на островского.

«хороводы ненужных фраз, когда я тебе друг на час это лето летело зря, если даже июль не спас».

К середине июля Олегу уже хочется, чтобы лето закончилось. Вадик в сессию распинался как мог — вот кончится, и поедем! Поедем — к матери Вадика на дачу в день полива, чтобы не умер газон и одна бедная ёлочка. Поедем — ночью на городское озеро провонять тиной и сделать шашлыки. Поедем — в нормальный город на набережную Волги. Короче — к двадцать третьему планы закончились. Вместе с ними кончилось и лето. Настало то самое, жрущее ещё с первого класса — небытие. Небытие — за три месяца безделья ты полностью потеряешь себя, чтобы потом между кучей учебников скрупулёзно собирать себя заново. И с каждым годом конструктор лего почему-то не досчитывается пары деталей. И — где они? И — где, мать твою, я? Олег осаживает себя за рулем с пробегом зато своей. Ты — студент уже третьего курса экономического. Ты — девять классов образования и одна шарага. Ты — бьешь купола, потому что на работу не хочется. Да, послужной список не очень. Но пособие по потере кормильца все равно больше, чем зарплата в вадиковской шиномонтажке. Отец за двенадцать лет в его жизни успел сделать много плохого и одно хорошее — вовремя умереть. Олег выворачивает на улицу Фрунзе и прибавляет Плейлист Венкова — собачка на панели покачивает прожжённой сигаретой головой в такт. Лера отмечает свои девятнадцать — это почти как еле теплящийся огонёк зажигалки в темном лесу. На переднем сиденьи пара чистых тетрадей и толстовка с динозавром, чтобы было легче учиться. От Леры всегда пахло спиртом (знак отличия медика) — наверное поэтому они и сошлись. Точнее сошлись они не поэтому. Они сошлись, потому что в прошлый июль Лера с бутылкой вина плакала на детской площадке — могла не пройти на бюджет, а злой Олег вылетел из падика Вадима курить. Тогда тоже пахло спиртом и летней ночью с отголосками дыма заводов. На отстойной системе приема документов и зацепились. В итоге и она поступила, и Олег со своим средним специальным, а бутылка вина осталась. И это «я понятия не имею, что будет в сентябре» пачкой сигарет на лавочке — тоже. Олегу этого оказалось вполне достаточно. В Лерке было то, чего не было в вадиковских бывших. У тех только два критерия — обе были олеговыми одноклассницами, и обоих Вадик поебывал на заднем сиденьи своей тачки. Лера могла говорить о простом. Или — хотя бы могла говорить. Вадик анализировал ее по-своему — училась в седьмой школе, о ней знают Антон и Андрюха Мартыненко, они передали все сплетни. Сделал вывод — ладно, волчок, тащи ее к нам, пропустим по пивку, а там глянем. Вадик положил Лере свою ладонь размером с линейку в классе математики на колено — Лера чуть не выбила ему зуб. Кровью он плевался долго, но стало избыточно интересно — так она и осталась в квартире на Островского. Олег смотрел, как она по понедельникам ходит на электричку до универа, учится, а потом возвращается полумертвая к ним, и думал — хоть ты не врасти. Однобокие панельки стареют вместе с их жителями — метастаз разрастается. В какой-то момент ты подумаешь, что пойдёшь сегодня в гости. В какой-то момент ты будешь в гостях слишком долго. И потом не захочешь выйти наружу. Грязно-желтый бок панельки на Островского в свете фар пялится на Олега в допросной — с момента постройки во мне умерло три сотни старух и столько же школьников. Ты зайдёшь? Олег забирает с переднего сиденья подарок и набирает на домофоне номер квартиры. Не то чтобы у него был выбор. В двадцать два отсюда уже не уедешь. В девятнадцать — возможно. В квартире приглушённый свет, на пол коридора вадиковская боксерская груша и уже чуть покрасневшая Лера (бутылка эссы и пара сигарет как приговор в девятнадцать). С ней приятно обниматься и приятно, когда она целует в щеку — так и хочется оттеснить плечом подальше при виде компании торчей в солдатском лесу. Вадик сказал — компенсируешь свою семейку. Олег сказал — похуй. А ещё, улыбаясь, — с днём рождения. Лера говорит только «ты опоздал» и, не давая