Расходный материал

      Практически весь остаток дня Иларион просидел в квартире, лишь после заката ощутив ту пробирающую до костей тревогу. Он заключил с Дорианом сделку, о которой сейчас так жалел. Условия не приносили никакой выгоды, ведь исходя из них, всё, что он получал — сохранение огромной, страшной тайны о вынужденной измене.       Ситуация с Велиаром, кажется, совсем ничему не научила принца. Если бы не уверенность Дирка тогда, он бы совершенно точно принял чужие условия, повесил голову и стал жить так, как сказали. Юношу не учили сопротивляться, не учили отстаивать своё мнение, ведь зачастую такие навыки вовсе не требовались. Он — принц, его слово — закон, желание — обязательно к исполнению, воля — превыше всего. И сейчас, оказываясь в условиях тотального отсутствия власти, юноша вовсе не понимал что делать.       Одной из тактик, разработанных исключительно чувством самосохранения, стало избегание. Принц получил ключи от злополучной квартиры, в которой уже не чувствовал себя в безопасности. Соорудил сам себе прикрытие в виде большого капюшона, что так неприятно придавливал уши. Даже очки Дирка с полки стащил, очевидно вызывая к себе куда больше внимания, находясь на улице в солнечных очках после заката солнца. Здесь, на северных землях людей, так обычно делали либо жертвы домашнего насилия, либо наркоманы. В ином случае, какой смысл скрывать глаза?       Это мало волновало Илариона, главное лишь суметь скрыть внешние отличия от всех остальных. Если там в действительности так небезопасно, как предупреждал Дирк, то придётся быть готовым ко всему.       Принц был в силах переломить и Дориана, пусть на это потребовалось бы чуть больше времени, учитывая опыт бывалого бойца в лице противника.       Он быстрым шагом идёт по пустым коридорам, буквально бежит по пустым лестницам и почти выбивает плечом железную дверь подъезда, вываливаясь наружу. Вновь встречает абсолютная тишина и спокойствие. В воздухе чётко ощущается сырость, явно скоро начнется дождь — листья деревьев шелестят под усиливающимся ветром. Фонари мерно гудят, навевая принцу воспоминания о сверчках на родине. Их механический гул весьма смутно напоминает природное явление, но бурное воображение дополняет картину автоматически. Дома никогда не было тишины, а здесь есть. Безлюдное, пустое пространство давит, воздух тяжелеет, а ноги ослабевают в предвкушении чего-то ужасного.       Дирк предупреждал, но принц выбрал из двух зол — меньшее. По крайней мере, оно казалось меньшим на первый взгляд.       Сунув руки в карманы чёрной, длинной куртки Дирка, что легко скрыла под собой пушистый хвост, принц с опаской проследовал далее. Замкнутый двор небогатого отделения базы не предполагал в себе наличие всех удобств приятной прогулки, имелось лишь пару клумб да лавочек, и тех кот наплакал. Вся красота дальше, за пределами высокого забора, за калиткой, замок которой так напугал Илариона своим пищанием.       Принц точно помнил, что где-то рядом есть парк. Было бы хорошо, окажись он вдруг совершенно пустым в поздний час. Чем дальше он уходил от светло-бежевого дома без балконов, тем на душе становилось спокойнее. Здесь Дориан не найдёт, здесь точно не достанет. Он не сможет вновь принудить заниматься унизительными вещами и не будет с довольной ухмылкой диктовать совершенно сумасшедшие условия. Если, конечно, волей судьбы их дороги вдруг не пересекутся.       Парк оказался через два дома от двора Дирка и растительности там в разы больше, чем на скупо обустроенных улочках. Обилие деревьев с пышными ветвями, кусты, постриженные с дотошной ровностью, плитка под ногами, выложенная в причудливые узоры. Всё, чего хотел сейчас принц, так утомившийся здешними технологиями, так это банального уединения с природой. Погода не слишком располагала, на дворе весна, полноценное лето здесь наступит совсем не скоро, но… Юноша всё равно ложится под первое попавшееся дерево, ощущая в многолетнем великолепии растения надёжного защитника.       На деле же, принц не нуждался в защите — в физических способностях природой всё заложено. Он легко сумеет уложить любого представителя людской расы. Но, к великому сожалению, Иларион совершенно не умел пользоваться подарком природы, не представляя в какой ситуации он сумел бы навредить живому существу. Не так принца воспитывали родители, не такие принципы прививали. Причинять боль слабым — плохо, а так как люди автоматически встают в позицию слабейших рядом с ним… Будто бы, итог получается совсем гадким. Невидимый барьер, выстроенный лично родителями, всё никак не может дать даже жалкую трещину.       На улице холодает и принц предсказуемо прячет лицо до самых глаз в высокий, теплый воротник. Суёт руки в рукава, поджимает ноги под себя и глаза веками накрывает, предвкушая лёгкую сонливость ввиду недостатка сна. В такой позе почти не холодно, да и пушистый хвост, коим была покрыта вся левая сторона бедра, прибавляет тепла в организм.       Принц бы так и уснул здесь, под толстым дубом, но спустя минут пятнадцать начинают звучать взрывы. Тихие, на деле, едва заметные, где-то вдалеке, но им легко удаётся вырвать Илариона из мирной дрёмы.       Оглядываясь по сторонам и не наблюдая ровным счётом ничего подозрительного, кроме вспышек света где-то там, за крышами домов, Илариону становится ещё тревожнее. От чего-то ему думается, что всё происходящее — дело рук разъяренного Дориана, что так и не сумел найти спящего мирным сном Илариона в кровати. Эта мысль кажется бредовой по первой, но после пережитого ожидать можно всё, что угодно. Люди способны на многое, кто знает, где именно находится предел?       Паранойя берет верх и теперь Иларион наблюдает не только смутные взрывы, что и в самом деле были, но и угрожающе высокие, чёрные фигуры в тёмных местах парка. Каждая фигура имеет рост Дориана, волосы Дориана и его походку, а если прислушаться, игнорируя звук своего же частого дыхания, становится слышно даже голос мужчины. Голос, который принц возненавидел с первых слов, голос, что отдавал команды и не терпел отказов, голос, который Илариону хотелось бы никогда не слышать.       Моментально прогулка становится побегом от галлюцинаций. Любую тёмную фигуру принц принимал за своего палача, и каждый раз шерсть на теле вставала дыбом. Вымышленный Дориан не бежал навстречу, не приказывал остановиться. Лишь наблюдал откуда-то со стороны и будто бы смеялся над тем, насколько юноше сейчас, всё-таки, страшно. Во рту вновь появляется гадкий привкус и тело бьёт дрожью, паника накрывает с головой, заставляя принца и вовсе остановиться прямо посреди пустой улицы. Тот медленно опускается на корточки и закрывает лицо руками.

