Найди меня! Дождись меня!

*****       Эйфория и эмоциональная разрядка наступила практически сразу, как только улеглось нервное напряжение, и, самое главное, как только отзвонил Чимин, что он со своей мамой уже находится в квартире Тэхёна.       А, значит, у них всё получилось!       Поэтому сейчас Чонгук и Тэхён летели в авто по побережью, словно те, беззаботные и бесстрашные мальчишки, какими были шесть лет назад. Они летели, весело подпевая какому-то задолбавшему треку, нёсущемуся из магнитолы. Настроение было улётное, парни только что не смеялись в голос.       Сейчас они не думали о будущем, они жили тем настоящим, что переполняло обоих, рвало на части, заставляя петь и смеяться.       Сейчас они не думали о прошлом, которое когда-то их разделило, разлучило и заставило почувствовать друг к другу не просто отсутствие доверия и понимания, а даже болезненное отчуждение.       Сейчас ничего этого не было, а было просто ощущение безудержного счастья и бесконечного могущества. Наверное, впервые они почувствовали себя самыми настоящими супергероями: Бэтменом и Железным Человеком. Потому что сейчас они действительно боролись со злом, боролись за справедливость, за правду. И это ощущение окрыляло и опьяняло.       Они, конечно, всё понимали: это не конец, а, точнее, это всего лишь начало того, что задумал Мин Юнги, только почему-то верили, что всё у них и дальше получится. Обязательно получится!       Они также понимали, что того, кто участвовал в похищении госпожи Пак, конкретно, её сына – Пак Чимина, вычислят быстро, главное, чтобы это «быстро» не произошло ранее, чем было необходимо. А необходима была примерно неделя. За это время изворотливый Мин обещал всё устроить.       Но пока их переполняло счастье, которое просто не могло не вылиться хотя бы в поцелуй.       Как-то неожиданно и резко Чонгук притормозил на обочине, вдруг повернулся к улыбающемуся Тэхёну, который был невозможно красивым, невозможно счастливым и невозможно таким, каким Чонгук его помнил. Он был тем, прежним. И поэтому Чонгук теряя последние остатки самообладания, резко обхватив ладонями это родное лицо, впился в губы Тэхёна жёстким, каким-то даже нервным поцелуем. И вовсе не было мыслей, что тот отодвинется, поймёт неправильно, не ответит. Этого просто не могло быть. Да и не случилось. Тэхён ответил на поцелуй тут же, так же нервно и так же отчаянно, сминая эти любимые губы, врываясь в его рот и продолжая хозяйничать в нём, ведь именно это ему и нужно было всегда. Только эти губы, этот запах, этот вкус, чтобы можно было жить дальше. И сейчас Тэхён не понимал, как жил без всего этого долгие годы.       А Чонгук просто растворился в поцелуе, словно девчонка-школьница. Ушли куда-то все обиды, все ненужные мысли, все прежние переживания. Остался только он - Тэхён, его сладкие губы, его длинные, нервные пальцы, ласкающие его шею, его сбитое дыхание и бешеное сердцебиение.       Их сердца всё наращивали и наращивали темп, грозя разнести рёбра обоих как ненужную преграду. Они бились уже в унисон, в одном ритме, в одном темпе. Они снова были в одной Вселенной, они наконец-то дотянулись друг до друга, соединились и снова стали единым целом.       Прервать этот сумасшедший поцелуй всё же пришлось – обоим не стало хватать воздуха. Поэтому жадно ловили ртами кислород, зажмурившись и прижимаясь друг к другу лбами.       Сколько они так просидели, уже и не помнили. Оба так и остались в руках друг друга, размыкать объятия никто из них не торопился.       Но вот Тэхён первым осторожно отстранился и стал с тревогой всматриваться в лицо напротив. Ведь на нём могло отразиться как прощение, так и - прощание. И сейчас он понятия не имел, что после всего этого скажет, подумает, сделает Чонгук, какое примет решение. Всё сейчас было в его руках. Тэхён же для себя всё давно решил.       Чонгук тоже поднял глаза, взгляд еле сфокусировался на лице напротив. И вдруг:       - Прости.       Тэхён даже опешил.       - Что? Прости? – Тэхён ничего не понимал. - За что? За то, что поцеловались? Я не понимаю, - у него уже начинало всё внутри сжиматься от ощущения чего-то неправильного.       - Нет, прости за то, что вёл себя как последний придурок, - Тэхён нахмурился. - Я всё понимал, но ничего не мог с собой поделать. Поэтому и грубил, и злился, и разговаривать не хотел. Прости.       