Наказание

      — Доложить, — скомандовал Дотторе, пропустив Коллеи обратно в лабораторию с улицы, где она пробыла несколько минут в лёгкой одежде после введения очередного препарата.       Ноги не гнулись, Коллеи еле-еле осела на койку, мелко дрожа.       — Холодно… — выдавила из себя Коллеи, её конечности чуть ли не отмёрзли за то время, что она провела при низких температурах.       Губы скривились; приложив руку к подбородку, Дотторе задумался и повернулся к своему рабочему месту, на котором стояли разные колбы с жидкостями, а в подставках находились пустые и полные пробирки.        — Очень холодно? Или всё-таки какая-никакая восприимчивость была? — поинтересовался он, делая какие-то отметки в раскрытом блокноте на той странице, где находилась закладка.       Коллеи сглотнула: собственные прикосновения в целях попыток согреться обжигали, ведь и в самой лаборатории не лучше — все препараты не должны храниться в тепле, окно потому было приоткрыто.       — Н-не было… Вроде… — она поёжилась и закашлялась.       Дотторе неслышно цокнул языком, поняв, что если бы восприимчивости не было, то девчонка очевидно бы умерла от обморожения. И замолчал. В лаборатории слышны лишь скрипы пера о бумагу и прерывистое громкое дыхание Коллеи: та приложила ладони ко рту.        Нарушить тишину она боялась и вряд ли бы нашла силы это сделать. Хотелось уснуть, но Коллеи знала, что нельзя, — оставалось только ждать, когда Дотторе допишет отчёты о неудавшемся эксперименте и даст следующие указания, чтобы тот всё же удался. Ведь останавливаться на неудаче он точно не собирался — осталось же совсем чуть-чуть до желаемого результата.        Дотторе отложил перо и потянулся к полке, забирая с неё небольшую баночку с зёрнами какого-то растения — конечно, ядовитого, — затем поставил на стол ступку и, высыпав их, принялся толочь.       Коллеи даже заинтересованно, но боязливо вскинула брови, однако увидеть что-либо не могла: крепкая спина Дотторе мешала, потому приходилось только вслушиваться в звуки. Внутренний голос подсказывал, что ничего хорошего не произойдёт, оттого и страх рос с каждым движением пестика. Коллеи же понимала, что, вероятно, Дотторе снова введёт получившийся препарат в её вену, будет безумно больно, а затем придётся проверять на собственной шкуре, получилось ли у него создать то, что хочет. Отвлечься Коллеи совершенно не могла, но, благо, потихоньку начинала согреваться. Не вся, только руки. Хотя, скорее всего, ненадолго.       Дотторе что-то перелил и, видимо, засыпал в эту жидкость растолчённые зёрна, встал, чтобы дотянуться до верхнего шкафчика, откуда достал коробку шприцов, мелкие пузырьки с тёмным порошком и продолжил работать.        Серые стены, ставшие, к сожалению, такими родными, нагоняли ужас, особенно в сочетании с чувством приближения очередного кошмара и со звуками, доносящимися сбоку. Коллеи уткнула лицо в колени, обхватывая их руками, и просто ждала, сама не зная чего, но точно понимая, что только плохого. Хотелось быть сильной, но не получалось. Она дрожала, но заплакать не могла; будто в замкнутом кругу: просыпается, по приказу проверяет действие очередного препарата, чувствует страх, отвращение к самой себе, к нему, ко всему миру, а потом засыпает, перед этим тихо молится, сама не зная кому, чтобы это всё закончилось как можно скорее, ведь то же время или день недели Коллеи могла узнать только с коротких фраз Дотторе. Да и то не всегда.       — Подойди и сядь сюда, — холодный, как эта комната, тон Дотторе вперился в уши, и Коллеи нехотя, чуть пошатываясь, приблизилась к рабочему его месту, осела на неудобный табурет.       В ладони шприц с однородной тёмно-красной жидкостью. Глаза Коллеи зацепились за огромную колбу, из которой, видимо, Дотторе её и набрал. Перевела взгляд с него на металлическую поверхность стола, шумно сглотнула.        — Не медли, — в своей манере скомандовал Дотторе и развернулся к Коллеи, ожидая, чтобы та протянула руку.       Но что-то резко ударило в голову, а именно короткое желание: «Не хочу», — потому она и не шелохнулась, лишь напряглась и села ровнее. Дотторе хмыкнул и вскинул брови.       — Что-то непонятно?        Нет, всё понятно, но этот момент неясно откуда взявшейся храбрости просто не позволял слушаться Дотторе.        — Я не буду… — Коллеи спрятала руки за спиной.       Глаз не видно, но в них явно проскользнуло как полное непонимание, так и зараждающийся гнев, вызванный неповиновением.       — Повтори? — тон спокойный, но отчётливо слышалась чёрствость.       — Я-я не буду! — более уверенно повторила Коллеи и с вызовом взглянула на чёрную маску, но тут же осеклась от своего обращения.        Что же она творит?       — Ты меня не поняла, я сказал… — Дотторе потянулся к её плечу, страх на секунду сковал тело, но Коллеи нашла в себе смелости отбросить его руку.       — Я не буду! — крикнула она и тут же замолкла, глядя на то, как Доктор стиснул зубы в белом оскале и схватился за своё запястье, тем самым выронив шприц на пол.        Тело пронзила резкая боль, Дотторе почувствовал, как рукав постепенно намокал от собственной крови и, кажется, это дало ему волю выплеснуть свой растущий гнев. Он молнией вскочил со стула и отвесил пощёчину Коллеи, что та повалилась на пол с табурета, даже не издавая ни единого звука. Лишь больно ударилась: безусловно, где-то появятся синяки.       — Сука, — Дотторе тут же грубо взял ту за воротник тонкой футболки чуть ли не до треска и близко-близко притянул к себе, что Коллеи могла ощутить его тяжёлое дыхание на своих губах. — Ты ещё не поняла, что чем больше сопротивляешься, тем хуже?        Коллеи шумно сглотнула, держась за покрасневшую кожу на лице. Успела тысячу, нет, миллион раз проклясть себя за непослушание, за которым последует то, чего она точно не хотела.        Дотторе в гневе ещё страшнее, чем в обычном состоянии. Он снова отшвырнул её на пол. Устоять было невозможно, потому Коллеи больно упала на колени и тихо всхлипнула, опёрлась на руки, снова внутренне наполняясь ненавистью ко всему: к себе, к родителям, отдавшим её в руки Доктора, к самому нему, к своей жизни и к миру в принципе… Но никак эмоции выплеснуть не могла. Ей просто хотелось исчезнуть, больше никогда не почувствовать боль, никогда не возвращаться в эту лабораторию, ставшую для неё тюрьмой, никогда не видеть половину лица Дотторе и не ощущать яд под своей кожей.        Он тяжело дышал, пытаясь успокоиться, развернулся к столу, чтобы взять аптечку и обработать глубокую рану, оставленную Коллеи, пока та сидела на холодном полу и старалась жить. Хотя, в последние годы, «жить» вряд ли подходило к её образу жизни, скорее «существовать», не зная зачем и для чего. Её сердце бешено билось: хотелось сунуть руку в свою грудную клетку и вырвать, чтобы удары не были слышны в ушах. В уголках глаз за долгое время образовались капли солёных слёз.        Дотторе хлопком закрыл аптечку, натянул рукав на забинтованную руку и сверху вниз посмотрел на беззащитную Коллеи. В голове вином плескались различные безумные мысли и идеи, от одной из которых он коротко улыбнулся краешком губ: следовало бы как следует наказать Коллеи, чтобы больше не смела перечить.       Дотторе медленно обошёл её со спины и прикоснулся к плечу, чувствуя панику и дрожь тела, казалось, он даже слышал, как колотилось её маленькое сердце.        — Ты не понимаешь по-хорошему, — лукаво произнёс Дотторе, крепко беря хрупкие запястья в одну ладонь, пока другой рукой искал что-то похожее на наручники. — Значит, мы будем по-плохому, — нашёл в шкафчике; кожи коснулся холодный металл, послышался щелчок.        