«Тебя не существует, ты не здесь, тебя нет, оставь меня в покое!»

      И будто бы становится легче. Оглядевшись по сторонам, юноша вновь узрел очередной взрыв. Вспышка где-то совсем рядом, совсем недалеко, но вот угрожающих тёмных силуэтов больше не увидеть. Теперь прогулка не представлялась отличной идеей. Что бы ни спровоцировало этот шум вдалеке, теперь он приближался, становился громче и яснее, предупреждая об опасности.       Парень со всех ног мчится обратно. Справедливости ради, он не так хорошо знал здешние владения, а абсолютная типичность застройки и вовсе вводила в тупик. Те два дома, которые прошел принц дабы добраться до парка, выглядели точно также, как и дом Дирка. Первым же делом он подбегает к калитке совершенно иного двора — домофон загорается красными буквами на крохотном экране словом «отказ». Иларион убирает таблетку ключей от домофона, прижимая уши к голове от ужаса.       Оглядываясь вновь с дикими глазами, будто загнанный в ловушку зверь, Иларион вновь начинает видеть образы. Именно сейчас он начинает проклинать тот день, в который согласился на весьма сомнительную авантюру переезда. Сейчас не поможет никто, ни папа, ни мама, ни бесконечные, будто одноликие стражи, и даже прислуга не даст дельный совет. Он один, совершенно один, наедине с жестоким и беспощадным миром. И хоть сейчас никто не прижимает острого лезвия к шее, в груди множилось ощущение, что это вот-вот случится. Жёсткая, прочная верёвка страха оборачивается вокруг шеи смертоносной петлёй, заставляя поверить в безвыходность ситуации.       Деваться некуда, надо бежать, и бежит он в ровно противоположную от цели сторону, потеряв какую-либо ориентацию в пространстве. Бежит, едва ли не спотыкается, стараясь не оборачиваться назад. Принц добегает до очередных ворот, сокрытых от чужих глаз под навесом здания, находясь в своеобразной выемке, и замирает на месте.       Перед ним, буквально в паре метров, стоит некто, едва ли достигающий ростом ста шестидесяти сантиметров. Если так посмотреть, глаза незнакомца будут находиться приблизительно в груди принца, вот настолько миниатюрным казался силуэт. Щуплый, светлое, короткое каре придавлено сверху белой шапкой, буквально всё одеяние, отчётливо намекающее на форму, выполнено в белом цвете, что приковывало внимание. Но самой интересной деталью стали острые уши, что так удачно торчали из-под подвернутой на несколько раз шапки.       Эльф тут же направил на принца оружие. Отступая назад, Иларион безоружно поднял руки в воздух, округляя голубые, точно такие же, как у эльфа, глаза. Взгляд глаз незнакомца же казался крайне воинственным. Холодный, беспринципный, хоть его и очевидно застали врасплох — левая рука, свободная от оружия, сжимала край белой маски.       Они сохраняли абсолютную тишину ровно до того момента, пока Иларион не дёрнул напряжённо ушами под тёмным капюшоном. Это и заставило эльфа вдруг нахмуриться. Он, недоверчиво оглядывая врага перед собой со всех сторон, заглядывает и ниже, туда, где виднелся чёрный кончик белого хвоста. — Сними капюшон, — тихо, в полголоса приказывает он. Медленным шагом приближаясь к цели, незнакомец заставил принца боязливо вжаться спиной в стену позади.       Иларион же медлит. Он не желал обнаруживать себя так легко, помнил о чём говорил Дирк, о какой опасности мужчина предупреждал. На северных землях он, вероятнее всего, единственный представитель своей расы. Любой из местных может пожелать заполучить исключительный кадр в коллекцию. — Капюшон сними, ты чё, оглох?! — Я не хочу, — испуганно выдает тут же принц, закрывая лицо руками. Угроза смотрит снизу вверх, задирая голову и руки, чтобы пригрозить, что на практике выглядит весьма комично. Такой большой, здоровый волчий боится маленького эльфа. — Зачем?       Тогда эльф решает не церемониться. В пару шагов оказывается рядом, упирает дуло пистолета прямо в живот принца и в прыжке сдирает капюшон, тут же отпрыгивая на безопасное расстояние.       Принц поджимает уши. Смотрит затравленным взором на низкорослого противника и уже представляет худшие из возможных сценариев. Иларион, за время, пока эльф изумлённо разглядывал раскрытую тайну округлившимися глазами, успел нафантазировать себе крайне мрачный конец. Где он, принц королевства Тиаридари, измученный и разбитый, вяжет вокруг собственной шеи петлю, желая скорее прекратить страдания. — Северный волчий, — дал чёткую характеристику эльф, наконец внимательно рассмотрев парня перед собой. — Ты что здесь забыл? Тебя держат в плену? — внезапно вопрошает он, вгоняя принца в больший ступор. — Если тебе нужна помощь, то только скажи. — Почему меня должны держать в плену? — растерянно почесал затылок Иларион. Сейчас он испытывал сильное желание опуститься перед юношей на корточки, дабы хоть так видеть лицо собеседника на одном уровне. Непривычно разговаривать с тем, кто ниже, если это не ребенок — эльф точно таковым не являлся, голос давно сломан. — Это ты в ответе за взрывы, что гремят последний час? — Не твоего ума дело, — категорично отзывается эльф. Он-то заметил, как принц прожигает взглядом белую сумку, что стояла позади. — Если ты расскажешь кому-то обо мне — можешь