Guilty Bear

      Всё происходит как в замедленной съёмке.       Хвастаюсь за растянутую майку, тяну назад. В нос ударяет вонь дешёвого пойла, коим и так, кажется, пропиталась вся квартира. Но запах становится всё ближе, отчётливее, заставляя желудок подкатить к горлу, когда мужик оборачивается. Его глаза раскосые, пьяные, налиты кровью. Такое чувство, что запах доносится прямо от них. Они едва различимы в тусклом освещении — в люстре гостиной жива лишь одна лампочка, а выключателя в прихожей мы не нашли из-за завалов хлама у стен, будто жильцы только заехали и ещё не успели разобрать вещи. Но и этого света мне хватает, чтобы разглядеть ярость на его лице. Слышно тяжёлое дыхание — не Герки, держащегося за шею, а борова, чуть было не задушившего моего друга. Он в гневе сжимает кулаки, двигает челюстью, будто уже перемалывает мне кости, и сопит натужно, сверкая поросячьими глазками.       Меня как будто парализует. Я понимаю, что невредимыми мы не уйдём, что драки не избежать. Надо отвлечь внимание на себя, пусть Герка протиснется к выходу, вызовет ментов, накатаем заяву за нападение. Логическая цепь обрывается другой мыслью — это мы в его доме, он запросто вывернет всё в свою пользу. Да и сам я ближе к двери. Но не драпать же! Всегда первым в бой рвался, а тут…       Он вытирает вспотевшие ладони о пузо, не сводя с меня прожигающего взгляда. Я с удивлением отмечаю, что даже не знаю, как его зовут. Илюха всегда в его сторону брезгливо плевался «он» да «отчим». Ни разу по имени не назвал. Ясно, почему. Я бы тоже на его месте сбежал при первой возможности, а Альт под одной крышей с ним жил сколько лет… Десять где-то? Нет, наверное, меньше. В каком он классе к нам перешёл?..       Мысли сбиваются, рвутся вперёд, будто мне нужно успеть продумать их все перед… Перед чем? Они переплетаются, создавая ураган из непроизнесённых слов, путаются и действуют на порядок быстрее тела. Сколько прошло? Минута? Десять? Но Герка, как и секунду назад, хватает ртом воздух, стискивая кожу на шее, пытаясь осознать, что жив.       Этот миг стоит мне пропущенного удара под рёбра. Мышц в нём как будто и нет, всё в брюхо сползло, но внезапность даёт ему фору. Я медленно — слишком медленно, согласно замершим внутренним часам, — выпрямляюсь. Следующий не пропущу. Погоди, Гер. Сейчас этот выблядок поймёт, что не на тех руку поднял. И за тебя, и за Илюху, и за себя объясню, раз уж он так на это напрашивается.       Он отводит руку. Понимаю — будет бить в голову, чтобы наверняка. Отскакиваю в сторону, уходя от удара. Дверь прямо за моей спиной — в одном шаге. Инстинкт самосохранения кричит, что надо уходить — только ручку опустить. Одно дело школьные стрелки — все месились, зная, что максимум по ушам схлопочут от предков за порванную одежду да разбитый нос. Сейчас же можно и в уголовку вляпаться.       Кулак рассёк воздух рядом со щекой — то ли я не рассчитал расстояние, то ли с меткостью у него было ещё хуже, чем я предполагал. Он отшатнулся, зло потряс головой и полетел на меня. Не рванул, занеся руку в очередной попытке достать, — полетел, потеряв равновесие. Я вжался в потрёпанную обивку входной двери, представляя, как зловонная туша навалится на меня и мы вместе вывалимся на лестничную площадку, ибо несчастная потрёпанная временем дверь не выдержит веса. Напрягся, зажмурился, готовясь к худшему.       Время продолжало растягиваться будто жвачка, утратившая вкус, но чрезмерно гордая своей эластичностью. Зловоние проникло в ноздри, заставило задержать дыхание…       Удар вывел меня из оцепенения. Я не почувствовал его — только услышал. Распахнул глаза и тут же пожалел, что не могу закрыть их снова. Его голова лежала у моих ног, неестественно вывернутая, а из раны на виске сочилась кровь. Герка стоял в двух метрах, вцепившись в красную спортивную сумку как в спасательный круг. Дрожал. Я обессиленно прислонился к двери, отчаянно ища взглядом что-нибудь, что могло бы стать для меня таким же якорем. Только не смотреть вниз. Вот хоть вязанный шарф… Сгодится. Или настенные часы — стрелка не движется, давно встали. Замерли на половине первого. Дня, ночи? А сейчас сколько?       