Тэхён не верил своим ушам – Чонгук просит у него прощение?! Ему не за что его было просить. Он сделал всё, что мог, чтобы попытаться найти друга. Это он сам должен был просить прощение. Поэтому озвучил:       - Тебе не за что извиняться. Это ты меня прости. Прости за всё, в чём считаешь меня виноватым, прости за всё, что я натворил, - помолчал, и вдруг, кое-что вспомнив, добавил: - Знаешь, однажды мне один совсем неглупый человек сказал, что если хочешь повиниться или покаяться, то надо делать это искренне. Ты знаешь, что значит – искренне?       Чонгук в раздумьях пожевал губу.       - Ну, это значит, от всего сердца.       Тэхён улыбнулся.       - Я тогда ответил точно также. Но, оказывается всё не так просто. Искренне – это значит, что ты понимаешь, что совершил ошибку или грех, и ты ставишь в известность Высшие силы, что больше никогда так не поступишь. И, действительно, никогда не поступишь. И Высшие силы должны в тебе это увидеть, прочесть, поверить. И только тогда они примут твоё покаяние. Я не знаю, как бы сложились наши с тобой судьбы, если я всё же тогда, когда мог, позвонил бы тебе, нашёл бы тебя, наплевав на все предостережения. Я не знаю, были бы мы сейчас оба живы. Но я хочу тебе, Гуки, сказать одну единственную вещь: если ты меня всё же простишь, то я тебе обещаю, нет, я даю тебе обет, и пусть Высшие силы это услышат, что больше никогда, слышишь, никогда не оставлю тебя одного, чего бы мне это ни стоило. Потому что жить без тебя, все равно, что умереть. Поэтому – какая разница? Уж лучше вместе умереть, чем врозь жить. Единственное, даю ещё одно обещание: любыми способами постараюсь, чтобы ты всё же жил.       Чонгук внимательно выслушал, и вдруг улыбнулся.       - Знаешь, я тоже тогда даю тебе слово – будем жить оба. И я со своей стороны сделаю всё, чтобы и ты жил. Но если вдруг не будет получаться, то жить без тебя тоже нет смысла. Это я уже проходил. Второй раз точно не получится. Поэтому, давай, будем жить оба.       И улыбнулись друг другу. И впервые это были просто улыбки, радостные, удовлетворённые, прежние. Не ухмылки, а именно, улыбки – открытые и счастливые. Потому как оба повинились, и оба простили всё друг другу. Простили безоговорочно, искренне, навсегда, чтобы больше об этом никогда не вспоминать и никого ни в чём не винить. *****       Знаете, когда все многочисленные армии репортёров, журналистов, блогеров бросаются на одного единственного человека, чтобы сожрать того без остатка, не оставив ни костей, ни внутренностей, ни шкуры? Только тогда, когда поступает команда «Фас!». До этого же момента они будут скалиться из-за угла, хрипеть и рычать в предвкушении, но не сдвинутся с места, пока не будет ясно, кто же победил в битве, и кого следует растерзать. Ведь терзать, грызть и добивать можно только проигравшего.       Прошло почти две недели, и «Дело о похищении госпожи Пак» получило довольно широкий резонанс в обществе, чего собственно и добивался хитрый Мин. Он предварительно объяснил всё Чимину, сказав, что по-другому нельзя никак. И даже намекнул, что может даже сложиться ситуация, при которой тот лишится службы в полиции. На что Пак лишь ответил:       - Делай то, что считаешь нужным, хён. О моей службе не беспокойся. Главное, уничтожить моего отца и поднять на ноги маму.       И Мин Юнги делал всё, что считал нужным. Он, правда, предварительно пообщался на эту тему с Кимами, ещё раз объяснил им сложившуюся ситуацию, и, прекрасно помня, что является главным юристом «Ким Репайрз Групп», попросил разрешения выступить адвокатом Пак Чимина, клятвенно заверив, что его основная работа от этого не пострадает.       Кимы снова выслушали его, переглянулись, помолчали, подумали, и Намджун озвучил:       - Хорошо. Только постарайся, чтобы наше имя не упоминалось в связи с этим делом.       На том и порешили.       И первое, что сделал Мин Юнги, это подал исковое заявление в суд от имени своего клиента – Пак Чимина на противоправные действия его отца, господина Пака, в отношении его матери, госпожи Пак, с целью незаконного завладения её имуществом.       Против Пак Чимина почти сразу, как только была доказана его причастность к похищению собственной матери путём нападения на машину «Скорой помощи», было возбуждено уголовное дело. Он был тут же временно отстранён от службы в полиции до выяснения всех подробностей дела и вынесения решения суда.       