Бойфренд из параллельного

Одноклассники встречались в модном лофте недалеко от Данилова монастыря. Разделенное на зоны пространство давало возможность одновременно и посидеть поболтать, и потанцевать, и сфотографироваться на фоне задника с изображением их школы. Вместо застолья — фуршет, так что можно было перемещаться от одной группы к другой. Все оживлённо переговаривались, обнимались, показывали в телефонах фотографии детей и питомцев, делились новостями и достижениями. Вроде, все повзрослели, а среди своих опять вели себя, будто только вчера расстались. Музыка не заглушала голоса, а лишь создавала приятный фон. «Молодцы Анька с Макаровым, хорошо придумали!» Антон уже успел пообщаться с кем-то из бывших соучеников. Наташку Яковлеву не узнал — она запомнилась как серая мышка, а стала красавицей. А Лариска, бывшая мисс класса, сильно поправилась. Шутка ли, трое детей! Рядом мужик южных кровей, видно, муж её, далеко не отходит, блюдёт, как бы не украли. Из парней тоже не всех сразу вспомнил, кого-то с самого выпускного не видел. У Дениски уже лысина, кто б мог подумать! А какая была шевелюра! Действительно, стоило прийти. От воспоминаний на душе сделалось тепло. Антон заглянул в другой зал, где находился бар и закуски, и тут увидел его. Макс невозмутимо стоял у окна с бокалом в руке, а какая-то молодая женщина ему увлеченно что-то рассказывала. Он кивал и улыбался, но казалось, слушает вполуха. Антон решительно направился к нему и слегка бесцеремонно встрял в разговор: — Ты же не хотел приходить? С чего вдруг передумал? В ответ он получил несколько изумленный взгляд. Собеседница в этот момент отвлеклась на кого-то другого и, извинившись, отошла. — Ну? Чего молчишь? — настаивал Антон. — Я не то, чтобы не хотел. Просто не был уверен, что получится, — наконец произнёс стоящий напротив мужчина. Что удивило, голос у него был незнакомый. Куда мягче и тембр несколько ниже. Присмотревшись, Антон увидел, что и внешность немного отличалась. Волосы длиннее и уложены иначе. Другая мимика и манера держаться. Этот человек выглядел как брат-близнец Макса, вполне мог бы им быть, если бы это было возможно. От неожиданного осознания этого факта Антон замер, приоткрыв рот. Было, от чего впасть в ступор. — А ты откуда об этом знаешь? — продолжил тот, кого он принял за Макса. — Аня сказала? — Да, наверное, — нашёлся Антон. — Я тоже не знал, приду ли. Он беззастенчиво разглядывал собеседника, стараясь понять, кто это такой. Может, тоже материальное воплощение? Но в глазах не плясали знакомые золотистые огоньки. А вот что поразило больше всего, так это то, что над левой бровью был небольшой, посветлевший от времени шрамик. — Не узнаёшь меня, да? — застенчивая улыбка осветила лицо. — Я так и думал. Все говорят, я сильно изменился. Я Марк. Учился в «Б», в параллельном. Ну, меня ещё за рыжие волосы Морковкой дразнили, не помнишь? Марк — Морковка. Смешно же! И тут воспоминания, которые Антон загнал в такой дальний угол, что уже и забыл, в какой именно, вернулись, и его обдало волной жара. Перед глазами отчетливо встала тоненькая фигурка с копной рыжеватых, вечно торчащих в разные стороны волос. Точно, как выдернутая из грядки молодая морковка. Да, над ним подтрунивали, но он не был посмешищем. Просто забавным. И милым. — Подожди. Ты же мелкий был. Худой совсем. А теперь… такой! — В армии раскачался. Там нас, знаешь, как кормили и гоняли! — Служил? Надо же. — Ага. Я же в строительный пошёл, как родители хотели. А через полгода понял — не моё. Ну и бросил. — Решительный. — Ну да. Лучше сразу рубить, чем всю жизнь мучиться, не находишь? А в армейке как раз познакомился с Олегом. Потом он меня к себе в Питер позвал, и мы там вместе начинали. Подожди, что я всё о себе. Ты-то как? Женат? Чем занимаешься сейчас? Антон не знал, что сказать. Ведь именно