдом юношу можно было смело описать как «испорченное поколение». Таких, как он, водилось совсем немного, ведь кому из гибридов и самок надо работать, когда можно просто следить за домом, детьми да мужем. Идеальную утопию будущего Амави бесстыже топтал на глазах родителей, когда водил в дом пьяных самок по ночам, а не самцов днём с новостями о скором замужестве, как ожидали родители. Мало кто мог принять столь неформальный образ жизни, целью которого было собственное удовольствие от жизни и существования.       За Амави давно тянулась плохая репутация, оставляющая отпечаток в любом месте, куда бы он ни пришел. Со временем он перестал привлекать самцов, ведь никто не желал конфликтов, а порядочные гибриды да самки старались и вовсе не говорить с ним, дабы не прослыть одной из его многочисленных «подстилок». Юноша никогда не считал ни одного из партнёров «подстилками», обращался бережно и обходительно, но царство моногамии клеймило не только его, но и тех, кто был с ним.       Реджинальда же, в отличии от мужа, нельзя было назвать бунтарской натурой. Примерный самец с хорошим чувством юмора, работающий с осознанных лет, вынужденный обеспечивать пожилых родителей, приятный собеседник и верный друг — чем не мечта любой самки? Таких, как он, ставили в пример, возводили до идеала и боготворили, без устали интересуясь будущим избранником. Выбор Реджинальда представляли столь же идеальным и безупречным. Самка без какого-либо полового опыта, юная, прекрасная девушка с навыками готовки, уборки, стирки и воспитания детей. С длинными, пышными волосами, зелёными, словно хвойный лес на рассвете, глазами, и хрупкой фигурой, тонким голоском и проницательным взглядом.       И всё-таки, завидный жених не торопился с выбором избранницы. Пользуясь популярностью в своей деревне, он не ходил даже на банальные свидания, от чего пошла молва о гомосексуальности мужчины. Тот сногсшибательный бармен при деньгах и связях был одинок до тех пор, пока не повстречался с Амави, – волчьим, что имел репутацию разгульного, легкомысленного подростка, никогда не считавшегося с чьим-либо мнением.       Выбору Реджинальда удивились все, вся деревня была готова поднять восстание против союза двух взрослых волчьих, решив, что они в праве решать их судьбу. С самцом вели разъяснительные диалоги. Уж сколько раз он услышал фразу «Он тебе не пара! Где ты и где он?!» — не счесть, чисто физически не сосчитать, ведь первые пару лет совместной жизни он слышал эти слова из каждого угла.       Амави, в свою очередь, встречался с мстительными кандидатками на его роль, которых крайне не устроил такой расклад дел. Одно дело проиграть самке с более пышной грудью, более умелыми руками и поставленной речью, а другое дело — гибриду, не умеющему буквально ничего и слывшему распутником с огромным половым опытом. Их браку пытались помешать все, но успехом не увенчались ни одна попытка.       Реджинальд и сам порой задумывался о причинах, по которым сердце откликнулось именно в адрес молодого бунтаря, а не какой-то примерной девушки. И одного только взгляда хватило, дабы все вопросы моментально отпали. Было что-то в нём особенное, то, чем не обладали толпы безупречных самок и гибридов, то, что Реджи и сам объяснить не мог. Амави, зачастую, действовал исключительно так, как велит ему сердце, а не кто-то другой. И оказавшись в браке, Амави каждый день выбирал именно его.       В этот раз гибрид действовал также: по велению сердца. Он не мог оставить принца в беде, не мог просто смириться с мыслью о собственной беспомощности в сложившейся ситуации и пошел на риски, смутно представляя последствия. Ульрих устал, факт читался на едва заросшем щетиной лице, бегущей строкой плыл в зелёных глазах и отдавался нервным подёргиванием в кончиках ушей да хвоста. Наблюдение чужой утомленности одновременно успокаивало и тревожило, ведь гибрид и представить не мог на что именно способен Кручевальд в подобном состоянии.       Сразу после происшествия с принцем — Амави отправили в совершенно незнакомую ранее комнату. Пустая, без мебели и минимальных удобств, одни только стены да дверь железная, окнами помещение также не располагало. Он просидел там без малого несколько часов, судя по всему, в ожидании освобождения Ульриха от дел. За пределами стен не слышно ничего, даже шагов заметить при чутком слухе Амави не смог. О дальнейшей судьбе приходилось лишь догадываться, представляя худшие сценарии наказания.       Реджинальд впервые за несколько месяцев покинул стены своей камеры. Прошёлся по коридору в окружении вооруженной охраны и Ульриха лично, которые на любой вопрос лишь красноречиво пожимали плечами. Руки скованы за спиной, в лопатки упирается дуло автомата, вокруг тихо, будто в морге, будто весь бордель за секунды опустел и в нём остались только они, идущие тяжёлым шагом в неизвестном направлении. Первый поворот, второй, третий. Широкие двери, что открывались с ключа одним из охранников, снова долгий путь в удушающем, раздражающем молчании, что постепенно начинало давить на виски.       Самец догадывался о том, что милейший муж, нынче проживающий свои худшие дни, что-то натворил. Что именно — вопрос хороший, варианты в голове он перебирал от абсурдных до ужасающих, очередной вопрос Ульриху не позволил никак продвинуться на пути к ответу. В целом, не так важно что именно он сделал, важнее то, что сделают с ним и Амави в дальнейшем. Пока что всё походило на настоящую казнь, разве что о предсмертном желании не спросили. А если бы спросили — Реджи бы точно пожелал поцелуй. Последний, жаркий, прощальный поцелуй с мужем.       