разуться, впихивает ему свою эссу — Олежа, ты такой дед, на, попробуй, а я у тебя отопью коньяк. На вкус как пиздец — думает, пока она радуется новым тетрадкам на второй курс. А потом поворачивается к кухне. И: — Марго, смотри! Застоявшаяся панелька города заводов пошатывается у Олега под ногами. Здесь никогда не принимали гостей. Только своих. В нос бьет резкий парфюм — в коридор белым пятном вылетает незнакомая девушка. Олег опускает глаза на шнурки своих стоптанных кед. Вадик был в курсе, если согласился превратить дружеское Островского в притон. И не предупредил. Вадик, блять, снова играет в крестики-нолики беспорядочными знакомствами, и почему-то Олег оказывается нулем в середине поля. Это «раз Лера тебе как сестра, на вот посмотри на ее подружку»? Или «я хочу видеть твоё охуевшее лицо»? Или столкнуть лбами. Да, вероятней всего. Олегу хочется сразу пройти на балкон с сигаретой, когда он заходит на кухню. Странно-рыжий, будто крашеный, парень стоит с бутылкой хугардена, опершись бедром на подоконник. У него странный наклон головы и кажется чуть подслеповатый (на минус один максимум) прищур глаз — так он разглядывает Олега. С интересом и немного — со скукой. Или наоборот. Нужно чуть больше одного взгляда, чтобы разобраться. И как минимум бутылка разгона. И покурить. Вадик тормозит почти у балконной двери, вклинившись в лерину историю — видимо, предисловие перед общим знакомством «Олег-новые люди». — Куда намылился? Олег останавливается, не донеся сигарету до губ. Его это все не злит — он просто устал. Небытие и бессмысленные гонки по ночному городу каждый день просто чтобы проветриться не располагают к новым знакомствам. Особенно если это слишком веселая подружка Леры и парень — Олег снова быстро скользит взглядом — которому на вид лет семнадцать. С каких пор на Островского пьют с малолетками? И с каких пор им не надо ничего доказывать Вадику, если даже Лере пришлось? — Потерпишь, к нам тут налетели московские птички, — тамада расправляет кожистые драконьи крылья, разваливаясь на стуле. Олег улыбается — бля, какой фарс. Все в его стиле. — Нужно выпить за знакомство. Пьют за знакомство в итоге не раз и не два, и все водку. Вадик мешает стопки с хищными глазами, потому что «после первой и второй», а там и третьей, и четвёртой. Олег только улыбается и посматривает на этого рыже-крашеного — блять, Вадик. Святая простота. Сам себе первое впечатление составил, сам пошёл проверять — спаивать, если быть точным. У Вадика оно все под алкоголем проще. И мир ярче, и люди понятней (не то чтобы они и до этого были загадкой). Единственная загадка, которая Вадику нравилась за всю его долгую жизнь — данетка про мужчину и чайку. Остальные он просто сметал на своём пути. Олег, закидывая внутрь четвёртую стопку, думает — сметёт и этих двоих. Бутылка водки на пятерых и готовы. Этих двоих: — Я Марго, — подружка Леры протягивает ладонь — ногти острые, кольца звенят — пожимать приятно. Почти как Лера, только, ну, другая. Вроде бы — совсем отличаются. Но Олег жмёт ладонь и чувствует незримую связь — как будто к кольцу ниточку привязали, и ведёт она всегда в одну сторону. Парень отпивает пива и чуть улыбается. — Сергей. — Забей, — Марго вдруг отмахивается и чуть толкает Олега в плечо — я вижу в тебе своего. — Это Серёжа, и он душнила. Олег в итоге закуривает прямо на кухне — Вадик сжалился на одну сигарету на каждого в честь дня рождения, чтобы не дарить нормальный подарок — «денег, Олежа, нихера нет, надо копить на татуху!». Внутри после тогда ещё стопки водки странно — были бы они местные, Олег бы их знал. Значит приехали — почему? Этот город был создан, чтобы отсюда свалить. Потому что если вернёшься — тут и умрешь. Олег ставит цель — умереть где угодно, только не здесь, а все равно смотрит на коробку двора с балкона, прикуривая после пятой. Рыже-крашеного заметно ведёт от водки — Марго даже говорит ему не пить, но он только отмахивается — «окей, мам». Марго шутливо замахивается — у Олега удивление мешается со спиртом внутри. Сергей, который весь