прощаться с жизнью, — угрожает он, вызывая лёгкую улыбку у противника. Иларион очевидно килограмм на двадцать тяжелее и на те же двадцать выше, из-за чего угроза звучит как детский лепет. — Возвращайся домой, сейчас на улицах не безопасно. — Зачем вы это делаете? — нахмурился Иларион, руки на груди скрещая. Теперь эльф совсем не выглядел как угроза жизни и здоровью, скорее как младший брат, которого хочется оберегать и защищать. — Что здесь вообще, чёрт возьми, происходит? — Ты чё, из леса только вышел, парень? — скривился в отвращении эльф, поднимая явно тяжёлый портфель с земли. — Ах, да, точно, — закатил глаза он, вновь окинув принца оценивающим взглядом. — Слушай, у меня совсем нет времени вести с тобой светские беседы, — рыкнул юноша, вновь надевая на лицо маску, что лишила его любых признаков какого-либо пола или расы. — Раз тебе не нужна помощь и ты готов хранить молчание, то нам больше не о чем разговаривать. — А можно ещё один вопрос? — резко останавливает Иларион, просяще протягивая руку. Тот рычит, ворчит и недовольствует, но всё-таки оборачивается, скрестив руки на груди. — Сколько тебе лет? — Тридцать два, — коротко выдает он, закатывая глаза. Внешний вид эльфов всегда обманчив, но этот выглядел на все шестнадцать, совсем не на заявленное число. Таким образом получается, что этот низкий, весьма щуплый и не слишком вежливый юноша — старше Илариона. Более того, он совсем не юноша, а вполне себе мужчина. — Всё, доволен? — Впервые в жизни вижу эльфа, прости, — выдохнул с облегчением принц, допустив себе лёгкую, неловкую улыбку. — Ты совсем не выглядишь на свой возраст. — Как и я не видел ранее северных волчьих, но почему-то под хвост тебе не заглядываю, — недружелюбно отзывается он, легко покачав светлой головой. — До скорого, волчий. Скоро ваша база станет нашей.       И, оставив за собой только больше вопросов, незнакомец ринулся со всех ног куда-то вдаль, быстро исчезая из поля зрения, будто растворяясь в бесконечной дороге среди одинаковых, бездушных зданий.       Встреча с эльфом заметно развеяла тревоги, но не решила проблем. Пока принц, находясь всё также под впечатлением от увиденного, прикладывал ключ к домофону калитки, задаваясь тысячей и одним вопросом в голове, слово на экране светилось всё тем же. «Отказ» слепит глаза красным свечением и заставляет принца впервые за всё время выругаться матом на результат технологического прогресса. — И куда мне, по-твоему, идти? — обречённо бубнит под нос Илари, обращаясь в данный момент к погасшему экрану домофона. — Понастроят одинаковых коробок, а ты потом ищи какая из них — твоя…

***

      Буквально все силы местных сотрудников сейчас направлены на медицинскую помощь пострадавшему клиенту. Мужчину уложили на носилки, кои имелись в борделе благодаря частым случаям отключки исполнителей. Работники надёжно закрыли открытую рану тем, что попалось под руку и в скором порядке увезли в больницу. Салон вместительного грузовика не смолкал от эмоционального потока ругательств со стороны пострадавшего клиента, а каждый, кто оказывался рядом с ним, был вынужден без остановки приносить извинения и обещать золотые горы. Они обещали пришить новый половой орган, вероятно, больше предыдущего, однако найти подходящего донора будет намного сложнее. Сотрудники, как и начальство, обещали, но сами не были уверены в реальности исполнения данных обещаний.       На первое время Амави закинули обратно в комнату. Там парень, потерявший всякий рассудок от пережитого, банально уснул, не в силах и далее выносить действительность. Оно и к лучшему, ведь в ближайшее время в стенах борделя только сон сумеет подарить то состояние покоя и отсутствие любой разновидности боли, какого юноша так возжелал. То, что с ним сотворили, не поддавалось никаким рамкам морали, но и то, что сотворил он, являлось абсолютно возмутительным случаем нарушений правил. Как и ожидалось, гибрид начал приносить проблемы и убытки организации. При чём, не специально, исключительно из чувства самосохранения — если бы Амави сделал то, что сделал — он бы банально задохнулся.       Позже, ближе к утру, когда Кручевальды лично принесли свои искренние извинения и пообещали оплатить все операции из своего кармана, очередь подошла к Амави. Секс-работнику четко было сказано, ни раз и ни два, что за любым происшествием последует. Сейчас, вне себя от злости, главы борделя планировали выполнить своё обещание. Столько проблем бизнесу, сколько доставил Амави, не приносил ещё никто, ни один живой волчий, каким бы характерным он ни был. Максимум — царапали до глубоких ран, которые потом было легко зашить, заживить, а шрамы ударить. Век технологий, как никак. Член, который Амави имел смелость откусить под корень, будет трудно восстановить с полным сохранением былого функционала. А репутацию заведения и вовсе можно хоронить, в ближайшие недели гостей явно поубавится.       Амави лежал ровно там, где положили — на полу. Раны на спине давно пропитали насквозь светлую ткань лёгкого халата, тело, покрытое ужасными увечьями, шевелилось лишь от тяжёлого дыхания через приоткрытые губы.       