Портрет бабочки.

Спустя полтора месяца

В разных странах бывает по разному, но в основном два переходных месяца между зимой и весной-это февраль и март. Первый уже успел наступить, а второй пока что виднелся на горизонте, но погоды это почти что не меняло. Лютые морозы частенько начинали сменяться затопляющими всё вокруг лужами теплой слякоти. Именно из-за неё Гию ненавидел весну как время года-эта мерзкая, скользкая жижа пробиралась и раздражала где угодно, даже дома, просачиваясь внутрь его квартиры вместе с ботинками. Как правило, это переходное время года служило еще большим катализатором самобичевания и ненависти к себе, но сейчас всё было по другому. Томиока сидел внутри автобуса, уже везущего его в сторону института и едва заметно, но жизнерадостно улыбался. Синие глаза с любопытством смотрели на разноцветное мельтешение за окном, так ярко контрастирующее с наконец кончившейся зимней однообразной серостью. Бело-черная картина пополнилась оттенками коричневого, глубокого синего и пестрых птиц, сидящих на ветвях, преймущественно дятлов и снегирей. За прошедшее время образ жизни Гию очень сильно изменился. Для начала, парень полностью отдраил квартиру, приведя её в приличный вид, купил холодильник побольше, а следовательно, возымел возможность больше кушать. Растущий аппетит подтолкнул его к тому, чтобы начать учиться готовить и приобрести электрическую плиту в дом, однако после этого у него резко стало не хватать денег. Окончательно переставая удивляться самому себе, Томиока даже устроился на работу официантом, работая в свободные от учебы часы, чтобы иметь возможность относительно ни в чем себе не отказывать. Темп жизни у него стал просто сумасшедшим, каждый день парень вставал в семь утра, шел в институт, после пар пулей летел на работу и честно впахивал до девяти часов, а затем возвращался домой ближе к десяти, чувствуя себя вымотанным настолько, что порой Гию валился спать сразу, как пришел, перекладывая все домашние дела, такие как мытье посуды и уборка, на выходные, чаще всего на субботу, ибо в воскресенье он снова почти весь день работал, а вечером иногда заскакивал с Сабито в качалку. Однако, как Томиока сам считал, и как было, главной переменой в жизни стали не даже все эти знаменательные события, а то, что происходило по другую сторону реальности, нечто более интимно близкое, сидящее прямо внутри его головы. Конечно же, речь шла о снах с таинственной девушкой-бабочкой. С тех пор она снилась ему каждую ночь, раз за разом заставляя душу и сердце трепетать в груди. В основном, во снах именно она говорила с ним, а не наоборот, но парня все устраивало. Мало того, что он стал спать спокойно и четкое количество времени, так еще и чувствовал себя свежим каждый раз, когда распахивал очи. Вместе с этим, за более чем тридцать появлений Гию наконец смог составить примерный портрет личности той, что спускалась к нему во сне. С виду это была самая простая девушка, жизнерадостная и дружелюбная, но её глаза и улыбка...Могли играть тысячи самых разных оттенков. В них могли прятаться радость и грусть, умиротворение и злоба, задор и ненависть, раздражение, сарказм и даже лукавая, осознанная притягательность, хотя зачастую это зависело от сюжета снов. Не всегда они делали что-то конкретное, но иногда ему снились полноценные, многочасовые картины, напоминавшие отрывки из жизни. Если они ходили или ели где-то вместе, то за маской улыбки прятался покой и оптимизм, если они сражались с какой-то странной нечистью, что происходило весьма часто, то из неё лучился горький гнев, а если они были наедине, то девушка будто ловила нотку задора, смешинки, с веселым коварством тыкая или таская за волосы никогда не отвечавшего, тающего от прикосновений Томиоку, как личного плюшевого медведя, такого же неуклюжего, глупого и безобидно терпящего все её проказы, но вместе с этим прожигая его насквозь своим понимающим взглядом, будто читала душу, существо парня как открытую книгу, видя каждую струну натянутых нервов и все его помыслы, вызывая глубочайшее чувство доверия, спокойствия и даже какой-то странной уверенности в своей безопасности. Однако, у этой медали была и обратная сторона, и день ото дня Гию все больше и больше погружался в картину и призрачную девушку, являвшуюся к нему во снах. Настоящие люди, даже Сабито, пусть и в меньшей мере, казались все менее реальными, неживыми подделками, и парень все больше тянулся к своей недосягаемой богине, пытаясь перебраться в другой мир, чувствуя, как больно колет странная боль, будто длинный, тонкий кинжал вонзался ему в грудь, когда он выходил из мира снов, заставляя испытывать мучительное желание погрузиться обратно и побыть с музой ещё... Автобус как обычно остановился идеально