вечер стоял на страже балкона, как безэмоциональная статуя, вдруг рассмеялся, запрокинув голову. В кухне стало громко-ярко — Олегу захотелось намешать виски с колой. Они с Вадиком переглянулись — вроде вместе, но каждый о своём. Вадик — про «что ты прячешь внутри себя»; Олег — про «почему ты хочешь стать здесь чужим». От этого веет нетипичной для городка из пяти школ странностью — здесь нельзя быть чужим, можно только изгоем. Сергей пожимает плечами на «кто ты» — айтишник, художник, все такое. Олег еле заметно улыбается, встречаясь взглядом с чуть плывущими от водки глазами — да ну? Вопрос был не в этом. Вопрос был — кто ты, чтобы находиться на Островского? Друг-ебырь подружки Леры? Недостаточно. Добавляй. С Марго-то все понятно — она слишком своя для Леры. Лера обнимается с ней, первой тянется чокаться, смеётся над тостом за здравие — это близость. С недорыжим Лера тоже говорит, даже курить бегает — и не выглядит так. Три шага до друзей. А раз три — так хули ты тут забыл? — Че, человек искусства? — Вадик довольно-коньячно скалится, — Чайковский там, все дела? — Чайковский — музыкант, а я больше по эпохе возрождения и собственной заявке на метамодерн, — он снова чуть наклоняет голову, приглядываясь к Вадику, и вдруг — Олег удивлённо поднимает голову — громко смеётся, — Мне больше нравится Энди Уорхол, но подъеб засчитан. Вадик удовлетворенно кивает — а Олег так и бегает глазами с одного лица на другое — че? Видимо, что-то для своего «что ты скрываешь» Вадик выцепил. Олег усмехается себе под нос — блять, ну походу ему это особо не поможет. Вряд ли можно захотеть стать чужим из-за смутного разговора об искусстве. А если и можно — вряд ли это должно иметь значение для человека, который скоро отсюда уедет. Они тут ради Леры — Марго рассказывает: с этим дебилом однокурсники, с Леркой — давние подружки, вот и… Вот и — Олег закрывает балконную дверь с сигаретой в зубах, пока Сергей прикуривает, прислонившись к стене. На балконе остро шоколадно — он откладывает на подоконник пачку честера со сладким фильтром — Олег смотрит на свой винстон и цокает языком — пиздец мажор. — Возьми водку, пока не закурил, — Сергей чуть поворачивает к нему голову. — Хочешь нажраться? — Конечно, зря что ли приехал. Олег быстро хватает с кухни бутылку, передаёт — с этого и начинается. С этого удивления — парень пьёт из горла так, как точно не пьют в Москве. Если честно, так не пьют даже в этом городе. Сам тоже пьёт — один глоток, и горло обжигает. Рыжий только затягивается и опускает глаза в пол — Олег видит, что ему уже дало в голову. Примерно на стадии «хочется плакать, но не знаю из-за чего». Или — выкурить пару подряд. Одно нивелирует второе. Типа простейшая математика. Нет — думает Олег — вот теперь это не Сергей. Сергей — это удачная попытка спрятать себя под официозом. А на балконе он максимум Серый — такой же, как этот город, только ещё пытается притворяться. Олег думает — живи этот рыжий здесь, его бы уже давно засосало в панельку. Так что ему идёт Москва. Олегу идут ответы — ты играешь в чужого, потому что отчаянно боишься стать здесь своим. И правильно. Я бы тоже боялся. — И почему ты душнила? — само собой к концу сигареты. Главное понятно — остались побочные. — Вкусы специфичные, — Серый, усмехнувшись, цокает языком. Достаёт из пачки вторую и закуривает — на Олега снова накатывает шлейфом водки и шоколада. — Насколько? — Слушаю кровосток и читаю Карлоса Кастанеду. Олег усмехается. Набор скорее странный, чем душный. У бабки был Кастанеда — Олег прочитал страниц сорок и нихера не понял. Было ощущение — надо что-то принять, чтобы пришло понимание. Он тогда уже знал и что, и где достать — не решился. Ему больше нравилась компания Вадика или типа того — вариант так себе, но все же получше. У Вадика хотя бы было весело. Спиздить тачку дяди из гаража, уехать в поля и чуть не задавить ежа — Вадик. Сидеть в подъездах или на квартирах у выезда из города — все остальное. Бабка говорила, что Вадик — дерьмо компания, хотя она его бабушку знает, вместе