если уеду/если уйду

– что будет, если я уеду? ян поднимает глаза. кости складывает на алтарь, алтарь прячет в чаше весов, смотрит прямо и неуязвимо, как ржавый лом на детскую мягкость. ян ко всему готов – фил в своем больном метамодерне куда только не залетает – пьяная птица, – но некоторые вещи очевидно запрещены, и произносить их вслух кажется почти преступным. удары ладошками – игра на переменке, – и удары под дых настолько рядом, что ни разницы не ощутишь, ни угрозы. всё их бесконечное 'между' и смысла, в общем-то, не имеет, звенит-смеется фальшивыми монеткам – фил будто проверяет, готов ли ян сражаться за симилор и пинчбек. из раза в раз проверяет – ян раздражен, потому что слишком затратно уязвимость-кровотечение каждый раз оголять. потому что филу следовало бы запомнить ещё тогда, когда ян руки с картами поднял, сдаваясь – будто не очевидно, что поддается. ян может и сдаётся, но не проигрывает. скалится: – а что будет, если я уйду? венка на шее холодной-холодной становится, снежно-нежной, как мертвая ласточка. фил знает, что удары-удары-удары, фил знает, что ян сильнее. уехать – совсем не то же, что умереть, и разница лишь в том, что ян готов ко всему, а фил просто не готов. ему спрятаться бы в безразмерно-прокуренное, шепотом выжечь что-то вроде 'мне нужно время' и время же получить, как незаслуженный дар. ему кажется – призраки шепчутся, – что оно смогло бы их исцелить. ян знает: их оно, может, и исцелило бы, но его убьёт быстрее, чем руки найдут друг друга и научатся не отпускать, даже если дорога в разные стороны вьётся. у фила секрет маленький – мышиное тельце, папка документов, подпись фломастером. спичечный коробок и текста, которые должны прийтись по вкусу приемной комиссии. у фила два сборника переведенных стихов, и три – собственных. и надежда. у яна секрет крошечный, в трёх словах умещающийся, в двух, если словами узнаваемыми, слуху привычными. но ни одно из них, ян, конечно, не произнесёт – чтобы фила его надежды большой-большой не лишать. хотя хочется. умереть хочется побыстрее, потому что ян – последнее, что фила в этом городе-грязи держит. ян слишком реально осознает: он не стоит того, чтобы оставаться. он не стоит того, чтобы звать его с собой. не из ненависти даже, а из хладнокровия змеиного – может быть лучше. рядом с филом может быть кто-то лучше. – ян, я серьезно. – а я шучу? – выгибает бровь, – на что ты рассчитываешь, фил? чтобы я сказал, что буду скучать? попросил не ехать? заверил, что мир без тебя сломается? косточки тонкие: щёлк, щёлк, щёлк. взгляд источается, как атласная лента. фил бы рад знать, что мир без него сломается – в равной степени рад бы знать, что он устоит. если устоит – может, будет куда возвращаться? смешком давится. – да, наверное. – не сломается, – лжёт, – всё, что изменится – твоё местоположение. не ломай драму, фил. 'не ломай меня, фил' – подразумевает. думает. вспоминает. спрашивает: – почему ты спросил об этом? ян притворяется, будто не знает. фил забывает иногда, что ян – фантом и паук, и плесень во влажных трещинах стен, и знает, и слышит, как могут только импровизированные подъездные боги. дочь учительницы не умеет язык за зубами держать – даже спрашивать не пришлось, просто сплюнуть на 'твой дружок дает по съебам, ты знал?' и хмуро глаза поднять, ожидая объяснений. яну хочется обвинить в молчании, но больное сердце запредельно громкое, набат и контузия – не ему, не ему судить. – я подал документы. дешевые драмы, но как же ему это дорого, и как дорого дается. – куда? – в несколько столичных. говорят, у меня неплохие шансы. ян спрыгивает – плешивый кот, – с одной металлической балки на другую. заброшка стонет, будто обвиняя в резкости движений. из бездны рюкзака достает очередную слабоалкоголку, в зубах сжимает – филу смешно, – и снова наверх взбирается. фил смотрит. через проплешины в здании небо кусочками падает, крючками белесых шрамов цепляется за яна. – ну, поздравлять пока не буду, но желаю удачи. фил не лезет наверх – опозорится только, упав, – но всё равно чувствует, что как-то слишком близко находится. будто словами своими о предполагаемом расстоянии практическое почти свёл к нулю – и теперь стоит, не