К горлу подкатил ком. Что мы наделалил? Мы же только вещи Илюхины пришли забрать… Его вообще здесь не должно было быть. Кто ж знал, что алкаш прямо на кухне отрубился… Дверь была закрыта, мы и подумать не могли.       На площадку я всё же вывалился, едва услышав, как с той стороны вставляют ключ. Желудок предательски сжался, то ли от падения, то ли от относительно свежего подъездного воздуха, и заставил меня выплеснуть своё содержимое на потрескавшиеся кожаные ботинки. Женщина отпрянула, прерывисто вдохнула, обозревая открывшуюся картину, но не убежала прочь. Надо было что-то сказать, извиниться в конце концов, объяснить… Что объяснить? Почему её мужик бездыханно лежит у входа? Что мы здесь делаем? Слова вылетели из моей головы, а язык словно приклеился желчью к нёбу.       Будто наделённая невиданной силой, она дёрнула меня наверх за куртку, помогая подняться, утёрла рот ладонью, её — о собственное пальтишко, лёгкое не по сезону, и втолкнула в квартиру, спешно захлопывая дверь. Нашарила выключатель за коробкой с книгами и охнула, теперь уже окончательно осознав, что произошло.       Герка, будто приросший к полу, наконец сделал шаг навстречу:       — Он упал, — сдавленно прошептал, прижимая сумку к груди. — Напал на нас, а после… ударился и упал…       Он шептал, будто заклиная: «мы не виноваты, пожалуйста, поверьте нам». А я молился про себя, вспоминая бога, в которого никогда не верил, молился о том, чтобы поскорее проснуться.       С тихим стуком сумка опустилась на порог. Женщина присела, трясущейся рукой проверила пульс. Сглотнула.       — Илья… в порядке? — спросила она, не поднимая глаз.       Герка помотал головой, но она заметила. Поджала губы, стиснула кулаки и встала, хмуро скользнув по нам взглядом.       — Это несчастный случай. Уходите. Я вас не видела.       — А…       — Я разберусь, — сдавленно произнесла Илюхина мать и рухнула на табурет рядом с трюмо.       Только сейчас я увидел кровь и, кажется, ошмёток кожи на его уголке. К горлу снова подкатил ком. Мне срочно нужно было на воздух. Герман подхватил меня под локоть и выпихнул в подъезд. Обернулся, хотел сказать что-то ещё, но передумал. И потащил вниз, по лестнице. Ступенька за ступенькой. Деревянные ноги не слушались, так и норовили подкоситься, но хват у Герки был крепкий. Он сам стал моим якорем. Привёл меня к Адель, но я не смог даже вспомнить, в каком кармане ключи. Перед глазами стояло одутловатое лицо, перекошенное от злости, в ушах крик — «вы чё здесь забыли, пидоры ёбаные?!», а в носу щипало от кислого винного смрада.       — Кирюх, — Герман щёлкал моей зажигалкой, пытаясь раскурить мою сигарету. Зажал губами неуверенно — не курит ведь, — закашлялся, когда получилось. Протянул мне. — Он сам упал, понимаешь? Сам. Ты не причём. Ну же, бро!       — Сам, — послушно кивнул я, втягивая ядовитый дым.       Надо сосредоточиться. Отвезти вещи, которые Герка уже закинул на заднее сиденье. Ещё сигарету. Вот. Уже и дышится легче. И забыть. Как можно скорее забыть. Иначе это сожрёт меня изнутри.       — Не рассказывай Альту. Пусть мать скажет сама.       Герман хмуро кивнул, хлопнул дверцей громче обычного, забрав вещи с заднего сиденья. Я не нашёл слов возмущения, хоть прежде даже друзей не щадил за Адель. Когда мы только успели подъехать, не понял. Когда он ушел? Сколько я сижу здесь, вцепившись в руль двумя руками и вперившись взглядом в приборную панель?

— Сань, привет. — О, здорово, Кирюх! Как жизнь? — Да как-то… Можно к тебе на пару дней? — Тут такое дело… Я ремонт затеял, хата — в хлам. Неудобно будет… — Понял. Ладно. — Случилось чё? — Нет. Я ничего не сделал. Ладно, бывай. — Погодь. Ты ж у Саньки рукастый. Если не впадлу помочь, буду только рад компании. Удобств не обещаю, но запасная раскладушка есть. Пожрать тоже с меня. Устроит? — Да. Спасибо. Уже еду. Мы ничего не сделали. Он сам.