в одной поликлинике, так что не понимает, как можно было вырастить такого урода. Но бабка восхищалась Оксаной и говорила, что она хорошая девочка. Оксана так и осталась первой олеговой любовью, похороненной в одной из таких квартир у автостанции. Девочкой, у которой вся лестничная клетка была исписана — «шлюха». Девочкой, которая уже умерла, когда Олег подавал документы в отсосное пту на повара. Олег смотрит на острый профиль, скрытый рыжими волосами — бля, ты торчишь? Но Серый только улыбается сквозь фильтр. — Но с тобой могу и Пелевина пообсуждать, ты выглядишь как человек, который вышел из всего этого русреала или типа. Хотя мне кажется, что Кастанеда и Пелевин во многом похожи, просто разные обстоятельства и немного разное время, так что… — он замолкает на пару секунд, уставившись перед собой, и снова громко смеётся — Олегу нравится. Вадик громкий даже когда молчит, Шура, пока не переехал, кричал почти всегда — и все равно это было не так. У них это «я смеюсь со всеми, для всех». Сквозь крашеные рыжие волосы — «я смеюсь внутрь, я смеюсь над собой». — Бля, такой бред, — уже больше остаточно усмехается, туша сигарету. — Я стою на балконе в какой-то залупе и разгоняю подобную хуйню. — Ты просто пьяный. — Пока нет, — он хватает с подоконника водку, — Но скоро буду. Олег допивает виски с колой, уже ставший безвкусным — на языке горчит водка и приторно-шоколадный запах. Лера смеётся, ткнувшись лбом в плечо такому странному в стенах квартиры ярко-белому пятну — и откуда? Как так вдруг вышло, что они появились — резко, одним махом — город посыпался. Олег думает — надо спросить у Леры историю. Но когда идут курить, уже совсем забывает. И вдруг для себя сидит до утра на кухне, разгоняя какой-то бред про бывших одноклассников, а не идёт спать по обычаю первым. Весь следующий день так и тянет проснуться. Олег идёт до дома пешком — с таким опухшим лицом его точно тормознут гайцы на кольце, удачу на каких-то знакомых на посту испытывать не хочется. Думает когда отогнать машину от Вадика и — что дальше? Июльское плюс почти тридцать все так же обжигает спину, но что-то меняется. Может от похмелья, может от неуловимости вчерашнего вечера — или неуловимости их. Тех нетипичных для города-получасового обхода по всем улицам, с огромностью Москвы в плечах и — с такой же тоской по себе в глубине зрачка. Ладно, Леру можно понять. Но Олег не понимает себя. Не понимает — и сидит с потрепанными картами на футбольном поле у восьмой школы следующим вечером. Жарится на солнце коробки — вместо яичницы пахнет паленой юностью с вишневым блейзером. В пятнадцать тут было веселее — двадцать человек с футбольным мячом, мафией и сигаретами. Олег помнил смутно — просыпался к двенадцати и, минуя бабку у телевизора, сразу сбегал во двор. Своя романтика — такая же, как перелезать в детский сад через забор, чтобы посидеть в беседке, покурить и потрепаться о жизни. Так прошло лето пятнадцати. Потом шестнадцати, семнадцати — и до двадцати двух скорее по традиции, чем от большого желания. Можно было собираться в квартире или обкатывать город на машине. Можно было — нельзя. От этого так и тянуло гнильцой взросления. Как будто — когда мы перестанем сюда приходить каждое лето, мы незамедлительно поменяемся. Уйдём каждый в свой мир, ограниченный квартирой, пятидневкой и расходами на бензин. В этой панельке одному станет намного страшней. Олег смотрит на свои два туза — червовый погрыз вадиковский Люцифер, которого на даче однажды спустили с цепи. Серый сидит напротив, тоже с двумя, задумчиво подперев голову рукой — выгорит или нет? У него такое уставшее лицо, что Олег не понимает нахера он вообще сегодня приперся. Тот только улыбнулся — мы тут всего до тридцатого, надо же посмотреть на все прелести российской глубинки. Это вышло ударом — да какие тут могут быть прелести? Что такого красивого можно найти в рядах старых домов, задыхающихся от заводного дыма? Все улицы исхожены туда и поперёк, все места подросткового пьянства — испробованы, а на озеро лучше вообще не