Папа уж расстарался, подтянув к этому делу свои прежние связи. Правда, такая огласка была вовсе не в его интересах, да только куда теперь было ему деваться.       Чимин же в свою очередь и не отрицал своего участия, охотно шёл на сотрудничество со следствием. На вопросы о соучастниках, подробно описав самые распространённые лица в Корее, сказал, что в пьяном виде набрал их в баре «Ёмсо». Завсегдатаи же того бара лишь с усмешками пожимали плечами и говорили, что тут водится много разного народа, всех не упомнить.       Единственное, Чимин упёрся и не дал вернуть маму в клинику, сказав, что отправит её назад только, если таковым будет решение суда.       При этом Чимин ещё, явно с подсказки Мина, упирал на то, что никто особо при похищении не пострадал, ведь не звери же они, понимали, что перед ними простые люди, поэтому зла никому причинять не собирались. Тем более что водителя и врача «Скорой» живых и здоровых нашли и освободили уже ранним утром на следующий день. Даже суток не прошло с момента нападения на медиков.       А далее Мин Юнги провёл громадную работу с основными свидетелями по делу, – главврачом психиатрической клиники, завотделением интенсивной терапии и лечащим врачом - учитывая то, что такую же основательную работу с ними проводят и адвокаты Пака-старшего. Как Мин понял из разговора с этими перепуганными и загнанными практически в угол людьми, те применяли к ним свою самую простую, доступную и явно проверенную тактику – запугивание и подкуп, о чём те и сообщили Мин Юнги, трясясь и почти плача.       Поэтому Мин построил свой разговор со всеми тремя следующим образом: ничего им не обещал, кроме одного, - что они не попадут за свои действия за решётку и даже (возможно) не потеряют свои врачебные лицензии, если сознаются, что были подкуплены и запуганы Паком-старшим. Если же не сознаются, то он – Мин Юнги - даёт им слово, сделает всё от него зависящее, чтобы те тогда надолго задержались за решёткой, потеряв всё в этой жизни, так как после этого с ними не захотят иметь дело не только друзья и знакомые, но и собственные родственники.       «Свидетели» долго думали, но всё же, взвесив все «за» и «против», согласились принять условия Мина, тем более что он ко всему прочему ещё и воззвал к их чисто человеческим и родственным чувствам, объяснив, насколько те были неправы, пойдя на поводу у своей жадности и жадности Пака-старшего.       Кроме этого он рассказал этим заблудшим душам настоящую историю несчастной госпожи Пак - как её насильно выгнали из собственного дома, лишив жилья, денег и практически доведя до полного нервного и физического истощения.       А ещё он сообщил, что госпожа Пак на сегодняшний день чувствует себя вполне прилично, нанятые врачи помогли вывести из её организма всю ту дрянь, которой её отравляли, так что особо навредить ей не успели, чему все трое очень обрадовались.       При этом Мин не забывал снимать на видео все свои переговоры с этими «свидетелями», так сказать, на всякий крайний случай.       Поэтому, когда начался сам судебный процесс Пак Чимина против его отца, на руках у адвоката Мин Юнги были все козыри. Зал на каждом заседании просто ломился от желающих услышать все подробности этого криминального дела.       Адвокат Мин спокойно, подробно, взвешенно ввёл суд во все обстоятельства дела, предоставив все возможные доказательства, пригласив всех свидетелей.       Также была приглашена для дачи показаний и сама госпожа Пак. Все увидели, что это вполне адекватная, спокойная, только очень грустная женщина, попавшая в такую страшную ситуацию.       Естественно, все симпатии были на её стороне и на стороне её сына, который, пусть не совсем законными путями, но вызволил собственную мать из грязных рук столь непорядочно и мерзко поступившего мужа.       По этим причинам суд был не слишком долгим, буквально несколько заседаний.       В своей же заключительной речи адвокат теперь уже очень активно и горячо доказывал суду, что таким людям, которые ради собственной выгоды, позабыв стыд и совесть в свои уже преклонные годы, ради чужой молодой женщины, наплевав на вполне удачный тридцатилетний брак с госпожой Пак, пошел на то, чтобы насильно, против воли удерживать собственную супругу в психиатрической клинике с целью завладения её домом и деньгами, не место в современном корейском обществе.       