Я научу тебя убивать людей

— Йегер! — Да? — Иди сюда. — Что? — Я не буду орать через всю комнату. Эрен ставит тарелки и, сняв пару штук с белоснежного Эвереста салфеток на самом краю столешницы, поскорее отходит обратно. Ему жарко и душно, хочется ополоснуть лицо. Да чего врать, он сейчас бы с превеликим удовольствием в ближайший бассейн прыгнул. Такой, чтобы рядом теплая деревянная терраса, живая изгородь вокруг и тишина, и чтобы темно, желательно. Не то чтобы он стеснялся, вы что, просто приятно плавать голышом под звездами. Кто хоть однажды заходил ночью в воду без одежды, никогда не забудет этого чувства. Потом вылезешь еще, ветерок обдувает, кожа мурашками идет. Эх, ладно, к чему врать, он согласен сигануть даже в одежде, лишь бы посвежело. Рыбкой. Его рыбка отнюдь не в духе — Леви медленно пережевывает полусырой очень острый стейк с выражением крайнего разочарования и презрения. Классическое аккермановское, как говорит Эрен, «лицо с выражением лица». Он вздыхает, отворачивается на секунду и быстро складывает из слишком мягкой для этого оранжевой салфетки пухлую птичку. На сгибе тонкая бумага не выдерживает и рвется. Тут Леви скрипит ножом по тарелке и изображает «я долго еще ждать буду?», которое состоит из приподнятых бровей, сощуренного правого глаза и немного разведенных в стороны кистей рук, покоящихся на краю стола. С вилки на темный лак капает кровь вперемешку с соусом из призрачного перца со всего-то миллионом Сковиллей. Эрен представляет, что будет, попробуй он его, и по плечам прокатывается гадкая дрожь, а во рту жжет. Он коротко дергает головой и прячет птичку в кулак, отодвигая коленом нагруженный вещами стул. Взвизгивает ножка без протектора. — Ну что? — Леви отправляет кусочек мяса в рот и на секунду задерживает высунутый кончик языка, словно охлаждает. Он узкий и острый, таким только шутить и с коллегами изъяснятся, а, ну и иногда его, Эрена, поддевать. — Это что за хрень? — палец в сетке царапин бесцеремонно тычет в проклюнувшийся яркий край. Эрен разжимает пальцы и приподнимает птичку на ладони. — Оригами из салфетки. Леви то ли чихает, то ли давится смешком и собирает лезвием остатки пюре. Эрен прихлебывает лимонный чай со льдом и наблюдает, как длинный язык слизывает белесые крупитчатые разводы. Адски жарко. — Зачем? Мелкую моторику тренируешь? — Вообще, да — с энтузиазмом отвечает Эрен и ногтем прижимает начавший расправляться сгиб. В школе он складывал такие на переменах и дарил маме. Отец, естественно, не одобрял пылесборники на каминной полке, но выбрасывать не решался — мама слишком берегла сыновьи кривые-косые презенты. — Как картошка? — Как столярный клей — раздраженно бросает Леви и, цыкнув, откидывается на спинку стула; обводит столы вокруг взглядом еще более скучным, чем до этого. — Но куда лучше, чем в кампусе. Как же меня достала институтская жрачка. — Так готовь сам, в чем проблема, я вот делаю себе и обеды, и ужины, иногда даже завтракать успеваю. — Ну я же не ты, Йегер, у меня нет на это времени. — Ты такой занятой — ласково говорит Эрен и с наслаждением отмечает пошедшие ходуном желваки — Одна сплошная учеба на уме. Питаешься, бедняжка, одним подножным кормом, пока долг родине отдаешь. Леви скрещивает руки на груди и явно хочет что-то сказать, но сдерживается, только дергается едва заметно кончик носа. С вытащенной из стакана ложки натекла небольшая лужица, все это время незаметно подбиравшаяся к салфетке, отчего хвост у птички размок и превратился в некрасивые сопли. Пикает касса. — Когда у вас спецподготовка начинается? Вроде, насколько я слышал, в конце месяца — он уже все допил и фантомная прохлада потихоньку исчезает. Как Леви в такую погоду еще и острое ест? Конечно, сильное онемение лицевых нервов вызывает ментоловое ощущение зубной пасты, но это не стоит утренней боли на толчке. Как-то раз он по незнанию взял острую корейскую лапшу и чуть концы не отдал на следующий день. И люди, засовывающие себе в задницу лед, раньше казавшиеся, мягко скажем, чудаковатыми, предстали перед его слезящимся в тот момент взоров новаторами немыслимого уровня гениальности. — Да. Выезжаем на шесть недель — цедит Леви, словно угадав его низменные размышления — как раз после ваших экзаменов. Я уже заждался. Хоть там нормально пожру и от вас отдохну. Эрен скептически косится на него и проверяет часы. До начала следующей лекции двадцать пять минут. Как раз, чтобы зайти переодеться. В коридорах возле аудиторий толпятся в одинаковой чистой и наглаженной форме юные студенты — глаза круглые, под вспотевшими мышками толстые тетради, справочники и распечатки. Кто-то обмахивает лицо, кто-то прячется в благословенной тени, наползающей от растущего под окнами старого дуба. Эрен замедляет шаг, туже затягивает галстук, проверяет, не заляпал ли манжеты, с него-то станется. Оглядывается. Леви принимает у кого-то из рук плотный бумажный конверт и коротко кивает в ответ на взметнувшуюся к виску ладонь. — Свободен. Они переглядываются и Эрен моргает. Леви снова кивает, разворачивается на каблуках на сто восемьдесят и уходит. Это значит «хорошей лекции, книжный червь, я зайду, как освобожусь». — Итак, идея международного сотрудничества различных стран по оказанию помо­щи больным и раненым в военных действиях впервые была организована официально в 1862 году после выхода в свет книги Анри Дюнана «Воспоминания о Сольферино». — Эрен доходит до конца аудитории, выглядывает в окно и задумывается на пару секунд. В тишине с дальних рядов отчетливо слышно слабое сопение. — Во время франко-итало-австрийской войны, в день особо кровопролитной битвы при Сольферино, это такая коммуна в Италии, швейцарец Анри Дюнан собирался брать интервью у им­ператора Франции Наполеона III, но был потрясен количеством пострадавших, беспомощно лежащих на улицах без воды, перевязок, медикаментов и так далее. И это сподвигло его, даже не имеющего медицинского образования, отложить свои планы и заняться оказанием первой помощи прямо рядом с местом боя, в ближайшей церкви, где вместе лежали французы, арабы и немцы. Сначала ему помогали французские доктора, немец и два итальянских студента, но затем Дюнан привлек местных женщин и, представьте, туристов и не­сколько недель они совместно трудились, не покладая рук. По возвращении он напишет книгу, и уже в 1863 г. Женевское общество народной пользы создаст «Постоянный международный коми­тет помощи раненым» — всем вам хорошо известный «Красный крест». Мерный скрип ручек и шелест переворачиваемых листов убаюкивает и Эрен откашливается. Спина под пиджаком промокла, кажется, насквозь. — Нет конечно, у меня профиль другой совершенно, я же на общей медицине и никогда не ездил в ваш тренировочный лагерь. Они отошли от ворот выезда с территории академии достаточно, чтобы Эрен мог с облегчением снять пиджак и перебросить через сумку. Черт бы побрал дресс-код. Леви фыркает и ниже опускает козырёк черной бейсболки. Он-то уже переоделся в гражданское. Вдоль обочины идти не менее противно, чем сидеть в кабинете — глаза выжигает опускающееся солнце, проезжающие машины обдают горько-кислым выхлопным газом. Впрочем, Эрену словно все ни по чем, идет заливается о своем обучении в каком-то провинциальном медвузе, камешки распинывает. — Йегер — перебивает Леви и сворачивает на тропинку через пустырь к жилой застройке — давай срежем, я заебался пыль глотать. Тот, не прерываясь, покорно идет за ним и блаженно мычит, оказавшись под пологом обильно разросшихся чуть поодаль от дороги кустов. Суть рассказа Леви потерял уже давно, поэтому даже не слушает, по привычке цепко осматривая окружающий пейзаж. — Так вот, а я ему и говорю, уважаемый профессор, ну не может такого быть, чтобы… — Ты всегда такой занудный был? — Леви фыркает и ускоряет шаг, огибая полуразрушенный бетонный фундамент старого барака, плохо виднеющийся из-под зарослей вьюнка. Под иссушенной древней яблоней, махровой от бледного лишайника, сиротливо поблёскивают осколки вывороченного и разбитого окна. Раньше здесь были гаражи и складские помещения, но их снесли четыре года назад. На официальном сайте городского управления говорят, что скоро здесь будет новый комплекс апартаментов. — Да — весело отзывается Эрен. Сумка с висящим на ней пиджаком с каждым шагом звонко шлепается о бедро. Что он там, блядь, носит, с учетом того, что сегодня у него после обеда было всего две пары. Пособие по тактическому словесному удушению, видимо. — На кой черт ты преподавать пошел, тем более в военно-медицинскую академию? — спрашивает Леви и засовывает руки в карманы в ожидании отставшего, чтобы завязать шнурок, Эрена. Внизу, у подножия насыпи, остывают металлические скорлупки автомобилей на круглосуточной парковке у торгового центра. Стоило бы зайти, наверное, взять воды и протеиновых батончиков с орехами. Еще немного и он уедет; будет, наконец, заниматься нормальным делом, а не просто гонять ленивых тюфяков по полосе препятствий и заставлять разбирать и собирать на скорость автомат. Там он возьмет их за трусливые детские яички жесткой дисциплинарной