ходить, там кроме редких утопленников и лягушек смотреть не на что. Остаётся только съездить на набережную в соседний город, вроде бы миллионник, но такой же гниющий — и валить пока есть возможность. Олег знает — он тут родился и вырос, ему уже никуда не сбежать. А вот че они тут забыли кроме беглой встречи с Лерой — вопрос. Затащили бы ее лучше в Москву. У неё хоть какие-то шансы. Серый улыбается и выкладывает двух королей. — А можно вот так покрою? — и нет, нельзя. Не вмастил. Вадик свистит, заглядывая через плечо. — Все, Олежа, готовься, в любви повезёт. Олег только усмехается — да нет, не должно. С таким раскладом уже нигде везти не будет, потому что он никогда не проигрывал. Лера однажды заглянула к нему в «дурака онлайн» и долго потом шутила, что Олег был бы миллиардером, если бы все это, накопленное на парах от скуки, можно было вывести в реальные деньги. — Забей, я просто карты всегда запоминаю, — Серый поднимается на ноги. — И я домой, наверное. Духи Марго за плечом появляются раньше, чем она сама — Олег и не заметил. Они с Лерой, кажется, вообще отошли в угол поля — «играйте, мальчики, а мы пока поболтаем». Болтали, кажется, о простом — помнишь Настю, одноклассницу мою? Она замуж вышла. Лера это уже рассказывала ближе к весне — Вадик посмотрел на фотку со свадьбы и резюмировал — по залету. Олег знал эту Настю через знакомых знакомых и, ну, по залету там выходило почти стопроцентно. — Олег, а ты не съездишь за одноразкой? — Да, и мне, — Лера появляется рядом. — Очень хочется курить, и вот эти сигареты свои даже не предлагай, я бросаю. Олег тихо смеётся — уже второй год бросает. Бросала ещё когда курили на детской площадке — «месяц не было, а тут купила». В общем и целом, бросать было не обязательно, с такой экологией уже не важно от чего умирать. Для Леры это было какой-то идеей фикс — я ведь врач, как я могу. Или — имею ещё большие полномочия на курение после такого количества пар. — Ладно, съезжу, — он собирает карты с поля. Смотрит на Серого — на солнце бликует рыжий, нарисованный яркими красками — так не бывает. Оксана, когда красилась, ходила с таким же. — Давай и тебя подкину, че уж. Он улыбается благодарностью, коротким кивком — не вслух, но ты понял. Это послеалкогольная усталость, навеянная сутками сна — некоторая заявка на старость и немного сближение. Вадик смеётся: — Девчонки, ну вот мы и остались с вами одни! Марго окидывает его взглядом так, что Олегу кажется — ей точно не пришлось бы что-то доказывать. Вадику было бы достаточно этого взгляда — холодной стойкости перед напором. Может поэтому он Лере на Островского и уступил. Серый в машине прижимается виском к стеклу и устало потирает глаза — Олега так и тянет вкинуть что-то сродни «не выспался?», но не поворачивается язык. В машине играет би два, и кажется, что это максимум слов, на которые можно решиться. Он и так выспросил непозволительно много, большинство информации почти выкрал, наблюдая за ним. Они — хоть и приятное, но странное знакомство — тридцатого со всеми вещами в аэропорт, ну и может до следующего лета, а может — до никогда. Кто вообще знает, что станет с Лерой после второго курса меда, а если ничего про неё — то и про них, собственно, тоже. Может она потом на все лето в Москву — Олег только на дачу к Вадику. Это явно не его дело. Олег тормозит у вейпшопа — Серый соглашается на «посидишь?». Спрашивает только есть ли вода — Олег кивает на заднее и идёт на поиски «чего-нибудь с чёрной смородиной штуки на три». Надо было захватить Марго с ними — пусть сама бы выбрала, а не смеялась над шутками Вадика. Серый потом в тачке странно улыбается, когда Олег сосредоточенно окидывает его взглядом на светофоре — бутылка воды так бегло перекочевала в его руки, что теперь грозилась лишиться этикетки. — Да ладно, ты можешь спросить, — он откидывает голову, уткнувшись взглядом в мигающий красный прямо по курсу. — Интересно ведь че случилось. Олег усмехается, выворачивая на Дзержинского. Заметил значит. Значит действия по отношению к нему считает так