При этом он ещё бил на то, что господин Пак-старший более тридцати лет отслужил в органах полиции, что, естественно, бросает тень на всю систему правоохранительных органов, так как сотрудники полиции должны наоборот защищать всех несчастных и обиженных, а не превращаться в преступников и безнаказанно совершать злодеяния.       В результате, как только ни бились адвокаты Пака-старшего, какие только аргументы ни приводили в его защиту, ничего у них не получилось. Решение суда было единодушным, обжалованию не подлежало – господин Пак-старший был признан виновным во всех предъявленных ему обвинениях. Срок тюремного заключения был определен ему в размере 8 лет общего режима, и бывший функционер от полиции – господин Пак был арестован и помещён под стражу прямо в зале суда.       Весь зал тогда просто взорвался радостными криками и аплодисментами. Незнакомые люди поздравляли друг друга. Все были счастливы, что столь непростое дело наконец-то завершилось ко всеобщему удовлетворению, и что справедливость всё же восторжествовала.       А дальше прозвучало «Фас!», после которого Пака-старшего просто уничтожили, стёрли с лица земли, не оставив от него даже маленького кусочка, маленькой косточки. Первыми от него открестились правоохранительные органы, понимая, что тот своим поступком поставил огромное, чёрное клеймо на всей системе. Поэтому тут же лишили его всех званий, регалий и выслуг, хотя понимали, что им ещё долго надо будет отплёвываться, так как поминать это дело будут ещё не один год, а может, и десятилетие.       И та молодая сотрудница, из-за которой заварился весь этот сыр-бор, мельком показавшись лишь на первом заседании, как-то так быстро сообразила, что ей, скорее всего здесь больше ничего не светит, поэтому, чтобы СМИ не трепали её и её имя, быстро так уволилась из органов и отбыла в неизвестном направлении.       А дальше, уже за растерзанное, полуживое тело Пака-старшего взялись журналисты, блогеры и иже с ними, чтобы уже догрызть его окончательно. Шумиха в обществе поднялась нешуточная, каждый мало-мальски уважающий себя телевизионщик, журналист и другие борзописцы считали своим долгом упомянуть дело Пака-старшего в негативном ключе в своём интрервью, беседе, ток-шоу.       С Пак Чимина сразу же сняли все обвинения, уголовное дело на него было закрыто за отсутствием состава преступления, в результате чего он был тут же восстановлен в должности, тем более что и потерпевшие со «Скорой помощи» наотрез отказались выдвигать против него обвинения, будучи уже в курсе о причине налёта на «Скорую».       И только после всех этих треволнений Чимин, Чонгук и Тэхён выдохнули свободно. Наконец-то всё закончилось. До вынесения приговора все ужасно нервничали, переживали и дёргались, один лишь Мин Юнги казался выдержанным и спокойным, словно удав после сытного обеда.       Но как выяснилось, это тоже была лишь маска. Потому как после оглашения приговора, тот тяжело опустился в своё кресло и прямо в зале суда стянул с себя белый парик адвоката и принялся им вытирать лицо, которое было непонятно от чего мокрым – то ли от пота, то ли от слёз.       Этот кадр потом облетел все СМИ и информационные Интернет-ресурсы, и Мин Юнги на какое-то время стал просто телезвездой от юриспруденции. Его стали активно приглашать на различные ток-шоу, к нему начали обращаться за помощью разные, причём, очень непростые люди. Однако тот вежливо всем отказывал, ссылаясь на занятость по основному месту работу.       Кимы, глядя на весь этот ажиотаж вокруг их юриста, лишь тихо посмеивались и удивлённо качали головами. Они-то давно и прекрасно знали, какого заполучили себе профессионала.       Ну, и погудев еще несколько месяцев, общественность наконец-то угомонилась, найдя себя для развлечения очередного кумира.       *****       Они сидели в ресторане и тихо переговаривались, склонив головы друг к другу. Еле слышная музыка и приглушённый свет не раздражали и не отвлекали их.       - Спасибо тебе за всё, хён. Я даже не знаю, что ещё сказать, у меня нет слов. - Чимин придвинулся совсем близко к Юнги, вглядываясь в эти всегда недоверчивые, но сейчас просто спокойные и ясные глаза.       - И не надо ничего говорить, - Юнги ласкал своими пальцами маленькую ладонь Чимина, от чего та непроизвольно вздрагивала.       - Знаешь, ты просто волшебник, - Чимин опустил взгляд на их руки.       - Ты, правда, так считаешь? – Юнги усмехнулся, внимательно вглядываясь в эти невероятные ореховые глаза. - Очень надеюсь, что смогу ещё многим тебя удивить, - он сделал большой глоток вина из пузатого, тонкого, стеклянного бокала. - Тогда у меня есть ещё один вопрос, - он чуть помедлил, явно волнуясь и обхватывая ладонь Чимина своими длинным пальцами: - Так всё-таки - к тебе или ко мне?       Чимин сразу вскинул взгляд на лицо напротив, бегая по нему глазами. И вдруг улыбнулся, улыбнулся спокойно и счастливо.       - К тебе. И только попробуй ещё раз сказать, что разговор у нас снова пойдет всего лишь о мороженом… в рожке.       *****       Тэхён, словно тигр в клетке, расхаживал по квартире, мерил её шагами. Он всё прекрасно понимал: он сам, первым должен позвонить Чонгуку. Но он не знал, что говорить. Он понятия не имел, что должен ему сказать. Да и вообще, может Чонгуку и не нужен этот его звонок.       Тот поцелуй в машине? Да кто сейчас вообще обращает внимания на какие-то поцелуи? Ну, поцеловались, и что дальше? Во время всего судебного процесса они практически не общались, да и виделись крайне редко – Чонгук отдувался на работе за себя и за того парня, которого отстранили, а Тэхёна намертво припахал себе в помощь Юнги в качестве секретарши – подай, принеси, напечатай, отправь. Поэтому лишь теперь оба смогли вздохнуть и вспомнить о своей личной жизни.       Только Тэхён всё ещё продолжал сомневаться, нет, не в себе. В Чонгуке? Пожалуй. И хотя ту клятву в машине запомнил на всю жизнь, всё равно где-то глубоко всё тот же червячок, что постоянно портил ему жизнь, свербил и напоминал, что – ну, а вдруг всё это было лишь под влиянием той эйфории? Вдруг после Чонгук опомнился и понял, что поторопился со всеми обещаниями? Всё ведь могло быть. Могло, ведь?       Поэтому сейчас и бегал по квартире, словно ужаленный, и уже в который раз бросал телефон, так и не решаясь набрать номер. Теперь уже номер Чонгука он знал наизусть, хоть ночью разбуди.       Звонок в дверь удивил, но хотя бы заставил отвлечься от копошащихся, словно мыши в тесной норе дум.       На пороге стоял Чонгук. От неожиданности Тэхён даже завис, такого не ожидал вот вообще никак. Поэтому стоял и просто тупо глядел на друга. И тот глядит, жмётся и молчит.       Сколько бы они ещё так простояли, неизвестно, но Чонгук всё же решил спросить:       - Войти можно? Или занят?       - А? – Тэхён только тогда, сморгнув, очнулся. - Конечно, проходи.       И оба стоят посреди комнаты и оба не знают о чём говорить.       - Выпить не предложишь? – Чонгук придумал предлог.       - Конечно. Что будешь?       - Пиво, – и, взглянув на стол, вдруг устроился прямо возле него на полу.       Тэхён с удивлением поглядел, усмехнулся – это уже становилось традицией, пока только было непонятно: доброй или как? Но пристроился рядом, передавая вторую бутылку другу.       Отпили по глотку, и снова молчат.       - Да, совсем забыл. Я чего зашёл-то? – и он полез в свой видавший виды рюкзак и выудил из него рубашку. Новую, упакованную в целлофан и картон. - Вот. Я же сказал, что буду должен. Она очень напоминает ту, которую я порвал. Должна подойти, брал, как на себя.       Тэхён взял из рук Чонгука коробку, удивлённо разглядывая.       - Спасибо, конечно. Только не надо было. Бог с ней, с той рубашкой, - и вдруг о чём-то подумал: - А если бы меня не оказалось дома?       - Так у тебя в окне свет. Значит, дома.       - Понятно, - почему-то это даже не пришло в голову.       И снова молчок. Так молча и допили каждый своё пиво.       - Ну, ладно. Я тогда пойду, - Чонгук поднялся с пола и пошел к выходу.       И вдруг ему в спину:       - Так и уйдёшь? - тот, словно напоролся на препятствие. Медленно развернулся.       - Так ты же не останавливаешь.       - Ты всегда так уходишь, - предыдущая реплика Чонгука осталась без ответа. - Ты всегда уходишь первым.       - Ты это о чём? – Чонгук нахмурил брови, не понимая.       - Тогда в доме Минхо ты просто сбежал - раз. Хотя нам надо было всего лишь обо всём открыто поговорить. Два – решил всё за нас обоих там, за школой, сказав, что это были просто гормоны, что ничего между нами нет. Три - снова ушёл, увидев меня в коридоре полицейского участка, когда я только вернулся из России, тупо показав мне свою спину. Не стал ничего выяснять, не поговорил со мной, даже не поздоровался. Четыре - сбежал после того – будь он неладен – секса в прихожей, словно это я был его инициатором. Пять - снова ушёл первым после нашей попойки и той дурацкой драки. Этого мало? Ты всегда уходишь, оставляя меня мучиться неизвестностью относительно наших отношений, да ещё и изводить себя чувством вины.       