рукой, будет поднимать до восхода, муштровать, отправлять в длительные забеги по пересеченной местности в полной экипировке, а по вечерам они будут драить казармы. И никаких послаблений. Он удовлетворенно хмыкает и оборачивается. Эрен только выпрямился и отряхивает ладони, смотрит на него, улыбаясь. Уже успел испачкать колено. — Официально позвали. А что, ты недоволен моими компетенциями? — К счастью, у меня еще не было случая их проверить. Эрен коротко смеется и спускается вслед за Леви по пологому склону, поднимая клубы пыли и вусмерть убивая недавно чистую обувь. Стрекочущие в окружающих кочках ржавой травы кузнечики смолкают. Ветер тоже. — Ты голодный? — слышит Леви и поводит плечом, это значит «а сам как думаешь?» — У меня осталась мусака со вчерашнего ужина. С удовольствием поделюсь. Квартира, которую можно было снять вблизи от академии, небольшая, но с высокими потолками и светлая, окнами на восток. Сейчас в ней сумрачно и прохладно — сразу с порога загудел кондиционер. Эрен разувается, вешает пиджак и бросает сумку на пол, плетется с вялым стоном на кухню. Единственное, о чем он сейчас мечтает, это принять душ и выпить литр ледяного апельсинового сока, потом поесть и вывалиться во внутренний двор. Видя, насколько ему невтерпеж, Леви милостиво предлагает свою помощь в организации ужина, справедливо полагая, что уж с этим-то он точно справится, да и все лучше, чем слушать истории про каких-то профессоров и помирать со скуки. Полчаса спустя они уже сидят на заднем крыльце, сытые и осоловелые. Эрен прислонился спиной к потрескавшейся зеленой двери и, кажется, дремлет; по лицу мельтешат горячие солнечные пятна. Слава тебе, святая Матерь Божья. — Как думаешь, ты знаешь больше способов нанести человеку травмы, не совместимые с жизнью, чем я, или нет? — говорит он спустя какое-то время и приоткрывает глаз. Леви видит, как сжимается на свету зрачок. — Человека можно убить, а можно покалечить. Можно сделать это быстро, медленно, больно или очень больно. А можно устранить практически безболезненно. — Какие способы знаешь ты? — подначивает — Я думаю, мои медицинские знания не уступают твоим. Хотя… Ты ведь убивал людей? — Да. — Расскажи про какие-нибудь приемы. «Что за цветочное дитя?» думает Леви и поджимает губы. — Щиколотки — говорит он отрывисто и быстрым движением касается эреновой ноги пяткой. — Колени — мягкий удар в чашечку ребром ладони. — Подмышки — локоть описывает дугу и больно впивается пониже плеча. Эрен обиженно гудит — Солнечное сплетение. Мочевой пузырь. Пах — каждое слово сопровождается точечным несильным ударом. Леви встает и нависает над ним, продолжая касаться и методично перечислять — Почки, копчик, основание черепа, основание горла. — нажимает слишком сильно и Эрен закашливается — Челюстной сустав, сонная артерия, подбородок, — вздергивает голову указательным пальцем — виски. Нос. Глазные яблоки. Их не так просто выдавить, как кажется. Это тебе не виноградное желе. Но к слепоте приводит даже легкая травма роговицы или стекловидного тела. Глаза, широко распахнутые и влажно блестящие, неотрывно смотрят на него. Леви только сейчас понимает, что почти вжал Эрена в дверь, когда поднятые порывом ветра каштановые пряди залезают ему в рот. — Пфт, пффф. Тьфу. Срань Господня. Извини — говорит он хрипло, но Эрен перебивает: — А какие бывают болевые приемы? — и голос у него тоже какой-то севший. — Почти во всех техниках один набор приемов, — отвечает Леви уклончиво. — Рычаг, узел, ущемление. Например, рычаг локтя с захватом руки между ног. Он наклоняется, опускает руку между эреновых бедер и упирается ладонью в ступень. Эрен встряхивает головой, отбрасывая спутавшиеся волосы назад, зажимает руку ногами и спрашивает: — Так? — Угу — отзывается Леви, и продолжает — если лежа, то рука в такой позиции выгибается в обратную сторону. Достаточно неприятно, как ты понимаешь. Можно и сломать, но небольшого усилия достаточно, чтобы обездвижить противника. Эрен кивает и сжимает локоть сильнее. Леви фыркает. — Также в техники входят скручивание и выкручивание — продолжает он и ловит свободной рукой проступивший сквозь футболку сосок, мягко сдавливая. Эрен приоткрывает пересохшие моментально губы и говорит «Ааа», даже тянуть не нужно. — Разрываюсь между приятно и неприятно. Но это же, вроде, обычная рукопашка. — А ты хочешь, чтобы я описал тебе, как пытать людей? — ухмыляется Леви и отпускает его, отстраняясь. — Руку отдай и я тебе что-нибудь да расскажу. Про холодное оружие, небось, хочешь послушать?