По прибытию в комнату, Кручевальды не удосужились даже немного одеть юношу. Попытки разбудить гибрида от крепкого сна не увенчались успехом. Тогда Ульрих, вне себя от злости, просто закинул тело Амави на плечо, словив на себе ревностные взгляды мужа. — Ты хочешь сам его понести, да? — грубо огрызнулся на Синта он. И всё же, Ульрих опустил руку чуть ниже задницы, на бедро, теперь во всей красе демонстрируя всем желающим вид на окровавленную промежность. Синт же, в свою очередь, брезгливо покачал головой, стараясь не смотреть на то, что находилось у мужа почти перед самым лицом. — Тогда прекрати свои капризы и иди за мной. Честное слово, иногда ты бываешь совершенно невыносим. — Это я-то невыносим?! А кто предложил подложить Амави под нашего садюгу, а?! — взмахнул эмоционально руками Синт, тут же упираясь кулаками по бокам. Они оба, в окружении крепких мужчин, являющихся охраной, следовали по знакомым коридорам. — Вообще-то, это была твоя идея, идиот, — вновь рычит Ульрих, окидывая заметно растерявшего уверенность мужа разъярённым взглядом. — Как будто нам было мало одного дохлого волчонка, нужно было и этого угробить, — закатил глаза он. К удивлению, Кручевальд смог испытать такое непривычное давление вины, ощущая тяжесть бездвижно висевшего изувеченного тела. — Это была заведомо отвратительная идея — доставать этого мужика из чёрного списка. — Не смей оскорблять меня, Ульрих! — вспылил моментально тот. Синт едва ударил кулаком мужчину в плечо, заставив почти незаметно пошатнуться при ходьбе. — Какая разница, дохлый, не дохлый! Он возместил тогда всю стоимость того пацана и сверху насыпал, за моральный ущерб заведения! — вновь громко, на весь коридор, возмущался Синт. — Если бы он убил Амави, на второй раз мужик бы заплатил за неосторожность вдвое больше. На кой черт, скажи мне, нам вообще это ничтожество? — Ты знаешь, что в Тиаридари уже начали принимать меры против похищений? — с долгим выдохом, стараясь сохранять спокойствие, вопрошает Ульрих. — Волчьи ценятся высоко, пока Тиаридари не захвачен. Как только наши земли станут принадлежать Северным — наш бизнес падёт крахом. Каждый третий станет торговать нашим главным товаром направо и налево. — Скажи тогда на милость, мой дорогой муженёк, какая нам выгода сейчас оплачивать полное лечение клиенту?! — топнув резко ногой, Синт остановился, понимая, что до лестницы в подвал осталось совсем немного. — Если мы вот-вот станем банкротами, то нам наоборот надо сбагрить всех этих тварей по самому высокому ценнику! — ругается Синт уже в спину мужа, заставляя обернуться и подойти обратно. — Ничего ты не понимаешь в ведении бизнеса, Ульрих, мать была права. Жил бы дальше в Тиаридари, торговал своими ужасными картинами и не лез в большой мир! — Что ты сейчас сказал? — поднял брови в искреннем шоке Ульрих. Самец буквально моментально вышел из состояния весьма шаткого, но покоя, прекращая делать скидки ужасному поведению мужа исключительно за статус мужа.       Ульрих весьма бережно и осторожно кладёт полуголое тело Амави на пол, оставляя на попечение охране. А сам неминуемо угрожающе приближается к Синту, что держал уверенное лицо несмотря на то, что поджилки уже тряслись от страха. — Ещё раз ты скажешь что-либо про мои картины и я…       Ульрих навис будто туча над городом, сверкая зелёными зрачками вместо молний. Кулак его, огромный и явно тяжёлый, вдруг взмывает в воздух и застывает там — он явно имеет цель на смазливое личико капризного мужа.       Сам Амави к тому времени проснулся. Крики и общая возня всё-таки ввели гибрида в состояние весьма сомнительного, но бодрствования, где каждое шевеление конечностью каралось вспышкой боли, вынуждая сдавленно скулить. Прижиматься спиной к стене также оказалось мучительно, поэтому Амави легко сполз вниз, укладываясь на бок, поджимая под себя ноги. — И что ты сделаешь, Ульрих? Ударишь меня снова, да?! — снова звучит пронзительный, противный визг Синта, что вдруг поверил в себя. На глазах гибрида показательно театрально наворачиваются слёзы, заметно убавляя в муже концентрацию злобы. — Давай мы тогда позовем сюда дочь, чтобы ты сделал это на её глазах, как и тогда! Давай, сделай это, Ульрих, ведь только таким образом ты можешь доказать свою правоту! — Прекрати орать как резанный и успокойся, — в итоге выдает Ульрих. С силой толкнув мужа в грудь, он наблюдает, как тот неприятно впечатывается затылком в стену. — Если мы угробим всех наших исполнителей, то уже через месяц можем торговать собственными задницами, дабы получить хоть копейку, — продолжает он. Самец с интересом наблюдает за тем, как Синт начинает играть в драму — он схватился за голову и стал медленно сползать по стене вниз. — Всё, Синт, разговор окончен. Заканчивай свой спектакль и пошли делать дела, выпустишь своё негодование на той псине.       