Чонгук внимательно слушал, уставившись на свои носки. Потом поднял глаза, усмехнулся, придвинулся ближе к Тэхёну, заглядывая в самые зрачки.       - Правда? А ведь можно на это поглядеть и под другим углом. Раз – ты мог бы меня тогда в доме Минхо остановить, чтобы я не убежал, но не сделал этого, и бросился за мной, когда уже точно бы не догнал. Два – это ты сбежал с родителями на грязи на неделю, чтобы ничего не выяснять со мной. Именно поэтому я и решил, что ты не готов ни к каким отношениям. Три – прости, но это именно ты исчез почти на шесть лет. Да, не по своей воле, но исчез ведь. Четыре – тот самый коридор. Это ты сделал тогда всё, чтобы я почувствовал себя просто подстилкой, чтобы мне больше ничего не оставалось, как уйти. Ты сам тогда никак и ничем не постарался изменить ситуацию. Пять – после той нашей попойки и драки ты тоже не пытался меня задержать, у тебя не было для этого причин, да ты и не хотел их придумывать. И, наконец, шесть – это я, в отличие от тебя, оставил для нас маленькую ниточку в виде твоей рубашки. Так кто из нас всё время сбегал? Кто из нас всегда боялся выяснения отношений? Кто и сейчас боится начинать их заново?       И ведь, действительно, у каждого была своя правда.       Так, кто теперь сделает первый шаг? И Тэхён понял, что это должен быть он. Тем более, что это уже будет всё равно не первый, а второй шаг. Первый сделал опять Чонгук, придя к нему домой и, принеся эту чёртову рубашку.       И он сделал этот шаг. Подошёл к нему и просто обнял. И Чонгук не отстранился, обняв Тэхёна в ответ.       И что дальше? Что делать им дальше?       Это был тот момент, когда весь предыдущий опыт играет не на руку, а против. Как бы сейчас обоим хотелось, чтобы ни у кого ничего не было, чтобы друг у друга были только они. Чтобы прошлое не стояло сейчас между ними, не вспоминалось, не пыталось мешать и путать.       Да, оба уже давно не девственники. Тогда откуда эта неуверенность? Да только оба неуверенны в себе, оба боятся, оба чего-то страшатся. Чего? Сами не понимают. И здесь можно усмехнуться, вспоминая, что ведь даже девственность потеряли одновременно, в один день, возможно, в один час. Так чего они боятся: что получится плохо, что получится просто не слишком хорошо, что получится никак, что вообще ничего у них не получится?       И ещё вопрос - кто же сегодня будет снизу? И Тэхён успевает сказать первым. Ну, что же, это логично и честно. Но при этом, непонятно почему, вдруг оба вспоминают свои первые разы, нет, не в доме Минхо, а когда были впервые с мужчиной.       И в памяти Чонгука всплывает Туан и его первая неудача. И паника – неужели и сейчас будет так же?       В мыслях Тэхёна – Дени. Всё было не так уж плохо. И, видимо, у него более выигрышная ситуация. Да только Чонгук – не Дени. Здесь всё другое.       И ведь были после у обоих и другие партнёры, да только почему-то вспомнились первые. Словно снова всё заново, как в первый раз. И снова Чонгук боится провала, а Тэхён…, а чего бояться Тэхёну-то? А вот ведь есть чего. Так как ни член Мишки, ни уж тем более – Дени, не сравнятся по размеру с чонгуковым. Это то же самое, что Австралия и Евразия, яблоко и фейхоа, арбуз и апельсин. Блядь, да что за сравнения в голову лезут?! И улыбки как не бывало, и снова страх и неуверенность.       Но вдруг сразу же обоим, одновременно приходит понимание – всё надо начинать заново, с чистого листа, словно ни у кого ничего до этого не было. Будто и не было этих шести лет разлуки, будто и не было того ненужного секса в прихожей, который кроме боли не принёс обоим ничего. Они будут знакомиться заново, узнавать друг друга заново.       Единственное, за что можно было ещё им цепляться, словно за спасательный круг – это тот, уже давнишний, но не забытый обоими их «первый день любви». Именно он грел душу и подпитывал обоих, пока они находились вдали друг от друга. И лишь держась за этот спасательный круг, можно вспоминать и всё остальное, что связывало их в единое целое тогда, давно: первые откровенные взгляды, первые поцелуи, и даже их первый «параллельный» секс тогда, в доме Минхо. Ведь всё это было, и это было с ними, и это было, не смотря ни на что, здорово. Настолько здорово, что, прочитав эти воспоминания на лицах друг друга, одновременно улыбнулись и одновременно успокоились.       …И одновременно потянулись к губам друг друга. И одновременно пропали друг в друге. Всё чувствовали, всё понимали, всё ощущали, да только, вроде как, и не с ними всё это происходило.       Соскучились друг по другу страшно. Катастрофически. И одежда мешает так же страшно, поэтому первое, что сделали, словно сговорившись, освободились от футболок, чтобы кожа к коже – два магнита. Уже полузабытое ощущение, но настолько сладкое, настолько родное. Тем более, что и сердцам теперь биться легче – ничего не мешается, не связывает. Нет преград – ни рёбер, ни кожи.       И тут же, словно по волшебству, появилась Она – их общая Вселенная. Только сейчас вспомнили оба про неё. Ни с кем другим не было никаких общих Вселенных. А здесь, вот она – темнота и тишина, чтобы ничто не отвлекало и не мешало. В ушах – космическая тишь, в глазах – бесконечное мироздание. И только им одним решать, чем всё это заселить.       Им бы сейчас напиться друг другом, а они стоят, обнявшись, словно два изваяния, и молчат. Они так давно просто не обнимались, – в машине не в счёт – не обнимались так, чтобы слиться в единое целое – минимум, что возможно. Даже пока не понимают, что дальше делать. Все иные мысли, все вопросы ушли.       Остались только они двое, – первозданные дети природы, - больше никого нет в целом свете, в целом мире, во всей бесконечной Вселенной, ни в их, ни в какой другой. Странное чувство, завораживающее.       Как оказались на кровати, да ещё и полностью обнажёнными, ни один из них не помнил. Смотрели всё время друг другу в глаза, только в глаза, всматривались в эту свою Вселенную, запоминая каждое мгновение.       Руки так и не отпускали друг друга, держали слишком крепко, судорожно, чтобы снова не потерять, только если потеряться друг в друге.       Сердца бились ровно, только так, будто сердце было одно. Не было бешеных скачков, сумасшедшего темпа, качающего потоки крови со скоростью света. Было ровное взаимное горение, оставляющее в мыслях, в душе, на коже многочисленные личные печати, клейма - нестираемые, несмываемые клейма принадлежности друг другу. Навсегда, навечно, до скончания веков.       И даже чонгукова саламандра не бесилась, а лишь удовлетворённо облизывалась своим раздвоенным язычком, свернувшись кольцом и охраняя вход в их общую Вселенную, чтобы больше никто и никогда на неё не посягнул.       Когда в первый раз оторвались друг от друга, даже не поняли, что с ними было такое. Делали ли что-то друг с другом, целовали ли, ласкали ли? Да только оба оказались зацелованы полностью чуть ли не до кровавых засосов, и заласканы до изнеможения и даже покусаны, словно мелкими зверьками. Когда успели только, не скажут, не помнят.       Возбуждение держало обоих слишком крепко. Хотели друг друга безумно. Однако не торопились, понимали, что теперь время им не враг, а друг и союзник.       У Тэхёна даже кружилась голова от невероятных, каких-то запредельных ощущений, а ещё и от просто всего происходящего, того, о чём даже боялся мечтать.       Чонгук же полностью уже завладел его телом, выцеловывая каждый сантиметр кожи, облизывая его всего, словно свой любимый «Чупа Чупс».       - Гуки, прекрати, - получилось хрипло и тихо. - Я не выдержу. Я сейчас кончу.       Тот, не прекращая пытки лаской, только хмыкнул.       - Это тебе в наказание. Терпи.       Чонгук же в этот момент вдруг совсем не к месту вспомнил тот давний, ещё школьный случай, когда показушно в ресторане поцеловал руку той девушки – даже имя её уже успел забыть. И как после Вушик с иронией и удивлением сказал, что тот оказывается ещё и ручки целовать умеет. На что Чонгук лишь с болью ответил, что любимого человека он готов всего вылизать.       Почему-то запомнил тогда свои слова, и поэтому сейчас именно этим и занимался: вылизывал Тэхёна буквально всего, заставляя того постанывать от острых ощущений. Он начал с его губ, чуть покусывая их и тут же зализывая эти места. Тэхён тут же обхватил его руками. Но, нет, так Чонгуку было мало места для манёвра, поэтому отстранился, вызывая у того недоумение.       - Лежи смирно, не мешай.       