же, как карты на футбольном поле. — Интересно, — кивает скорее сам себе, чем ему. — Но, по-моему, это меня мало ебать должно. Могу про другое спросить. — Давай. — Вы как здесь вообще оказались? Он поводит плечами — Олег тормозит у подъезда и кажется надо бы идти. Говорить в тачке у дома для маленького города — слишком интим. Наверное, ну, не то, что должно быть — на неделе только безудержное веселье в масштабах одной квартиры и много «скидываемся на еду/поход в кб». Все идёт как-то не так. Олег смотрит на тонкие пальцы, вертящие крышку от бутылки, и это все хочется принимать. — Бля, как покороче-то, — Серый опускает глаза, — В общем, Марго тут жила до уника, потом появилась Лера, ей пришлось приезжать на каникулы, а я… Я оказался самым удачным вариантом для ее матери, чтобы она уже отъебалась от неё со своими женихами. Ну и вот, я здесь. — И в чем проблема с женихами? — В их отсутствии? — Серый поворачивается и вдруг — улыбается коротко осознанием. Улыбается снисходительностью — и Олегу так нужен ответ на вопрос «почему». — Так она тебе не сказала. Это бьет снова — я так сосредоточился на тебе, что упустил что-то важное. Такое весомое, что заставило тебя приехать сюда. Но — всего лишь просьба подруги? Разве нет? Олег думал — ты тут, потому что стало избыточно интересно что же такого за пределами столицы России. Так бывает, это всего лишь тяга к экзотике, которая рассыпается прахом за эту неделю. Или — что я блять пропустил? — Кто? — Сорян, но об этом я говорить отказываюсь. Олег выдыхает сквозь зубы собственную пустоту. Город вокруг пошатнулся во второй раз — пошатнулся тайной, абсолютной непривычностью, тошнотворностью идиотства — я думал, что знаю все или хотя бы достаточно. И если нет — в какую сторону мне думать весь сегодняшний вечер, когда я вернусь? — Ладно, можно ещё вопрос? — попыткой узнать хоть что-то, тревожащее голову между всем этим вокруг. — Давай. — Ты че волосы красишь? Серый вдруг громко смеётся — на лицо падают такие яркие пряди, непривычные на контрасте цветов. — Олег, серьёзно? Нет, не крашу, все натуральное. И наконец открывает дверь. По пути до восьмой школы так и крутится это «Олег». Да, вроде — я, но вот так в лоб, чужими словами — другое. Все как будто совсем другое. Олег смотрит на Марго, качающуюся на качелях рядом с Лерой в парке победы в час ночи — что такого в тебе, что мне знать не позволено? Что такого ты должна рассказать? Вадик лениво скользит по ним взглядом, растянувшись на лавочке. — Ну и девчонки пошли. Олег хмуро кивает. И правда — пошли. Следующим вечером Лера заклеивает малярным скотчем номера на машине пока Вадик таскает из багажника все шашлычное. Олег кидает взгляд на гладь воды в отдалении — Волга растягивается до горизонта, почти съедая две фигурки на берегу — вот так будет, когда они уедут? Снова только и останется — прибиваться ко всяким знакомым до сентября, чтобы пережить, перетерпеть это ебаное лето? Закуривает, опершись бедром на капот — что если в попытке развлечь пару друзей Леры он попытался сыграть в веселую жизнь? Всеми силами показать — у нас тут прикольно, у нас есть чем заняться. Вот квартира, вот поле, вот на косу с шашлыками — неделя бескрайних планов, после которых пропасть на августе. Тут весело — но только лишь до зимы. Потом становится страшно. — О чем думаешь? — Лера опускает ладонь на плечо. Олег неопределённо качает головой — обо всех, но ни о чем. Почти о себе, только совсем вскользь. И о тебе — тоже немного. От бабки всегда была куча секретов, хотя говорить с ней хотелось — просто казалось, что это слишком, чтобы остаться в двух комнатах семьи. Нельзя рассказать такое тому, кого придётся видеть потом каждый день. — Да так. — Ну как хочешь, — Лера пихает его локтем в бок. — Рит, иди сюда! Олег дергается — Рита. Для неё она непонятно как — Рита. Выкидывает окурок в песок. Ладно, может и у Леры такое же «каждый день». Это не должно его волновать. Волнует, до третьего пива в горло волнует — мне казалось, что мы… Мне кажется, что эти двое — слишком