Преступление и осознание

Потянулись привычные серые будни, насыщенные сплошь учёбой. Школа, репетиторы, домашние задания, резко сократившееся после каникул время сна. С каждым днём подготовка к итоговым государственным экзаменам становилась всё плотнее и плотнее. Савелий вообще перестал толком успевать что-то делать кроме заданий по химии и математике. Практически на всех переменах зеленоглазый сидел, зарывшись то в тома тетрадей по химии, то в такие же огромные тома по математике, нарешивая из раза в раз задания, заучивая те или иные свойства химических элементов и реакций, тривиальные названия и многое другое. Почти постоянно парень корпел над всем этим. Вадим тоже начал более серьёзно готовиться к ЕГЭ, бессонные ночи стали уже совсем привычными для него, хоть парень и не настолько постоянно, как его партнёр, сидел за книжками, всё же ставя больше в приоритет не успешную сдачу экзаменов, а возможность жить, именно жить и делать то, что ему хочется, а не слепо упираться в книги, стараясь сдать экзамен на хорошие баллы, близкие к сотне. Не сказать, что Савелий гнался за лучшим результатом, скорее он шёл к своей цели, хотел поступить в определённый ВУЗ, Вадим же более спокойно относился к этому вопросу, точнее более беспечно. Он не беспокоился о выборе ВУЗа, единственное, что он знал точно, это направление, на которое пойдёт. Остальное его особо не беспокоило, не было какой-то цели поступить в Москву, Санкт-Петербург или любой другой крупный город. Он об этом не беспокоился, вызывая тем самым у Савелия непонимающие взгляды и некоторую настороженность. Так пролетел весь январь, парни вновь мало времени проводили вместе, вновь играли на публику просто хороших знакомых, даже не особо близких друзей. Загруженность и усталость давали о себе знать, потому что ни у того, ни у другого не было времени не то, чтобы встретиться, просто на то, чтобы поговорить, к февралю уже совсем не хватало сил. Точнее сил не хватало у Савелия, мозг которого вечно был загружен теми или иными формулами. Вадим старался вытянуть как-то своего парня на какой-то разговор, встречу, хотя бы на что-то, но тот из раза в раз с усталостью повторял, что у него на это банально нет сил. Сначала кареглазый не давил, шёл брюнету на уступки, не мешал ему готовиться, но в конечном счёте в один из выходных дней, в очередной раз получив отказ, сказанный нескрываемо уставшим и вымотанным голосом, длинноволосый не выдержал и просто приехал к Савелию, не предупредив его. Дверь Вадиму открыла мама парня, несколько удивлённо пропуская его внутрь, ибо гостей не ждали, а Савелий о его приезде не предупреждал. — Здравствуйте. Извините за столь наглое вторжение, но я уже не могу, ваш сын всякий разум с этим ЕГЭ потерял. — уверенно проговорил кареглазый, видя непонимающий взгляд родительницы. — Что? Он про меня как будто забыл и закопался в свои тетради, учебники, задания, буквально выматывая себя всем этим в ноль. Это ненормально, мне это не нравится. — женщина лишь удивлённо смотрела на произнёсшего всю эту злостную тираду парня, буквально чувствуя его раздражение и решимость что-то сделать. — В таком случае дерзай. Сава у себя наверху. — спокойно ответила мама этого самого зарывшегося в знания брюнета, который вдруг решил настолько агрессивно грызть гранит науки, буквально ломая зубы и прошибая лбом все преграды. Вадим легко взлетел по лестнице, буквально врываясь в комнату своего парня, слыша лишь несколько недовольный вздох, что его побеспокоили, ещё и так нагло вломились в его рабочее пространство, но, когда Савелий увидел, кто был таким наглым нарушителем его уединения, он просто замер, не в силах что-то сказать, просто замер, во все глаза глядя на чуть ли не взбешённого Вадима. — Вадик... Ты... Чего тут? Ты чего приехал? Что-то случилось? — тут же переполошился Савелий, окидывая парня взглядом, замечая в его глазах огромный спектр эмоций и далеко не все были положительными, в этот момент он не видел в его карих глазах той любви к нему, тех нежных чувств, сейчас в его взгляде можно было разглядеть только гнев, ярость, непонимание и даже