Комната, в которую хмурые мужчины привели, была похожа на обыкновенное подсобное помещение. Множество мониторов, закреплённых на стенах, у противоположной стены — диван, явно не подходящий по размеру рослому самцу, скорее миниатюрной дамочке. Стол, стул и приглушённое освещение: жёлтое, а не красное, как в основной части комнат здесь. Мониторы отображали прямую трансляцию с камер видеонаблюдения в помещении куда более обширном, с множеством дыр в стенах и различных креплений.       Когда Реджи наконец уселся на крохотный, неудобный стул — охрана сковала и ноги. Прочные верёвки не были в силах сдержать нрав самца, и тем не менее, некоторое сопротивление они смогут подавить. Потребности в полной, надёжной фиксации не было — за спиной трое людей с оружием, которое способно за долю секунды прекратить жизнь раз и навсегда. Подняв голову к камерам, мужчина увидел нечто, чего ранее не приходилось наблюдать. — Следи за этими двумя, остальные тебе ни к чему, — наконец подаёт голос Ульрих, вытянутыми пальцами указывая на два изображения конкретного клочка зала с разных ракурсов. Располагались они в нижнем правом углу, что позволяло в мельчайших подробностях разглядеть всё, что происходит. На данный момент там не происходило ничего. — Ранее ты был лишь наслышан о том, что делают с твоим мужем. В связи с последними событиями, мы решили показать это тебе лично.       На остальных камерах, к слову, уже происходило нечто странное. По залу ходили люди в одних только штанах да тапочках, лица их скрывались под абсолютно одинаковыми масками, а через дыры на стенах была заметна лишь нижняя часть гибридов и самок. Кто-то из них пребывал в положении раком, кто-то с широко раздвинутыми, прикованными к стенам ногами. Где-то были лишь дыры на уровне паха, в которых изредка мелькали лица работников, где-то неизвестный находился прямо под потолком. Рядом с каждым из скованных присутствовала фотография на белом фоне, по видимому, изображающего того, кто там был сокрыт. Процесс шел полным ходом, люди пользовались каждым из предоставленных волчьих поочередно где-то люди выстраивались в очереди. Колонки, закреплённые где-то в коморке под потолком, беспрерывно вещали истошные стоны тех, кто был вынужден оказаться там.       Реджинальд отреагировал относительно спокойно, понимая, что это ещё не самый худший из сценариев, но спокойствие на лице пробыло ровно до тех пор, пока он не увидел на пустующем месте фотографию мужа. — Амави будет там, да? — в замешательстве вопрошает самец, с трудом оборачиваясь назад, дабы обратиться лично к Ульриху. — Ты решил заставить меня на это смотреть? Прости, Кручевальд, но ты совсем больной? Лучше бы ты просто вновь раскрошил мне лицо, — выдаёт мужчина, категорично опуская голову вниз, отрывая взгляд от мониторов. — Я никак не могу вам помешать, но и смотреть я на это точно не стану. — Если желаешь, то я могу поправить твоё лицо сразу после, но пока у меня просто нет на это времени, — пожал плечами Ульрих, холодно хмыкнув в ответ на столь категоричный жест. В пару шагов оказавшись рядом, он обхватил отросшие каштановые волосы самца и дёрнул вверх, возвращая взор зелёных глаз к двум важным ячейкам на мониторах. — Ты будешь на это смотреть, Реджинальд. В противном случае, мы убьем сперва его, а потом и тебя. — Ты действительно считаешь, что все твои издевательства хоть немного сломят дух Амави? — утомленно спрашивает Реджи, одними только глазами поворачиваясь к мужчине. Давка на волосах никак не тревожит, скорее смешит, ведь постоянно сжимать его волосы не получится. — Сейчас ты занимаешься бессмысленной тратой собственного времени. Тебе никогда не удастся воспитать из него послушного работника и наказывать столь низким способом бесполезно. — Просто закрой рот и смотри в монитор, — с заметным рыком произносит тот, всё же отпуская хват с волос. — Я уже не знаю каким образом воспитывать твоего сорванца, а вечно избивать тебя за его проступки мне не хочется.       Реджи выдохнул, поднимая взор на камеры. Буквально через пару дней Кручевальды покинут стены борделя в поисках новых жертв, что позволит воплотить план в действие. Им осталось совсем чуть-чуть, финишная прямая, из-за чего происходящее воспринималось как последнее испытание, пройдя которое они оба смогут стать свободными. Оружие наготове, теперь и приблизительный план здания известен благодаря небольшой прогулке по коридорам. Уложить их всех, освободить собратьев и дело в шляпе — вернуться в Тиаридари и более никогда не ступать на людские земли. Травмы, полученные за время пребывания здесь, ещё долго и кропотливо придётся лечить, как физические, так и психологические. Но Реджи абсолютно уверен, что им это по силам. Он сделает всё, чтобы спасти мужа, пойдёт на любой риск, но только тогда, когда вероятность победы будет выше пары процентов. Сейчас же устраивать бессмысленные бунты всё равно что собственными руками вырыть им обоим могилы.       Ульрих уходит не обронив и слова на прощание, оставляя мужчину в компании трёх вооруженных людей, а на мониторах наконец начинает что-то происходить.       Амави спал, когда несколько мужчин в форме вошли в комнату. Свернувшись в дальнем углу тесного помещения, парень не сразу заметил чужое присутствие, но ощутил руки, что против воли подняли на ноги.      