новое, чтобы быть здесь. Лера никогда не была такой — чуть ярче, чуть громче обычного. Вы оба ее меняете — а если это видно, то значит меняюсь и я. И — я боюсь. Это не должно быть вот так. Я ненавижу лето, потому что снова теряюсь. Серый прикуривает от мангала и качает головой на предложенную бутылку — «не, спасибо, мне пить больше нельзя, я от водки вашей чуть не сдох». Олег смеётся: — Не надо было ее залпом пить потому что. И старается не смотреть, чтобы не увидеть чего-то ещё — город третьего землетрясения не выдержит, они уедут, а ему здесь придётся жить дальше. Жить вот так — к Вадику на дачу, по старым квартирам, наматывая круги по междугородней трассе, чтобы не думать. Я и так знаю слишком много. Этого должно быть достаточно, чтобы пережить всего лишь — три дня? Четыре? Не обязательно ради такого вскрывать все карты. — На самом деле я не пью, потому что, как оказалось, в таких количествах мешать спирт с таблетками — хуйня идея, — Серый курит у воды, задумчиво вырисовывая на песке носком кроссовка полосы. — Меня два дня блевать тянуло, ну его, я лучше нулевки. Олег усмехается — в отдалении Вадик снова травит байки девчонкам, а они — лишние, ушедшие на второй план. Почти та самая грустная тусовка на кухне, если бы на кухне не собирались обычно все. Олег не знает, как пьют в Москве — но здесь пьют в комнате с чайником и табуретками. Чтобы начать грустить, не придётся уходить куда-то за. Ведь ты уже — здесь. Это очередная тайна, рассказанная вскользь, уже не скрываемая — можешь не играть в детектива, мы достаточно близки для жизни в неделю, чтобы вслух, а не наблюдениями. Он вот про это — я боюсь вас не потому, что страшные вы, а потому, что я — сам себе. Олегу не интересно. Больше нет — я принимаю все вокруг и уже не хочу разбираться. — Антибиотики? Серый улыбается. — Круче. Транквилизаторы. Олег кивает. Окей. Понятно. Это твоё, личное — мне туда незачем. Поговорим подробней в утро, которым мы умрем, если выдастся шанс. Если не выдастся — пусть. — Над нами Кассиопея. Серый вскидывает голову — так и замирает, опустив сигарету. Олега передергивает чужой, чувствующейся совсем рядом восторженностью ребёнка — он смотрит на небо, распахнув глаза и по совместимости вдруг — сердце. — В Москве никогда не видно звёзд. Олег улыбается. И — может быть в этом городе и есть хоть что-то красивое. По крайней мере тебе, если никогда не смотрел вверх. Я смотрел так много, что уже успел заебаться. Двадцать седьмого разъезжаются спать, еле добравшись до города — за рулем Вадик, как единственный трезвый с правами, так что тормозят резко и как в последний раз — Олег даже пристёгивается, чтобы не влететь в лобовуху на каком-нибудь повороте. Сзади весело — Вадик сжалился, вытащил из бардачка аукс. Олегу только хочется спать, пусть даже под кайф ты поймала и смех на фоне. Так и не ложились — рассказывал про созвездия всё, что успел запомнить от бабки, пока Вадик с разбегу не врезался в ледяную воду широкой грудью совсем рядом. Дальше было не до того — Вадик орал, что вода за день нагрелась и вообще тепло, и Марго вдруг, переглянувшись с Лерой, скинула на песок футболку. Потом сидели мокрые и смешливые под одним пледом, найденным на дне багажника, пока Вадик наматывал круги у мангала — закаляться надо, закаляться! — Прибыли, — Вадик с довольной улыбкой поворачивается назад — у Олега перед глазами знакомый дом на Дзержинского. — Все, до завтра, — и Лера почему-то собирается с ними. Олег кивает на брошенное вскользь «пока». Хочется думать, но получается не особо — сначала надо просто поспать. Да, Лера сейчас уходит с ними, да, вчера было здорово, да, скоро они уедут, и все вернётся обратно. Вадик точно бы ржал над такими мыслями всю дорогу до дома — так какой смысл тогда думать об этом? Рефлексия подразумевается по итогу. А итоги — по одиночеству. — Да, теряем мы Лерку, — довольно тянет Вадик, выруливая на дорогу. — В смысле? — Олег поворачивается — Вадик довольно скалится, уткнувшись взглядом в поворот на кольцо. — Во всех смыслах, волчок. Мне же с