И Тэхён лежал, не мешал, отдаваясь полностью столь непривычным и неописуемым ощущениям. Вылизывать его ещё никто не пробовал. Про себя лишь решил, что надо будет то же самое проделать и с Чонгуком. Пусть тогда он попляшет под его языком, а язык у Тэхёна гораздо длиннее будет. И от этих мыслей лишь захотел усмехнуться, да только вдруг с новой силой ударившее возбуждение заставило протяжно застонать и сжать зубы.       А дальше Тэхён уже и не помнил ничего. Потому что, где только язык Чонгука не побывал. Последнее, что осталось в памяти – ласковые поглаживания и покусывания внутренней стороны бёдер, влажные дорожки из поцелуев всё выше и выше, и язык Чонгука на своей возбуждённой плоти. Он действительно ласкал головку так, словно был готов её проглотить. И Тэхён не выдержал. Он никогда не думал, что простой минет может в нём вызвать такой ураган чувств. Тэхён метался по простыням и, чтобы не кричать в голос, просто рычал сквозь сомкнутые зубы. И тогда их ещё пока тёмная и тихая Вселенная наполнилась первыми вспышками разноцветных фейерверков и смехом новогодних хлопушек.       Когда же, отдышавшись и вернувшись на землю, смог открыть помутневшие глаза, его встретил победоносный взгляд Чонгука.       - Ты у меня за всё заплатишь, - голос Тэхёна хрипло сорвался.       Ответом ему был глумливый смешок.       - Это ты заплатишь за всё. Готовься.       Да он давно готов, правда, пока ещё лишь морально. Тэхён прекрасно понимал, что его ждёт дальше, только уже и сам хотел этого. Одной ласки ему было недостаточно. Поэтому даже долгой подготовки не потребовалось, уже внутри всё свербило от ожидания.       Первое вторжение, Тэхён охнул, зажмурился и вскинул вверх подбородок от боли. Только знал, что вскоре это пройдёт. А дальше… Господи, этого ведь ещё у них не было. Ту прихожую забыли оба. Если честно, зная натуру Чонгука, Тэхён ожидал сразу резкого, может быть даже грубоватого секса. И вдруг, эта явная, незавуалированная нежность, неспешность, прокатывающаяся внутри волнами обоюдного возбуждения, обоюдного жгучего желания.       - Посмотри на меня, Тэ, - тоже хрипловато и тихо Чонгук. - Смотри на меня.       И Тэхён глядел, не отрываясь глядел в эти чёртовы чёрные, сейчас просто огромные глазищи, которые и от него не отрывались ни на секунду.       От столь запредельных ощущений Тэхён снова застонал и сам повёлся навстречу, закидывая свои длинные крепкие ноги Чонгуку на талию. И вот уже эта неспешность, ласковость превращается в сильные, умелые, резкие толчки, отдаваясь внутри целым каскадом непередаваемых образов, впечатлений, переживаний. Всё, что было между ними, - и хорошего, и плохого - всё это вдруг пронеслось перед глазами Тэхёна, наваливаясь тяжёлой памятью. Столько просто не могло поместиться в нём, психика явно не справлялась. И он заплакал. Слёзы лились, стекая дорожками по вискам, смешиваясь с бисеринками пота, прокладывая себе путь дальше, путаясь и пропадая во влажных, волнистых волосах.       Чонгук всё видел, всё понимал, молчал и только, закусив губу, уже и сам готов был расклеиться. Поэтому вдруг остановился, приподнял Тэхёна, словно тряпичную куклу, и, посадив себе на бёдра, просто обнял.       - Прости меня, - Тэхён уткнулся мокрым лицом другу в плечо.       - Не выдумывай, - прозвучало резко. Чонгук не мог позволить ещё и себе развалиться на куски.       И от этих слов Тэхён сразу пришёл в себя. Снова поглядел в чёрные глаза, скрывающие свою боль где-то глубоко – не достать. И слава Богам!       Сразу же собрал себя в кучку, обнимая и нежно целуя друга. Затем аккуратно сполз с Чонгука и развернулся к нему спиной, вставая на локти.       - Тогда, давай, продолжим, - и сам тут же успокоился, беря себя в руки.       От такой смены настроя Чонгук вмиг снова загорелся, только уже не как безобидная новогодняя гирлянда, а словно пиротехника перед взрывом. Даже воздух втянул в себя со свистом. И вот он уже совсем не нежно и вовсе не ласково вбивается в послушное тело Тэхёна, точно, в наказание за всё, что пережил, одной рукой крепко держа за плечо, другой сжимая его бедро до бордовых пятен. И такой напор не мог остаться безнаказанным, поэтому отозвался в Тэхёне просто колокольным звоном, набатом, закладывающим уши, тем самым пиротехническим взрывом, и он с глухим, долгим стоном падает на руки, расползаясь по простыням, ловя под веками новый звездопад и сгрызая край подушки. И Чонгук следует за другом, чтобы не оставлять его одного в этой их бескрайней общей Вселенной.       Уже вовсе не тихой и не тёмной, а наполненной яркими звуками и ослепляющими красками.