Первым делом они полностью избавили от одежды, не предоставив взамен даже тот короткий, тонкий халатик. Только после этого повели на выход, не обращая внимания на наготу. Амави почти привык к отсутствию одежды, голым здесь видело уже слишком много глаз для того, чтобы хоть как-то смущаться данному факту. Он не пытается сомкнуть ноги, не пытается прикрыться. Идёт спокойно, размеренно, прекрасно понимая, что в тело вновь станут вторгаться без спроса и разрешения. Задний проход совсем не в том состоянии, нежели два месяца назад, ткани порядком растянулись и нынче без проблем принимали любой размер. Бояться, казалось бы, нечего, это лишь очередное изнасилование, что стали частью будничной рутины для гибрида.       Перед ним теперь новая комната, в десять раз меньше, чем та, в которой он был вынужден ожидать своей участи. Основную часть занимало подобие кожаной кушетки, на стенах, явно не кирпичных, имелись железные наручники на цепях. Если составлять топ странностей новых апартаментов, то первое место Амави бы отдал узкой дыре, в которую он едва ли сумел просунуть нижнюю часть тела, второе место — планшету с черным экраном, закрепленному прямо над дырой, соответственно — над животом, а третье место наручникам. Обнаженное тело неприятно липнет к кожаному, чёрному покрытию.       Амави морщится, когда с той стороны комнаты тощие ноги поднимают, широко раздвигают и крепят теми же оковами где-то вверху стены. По коже проходится непривычный холодок, возникают ощущения неизведанного и ужасающего, как-то было в первый раз, на глазах собираются слёзы, но не выходят за пределы нижнего века до тех пор, пока мужчины не сковывают и руки.       Парень не может увидеть то, что происходило с нижней частью тела, не видел зал с тихой музыкой благодаря занавесу из кожаных лент, он испытывал состояние полного неведения и незвестности, что пугала по-круче, чем личный контакт с клиентом. Раньше парень мог видеть своего гостя, мог оценить размеры и подготовиться к чему-то, мог попытаться договориться или оттолкнуть, если становилось слишком больно, а здесь таких возможностей не было. Он вынужден находиться в столь унизительном положении постоянно, будто приглашая в своё тело любого, кто пожелает.       Мужчины не торопились уходить, убеждались в надёжности оков и регулировали положение парня, переговариваясь между собой. И только когда с всеми необходимыми процедурами было покончено — они нажали кнопку сбоку планшета и экран стал показывать изображение.       Только сейчас парень заметил, что всё это время над головой пребывала небольшая, чёрная точка, что являлась камерой видеонаблюдения. В остальных частях борделя не вешали камер, происходящее с клиентами было строго конфиденциальным мероприятием, ведь никто из них не желал раскрывать остальным свои весьма своеобразные увлечения.       На экране Амави видит знакомый силуэт, широкоплечий, с пышной, каштановой гривой и мелкими шрамами по всему лицу. Никто иной, как Реджинальд, сейчас с недобрым оскалом наблюдал за происходящим, точно также, как и он сам — через экран.       Окружённый тремя вооруженными людьми, связанный по рукам и ногам, самец быстро заметил, что Амави обнаружил взгляд, из-за чего сам заметно сменился в лице. Если раньше он просто казался хмурым и недовольным, вынужденным наблюдать за тем, как любимого мужа голым приковывают к стенам, то сейчас, осознав, что они оба будут видеть друг друга, Реджи вмиг стал печальным, сочувствующим и поникшим.       Амави не сдержал слёз. Если раньше происходящие непристойности оставались между ним и клиентом, то теперь мужчина мог воочию созерцать весь процесс. Видеть его скованным в омерзительно откровенной позе, где все половые органы выставлялись на показ, Амави не мог даже отвернуться, закрыть руками лицо, дабы вновь сбежать из реальности. По щекам бегут блестящие дорожки, стекают вниз к ушам и образовывают крохотную лужу на кожаной поверхности. Руки безвольно дёргаются в оковах, стирая кожу запястий.       Он не хотел смотреть в экран, не хотел осознавать то, что за всем будет смотреть любимый муж, не желал становиться грязным в дорогих глазах, опасаясь, что после этого Реджи никогда более не сумеет воспринять его нормально.       Отчаяние бьёт кувалдой по голове, когда двери закрываются. Теперь, даже если они сумеют сбежать, их взаимоотношения никогда не станут прежними. Амави полагал, что после увиденного муж обязательно уйдёт к кому-то более чистому, невинному и непорочному, ведь никому не захочется иметь дело с кем-то настолько оскверненным. У Амави и до этого была не лучшая репутация, а теперь, когда вынужденная измена произойдет прямо на глазах у мужа, статус «испорченного» может стать вторым именем.       А может быть и первым. Амави понимает, что больше не хочет сбегать, не хочет появляться на глазах у родной семьи и детей, не хочет видеть Реджи, как бы сильно их всех ни любил. Отныне тело является чем-то омерзительным, чем-то, что до конца жизни будет вынуждено служить чужим прихотям, а в противном случае — просто умереть.       Камера не передавала звуков, поэтому вместо слов Реджи он мог видеть лишь немое шевеление губами, разбирать которое он был не в силах. Смотреть в экран больше одной секунды уже пытка, чего уж там до внимательного изучения движений губ в попытках распознать слова. Но как подсказала гибриду паранойя, муж, имея при этом совершенно несвойственное словам выражение лица, сказал нечто вроде: «Ты теперь никто для меня».       Парень сжимает челюсти до боли, зажмурив с силой глаза, отворачивает голову в бок и пытается спрятать лицо в собственном худощавом плече. Он верит словам, что почудились ему, считает справедливыми и оправданными, учитывая положение, в котором он очутился. Наказание теперь не кажется чем-то слишком простым и плёвым, к нему не успели прикоснуться даже пальцем, а всё лицо уже мокрое от слез.       