с этого парнишки всё и началось. Именно он почему-то притягивал к себе взгляд в старших классах. Именно о нём зачем-то думалось по ночам. И именно с ним, выпив для храбрости два стакана фанты, солидно разбавленной алкоголем, он тогда поцеловался в беседке за школой во время выпускного. Будто затмение нашло. Видел, как Морковка вышел из зала, где бодро отплясывали одноклассники, а затем и из здания, как свернул за угол к укрытой разросшимися кустами акации беседке, где иногда тайком покуривали. Ноги сами понесли следом. А там догнал, развернул к себе и прижался губами так, словно хотел напиться. Под этим напором Морковка чуть не рухнул и, чтобы удержать равновесие, схватился за его плечи. Но не отстранился, а наоборот притиснул ближе и ответил на поцелуй. Их окутывала темнота, скрывая от посторонних глаз, и кто знает, сколько они так простояли, пока, наконец, разорвав поцелуй, Марк тихонько не прошептал «Тоша, ты это зачем?» Он сам не знал, зачем. Просто давно хотелось. Но в свете дня и на трезвую голову это казалось сущим безумием. А теперь тормоза слетели. Ведь это последняя ночь детства, ночь перехода в другую жизнь! Вдруг они больше никогда не увидятся? Вдруг это просто наваждение, и надо избавиться от него? На эти вопросы не было ответов, была только неистовая потребность что-то сделать. А вот что дальше — совершенно непонятно. Тут послышались голоса, и Антон словно протрезвел. Потряс головой, отгоняя морок. В самом деле, что он творит? А если увидят? Он дёрнулся, освобождаясь от до сих пор держащих его рук, и бросился прочь. Потом снова пил с ребятами в раздевалке возле физкультурного зала, и набрался куда больше, чем следовало. Кажется, ему стало плохо и даже рвало. Это смутно помнилось утром. Он пытался себя убедить, что не было ни беседки, ни теплых губ Морковки, ни этого тихого «Тоша». Просто выпил лишнего, мало ли, что примерещится. И когда через день или два ему пришла заявка в друзья, он сразу удалил ее, надеясь, что всё забудется само собой, если он не будет ежедневно встречаться с этими янтарными глазами, если на переменах не будет поблизости маячить рыжая вихрастая макушка. Потом закрутила студенческая жизнь, новые знакомые, зачёты и экзамены. Были походы, увлечение джазом и много что ещё. Вроде бы те воспоминания стёрлись, не оставив и следа, а оказывается, они всё ещё надёжно хранились, погребённые под слоями других, и радостных, и не очень. Теперь Антон смотрел на стоящего перед ним Марка и одновременно узнавал, и не узнавал его. Это был уже совсем другой человек — взрослый уверенный в себе мужчина, но где-то на самом донышке прозрачных светло-карих глаз угадывался рыжий трепетный Морковка. — Откуда у тебя этот шрам? — На лбу? Неужели, и это забыл? В тот год наконец-то нормально залили коробку, и на физре нам разрешили играть в хоккей. А у меня коньков не было, поэтому я на воротах стоял. Зазевался, как дурак, ну ты и пробил мне прямо в лоб. Пётр Семёныч еще говорил, что у меня, наверняка, сотрясение. И точно, Антон смутно помнил, как нёсся тогда к воротам и тоже засмотрелся, и шайба полетела именно туда, куда был направлен взгляд. Потом, когда сообразил, что наделал, когда, завернув в платок, прикладывал к ране снег, пока их физрук бегал за аптечкой, просил прощения и всё гладил по плечу. А Морковка улыбался, размазывая тёмно-розовые капли по лицу, и сам его утешал. — Помню. Слушай, я помню! Вот я придурок. Мог же тебе глаз выбить! — Да все мы тогда хороши были, — засмеялся Марк. — Обалдуи, что уж тут скажешь. — Погоди! — Антон мысленно отмотал их разговор к началу. — Говоришь, ты после армии в Питер уехал. А сейчас-то где живешь? — Там и живу. У нас с Олежкой сеть пекарен и два кафе. Скоро ещё одно открываем. — Здорово. С Олежкой, значит? - понимающе кивнул Антон. Марк снова улыбнулся, будто понял