И если от последних слов муж Ульриха заметно оживился, понимая, что в действительности может оторваться за доставленные хлопоты и проблемы сполна, то едва открывшему глаза Амави такие заявления совсем не приходятся по вкусу. Ульрих легко подбирает парня с пола, вновь кладет руку на пятую точку исключительно для поддержки равновесия, идёт дальше и чувствует, как через ткань строгого пиджака продираются чужие когти. У Амави совсем не осталось сил на подобные фокусы, поэтому и когти едва ли вылезли из кончиков пальцев, напоминая больше кошачьи, нежели толстые, волчьи. — Ты только усугубляешь и усугубляешь своё положение, Амави, — едва слышно бурчит Ульрих, стараясь не реагировать на лёгкую боль кожи спины. Царапины в действительности получились небольшими, жалкими, ведь парню едва ли удалось продрать плотный слой ткани костюма. — Сам потом будешь объяснять Синту откуда взялись царапины, а сейчас лежи смирно и не дёргайся. — Вы не посмеете, — прохрипел Амави, всё же убирая когти, осознав бесполезный риск сделать только хуже. — Не вредите ему, я прошу вас, он болен, — продолжал едва разборчиво хрипеть юноша, уже наблюдая, как они следуют вниз по лестнице. — Можете делать со мной что угодно, только не надо мучать Реджи, я умоляю… — Да с тобой уже и не сделаешь ничего, — выдохнул безрадостно Ульрих. Самец радовался, что сейчас Синт в большей мере занят тем, что сыпал жалобами охране на него же. — Ты и на ногах сейчас не устоишь. Хватит с тебя, будешь наблюдать за последствиями своих действий. — Пожалуйста, прошу, нет, — уже скулил парень, пальцами из последних сил сжимая и сминая черный пиджак. — Оставьте его в по…       Слова Амави обрывают три поворота ключа в прочной, толстой железной двери. Она отворяется и жёлтый свет бьёт в глаза, заставляя всех после полумрака невольно сощуриться. Реджинальд, всё также мирно дремлющий на холодной полке, которую тут гордо называли кроватью, даже не отреагировал на чужой приход. Хоть он и проснулся ещё тогда, когда дверь только открывалась, своё бодрствование мужчина показывать не желал. Самец заранее услышал сразу несколько незнакомых, явно недоброжелательных голосов. — Спишь, Реджи? — с ухмылкой спрашивает Синт. Влетев в камеру самым первым, он опередил мужа с Амави на плече. Не получив никакой реакции, он, жестом попросив всех остальных быть тише, подошёл ближе к нему, дотрагиваясь аккуратно до плеча. — Мы тебе подарочек принесли, Реджи! Давай, просыпайся, доброе утро! Я уверен, он тебе понравится!       Реджи реагирует только тогда, когда тело Амави с грохотом приземляется на бетонный пол. Учитывая высоту мужчины, что с такой лёгкостью тащил на себе около шестидесяти пяти килограмм веса, приземление вышло не самым лучшим — на локти да пятую точку, повезло, что головой не приложился.       Обернувшись резко, так, что в глазах мгновенно потемнело, Реджинальд наблюдает перед собой совершенно ужасающую картину. Вот он, любимый и ненаглядный Амави, с которым самец прожил в мире и согласии столько лет, едва ли сидит на холодном полу голой задницей, полными слёз глазами прожигает насквозь. Тело, что без труда обнажал распахнутый халат, сплошь и рядом усеяно темно-фиолетовыми синяками, явно свежими, болезненными, нанесёнными намеренно. Спина вся пропитана потемневшей от времени кровью, раны почти срослись с тканью халата, хоть как-то защищаясь от чужих глаз и любого воздействия. А на внутренней стороне бедер четко виднелись кровавые следы, идущие совершенно точно из промежности, что также настрадалась после жестоких игр.       Сердце самца буквально кровью обливается. Не помня себя от горя, мужчина тут же подрывается с места, спотыкаясь, оказывается рядом с мужем, утягивает в свои объятия, только в последний момент замечая, что сам же, совершенно ненамеренно, сделал Амави больно. Спина, покрытая глубокими ранами, отзывается вспышкой боли на крепкие объятия и юноша неразборчиво хрипит, мгновенно заставляя мужчину убрать руки. По щекам обоих текут горькие слёзы, грудь наполняется искренней ненавистью ко всему живому, но возмездие Реджинальд откладывает на потом. Сейчас куда важнее просто прикоснуться к нему, пока остальные с упоением наблюдают трогательную сцену воссоединения, предпочитая бездействовать. — Боже, что они с тобой сотворили, милый? — шепчет Реджи, обнимая прижавшегося крепко парня исключительно за голову, боясь касаться спины.       А Амави совсем не одобряет то, что сейчас не находится в полной мере под полным куполом защиты мужа. Дрожащими руками схватив запястье, он вновь кладет руку себе на спину, прижимаясь ближе, несмотря на обжигающую боль. Гибрид действительно наслаждается коротким моментом воссоединения, он беззвучно рыдает в рубашку Реджи от радости и ужаса, пропитывая ткань кровью и слезами. — Тебе же больно, Амави, зачем ты… — Плевать, — хрипит наконец он, впервые за, казалось бы, целую бесконечность разговаривая с любимым мужем. — Обними меня крепче, Реджи, я так устал, — скулит Амави, обеими руками обхватывая тело мужчины под ребрами, выгодно устроившись прямо между согнутых в коленях ног. — Прости, я оплошал, они пришли сюда, чтобы сделать больно тебе. — Ничего страшного, дорогой, я переживу, — успокаивающе шепчет Реджи. Самец мягко и нежно поглаживает парня по волосам, пока другая рука крепко прижимала к себе, покрываясь кровавым следом от потревоженных ран. Теперь Реджинальд вновь склоняется над ухом, шепчет едва ли разборчиво, чтобы стоящие над ними палачи не услышали даже слова. — Рыжая девушка пообещала мне, что обязательно нам поможет. Ты только держись.       