Ульрих знал, что делал, знал, что как минимум у одного это вызовет шквал эмоций. И так как наказание в первую очередь предназначалось гибриду — работало оно правильно, на все сто процентов.       Не прошло много времени, прежде чем Амави почувствовал внутри первого человека. Это отвлекло от нахлынувших эмоций, заставляя привычно оценивать очередного человека, с которым он вынужден переспать. Заднее отверстие на скорую руку мажут чем-то вязким и скользким, чужие пальцы проникают неосторожно внутрь, царапая стенки прохода короткими ногтями, а затем исчезают и не возвращаются, явно дело рук одного из сотрудников.       Одного из посетителей Амави различил сразу. Без лишних церемоний человек впился руками в широко раздвинутые ноги, пристроил головку члена у входа и одним толчком оказался внутри, срывая с губ гибрида первый стон. Парень хотел подавлять любую реакцию, намеренно держать рот на замке, дабы не позориться перед мужем ещё сильнее, чем мог, но жалобный звук всё равно слетает с уст, заставляя злиться. Руки и ноги беспомощно бьются в оковах, пока неизвестный делает толчок за толчком. Стоны, несмотря на плотно сжатые челюсти и губы, всё равно звучат в стенах крохотной комнаты. Размер у первого был внушительным, если судить по меркам людей. Не менее двадцати сантиметров толстой плоти безжалостно врывались сзади, проникая до конца, без прелюдий и ласк. Оно и неудивительно — какие могут быть предварительные ласки, если сегодня он — просто задница, что торчит из стены? Им пользуются в своё удовольствие, это и являлось основной целью особого зала, увешанного камерами.       Реджинальд был относительно спокоен до тех пор, пока воочию не узрел весь процесс. По ту сторону стены от Амави находился человек с избыточным весом и удивительным количеством тёмных волос на теле. Он, едва закончив с самкой, что занимала позу раком, сразу перешёл к Амави, взяв быстрый темп с первого толчка. Самца не смущал тот факт, что с мужем занимается сексом кто-то ещё, Реджинальда буквально выводила из себя мысль о том, что сейчас чувствует он. Мужчина пока помнил Амави в постели, помнил как тот сам седлал бёдра, помнил полосы на спине, оставленные в порыве страсти, помнил сладкие стоны и грязные слова, которыми речь парня так пестрила в постели. Помнил завидную пластичность, энергию и желание, без которых не обходился ни один процесс. Гибрид любил секс и нуждался в нём порой чаще, чем самец, но сейчас, наблюдая изнывающее, дергающееся в панике исхудавшее тело – Реджи с трудом узнавал любимого мужа.       Смотреть на это и не иметь ни малейшего шанса помешать — ужасно, чувство скованности будто множилось, верёвки сами по себе плотнее затягивались на запястьях, врезались в кожу, становясь с телом единым целым. Мужчина мог порвать их чисто физически, но скрыться от града пуль сразу с трёх автоматов вряд-ли удастся. А если и удастся, то со столь тяжёлыми травмами он вряд-ли далеко уйдёт. На спасение парня нужны не только силы, но и здравый ум, не помутненный бурными эмоциями.       К слову, Амави бы рискнул. Он бы не стал ждать выгодного момента.       Амави пытается отключить голову, старается привычно отойти от ситуации и взглянуть на всё со стороны, будто это происходит вовсе не с ним. С закрытыми глазами, расслабленным телом и головой на боку — выходит неплохо, серия энергичных проникновений со временем становится чем-то монотонным, боль притупляется, мысли мешаются в кашу, не выделяя что-то особое.       Изнутри привычно разливается тепло, горячее, вязкое, оно обволакивает чужой член, воспаляя травмированные стенки. Губы приоткрываются в раздражённом выдохе и размягчившаяся плоть покидает отверстие. Парень привык к тому, что после каждого гостя следует как минимум несколько часов отдыха. Полчаса на душ, основную часть времени он тратил на бездвижные посиделки под струёй; полчаса на перекус чем-то лёгким и якобы полезным; час на мирное созерцание потолка в мыслях о прошлом; полчаса на подготовку к следующему гостю.       Здесь же всё иначе. Как только чужая плоть избавила тело от своего присутствия, а по внутренним частям бедер потекли тонкие струйки остывающего семени — за дело взялся следующий. Такая же наглая, хозяйская хватка на ногах. Новый гость вторгается сзади в следующие секунды, двигается часто и неравномерно, вечно сбиваясь с ритма. И то ли у мужчины правда был столь небольшой член, то ли зад Амави порядком растянулся предыдущим размером, но он практически не ощущается внутри.      Создаётся впечатление, будто в тело просто очень часто входят два пальца: есть ощущение присутствия, но никаких чувств за ними нет. Ни боли, ни удовольствия. Парень готовился к худшему, когда ноги снова сжали чужие пальцы, а на дело оказалось, что бояться здесь нечего. Несмотря на мысль о наблюдении мужа, Амави всё-таки решает отпустить остроту, дабы хоть как-то облегчить состояние. — У меня мезинец толще и длиннее, чем твой член, — произносит он и не сомневается в том, что клиент слышит. Мужчина застывает в теле на мгновение, по-видимому, обрабатывая информацию. — Вынь это из меня и не позорься, с таким размером только с хомячками сношаться. — Заткнись, шалава, твоего мнения я не спрашивал, — обиженно выдаёт мужчина через стену, возобновляя движения, но не видя в ответ никакой реакции. Весь общий зал заполнился криками и стонами, а именно с его стороны не следовало и малейшего шороха. Друзья, с которыми мужчина прибыл, стали озадаченно оборачиваться, чем пуще прежнего вгоняли того в краску. — Это у тебя просто дырка раздолбанная, — фыркает он, всё же вынимая член из тела.       