некоторую обиду. — Что случилось? Ты серьёзно у меня это спрашиваешь? Сав, середина февраля почти, мать твою, середина февраля! Мы с тобой почти месяц с лишним не можем никак встретиться, чтобы просто провести время вместе, у тебя нет сил даже просто на банальный разговор. Ты понимаешь, блять, что делаешь вообще? — Вадим словно с цепи сорвался, с каждым произнесённым словом он всё больше напирал на Савелия, с каждой секундой приближаясь, яростно сверкая глазами, впиваясь в растерянный взгляд зелёных глаз от такого напора своего всегда ласкового партнёра, который всегда прислушивался к его желаниям, к его чувствам, ощущениям, всегда стремился окружить его максимальным комфортом и заботой. Савелий никогда не видел и не знал, каким может быть Вадим в ярости, у него просто не складывалась картинка, он действительно не мог поверить, что его парень может быть настолько сильно рассерженным и буквально метать молнии одним лишь взглядом, приводя в неподдельный ужас. — Сав, чудо моё... — устало выдохнул кареглазый, сбавляя обороты, видя испуг в глазах своего любимого человека. — Извини, что так вспылил. Прости, что я так сильно тебя напугал. — пробормотал Вадим, подаваясь к парню и заключая его в свои объятия. Зеленоглазый аж выдохнул, мгновенно расслабившись в руках своего невероятно прекрасного и такого страшного в гневе партнёра. — Но, Сав, ты мне должен объяснения, не думай, что так легко отделался. — прошептал на ухо брюнету кареглазый, невесомо целуя в шею и всё же отстраняясь, видя некую грусть в глазах Савелия из-за ускользающего тепла. — Вадь... — несколько замялся брюнет, опуская взгляд на свои колени, не зная куда его деть, не решаясь заглянуть в карие омуты глаз Вадима, боясь вновь увидеть там гнев, ярость и раздражение. — Я... Мне действительно грустно, что мы стали так мало видеться и проводить время вместе. Меня это чертовски сильно удручает, но, Вадь, я устаю, как собака, у меня никаких сил не остаётся на что-то ещё. И времени стало в разы меньше, я абсолютно ничего не успеваю. Прости, что перестал уделять тебе достаточно внимания, прости... Ты же меня знаешь, я не специально. Учёба, ЕГЭ, репетиторы... Это всё выматывает и не оставляет какой-то возможности именно жить и чувствовать эту жизнь, а не выживать и существовать. — грустно проговорил зеленоглазый, всё же поднимая свои уставшие зелёные глаза на Вадима, встречаясь с его как всегда внимательным взглядом. — Но, Сав, ты так только выматываешь себя. Я понимаю, что тебе нужен хороший результат для поступления, хорошие баллы за экзамены, конечно. Но это вовсе не повод так сильно выматываться буквально в ноль. Чудо моё, ты так только изматываешь и себя, и меня. Никому от этого лучше не становится. — проговорил Вадим, заглядывая в глаза парня, видя залёгшие под ними тени, в принципе уставшего и вымотанного Савелия, который упорно продолжал работать на результат, вовсе забывая о своём состоянии, что физическом, что эмоциональном. — Сначала я добьюсь того, чего хочу, а потом уже буду отдыхать. — твёрдо проговорил зеленоглазый, дерзко взирая на даже несколько опешившего Вадима, который хотел ему тут же возразить, но его от этого остановил стук в дверь. Через пару секунд эта самая дверь отворилась и в комнату заглянула мама Савелия, окидывая взглядом парней, между которыми буквально искрило от упрямости одного и бешенства второго. — Мальчики, мы по магазинам собрались, вам что-то прикупить? Вадим, останешься у нас на выходные или как? — поинтересовалась родительница, которой оба парня всегда были чертовски благодарны за её тактичность, заботу и принятие их отношений. За то, что она не пыталась никого из парней переделать, не пыталась «наставить на путь истинный», а принимала их отношения и была искренне за них рада, что парни вместе счастливы и обоим комфортно друг с другом. — Да, мам, хорошо. Мне вроде как ничего не надо, всё есть. Вадь? — поинтересовался брюнет, переводя взгляд на задумавшегося Вадима, который явно рассуждал, остаётся ли он у Савелия на выходные или сегодня же вечером на последней маршрутке поедет обратно домой. — Да