Амави вдруг поднимает голову, с лёгкой улыбкой заглядывая в зелень любимых глаз, поджимая губы. Реджи не выглядит привычно спокойным и добрым, он всё больше складывает впечатление разбитой, растоптанной личности, но всё равно улыбается. Также тепло, со всей любовью, что только была, радуясь хотя бы такой возможности ненадолго ощутить в своих руках дрожащее тело мужа. — Я люблю тебя, Реджи, — прохрипел Амави, до боли закусывая губу. Гибрид не в силах смириться с мыслью, что до спасения могут пройти ещё долгие недели, а то и месяцы разлуки. — Прости, что я впутал нас в…       Трогательный момент прерывают резко и категорично, на то и был расчет. Сравнительно тощая нога Синта вдруг летит пинком прямо в голову Реджи, но, к удивлению присутствующих, — он останавливает и блокирует удар, прочно схватившись рукой за лодыжку. Синт же, широко распахнув в шоке глаза, попытался вывернуть ногу, освободиться от чужой руки, но освобождение выходит скверно, что вызвало у Ульриха лёгкий, тихий смешок в сжатый кулак. — Вы бы хоть объяснили нормально, за что меня будут бить, — вздохнул тяжело Реджинальд. Выпуская из объятий тело Амави, он постепенно поднимается на ноги, не выпуская тощую ногу из сжатых пальцев. — А то совсем как-то не по-джентельменски выходит. — Твоя драная подстилка откусила клиенту член, — категорично отозвался Синт. Гибрид так смешно прыгал на одной ноге в попытках дотянуться кулаками до лица Реджинальда. Все остальные предпочитали стоять в стороне, а сам Ульрих ждал удобного момента, не желая никуда торопиться, пока муж в порядке. — Никудышная из него сосалка получилась, но дырка, как говорят, что надо, — ухмыльнувшись, проговорил Синт, наблюдая как некогда спокойные зелёные глаза начинают наливаться кровью. — Ты не пользовался задницей Амави, так наш клиент воспользовался. Только, прости, боюсь, он разнес там всё подчистую, опередил тебя немножко.       Синт мастерски умел выводить из себя даже самых спокойных личностей, и сейчас ему вновь удалось, на что Ульрих, живущий с гибридом также более десяти лет, только хмыкнул с мыслью «слабак».       Реджинальд отпускает чужую ногу и резко надвигается на Синта, за считанные секунды схватив за горло, и заносит кулак перед ударом. И Синт бы получил по морде, да так, что потом едва бы кто смог его собрать — те лекарства, которые уже дала ему Скарлетт, оказали свой положительный эффект. Однако…этот момент Ульрих считает самым удачным, чтобы нанести первый, сокрушительный удар. Не успевает Реджи увернуться, как в нос уже впечатывается чужой, мощный кулак, моментально откидывая назад. Удар заставил приземлиться на пятую точку совсем недалеко от Амави. — Ты совсем обнаглел, старина Редж? — изгибает вопросительно бровь Ульрих. Притянув за плечи Синта, который со всей театральной драмой потирал шею, он видел, что муж только делает вид, в очередной раз врёт о боли в угоду драматизма. — Ты мою стерву и пальцем трогать не смей. — С чего это я — стерва? Ты чё, попутал? — вдруг возмущённо отзывается Синт. Без труда выпутываясь из объятий, гибрид легко забыл про то, что его недавно схватили за шею. — Ну-ка проясни! — требует и резко толкает Ульриха в грудь, но тот и с места не сдвигается. — А хочешь сказать, что нет? — резко хмурится мужчина. Опустив взгляд на парня, чьи руки вновь столь беспардонно пытаются навредить, в голове Ульриха звучит такое усталое и короткое «опять». — Ты целыми днями только и делаешь, что трахаешься с моей головой по поводу и без! И ты хочешь сказать, что ты — не стерва?! — А кто виноват, что ты такой тупоголовый козёл, а?! — тут же протестует Синт. Он второй раз толкает мужчину, но теперь получает отпор. Запястья самец неприятно отбил в сторону, что вызвало ещё больше ярости в зелёных глазах. — И я, вообще-то, не трахаю тебе голову, а высказываю претензии! Или для тебя мои слова это просто…       Амави и Реджинальд, тем временем, с упоением наблюдали за очередной бытовой ссорой замужней пары. Парень, крайне взволнованный нанесённой травмой мужу, сейчас всеми силами пытался остановить кровь. Амави старался вспомнить, каким именно движением буквально недавно вправлял нос Дирк. Едва взобравшись на колени самца в том же кровавом, распахнутом халатике, он предупредил мужчину о том, что будет немного больно, а тот категорично пробурчал что-то вроде «всё в порядке, делай что нужно».       Обхватив окровавленный нос обеими руками, едва держась на дрожащих коленях, Амави резким движением вправляет нос на место, вызвав со стороны Реджи лишь сдавленный, болезненный хрип. — Теперь совсем как новый, — прошептал Амави. Мягко улыбнувшись мужчине, он оставил невесомый поцелуй прямо на кончике носа. Тот же, как-то совершенно рефлекторно, сложил руки на ягодицы Амави. Однако, заметив, как тот зажмурился и скривился лицом, тут же убрал ладони выше к талии. — Прости, там у меня всё ещё болит, — виновато поясняет гибрид. — Я убью всех за тебя, Амави, — обещает он. — Ты только потерпи.       