Амави допускает себе кратко улыбнуться внезапной победе, наконец ощущая столь желанную пустоту. Семя первого теперь размазалось по всей внутренней поверхности бедра, любое дуновение вызывало мелкую дрожь и непомерное отвращение. Он не может просто взять и стереть это с себя, он вынужден предстать в таком виде не только перед незнакомыми людьми, но и перед любимым мужем, что видел всё через камеры. Живот скручивает тошнотой и Амави пытается свесить голову с кушетки на случай, если вдруг вчерашний ужин всё же выйдет наружу.       Около пяти минут прошло прежде, чем подошёл новый человек. Послышался глухой удар головы об гипсокартон, к кольцу мышц вновь приставляют возбуждённую плоть, в этот раз больше, чем член первого. Ещё на входе он непомерно сильно раздвигает кольцо толстым инструментом, Амави с криком дёргается, подаётся назад, ползёт вверх по кушетке, но руки притягивают обратно. Третий неминуемо оказывается внутри, заполняет всё, без остатка, вызывая болезненное натяжение. Парень скулит и извивается, дёргает скованными конечностями, чем делает себе только хуже. Кожа слазит с запястий и щиколоток, сталь оков раздражает новые раны, слегка отвлекая от основного процесса. — Прекратите эти издевательства, вы не видите, что ему больно?! — восклицает Реджинальд и вьётся на стуле, пытается разорвать верёвки скорее неосознанно, не в силах наблюдать за муками любимого. Мужчина хотел отвернуться, но не мог — картина приковывала взгляд, заставляла ловить каждую эмоцию на лице парня, буквально чувствовать то же, что чувствует он. — Вы — звери, самые настоящие! Как можно получать удовольствие от чужих страданий?! — Для наших посетителей он не больше, чем просто тело, — отзывается один из мужчин позади, безразлично пожимая плечами. — Они платят за это деньги и думают только о себе, за жизнь и тело работника здесь отвечают другие люди.       Боль постепенно притуплялась, распространялась по всему телу – становилось едва ли легче. Не двинуться и на сантиметр: руки впились в бедренные косточки, большие пальцы лезли под них, вдавливали в кожаную поверхность, добавляя дискомфорта. Амави концентрируется на том, что чувствует и пытается полностью расслабить тело, снять напряжение и будто бы принять участь, сделав отверстие более гостеприимным.      Фокус срабатывает слишком поздно, к тому моменту мужчина заканчивает внутрь и его место занимает следующий, соблазнившись столь эмоциональными звуками. К счастью, размер нового гостя был достаточно мал для того, чтобы и вовсе игнорировать существование внутри.       Цикл повторяется раз за разом, Амави теряет счёт людей, побывавших в теле за последние пару часов. Толстые и мелкие, длинные и тонкие, тонкие и короткие, толстые и длинные — каких только размеров не повидало отверстие парня в «общей комнате». После парочки нескромных размеров он перестал чувствовать боль, лишь небольшое, раздражающее жжение, смутно напоминающее зуд. Правилами зала было категорически запрещено пользоваться отверстием влагалища напрямую, однако использование пальцев не возбранялось — от них нельзя забеременеть. Приблизительно каждый третий человек стремился протолкнуть во влагалище сразу четыре пальца, давил так, словно пытался засунуть всю руку, а у некоторых даже получалось.       Данное отверстие природой задумывалось куда более вместительным, нежели обычное, человеческое влагалище, от того диаметр кисти тело вполне могло принять. Ощущения от проникновения сразу всей кисти были озвучены Амави тут же: по залу раздался истошный крик, что автоматически привлек внимание охраны. Травмировать товар запрещено, за это идёт ответственность вплоть до уголовной, если неосторожное обращение приводит к смерти. За травмы наказания куда скромнее, лишь удваивание изначальной суммы оказания услуг и моральная компенсация, которую, разумеется, пострадавший никогда не увидит.       Внутренние части бёдер за три часа успели покрыться не только ровным слоем чужого семени, но и синяками. Некоторые из людей позволяли себе дергать, бить и шлёпать так, как вздумается, что не являлось причинением тяжкого вреда. Изредка к нему подходил один из сотрудников — стирал сперму со всех интимных частей тела, сдабривал отверстия смазкой и уходил. К четвертому часу и Амави, и Реджи не воспринимали происходящее как нечто ужасающее. Парень лежал неподвижно, почти спал, уже не плакал и не дёргался, не издавал звуков, полностью расслабившись на кушетке.       Его дело лишь в том, чтобы дождаться конца, каким бы он ни был. Когда-нибудь его точно выпустят, он вернётся в ставшую родной комнату, в пустую и холодную постель, а там станет размышлять о способе, который с наибольшей вероятностью прекратит его страдания. На родину он уже не вернётся, с Реджи даже разговаривать не станет. Амави считал, что без балласта, вроде него, мужчине будет проще вернуться на родину. Там бы он забрал у королевской семьи их детей, вернулся в родную деревню и объявил бы бывшего мужа без вести пропавшим, на радость всем самкам, что так желали с ним замужества. Реджинальд до сих пор завидный жених, он без проблем смог бы найти новую жену без вредных привычек и полового опыта, а там и до третьего, и четвертого ребёнка недалеко. Парень выпадал из реальности в фантазии о счастливом будущем для мужа, и, к удивлению, не испытывал никакой ярости от мыслей, что любимый Реджинальд сможет быть счастливым с кем-то другим.       