мне тоже ничего не надо. А так я не знаю, останусь ли на выходные или нет, пока как-то не думал об этом. — честно ответил кареглазый, улыбаясь понимающе кивнувшей родительнице брюнета, которая через пару мгновений исчезла за дверью, а после послышался и хлопок входной двери, оповещающий, что парни остались в доме совершенно одни на пару часов так точно. — Ну вот мы и остались одни. — проговорил Савелий, заговорщически улыбаясь длинноволосому, который лишь вздохнул. — Сав, у тебя прекрасная мама. Я никогда не встречал более понимающей и любящей женщины. — произнёс Вадим, опираясь поясницей на письменный стол зеленоглазого, расплывшегося в улыбке и устало потирающего глаза. — Но это не отменяет того, что я так просто от тебя отстану. — голос парня мгновенно стал жёстким и не терпящим возражений. — Итак, ты не будешь добиваться чего-то в ущерб себе. Да, экзамены – это важно, но важнее здоровье, что моральное, что физическое. А ты… Ты просто закапываешь себя в усталости. Зачем ты это делаешь? Пойми, можно всего добиться, прилагая достаточно усилий, но не выматываясь в ноль, Сав. — кареглазый пытался убедить своего в данный момент чертовски упрямого парня, но тот агрессивно стоял на своём, не желая идти на какой-то компромисс. — Ты… Ты просто не понимаешь. Чтобы чего-то добиться, на это надо работать, не покладая рук. Я просто не могу сейчас взять и забить на всё, на всю подготовку. Надо пережить этот момент, и тогда можно будет выдохнуть и наслаждаться жизнью, каждым её мгновением, не гонясь за какими-то результатами. — упрямо вещал зеленоглазый, всё так же продолжая гнуть свою линию, видя, как в глазах Вадима вновь зарождаются те нотки агрессии и непонимания, видя, как парень вновь начинает терять контроль, но сам Савелий сейчас был рассержен тем, что его никак не могут понять, не могут принять его позицию, поэтому парень не смог вовремя остановиться и свести всё в более безопасное русло. — Савелий, твою мать, я тебе одно, ты мне другое. Просто банально не хочешь меня слышать. И упёрто не видишь, что делаешь себе же хуже таким образом жизни. Истощаешь себя. Я уже не говорю о себе, не говорю о том, что это нерадостно сказывается на наших отношениях, мы отдаляемся друг от друга. Кареглазый всё пытался вразумить брюнета, видя, что всё-таки ему удаётся достучаться до парня, который вмиг как-то поник, но потом резко поднял взгляд своих зелёных глаз на Вадима, рывком поднимаясь со стула и утягивая того в поцелуй. Нетерпеливо впиваясь в его губы, притягивая длинноволосого к себе ближе за талию, чувствуя, как парень изначально немного опешил, но вскоре перехватил инициативу в свои руки. Поцелуй постепенно из просто пылкого превратился в остервенелый, а кареглазый уже напирал на парня, направляя того к кровати, после вынуждая приземлиться на неё, мгновенно разрывая поцелуй и ускользая из объятий Савелия. — Вадь, ты куда? — непонимающе пробормотал уже изрядно поплывший от столь безудержного поцелуя зеленоглазый. Вадим молча направился к шкафу, привычно в нём рыская и извлекая из него всем уже давно знакомую коробку, из которой он достал несколько чертовски знакомых предметов, а точнее анальную пробку, наручники и флоггер. — Сав, чудо моё, напомни, что делают с провинившимися. — неторопливо проговорил Вадим, поворачиваясь к брюнету, поглаживая тонкие, но многочисленные хвосты флоггера, впиваясь строгим взглядом в зелёные глаза парня. — Э... Наказывают? — нерешительно пробормотал Савелий, видя строгий взгляд своего неожиданно серьёзного парня. — Именно так, дорогой мой. — проговорил Вадим, оказываясь уже буквально в паре сантиметров от брюнета, нависая над ним и невесомо целуя в уголок губ, тут же присаживаясь рядом на кровать и теперь уже затягивая парня в полноценный поцелуй. Савелий с готовностью отдался его уверенным губам, правда вновь его удивило то, с какой быстротой и непреклонностью длинноволосый вновь отстранился, коварно улыбаясь дезориентированному брюнету. На непонимающий взгляд его чертовски притягательных зелёных глаз Вадим ответил лишь похлопыванием по своим коленям, молчаливо намекая