подоплёку вопроса. — Это мой самый близкий друг. Ничего такого, ты не думай. А так-то я один. Ты лучше про себя расскажи, - Марк улыбнулся, внимательно рассматривая Антона. Словно пытался что-то прочитать на его лице. — Знаешь, а я ведь тоже в Питер переезжаю. Новое место, новая должность. Буквально через несколько дней. — Вот это интересно, - Марк вздернул брови и подался ближе, но тут же замешкался и отступил назад. - Из столицы, значит, к нам. Уже нашёл жильё? Или тебе служебку дадут? — Думал, первое время в гостинице, а там бы подыскал что-то. Не посоветуешь, кстати, где там у вас лучше поселиться? — Можешь пока у меня остановиться. Если хочешь. У меня как раз комната свободная. Всё никак не решусь на ремонт, — чуть смущаясь, предложил Марк. И в этот момент что-то неуловимое, ощутимое только в виде намёка, чуть блеснувшее золотистым мелькнуло у него за спиной. Антон вернулся домой за полночь. Голова кружилась от шума и суеты, от выпитого, но больше всего от такой неожиданной встречи. По дороге обдумывал, что сказать Максу, как спросить у него, откуда взялся в его снах Морковка. Ведь он ни разу не виделся с ним после школы. Но квартира была пуста. Отчего-то сразу стало понятно, что Макс не вышел пройтись или по каким-то своим делам. Он выполнил свою миссию и больше не вернётся. Специально выбрал время. И тот знак, что он послал во время их разговора с Марком, был прощанием. Значит, не померещилось. На холодильнике аккуратно налеплен стикер. На нём кривоватыми пляшущими буквами выведено: «Я всегда буду рядом! Больше жизни!» Антон погладил желтый листок и вздохнул. Это было неизбежно, но всё равно так неожиданно и грустно. * * * — Я когда сюда переехал, сначала устроился на хлебозавод. Ну, чтобы с азов всё понять, технологию и тонкости. Образования же не было. Искал комнату, и просто чудом нашёл в этой квартире. Серафима Ильинична одна осталась, ей как раз жилец был нужен. Потом я у неё комнату выкупил. Мы с ней уже как родные стали. Она меня «увнучила», представляешь, слово какое придумала? Так ужасно жалко было, когда он заболела. Сгорела буквально за полгода. Ничего не помогло. А потом оказалось, она остальную квартиру мне завещала. Недавно полностью на себя оформил, но вот вещи её так и не стал трогать. Конечно, обстановка старомодная, но уютно, скажи? Антон слушал и улыбался. Комната действительно была как из старого фильма: резной буфет с чашками тонкого фарфора, массивный шкаф, через который точно можно пройти в сказку, кровать с высокой деревянной спинкой, рядом на тумбочке — лампа под стеклянным зелёным абажуром. Да, уютно. В высокое двойное окно видно широкую улицу и немножко сквер. Третий этаж — как он любит, невысоко. — Спасибо, мне очень нравится. Я точно тебя не стесню? — Нет, конечно! Я только рад. А сейчас пошли чай пить. Заодно попробуешь нашу выпечку. Ты какие пироги любишь? У нас фирменные есть и сладкие, и с мясом, и с печенью, и с картошкой. Я всяких принёс, специально для тебя. Всё натуральное! Пироги действительно были вкуснющие. Из тонкого сдобного теста, ровненькие и румяные, и очень похожие на самого Марка. И на Макса, воспоминания о котором согревали душу. Чай, как Антону нравилось, крепко заваренный в старинном чайнике с чуть надтреснутой крышкой. И пили они его из уютных чашек, немного слишком цветастых, зато нарядных. А потом стояли бок о бок на небольшом балконе, едва соприкасаясь руками на перилах, и смотрели, как на Проспект опускаются сумерки. По бесцветному небу ветер торопливо гнал свинцовые облака, которые так и норовили просыпаться то ли мокрым снегом, то ли ледяным дождём. Внизу куда-то спешили серые от налипшей грязи автомобили, по тротуару шли усталые люди, окутанные предвечерним полумраком и сырым туианом. А эти двое стояли и любовались, и одновременно произнесли: «Как же хорошо!»