Всем будет лучше, если он умрёт. Всем станет намного спокойнее. И Дирку, которому он вставлял палки в колёса счастливых отношений с принцем. И родителям, для которых он всегда являлся тем самым «уродом», без которого в семье никак. И сверстникам, что так раздражались от одной только мысли о том, что кто-то может идти не по общепринятым тропам. Проблем он успел доставить и Ульриху, понемногу принося бизнесу одни только убытки. И Илаю, несправедливо получившему в свой адрес тонну оскорблений. И принцу, помочь которому он так и не смог.       Всем станет лучше, если он умрёт — Реджи в особенности. Он сможет воспитать детей так, как полагается, найти хорошую замену и больше никогда не впутываться в неприятности. Забыть всё, что произошло, как страшный сон. Амави любил его, любил настолько, что не мог желать столь ужасную пассию в своём лице. Мужчина достоин большего, кого-то, кто не сломлен, не разбит и не использован, – Амави отныне не считал себя достойным столь прекрасного самца, вроде Реджинальда.       Ульрих планировал в наказание продержать гибрида в общей комнате дольше, чем всех остальных. Скованные волчьи менялись приблизительно каждые три часа, когда как Амави провёл в одном положении уже все семь. Конечности затекли, снизу шла непрекращающаяся пульсация, отдающая импульсы по всему телу. Пережив столько часов унизительной пытки, придуманной больной головой владельца борделя, парень уже не смущался факту наблюдения мужа. Он просто не смотрел в сторону планшета. В один момент Амави просто застыл, склонив голову на бок с закрытыми глазами, и пролежал в таком положении столько, что персонал был вынужден поинтересоваться состоянием гибрида. Тот не ответил ничего, лишь промычал что-то бессвязное, покачав головой и продолжил лежать так, как лежал, двигаясь только благодаря интенсивным толчкам снизу.       Реджи успел пройти все стадии принятия за столько часов. Отрицание пришло с первых минут процесса, мужчина не мог понять как такое может происходить в цивилизованном, продвинутом обществе, если даже в их глухих деревнях работорговля считалась чем-то непостижимым. Гнев возник приблизительно через час, когда стало понятно, что так просто парня не отпустят. Видеть страдания, боль, слёзы и слышать крики, но не иметь возможности придти на помощь — больно, больнее, чем побои Ульриха, после которых он неделю не вставал с постели.       Торг пришёл на третий час, когда парень перестал подавать признаки вовлечённости. Реджинальд предложил свою кандидатуру на его место, уверил мужчин, что справится с ролью куда лучше за счёт неопытности, пытался заверить присутствующих в том, что нахождение Амави там более не имеет смысла, ведь каждое из отверстий нынче потеряло былой тонус. Предложение было отклонено категоричным «босс предусмотрел, босс не разрешил», и сколько бы мужчина не пытался торговаться, в ответ он получал одно и то же.       Депрессия встретила мужчину на пятом часу, когда всякая надежда на освобождение мужа растаяла на глазах. В какой-то момент, Реджи просто напросто расплакался. Можно сказать, что произошло это на ровном месте, ведь никаких особых манипуляций с парнем не проворачивали. Тихо, совершенно беззвучно он проливал слёзы глядя в экран, нашептывал под нос успокаивающие слова, словно Амави мог услышать. Он хотел забрать гибрида, обнять, прижать к себе даже в таком непристойном виде, а потом убить каждого, кто посмел до него дотронуться.       Принятие пришло ближе к концу, к шестому часу пребывания за камерами.       Идея особой комнаты пришла к Кручевальдам сразу, как только они сумели ознакомиться с явлением порноиндустрии. Снимать частные ролики считалось не слишком перспективной идеей, ведь не всякий клиент захочет засветиться на платных порносайтах, проще сказать — никто. Никто не желал иметь подобную славу, поэтому эта мысль была сразу откланена.       Особенность общего зала удовольствий состояла в полной анонимности гостей, невысокой плате и чёткого списка правил поведения. Те, кто не мог или не хотел позволить себе несколько часов наедине с качественным товаром — выбирали бюджетный вариант, получая не одно, не два, а сразу шесть волчьих в разных позициях. Гостей беспрерывно снимают камеры, весь день ведётся запись, которая позже подвергается монтажу и выкладывается в сеть на платные сайты.       К слову, несчастных случаев в такой системе было больше, нежели в классических встречах или беседах за столиком. Клиент зачастую относился к предоставленным волчьим как к вещи, пренебрегая банальной осторожностью и деликатностью. По этой причине заложники, вынужденные обслуживать мужчин настолько специфичным способом, нередко подвергались тяжёлым внутренним травмам, что требовали лечения. Там оказывались лишь те, чей срок уже подходит; те, кому не страшен любой размер; те, кого не жалко и кого не получится продать за хорошую цену.       Туда же отправлялись волчьи с очевидно непривлекательной внешностью — их фотографию тщательно редактировали, а клиент и проверить правдивость изображения не мог, вынужденный довериться распечатанной картинке.       Ульрих размышлял над способом, который поможет выжать из Честерса максимальную прибыль, после которого быстро избавиться. Амави доставлял бизнесу слишком много проблем, а необходимость содержать потребности Реджинальда и вовсе делала работу парня убыточной. Содержать и гибрида, и самца — накладно, особенно, если учесть теперь две компенсации ущерба и два негативных отзыва, оставивших на скромной организации ощутимый след.       