В распахнутых глазах Коллеи застыл страх, тело покрылось неприятными мурашками, а в районе груди образовалась тяжесть: это не сон, она понимала, что её ждёт, уверенности в этом добавляло то, как Дотторе встал перед нею и грубо схватил за подбородок, долго изучая её замученное, испуганное лицо, тем самым издеваясь, а после так же, не церемонясь, ослабил хватку и потянулся к застёжке на штанах.        — Открой рот, — уже не от «прилива храбрости», а от оцепенения Коллеи не послушалась, и он снова ударил по щеке.        Дотторе собственнически схватил девчонку за зелёные волосы, которые раньше явно были насыщенней, и направил к своему члену, довольствуясь её паникой.       — Ты и пискнуть у меня не посмеешь, может, хоть так осознаешь, кто ты, — Дотторе качнул бёдрами навстречу рту, головка коснулась задней стенки, что вызвало рвотный позыв, Коллеи двинулась назад, но безуспешно. — Не дёргайся, ты должна как следует извиниться за своё поведение.        Она подняла глаза к нему, с жалостью смотря на его лучезарную улыбку. Это единственное, что в принципе можно было увидеть из-за маски. Отвратителен. Воплощение ужаса всего мира.        Дотторе было абсолютно плевать, как Коллеи чувствовала себя — заслужила. Из её глаз текли слёзы, которые контролировать уже просто невмоготу, от резких заходов то наполовину, то на всю длину, Коллеи не успевала думать, задевала зубами плоть, отчего Дотторе только шумно вздыхал и давил на затылок сильнее, сжимая волосы и направляя. Перед глазами в хаотичном порядке вились чёрные пятна, а голова начинала кружиться.       В его руках она всего лишь кукла, с которой будет играться так, как заблагорассудится, и которая лишь покорно примет любое правило его игры.       От осознания, что всё только начиналось, стало тошно. Коллеи почувствовала себя такой униженной, оставалось просто без остановки плакать, надеясь на то, что это один из кошмаров, преследовавших её каждую ночь, проведённую здесь, что она вот-вот проснётся и спокойно выдохнет. По сравнению с происходящим сейчас все те эксперименты казались безобидными. Да, было больно и неприятно, но ощущения сейчас отнюдь не похожи на прошлые.        — Да, вот так… какая послушная девочка, — Дотторе прервался на резком вздохе и толкнулся глубже, дыхание сбилось. — Можешь же, когда захочешь...       Но Коллеи не хотела: ею с каждой секундой и с каждым движением овладевало что-то гораздо сильнее, чем страх, она боялась ещё большего гнева Дотторе, ведь только догадываться могла о том, на что тот ещё способен. Ему же невыгодна её смерть, потому он будет издеваться дальше, мучить.       Мысли одна за другой путались в огромный клубок, который размотать, увы, никто не сможет. Коллеи чувствовала только отвращение, жуткое унижение и осознание того, что она в полной мере беспомощна: остальным подданным Царицы абсолютно всё равно, чем занимался второй из них, а здесь, в кошмарной комнате, не было никого, кто хотел бы и мог бы прекратить этот ужас. Да и за гнетущими стенами тоже.       Дотторе в последний раз надавил на затылок и обильно кончил в рот Коллеи. Пришлось сглотнуть. Та закашляла и попыталась отдышаться. Кричать не могла, но будь силы — сорвала бы голос до немоты. Она не чувствовала себя человеком, лишь жертвой, мелкой добычей крупного животного, с которой он и церемониться не будет, разгрызёт в угоду себе.        — Ты же не думала, что мы закончили? — рассмеялся Дотторе так, что его бас вперился в уши; он навсегда засядет в голове, и Коллеи никогда с любым другим его не перепутает.        — П-пожалуйста… не надо… — тихо молила Коллеи и закрыла глаза, сбиваясь.        — Ну, как это «не надо»? — Дотторе схватил её за плечи и провёл к койке, вес настолько мал, что он мог приложить малое количество силы для того, чтобы поднять Коллеи и не почувствовать никакого груза. — Здесь только я решаю, что надо, а что нет, — рывком откинул на жёсткий матрац и снова посвятил секунды, кажущиеся вечностью, разглядываниям её беспомощного тела, которое он желал отметить так, чтобы никто не сомневался в том, с кем Коллеи имела дело.       Голова коснулась тонкой простыни, на которой Коллеи спала всё то время, что находилась под прицелом Дотторе, и меньше всего ей хотелось того, чтобы воспоминания об этом проклятом дне больно кололи её душу каждый раз, как она сюда впредь ляжет. Тяжёлое её дыхание смешалось с таким же, принадлежавшем Дотторе, пока тот стоял где-то сзади в полной вольности действий.        Коллеи краем уха услышала, как Дотторе снял перчатки с маской и отложил их, но прекрасно, на своё сожаление, почувствовала, как его увесистые ладони приподняли её бёдра, понуждая сесть на колени, и сжали ягодицы через шорты. Коллеи подавила короткий вскрик, из-за чего он стал похож больше на всхлип, и послышался смешок Дотторе.        — Боишься? Брось… — он проскользнул пальцами к резинке и медленно стянул, Коллеи рефлекторно вздрогнула и сделала попытку отстраниться, за что тут же получила звонкий шлепок. — Я сказал, не дёргайся!       Коллеи, упираясь щекой в простынь, плакала, отчего начала кусать губы почти до крови, белая ткань впитывала каждую слезинку, пока Дотторе, будто специально издеваясь ещё больше, задевал ногтями её горящую кожу и стягивал нижнее бельё. Она ощутила себя такой открытой, какой никогда бы в жизни не хотела быть, особенно перед таким, страшно называть, человеком, как Дотторе.       Чувствовала каждое его обжигающее движение языком, чувствовала, как он, даже не смотря на надетые наручники, силой держал её руки одной ладонью, чтобы та не думала лишний раз брыкнуться, чувствовала, как гладил её бёдро другой. Слышала его довольное мычание, слышала, как он, на долю секунды отрываясь, томно шептал: «Ты моя». Ей было противно, больно, но она не смела и звука издать, даже, скорее, просто не могла: те громкие рыдания, что приходилось подавлять, застревали в горле и стягивали дыхание. Одним единственным желанием уже давно стало просто умереть, чтобы больше не появляться здесь никогда в своей жизни.       Дотторе ввёл в Коллеи два пальца и неспешно подвигал ими, проверяя, на сколько её хватит, чтобы она попыталась сопротивляться снова. Но та была бессильна.        — Ты такая тесная… — усмехнулся Дотторе и чуть ускорился, прекрасно понимая то, что это могло причинить Коллеи боль как физическую, так и моральную.       Зубы вперились уже в простынь, Коллеи не могла даже глаза открыть, лишь сильнее зажмурилась, словно это могло бы помочь отвлечься. Сердце буквально разрывалось от скорости своего биения. Ещё чуть-чуть, и в груди остался бы лишь безжизненный кусок мяса, что когда-то был органом, никогда после не смеющий как прежде заработать.        Конечности затекли от неудобной позы, в которой лежала Коллеи, не говоря уже о кистях рук, что уже практически не чувствовались от того, насколько сильно Дотторе закрепил наручники.        Тишина со стороны Коллеи Дотторе явно не удовлетворяла, потому он, вынув пальцы, отвесил ещё один тяжёлый шлепок, её тело дёрнулось, и послышалось короткое, безумно тихое: «Блять», слетевшее с искусанных губ.       — Какой у тебя грязный рот, — прокомментировал Дотторе, медленно стягивая мешающийся низ одежды с себя. — Не к личику тебе так выражаться, — он снова засмеялся, вместе с этим вошёл в лоно наполовину.       С уст Коллеи сорвался непривычно громкий протяжный стон, наполненный болью, Дотторе вновь оголил ряд своих крепких белых зубов. Верхние его клыки всегда выделялись и приковывали внимание к себе. Правда, в данный момент вряд ли кто-то мог их лицезреть.       