Драма между Кручевальдами лишь набирает обороты, а отвлеченная ими охрана и вовсе не замечает, что Реджи успели подлатать. Казалось, что вот-вот, и парочка начнет чистить друг другу морды прямо в камере, наплевав на изначальную цель визита, но здесь решает вмешаться сам Реджинальд. — Вы как кошка с собакой, честное слово, — посмеиваясь, выдаёт мужчина, обращая на себя всё внимание разъяренной парочки. — Развелись бы уже, раз настолько сильно друг друга не перевариваете, — пожал плечами он, легко прижимая к себе тело ненаглядного Амави. Гибрид хоть и дрожал, но был несказанно рад находиться там, где находится — в объятиях любимого. — У нас Амави двое детей, если вам вдруг интересно. И за столько лет брака никто и не думал поднять руки на друг друга, когда у вас, кажется, это в порядке вещей. — Напомни-ка, где я спрашивал твоего мнения, Реджинальд? — моментально сменился в лице Ульрих, подняв тёмные, густые брови. — Ты зря строишь семейного психолога, ты и представить себе не можешь нашу ситуацию, — оскалился мужчина, отпуская воротник рубашки мужа и теперь стремительно надвигаясь на них. — Синт, забери эту суку и держи так, чтобы он видел всё, что я сделаю. — Будет сделано, любимый, — моментально сменился в лице Синт. Он растянул по губам кровожадную ухмылку, закатывая рукава рубашки повыше.       С этого момента, любая искренняя улыбка покинула стены камеры номер пятнадцать. Амави стащили под руки с тела мужчины, несмотря на то, как крепко они сжимали друг друга в объятиях. И всё же, руки Реджинальда сразу выпустили юношу, как только прозвучал предупреждающий, угрожающий голос Ульриха: «Не отпустишь — будем бить тебя прямо через него». Амави пытался возразить, пытался ослабевшими руками изо всех сил удержаться на нём, ногами тело обвивал, желая закрыть своим и так настрадавшимся телом мужа, но всё бестолку. Парня усаживают на колени в паре метров от происходящего, заламывают руки за спину и одной рукой держат за волосы, заставляя смотреть на то, что будет происходить далее.       Реджинальд вновь блокирует первый удар, закрываясь предплечьями от сильного замаха в голову ногой, но вторую попытку заблокировать не успевает. Ульрих, перескочив с одной ноги на другую, стоя по бокам коленей Реджи, наносит удар прямо в висок, заставив противника ослабнуть и спозти по стене. С виска мужчины струится дорожка крови, глаза заметно меркнут, а мир автоматически становится расплывчатым и туманным, всё вокруг теряет краски. Повезёт, если удар не принёс за собой сотрясение мозга со всеми вытекающими, но надежд ничтожно мало. Если не этот удар, то следующий точно — наивно полагать, что одним ударом ограничится всё наказание.       На фоне бьётся в лютой истерике Амави. Гибрид никак не может помешать происходящему, и всё равно, из последних сил, вырывается, несмотря на пылающее болью тело. Это в значительной степени доставляло трудностей Синту, однако, зрелище, которое устраивал Ульрих того стоило. Кручевальд видел, как невыносимо мучительно Амави даётся беспомощное наблюдение, видел, как тот содрогается всем телом при каждом ударе по любимому самцу, будто кулаками били именно его. В эмпатию Синт никогда не мог, но смог без труда представить, насколько происходящий беспредел сломает внутренний, непоколебимый стержень Амави. — Смотри и запоминай, сучка, — цедит сквозь зубы и ухмыляется Синт. Склоняясь прямо над ухом парня, он проговаривал слова с неимоверным удовольствием. — Теперь ты будешь послушно выполнять свою работу, да? Станешь лучшим работником месяца? — спрашивает он и получает в ответ сразу несколько кивков, а затем и хриплые мольбы остановиться. — Будешь с улыбкой встречать каждого гостя и выполнять любой, даже самый унизительный, каприз? — вновь вопрос и вновь кивок.       Амави искренне надеется, что Реджи не слышит разговора. Сейчас он готов буквально на всё, даже отдать собственную жизнь, лишь бы удары прекратили сплошным градом накрывать лицо ненаглядного мужа. Под кровавым месивом уже трудно различить некогда прекрасное, действительно доброе лицо мужчины. Казалось, что ещё немного, и черепная коробка банально расколется под чужим, безжалостным кулаком. Нанесённые раны придется зашивать, иначе никак, но только если от лица хоть что-то останется. — Хороший мальчик, молодец, — похвалил вдруг Синт. Поцелуй парня в макушку волос только усилил ярое сопротивление. — Вы оба такие донельзя слащавые всегда были, как, впрочем, многие семьи на родине, — коротко посмеиваясь, продолжает он. Несмотря на жажду крови, Синт сам поморщился от очередного удара, что отдался хрустом в ушах каждого. — Крайне забавно теперь наблюдать за тем, как вы оба страдаете. Вы бы видели свои лица, ну такое загляденье! — Ты завидуешь, — коротко, через сжатые челюсти огрызается Амави, пытаясь повернуть голову, чтобы заглянуть в глаза противника. — Ты никогда не будешь столь же счастлив, как мы, просто потому что ты — больной психопат, который портит всё, к чему не прикоснется, — через зубы хрипит он. Гибрид с горем пополам выпускает когти, чудом умудрившись оставить несколько кровавых полос на руках Синта. Весьма скромных, будто кошка лапой пару раз взмахнула. — Мне нравились картины Ульриха, кстати, но с твоим появлением он насквозь прогнил. — Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! — вспыхивает, будто спичка, Синт. Он резко толкает пленника в спину, заставляя с грохотом и характерным, беззвучным стоном опуститься грудью в пол. — Ещё одно такое слово в мою сторону и я прикажу Ульриху трахнуть твоего ненаглядного мужа, — рычит от ярости он. Кручевальд специально надавливает пальцами на раскрытые раны, которые скрывались под алой тканью легкого халата. Амави предпочитает закрыть рот, но звуки ударов на фоне внезапно смолкают. — Не буду я его трахать, — изогнул вопросительно бровь Ульрих. Самец как-то буднично стряхивает с кулака чужую кровь, что осталась яркими пятнами на бетонной стене. Реджинальд, уже давно потерявший сознание, не мог отреагировать на сомнительные заявления. Но если бы мог, он бы точно также, как и Ульрих, удивился.