Если для семьи Честерс происходящее подразумевалось как наказание, то для Ульриха это являлось последним шансом покрыть убытки. Сегодня Амави страдал в присутствии мужа, а завтра это станет его будничной обязанностью до тех пор, пока гибрид окончательно не выдохнется.       Дальнейшая их судьба была обговорена с Синтом и официально согласована — сразу с их возвращением из Тиаридари оба будут убиты, а тела сожжены. О возвращении обоих на родину и разговоров не шло. При всём великодушии Ульриха, вероятность того, что они поведают о пережитом всему королевству и назовут имена — слишком высока. В таком случае придётся раз и навсегда поставить крест на пополнении борделя, пользуясь теми, кого успели забрать.       И всё же, как бы Ульрих не был зол на Амави за очередной убыточный фокус, выжимать всё с первого дня он не планировал. Шестой час был последним, после этого гибриду дозволялось отдохнуть, поесть и привести себя в порядок к новой рабочей смене. О времени пребывания знала лишь охрана, семейству о продолжительности их пытки никто не распространялся в соответствии с приказом.       Амави доживал последний час незаметно для самого себя. Тело онемело, растеряло всякую чувствительность и реагировало лишь на прикосновения к клитору, коих было совсем немного. Крики самок и гибридов вокруг перестали оглушать. С незнакомцем, по-видимому находящимся в таком же положении, парень успел обменяться коротким перестукиванием, успокаиваясь тем, что он не один. Куда печальнее было бы стать единственным в беде, а когда вокруг так много страдающих — на душе будто бы становилось спокойнее. Гибрид не успел завести особых знакомств в борделе, каждый из них казался незнакомцем, поэтому и смысл в разговорах отпадал.       Время шло к вечеру и поток гостей значительно увеличился. Амави перестал замечать смену плоти внутри, как только в его тело заканчивал и выходил один — тут же проникал другой, не позволяя отверстию пустовать дольше минуты. Он выдавал ленивое подобие стонов по приказу охраны, дабы клиент ненароком не подумал, что занимается сексом с трупом.       Уследить за всеми гостями в активном потоке стало трудно, особенно учитывая, что за порядок отвечало всего двое мужчин. И пока один не позволял войти в тело самки двумя членами одновременно, а другой объяснял явно пьяному мужчине почему именно он не может помочиться в рот гибриду, что отвечал за минет — к Амави приступил уже знакомый гость, приходивший в начале смены и отличившийся особенно скромными размерами достоинства. Парень сперва и не понял, что в тело проникли — мужчина побрезговал и решил не касаться руками покрытых синяками ног. В этот раз гость пришел без друзей, весь путь до Амави не снимал штанов и прижимался к стене так сильно, что даже для камер происходящее между ними стало незримым. Около десяти сантиметров проникают сперва в смазанное анальное отверстие, парень этого совсем не замечает и даже не пытается симулировать стоны, считая, что сейчас попросту нет никого.       Амави понимает проникновение только тогда, когда незнакомец начинает с силой, с явной агрессией толкаться в тело. Его напор не приносил боли, лишь разносил по залу шлепки, что никак не привлекли внимание занятых охранников. За камерами присутствовал только Реджинальд и один мужчина, остальные отлучились на перекус да перекур, считая, что в чутком контроле больше нет смысла — самец просто повесил голову и не смотрел за происходящим.       Гибрид бы вновь отпустил остроту, но на то совсем не осталось сил. Он закрыл глаза, расслабился и тяжело выдохнул, начиная симулировать тихие стоны с крайне постным выражением лица. И всё бы ничего, но в какой-то момент, спустя буквально минут пять агрессивных, но не ощутимых проникновений — член не заканчивает внутрь. Орган исчезает из заднего прохода и оказывается непосредственно во влагалище, что категорически запрещалось правилами общего зала. Чужие руки держат крепко, не позволяют соскочить, а член постепенно выпускает семя внутрь, разливая внизу живота давно забытое тепло.       Амави помнил зачатие первого ребенка. Раннее утро началось с небольшой ссоры касаемо хозяйства, – молодожёны так повздорили, что не разговаривали друг с другом до позднего вечера. Точную причину конфликта вспомнить сложно, её легко охарактеризовать как «какая-то мелочь», и тем не менее, она сумела посеять раздор на целый день. Перемирие произошло на кухне, во время готовки. Так как Амави и спустя год отношений ничего не смыслил в готовке, полагаясь лишь на то, что Реджи принесёт с таверны — приготовление ужина стало новой причиной для конфликта. Мужчина старался показать как надо, разговаривая при этом на повышенных тонах, а Амави, искренне ненавидящий нравоучения, активно сопротивлялся урокам мужа.       Ужин оказался на полу, а они, вскоре — на кухонном столе. Тесный контакт, к удивлению, возбудил обоих и на фоне ярких эмоций ссора моментально переросла в борьбу, а из борьбы — в полноценный секс.       Первая девочка была зачата прямо там, и гибрид чётко запомнил чувство непривычной теплоты внутри. Все мысли ушли на дальний план, ссора позабылась и раздражающие попытки мужа в уроки готовки более не вызывали гнева. Он понял, что именно с этого момента и с этой минуты его жизнь более никогда не станет прежней, и тем не менее, он не ощущал грусти по этому поводу.       Реджинальд до того казался красив во время оргазма, что Амави невольно сжался, не дал покинуть тела и прижал к себе обеими ногами. Самец давно размышлял над потомством, но старался не навязывать свои мысли характерному мужу. Он хотел отстраниться, не допустить случиться тому, к чему гибрид не был готов, но он одним только взглядом смог передать согласие. Абортов на территории Тиаридари не существовало, поэтому дороги назад уже не было.       