ровно напротив входных дверей института. Наверно, водитель был жутким перфекционистом, либо же это была просто череда очень точных совпадений, во что, впрочем, Гию не верил, хотя, казалось бы, лишь больной человек будет подмечать, насколько ровно останавливается автобус напротив института. Случайности не случайны, какими бы абсурдными они нам порой не казались. Всё это-комбинация в хитрой схеме, вертящая людьми, как винтиками в гигантском механизме. Провидение? Судьба? Божья воля? Как эту вещь не назови, но она существует, просто надо правильно её чувствовать, именно чувствовать, а не пытаться понимать, ибо полностью понять такие вещи невозможно, хотя и это тоже весьма полезно. Пониманием и просчетом таких вещей занимается аналитика, но она способна предсказать лишь то, что зависит от математики, в то время как другие понятия можно лишь предчувствовать, так как просчитывать уравнения с великим множеством случайных, и порой очень мелких, но от этого не менее важных, переменных, крайне тяжело. Именно эту способность все окрестили, шестым чувством, ну или третьим глазом, называйте как хотите. Быстрым шагом пройдя до дверей института, Томиока просочился внутрь, отдал пальто гардеробщице: кряжистой, толстой тетке, одетой почему-то в гаишную жилетку с светоотражающими лентами, и резво взбежал наверх, к аудитории профессора Юширо. Сегодня у него была как раз одна лекция, так что опаздывать точно было бы кощунством. Поднявшись, Гию постучал по дубовой двери, обитой железом, а затем аккуратно просунул голову в дверную щель, осматривая кабинет. -Здравствуйте. Можно войти? -Вот черт, ну надо было тебе прийти! Еще пять минут, и я пошел бы домой. Ладно уж, заходи. -чертыхнулся профессор и вновь вытащил из уже почти задвинутого ящика стола записную книжку. Судя по всему, Юширо собирался уйти прямо сейчас, но ему помешал Томиока. -Извините, Юширо-сан. Ну, если хотите, то я тут один посижу, а вы можете идти. -улыбнулся Томиока, уже в открытую заходя внутрь и двигаясь к своей парте. -Ага, сейчас! Раз уж студент здесь, то я должен провести лекцию и научить его чего-то новому. Ну, или по крайней мере, проконтролировать процесс. -сказав это, лектор подхватил книгу, подошел, уселся на стул чуть позади ученика и принялся с тем же видом читать, полностью погрузившись внутрь тома, с гордостью носящим название, вышитое золотыми нитками: "Портрет Дориана Грея." -Ну, как хотите. -пожал плечами Гию, вытащил кисти, краски и принялся рисовать. В аудитории, помимо него и профессора, никого, кроме голого сквозняка из-за двери, больше не было. Причина была очень проста-за эти два жалких, казалось бы, месяца, гиперактивные студенты быстро настрочили картины самых разных сортов: от портретов и натюрмортов до изображения человеческой натуры, своей интерпритации разных библейских и книжных сюжетов и даже ноктюрнов. Один только Гию продолжал усердно работать, тратя часы своего времени на маленькие мазки, успевавшие покрывать максимум по паре дециметров за занятие, что было очень мало, учитывая что он делал портрет в полный рост на полутораметровом в высоту холсте. К этому моменту он успел уже нарисовать лишь водную гладь, которой едва касался запакованный в сандалю и бинты носочек его музы, вызывая на поверхности тонкую рябь, да её ноги, поясницу, обхваченную кожаным ремнем с белой пряжкой и ту часть хаори, что на фоне пересекалась с водой и была практически полностью прозрачной, совсем не скрывая крохотные, бегущие по поверхности волны, переливающиеся в божественном свете пока еще не нарисованной пурпурно-серебристой луны за её спиной, будто на нее кто-то распылил черничный сок, сотворив такое странное сочетание лучей. -Ты очень стараешься над этой работой. Вкладываешь в неё душу. -внезапно произнес сзади Юширо, очень внимательно разглядывая еще собираемую по кусочкам картину. -Это будет шедевр. -А? Ну, да...Спасибо, Юширо-сан. -несколько рассеяно ответил Томиока, пока его глаза и руки завороженно бродили вдоль холста, наполняя его новыми красками. -Тот уровень мастерства, который ты уже вложил в эту картину, достаточен, чтобы перейти в следующий курс. -с минуту помолчав, начал профессор, очень внимательно наблюдая за движениями кисти. -Однако к несчастью я не фуд-фетишист, но очень требовательный и требую законченного шедевра. Скажи, что тебя мотивирует? -Да, спасибо. -тихо ответил Гию и сбился с ритма от следующего вопроса преподавателя. Пара нечайных капель попали куда не надо, и Томиока быстро вытер их салфеткой, после этого подровняв нарушенные мазки. Как ответить на вопрос, он не знал, ибо учитель мог посчитать его сумасшедшим, потому решил соврать. -Я не знаю, само выходит. -А по моему ты рисуешь девушку, которую любишь. -улыбнулся