ней больше ничего не светит! Представляешь какая трагедия! Олег смеётся. Вадику, если честно, там вообще никогда не светило. Думать — по итогу, напоминает себе, когда в закатных сумерках доходят до площади Ленина. Серый садится на край фонтана — на рубашке проявляются каплями редкие брызги. Марго попеременно то угрожает его облить, то предлагает прыгнуть в фонтан — и он смеётся, толкая ее плечом. День сегодня в пройденном и планах на завтра — Лера капает на мозг Вадику своим «посидим у тебя?» так долго, что тот соглашается, отмахнувшись. Говорит только — убираться будете сами. Олег мысленно готовит себя к квартире на Островского — что там будет? Просто пьют или что-то ещё? Ладно, это уже на волю случая и общего настроения — так много произошло, что дальше можно не предугадывать. Будь что будет. Все разрешится само. Вадику хочется погонять где-то за городом или типа — Олег отсекает, когда тот плюет в фонтан шестой раз. Он готов был терпеть спокойствие только один день — и уже истратил его на футбольное поле. — За шавой никто сходить не хочет, а? — насмешливо смотрит на Леру. Олег, стоя рядом, уже точно знает кто пойдёт с ним. Так и выходит — Марго быстро хватает с асфальта рюкзак, готовая к приключениям. Серый только качает головой — не, я пас, давайте сами. Через минуту — едва ощутимая тишина от отсутствия Вадика. Серый достаёт сигарету и, подкурив, касается пальцами воды в фонтане — вечно холодной. — Ставлю что хочешь, что они не вернутся, — Олег опускается рядом — на джинсах выплывает пятно брызг, и он задумчиво очерчивает его ногтем. Серый смеётся, склонив голову на бок. Розоватый закат отсвечивает на нем обжигающей мягкостью — сглаживает, делает близким по духу и, если на секунду не вспоминать, — почти по месту рождения. — Это почему? — Потому что Вадик, — Олег пожимает плечами. — Он точно потащит их куда-нибудь во дворы. А мы останемся вдвоём как лишне звено — настолько уставшие от вечных событий, что готовые на бессмысленные шатания по улицам без вечного «а давайте». Вадик уже увёл тех, кто согласен. Значит можно просто курить. — Тогда пошли может проводишь меня? — Серый поднимается на ноги. — Или тоже экскурсию по дворам устроишь. И сегодня вечер медлительней — до этого летело со скоростью выпитого, гремело бутылками по дорогам — так мало времени, чтоб веселиться. Лера сказала сегодня, как только встретились — я не верю, что скоро они уедут. Олег кивнул, но на деле не особо и понял — я с этим смирился или ещё нет? Оно все стало таким обычным — ждать каждый вечер встречи не с Вадиком, а с кем-то ещё. Играть в жизнь, оказывается, интересно. И, заранее чуя свой проигрыш, — несколько больно. Может поэтому Лера так обнимает Марго каждый вечер перед уходом. Знает, что в этом городе стопроцентно уже проиграла. Олег ведёт его через автостанцию, вкруг — так идти куда дольше, но явно меньше, чем ехать куда-то в Москве. Тут все сжато, смазано в серое пятно — и никогда ничего не меняется. Олег рассказывает — а тут моя около-бывшая жила. Дом с ее смерти, кстати, не изменился. Даже маршрутки ходят те же самые, старые и разваливающиеся. — Не хочу отсюда уезжать, — Серый закуривает пока стоят на светофоре, неопределённо махнув рукой в сторону домов. — Это почему? — потому что ты стал здесь своим, а значит уезжать тебе надо. — Не знаю. Вы просто очень классные, с вами весело. — Ты тоже. Я вообще рад, что с тобой познакомился. Серый смеётся — «спасибо» — и Олег наконец разрешает себе посмотреть. Рыжие волосы разлетаются на теплом июльском ветру, открывая острый, ярко улыбающийся профиль. И Олег запрещает себе видеть больше. Он — вот такой. Не такой как внутри, но если показывает — надо верить. А дальше уже и не важно. Он всё-таки давно не чужой. — Хочешь покажу своё любимое место? Серый счастливо кивает. Олег ведёт его по дворам на гаражи, курит стреляный честер и давится сладостью шоколада. Внутри все горит — я там все детство провёл, мне столько нужно тебе рассказать. Я знаю — ты точно это поймёшь. А завтра будет последний день.