Чувства от наполненности семенем незнакомого мужчины совсем не были похожи на те, что гибрид пережил уже дважды. Паника охватила некогда расслабленное тело, он напрягся каждой частицей организма, подсознательно старался вытолкнуть из себя не только чужой крохотный член, но и сперму, что с каждой секунды всё дальше проникала в матку.       Амави вмиг забился в истерике, сдирая кожу с запястий сталью оков, провоцируя глубокие, кровоточащие раны. Всем волчьим давно известен факт о том, что беременность от человека сродни смерти, но смерть эта совсем не моментальная. Она настигнет беременную особь только во время родов, что убьёт не только его, но и ребенка. За всю историю было известно всего пара случаев, когда такой союз мог сохранить жизнь не только гибрида или самки, но и ребенка — в таком случае малыш получался очень слабым и всю жизнь мучался от разных недугов.       Амави и так собирался умирать, но умирать, будучи беременным — ещё хуже. Теперь дороги назад нет. Даже если у них получится найти с Реджинальдом общий язык и соглашение касаемо сложившейся ситуации — он всё равно умрёт через девять месяцев.       Истошные вопли заметила не только охрана зала и все в нём присутствующие, но и сидящие за камерами, первое время лишь задаваясь вопросами касаемо причин. Со стороны было трудно определить причину криков, многие успели посчитать, будто клиент просто напросто засунул что-то острое в интимные отверстия гибрида, настолько душераздирающими казались звуки со стороны. Реджинальд, ранее прекративший наблюдать за камерами, моментально оживился и почти прилип взглядом к экрану, вновь предпринимая попытки вырваться из веревок.       Охрана, разумеется, оттащила гостя от тела Амави, при чём весьма грубым образом. В зале воцарилась тишина, что нарушалась лишь протяжными воплями, всхлипами и рыданиями парня, что окончательно вгоняло всех в заблуждение. Ни крови, ни ран, а при одном только взгляде на причендал мужчины и вовсе становилось странно, ведь он не мог принести боль собой даже девственнику. Тонкий член в десять сантиметров успел доставить столько хлопот, сколько не приносила ни одна дубина, стоящая по несколько часов.       Гость постарался сделать озадаченный вид, будто и сам не понимает в чём проблема, от чего всё внимание охраны сразу переключилось на брыкающегося, скованного гибрида. — Чё случилось, ты чё орёшь? — почесав затылок в плотной маске, спрашивает один из людей с именным бейджем охраны. — Совсем с катушек съехал, пёсик? — Он... он! — едва ли смог произнести парень, захлебываясь собственными слезами да соплями. Вернуть самообладание пришлось, ведь в ином случае он никак не сможет описать масштаб бедствия, что настиг его в контакте с клиентом. — Он кончил в меня, кончил! Он кончил! Кончил! — повторяет раз за разом Амави, чувствуя как из пальцев лезут когти, а зрачки меняются. Он оставляет на гипсокартонных стенах глубокие царапины и в какой-то момент смотрит на экран планшета так, будто извиняется и прощается, на глазах мужа до крови прокусывая себе губу. — Ну кончил он, и чё теперь? Тебе напомнить сколько раз за сегодня в тебя кончали? — вновь раздается непонимающий голос охранника. Он бегает взглядом от раздвинутых широко ног, торчащих из стены, к ошарашенному лицу виновника. — Ты чё тут истерику устроил, я не пойму? — Да не в задницу он кончил, идиот ты тупорылый! — раздаётся разъяренный голос гибрида, а затем глухой удар кулака о стену, что окончательно проламывает алую гипсокартонную стену. Вести переговоры, находясь в столь непристойной позе – само по себе раздражало, а тот факт, что его не могут нормально понять — вовсе выводил из себя. Кажется, сейчас Амави готов отгрызть себе обе кисти, лишь бы наглядно показать кто и как принёс ему столько страданий. — Он кончил в вагину! — Не было такого, — автоматически выдаёт виновник. Начиная неосознанно двигаться назад, в сторону выхода, он хотел быть подальше от мужчин с дубинами и пистолетами за поясом. — Эта шлюха вам лжёт!       Охранники переглянулись между собой и успели даже заглянуть в крохотные точки камер, разводя руками да плечами пожимая. Проверить правдивость сказанных слов достаточно просто, к этому и приступают мужчины, становясь неуверенно перед широко раздвинутыми, тощими ногами. Один из них раздвигает двумя пальцами половые губы, а другой просовывает два пальца внутрь, сгибает и вытаскивает, наблюдая бледно-белую жидкость. Это смело могло оказаться естественной смазкой, которую тело гибридов выделяло в немереных количествах, поэтому охрана была вынуждена поднести их к носу, дабы убедиться в том, что это действительно обычная, мужская сперма. Когда факт нарушения правил зала был железно установлен — мужчины и след простыл. Обернувшись назад, они увидели как тот спешно снимает с вешалки свою куртку, забирает кожаную барсетку и уносится прочь, исчезая из поля зрения. — Твою мать, — выругивается один из охранников, снимая с пояса тяжёлую рацию. — У нас код три, сообщите начальству и заблокируйте все выходы, пару человек пришлите в общий зал — у волчары истерика.       Истерика теперь не только у Амави, но и у Реджинальда. Оба понимали, что пути обратно нет, и если самец ранее успокаивал себя мыслью о скорой свободе, то теперь на прямо глазах испарилась всякая надежда на долгую и счастливую жизнь с любимым мужем.