довольно профессор и пошел закрывать дверь, задолбавшись терпеть сквозняк. -Что? Но как вы узнали?! -брови Томиоки удивленно взметнулись вверх, а голова повернулась к профессору, демонстрируя удивленные, синие глаза. -По твоей картине. Она ясно показывает, что ты чувствуешь, как впрочем, и любая картина любого художника. Пожалуй, это главный посыл этой книги. -с чувством превосходства усмехнулся Юширо и постучал по толстому переплету "Дориана Грея". -Ну а во-вторых, я намного старше тебя, хоть по мне и не видно, да и я тоже в свое время безумно старательно рисовал любимую женщину. -Да ну? А сколько вам лет? -полюбопытствовал Томиока, отложив кисть и теперь переключив внимание на профессора. -Пятьдесят два. -назвал первую навскидку цифру профессор, едва не ляпнув настоящие "три сотни". -Едрена вошь, а на вид больше двадцати пяти и не дашь! -воскликнул Гию, с еще большим изумлением глядя на профессора. -Но как? -Секретик. -в этот раз ответил честно Юширо и снова открыл любимую книгу, начиная с горящими глазами перечитывать её содержимое. В комнате в очередной раз повисла тишина, но Томиока быстро её нарушил. -Юширо-сан, а можно вопрос? -Да? -выжидающе поднялись зеленые глаза, рассматривая своего ученика. -Скажите одну вещь. -неуверенно начал Гию, от чего-то стараясь не встречаться взглядом с профессором. Наконец, парень набрал полную грудь воздуха и выпалил вопрос. -Как сказать девушке, что любишь её максимально оригинально, если она...в тяжелой досягаемости? -Тоже знакомое чувство. -вздохнул лектор, снимая очки. Протерев глаза подушечками пальцев, он продолжил. -Хороший вопрос. В тебе оригинального, как в человеке ничего нет, уж прости, так что это будет тяжеловато... Юширо задумался очень крепко, начиная покручивать указательным пальцем прядь волос на виске, пока зеленые зрачки...меняли свой цвет?! От этой картины темноволосый лишь глазами захлопал, не веря в только что увиденное. Томиоке это показалось бредом и он зажмурился, думая о том, что видимо встал с не той ноги сегодня, а когда распахнул их, то хрусталик профессора вновь вернулся к нормальному, бутылочно-зеленому цвету. -Есть одна идея. Подари ей свою картину. -улыбнулся мужчина, хитро глядя прямо в глаза Томиоки. -А вы разрешаете? -не поверил своим ушам Гию. -То есть, я могу взять картину и уйти? -Только не забудь принести её потом на сдачу, ну или фото скинуть. -фыркнул профессор. -Спасибо, Юширо-сан! Прозвенел звонок, ознаменовавший окончание пар. Быстро свернув холст в аккуратный рулон, Томиока подхватил его под подмышку и, забыв попрощаться с осуждающе-мечтательно глядящим ему вслед учителем, счастливо побежал прочь, на продолжение своего дня. Слова зеленоглазого и картина, прижатая к груди, буквально сводили парня с ума, заставляя чувствовать нервную дрожь по спине. Думать о чем-то другом, кроме портрета, находившегося настолько интимно близко, у студента не получалось. Остаток суток валился из рук вон плохо: пока Гию шел на работу, его три раза чуть не сбили машины, когда он не замечал красный цвет светофора, на работе он тоже вел себя рассеяно, в основном слоняясь по залу, не замечая недовольных криков клиентов, призывающих его, постоянно отлучаясь проверить, не украл ли кто-то его картину и по итогу перепутав четыре заказа и пропустив еще два. К концу рабочего дня, когда все посетители разошлись, Томиока получил жесткий втык от хозяина заведения и угрозу о том, что он лишится рабочего места, если продолжит так себя вести, но даже на это парень не обратил никакого внимания. Мыслями Гию был совсем не здесь, витая в далеких, розовых облаках мечт, и по итогу домой он вернулся лишь к полуночи, заблудившись два раза и проделав гигантский крюк вокруг почти всего района. Очень тихо, чтобы не разбудить соседей, Томиока закрыл входную дверь, повесил на крючок пальто, щелкнул выключателем, зажигая свет и приблизился к журнальному столику мрачной, задумчивой фигурой. Одним взмахом руки парень смёл на пол все бумажки и даже пустую кружку, разбив её на мелкие кусочки, а затем расстелил на столе холст, вытащил из тумбочки кисти с наваленными вперемешку красками самых разных сортов и навис над ним хищной птицей в черном оперении падающих вниз чрезмерно длинных для парня волос, жадно рассматривая еще не закрашенное лицо своей музы. -Привет. -тихо прошептал, улыбнувшись портрету, Томиока. -Я решил что я подарю тебе кое что. Я подарю тебе тебя. Твой портрет. Перенесу из мира снов в настоящий. И тогда мы точно сможем быть вместе. С маниакальной улыбкой на лице Гию обмакнул кончик кисточки в флакон с фиолетовой, но в ночном мраке, бившем в окно, почти что черной краской, и, как зачарованный, сделал первый, аккуратный мазок по вожделенному полотну.