зная, что с этим делать. сблизиться-сблизить – испугаться. и спросить совершенно глупое, очевидно, тоже с испугу: – честно? ян свысока и снисходительно, в уголках глаз пряча горящие шины: – честно-честно. есть возможность – съебывай отсюда. как минимум, в столице никто не будет пиздить тебя за твои стихи. фил медленно моргает. иррациональное что-то в этом всём горит, как чужеродная примесь в языках костра. – так меня не пиздили. ян делает размашистый жест руками, будто к солнцу взывая – не то спрятаться ему, не то уйти. – ну, хотели. – откуда ты.. – фил веками шелестит, как листочками, – а. тему перевели, будто кровотечение ладошкой закрыли: притупившаяся боль, заражение из-за страха прикоснуться спиртом. ян за всю жизнь так и не почуствовал жжение перекиси – лучше перетерпеть, чем в руки даться. но здесь – надо. – так чё ты мучаешься? нельзя напрямую спрашивать – очевидно же. фил морщится, как от укола. – я не мучаюсь. просто говорю. ян замирает вдруг, как мотылек в янтаре-карамели. считает удары сердца и удары, которое сердце ему наносит — больно. и мысль – внезапно, как спасение: если фил уедет – то не увидит, если ему станет хуже. ян снова сможет в одиночку, не боясь. не опасаясь. не пытаясь уберечь. небо – его кусочки, к яну прицепившиеся, – немного светлеет. – не мучаешься? пиздишь же. фил глаза закатывает. заебал, ей-богу. – нет, ян, я просто.. – просто едь. ян это с уст сбрасывает, будто паука. фил выдыхает – долго, свистяще. нагло тянется к рюкзаку друга, нашаривает руками сигаретную пачку, цокает разочарованно, когда в ней, конечно, оказывается очередная игральная колода. сколько их – способов уйти, возможностей для побега? сколько из них ян предложит, если очевидно, что фил на все согласиться? думает: если ян попросит остаться – останется? сигареты просто так по рюкзаку скитаются – все в крошках и всегда со смятым фильтром. не лучшие, но достаточно близко и достаточно пахнут яном, чтобы было похуй. в разбитое окно стелится смерть – мерзкая, стальными руками местной скотобойни, но достаточно привычная, чтобы не тянуло блевать. через какое-то время можно будет за костьми пойти, чтобы потом из них кинжалы сделать. ян в этом символизм видит, фил – развлечение. не то чтобы в этом городе фила ждало что-то кроме этой блядской скотобойни, мертвых лягушек, пыли-тумана и яна. фил его [   ] безумно, но едва ли это неназванное и необъятное перевешивало страх остаться. да и ян, конечно, просить не станет. фил мнет в руках сигаретную пачку. – эта – краплёная. – тонко улыбается спустившийся ян, смог по венам разливает, как энергетик по пластиковым стаканчикам, – хотя ты всё равно играть не умеешь, что уж. – ой ли? – мгновенно отзывается, хотя глаза остаются уязвимыми и уязвленными, — не я ли вчера трижды подряд тебя нагнул? ян – видит бог, – сохраняет серьезность. чем бы, право, фил не тешился, лишь бы не уходил. сейчас. лишь бы наигрался и ушел – потом, когда заявку одобрят, а анализы будут плохи настолько, чтобы ян снова спрятался в таблетки и белым-белое. ян не стоит того, чтобы оставаться – и филу, конечно, оставаться не стоит. а ведь ещё даже не успел разгореться август. дождь теплый, но жесткий и хлесткий, как побои. прячутся туда, где ни неба нет, ни кислотных капель. ян из рук забирает колоду и спрашивает: – сыграем? фил мотает головой. – не хочу. давай в шахматы? фил расставляет фигуры, не дожидаясь согласия. так тревожно и нежно, что дышать страшно, чтобы на бабочки-ножи в животе не напороться, не рассечь себя ещё больше, ещё сильнее, ещё больнее. ян всегда играет черными и всегда боится, что эту партию они успеют доиграть, даже если знает: не успеют, потому что лето сгорает также быстро, как и тело. они от дождя спрятались, конечно, но куда жизнь спрятать – жуткую такую, с необходимостью уходить и оставаться? фил отворачивается, чтобы ладошкой попытаться огонь сберечь, чтобы от ветра укрыть разрисованный пластик двадцать шестой – на памяти яна, – зажигалки. он этот момент хватает, чтобы силы собрать, как из золы собирают человека, и улыбнуться: – только в шахматах я тебе поддаваться не собираюсь. фил фыркает – и с наступлением осени уезжает в столицу учиться.