— Я чё, на гомосека, по-твоему, похож?       Синт фыркает с негодования, понимая, что гениальная угроза моментально провалилась, но тут же решает вывалить новый план возмездия прямо на ухо, сжимая спутанные, каштановые волосы Амави. — Тогда я сам его трахну, — с гадкой улыбкой произносит он, но вновь терпит поражение. — У меня чё, на лбу «куколд» написано или как? — скрещивает руки на груди Ульрих, мельком возвращая внимание к своей жертве. И не заметив у того явных признаков дыхания, он прикладывает два пальца к шее, проверяя пульс. Пульс имелся, противник жив. — Давай не сыпь пустыми угрозами, это плохо скажется на нашей репутации. — Всё-таки, не до конца ты его испортил, — захрипел с улыбкой Амави. Прижигая взглядом совершенно растерянного Синта, он радовался, что улыбка с его губ пропадет как минимум до конца дня. А он ведь только начался. — Да пошли вы к черту, оба, слышали?! — в истерике выкрикивает Синт. Он сразу же подрывается с места, оставляя юношу валяться на холодном бетоне, а сам несётся в сторону двух охранников у дверей. Расталкивая мужчин под взглядами двух пар любопытных, зелёных глаз, он дёргает ручку двери на себя, тем самым случайно ударяя себя же по плечу. — Ты, Ульрих, сегодня спишь в гостиной или на улице, мне плевать. Явишься в спальню — я тебе всю морду исполосую, понял?! Я всё сказал.       Амави с Ульрихом мгновенно переглянулись, стоило двери с оглушительным грохотом захлопнуться. Парень хоть и был безумно зол на самца за окровавленное тело мужа, но едва ли заметно был благодарен за то, что он не стал опускаться ещё ниже, выбирая унизительную меру наказания. Какие-то остатки здравого рассудка, трезвой памяти и адекватного мышления у Ульриха имелись, а также банальная, присущая исключительно самцам, солидарность. Перед ним такой же самец, как и он сам, от того и понять легче, что жертва может ощутить в таком случае. Лицо заживет, а боль унижения от принудительного секса с другим самцом останется навечно. — Он вроде живой, — сухо произносит Ульрих, наконец поднимаясь с тела Реджи, что давным-давно потерял сознание. Реджинальд не издал даже малейшего крика, и заслуга не только в громадной силе воли и выдержки, но и в самом первом ударе, из-за которого не только мир поплыл, но и ощущения ослабли. — Потом кого-нибудь к нему пришлём, подлатают немного, так, чтобы хотя бы не сдох. — Хорошо, — коротко хрипит Амави, кое-как поднимаясь на четвереньки, далее пытаясь сесть. — Ты разрешишь мне ещё немного побыть с ним? — Ну уж нет, Амави, если ты подумал, что я твой друг только потому, что я отказался его трахать, то ты ошибаешься, — быстро потараторил Ульрих. Отряхнув руки, он следом доставал из кармана пачку влажных салфеток, пытаясь оттереть хотя бы часть всей крови, которой покрылись руки. — Давай, выметайся отсюда, нам ещё тебе спину да задницу зашивать, — тяжело выдохнул он, бросая грязные салфетки прямо под ноги.       Амави не смог удержаться от прощания с мужчиной. Сейчас он, пребывая в луже собственной крови, не подавал более никаких признаков осознанности. Таким парень и запомнил Реджинальда в последние полгода, если позабыть о обезображенном ударами лице. Реджи сейчас не здесь, Реджи вновь нет рядом, есть лишь тело, с которым Амави было так трудно представить былые времена. Тогда было всё печально, но сейчас совсем кошмар.       Успокаивала лишь надежда на своевременную помощь рыжей, подозрительной дамочки по имени Скарлетт, что отнеслась к проблеме так серьезно. Ни от Дирка, ни от Илариона он сразу перестал ждать помощи, ведь если один из них лгал всем, то второй точно пребывает в сладком неведении. Принц, Амави ставил на это все тридцать два зуба, точно бы помог им, из кожи бы вон вылез, но вытащил из столь плачевного положения. Проблема только в том, что ни одна душа не пожелает выпускать Илариона из состояния полной слепоты к происходящему, это не выгодно никому. — Ну, ты чего завис? — хмуро поинтересовался Ульрих. Наблюдая, как юноша просто улёгся на мужчине и в очередной раз разрыдался, Кручевальд вновь тяжело выдыхает. Последние остатки совести начинали буйствовать внутри. — Сопли и слюни потом, время — деньги.       Амави поднимает голову и утирает запястьями слёзы. Гибрид только сейчас вспомнил, что и запястья не здоровы, они покрыты ранами от верёвок — он вспомнил это, как только солёная жидкость стала жечь в ранах. — До встречи, Реджи, — произнес шепотом парень, оставив невесомый поцелуй прямо на окровавленном лбу мужа. — Я обязательно спасу тебя, дорогой, я обещаю.