В красных глазах Дотторе ярким огнём горело дикое желание обладать, потому он выбрал достаточно быстрый, но для него самого комфортный темп каждого толчка внутрь тела Коллеи. Плевать, нравится ей или нет, её полустоны-полукрики говорят сами за себя, и разум Дотторе не волновали от слова совсем. Он лишь с наслаждением слушал и воспринимал их как отличный результат своих действий, а сбежится ли кто за дверью, мерзко хихикая, — не важно, могут хоть зайти, но прикасаться к Коллеи позволено только Дотторе.        Он царапал её ягодицы, пока впивался в них ногтями, толкался глубже и неровно дышал, на руках хорошо были заметны вены от напряжения тела. Коллеи сжималась, пытаясь выстроить границы дозволенного, но от этого Дотторе становилось только приятней. Он продолжал двигаться в своём темпе, несмотря ни на что.        Коллеи сделала еле-заметный поворот головой, чтобы посмотреть в незнакомые глаза Дотторе, которые вечно были прикрыты чёрной маской, но тот резко зашёл на всю длину, заставляя её снова зажмурится, небрежно запустил пальцы ей в волосы и отвернул: от него не ускользнёт ни единое шевеление своей жертвы.        В огромный клубок продолжали путаться мысли: нельзя сопротивляться, нельзя умолять прекратить, нельзя просить чего-либо — всё будет хуже и хуже, пока Коллеи не признает своё положение. Здесь нет места её желаниям, только Дотторе, его власть над ней и его мысли, его идеи и его приказы.        — Пожалуйста… Пожалуйста… прекратите!.. — наперекор мыслям ранее еле смогла выдавить из себя Коллеи, задыхаясь в унижении, её слова заглушились из-за опущенной в койку головы.        Массивная рука Дотторе резким и больным шлепком вновь ударилась о давно красную, буквально уже горящую кожу, как бы в очередной раз показывая то, что что бы девчонка ни говорила — ничего не значащая ерунда, которой никто не послушается.        — Молчать! — Дотторе продолжал силой толкаться в юное тело, выбивая из неё крики, его же они только забавляли и заставляли нездоровое желание обладать расти.        Он вытрахает из неё всю душу так, чтобы не сопротивлялась ему, покорно давала сделать какой-либо эксперимент, чтобы забыла, как говорить, своё имя. Ему было плевать на неё во всех смыслах, Дотторе нагло пользовался доминирующим положением. Из этой ловушки не получится сбежать.        Ногти упирались в ладонь до отметин, но иного способа хоть чуть-чуть облегчить боль Коллеи не могла: слова не помогают, действия повлекут за собой последствия хуже, чем то, что происходит сейчас, хотя, казалось, что ничего хуже и не придумаешь. Даже желание собственной смерти встало на первое место, лишь бы не чувствовать больше ничего, что делает Дотторе. Не чувствовать совсем ничего: ни радости, которой Коллеи уже не помнит, ни грусти, что переросла только в гнев и горькую обиду, обжигающе капающей на сердце и душу.        Чувствуя приближение к разрядке, Дотторе в последний раз сделал глубокий рывок, кончая внутрь. Послышался наполненный удовольствием протяжный выдох со стороны Дотторе, и он неторопливо вышел. Коллеи тут же обессилено повалилась на живот и наконец вытянула затёкшие ноги, она не могла отдышаться, не могла поверить, что, кажется, всё закончилось. Закончилось, по крайней мере, в этот день, а лучше бы — навсегда. Коллеи чувствовала лишь опустошение: эмоции как по щелчку пальцев просто отключились, в голове гудело, слёз больше не было.        Первым делом Дотторе снова надел свою маску на половину лица, а после — оделся сам. Бросил взгляд на использованную Коллеи и подошёл к изголовью койки.       — Отдыхай, — необычайно заботливо произнёс он и погладил её по голове: та не отреагировала.       Короткий смешок, звук шагов. В лаборатории осталась только Коллеи.       Только Коллеи с желанием конца своей жизни.