на положение Савелия во время ранее озвученного действа. — Вадь... Ты серьёзно? — несколько смущённо проговорил парень, понимая, что ему сейчас буквально придётся расплачиваться своей задницей за свой же косяк. Не сказать, что для брюнета эта позиция была слишком уж унизительной, нет, зеленоглазый и ранее оказывался распластанным на коленях Вадима с задранной оголённой и впоследствии горящей задницей, но теперь впервые это происходило в контексте какого-то реального его проступка. Ранее проведённые сессии не имели какого-то подтекста прямого назначения, назначения именно наказания за совершённый косяк, это скорее было просто чем-то непосредственно желаемым, в этот же раз чувствовалась некая эмоциональная окраска именно экзекуционного характера. — Абсолютно серьёзно, Сав. — незамедлительно проговорил Вадим на ухо парню, вновь похлопывая по своим коленям. — Ну же, я жду, когда ты соизволишь удобно расположиться на моих коленях и получить своё излюбленное мазохистское удовольствие, которое я тебя радостно дам со всей своей садистской любовью. — уже жарко прошептал кареглазый, видя зарождающиеся искры страсти во взгляде своего парня, всё же поднявшегося с кровати, чтобы как минимум спустить штаны, оголяя свою филейную часть, на которую в скором времени посыпется град хлёстких ударов, приносящих боль, смешанную с удовольствием. Буквально через пару секунд Савелий разместился на коленях Вадима, несколько ёрзая, дабы устроиться поудобнее, чувствуя невесомые прикосновения поглаживающей руки. — Вадь, ты... — не успел договорить брюнет, как его нагло прервали. — Я тебя чертовски сильно люблю, чудо моё. — проговорил кареглазый, оставляя лёгкий поцелуй на шее парня, а в следующую секунду уже опуская первый хлёсткий удар на одну из ягодиц зеленоглазого, заставив его от неожиданности вздрогнуть. — Но сначала, думаю, стоит позаботиться о предоставлении тебе однозначного удовольствия. — с этими словами Вадим потянулся к прикроватной тумбочке, выискивая в одном из ящичков смазку, вынимая бутылёк и попутно невесомо целуя за ушком брюнета, через пару секунд Савелий почувствовал прохладное прикосновение к собственному анусу, лёгкие невесомые поглаживания, которые заставили парня расслабиться, обмякая в уверенных руках кареглазого, слыша короткий смешок длинноволосого и чувствуя, как один палец медленно и осторожно толкнулся внутрь. Непривычное и подзабытое ощущение инородного предмета в себе, а после и яркая вспышка удовольствия от прикосновения к простате вырвали из стиснутых губ парня тихий, еле слышный стон. Через пару мгновений второй палец уверенно скользнул внутрь, растягивая тугие мышцы, заставляя зеленоглазого прогнуться в пояснице, срываясь на тихий, практически неразличимый стон. Через несколько минут Вадим извлёк пальцы из Савелия, уже начинавшего извиваться на его коленях, а мгновение спустя пробка легко скользнула внутрь брюнета, вызвав очередной стон. — Ну что ж, теперь можно и отходить твою непослушную задницу. — проговорил кареглазый, поглаживая ягодицы парня, чувствующего приближение неминуемого, которое заставляло его улыбнуться и расплыться в предвкушающей улыбке. Первый хлёсткий, но несильный удар неожиданно опустился на ягодицу зеленоглазого, заставив того вздрогнуть. Первый десяток ударов ритмично опускался то на одну, то на другую ягодицу, Савелий пока что спокойно принимал удары, даже не дёргаясь под рукой Вадима, удерживающего его ладонью другой руки за поясницу. Вскоре ягодицы зеленоглазого приняли более розоватый оттенок, а длинноволосый потянулся за своим телефоном, лежащим совсем рядом на кровати, через пару секунд парень вздрогнул от медленно нарастающей вибрации внутри, заставляющей Савелия прогнуться в пояснице ровно под следующий хлёсткий удар, пришедшийся на обе ягодицы, задевший и без того вибрирующий девайс внутри, заставив зеленоглазого вцепиться в простынь под собой, захлебнувшись стоном. И вновь посыпались размеренный сильные хлёсткие удары, заставляющие ягодицы парня окраситься в алый цвет, а самого Савелия в скором времени непроизвольно напрягаться после каждого, обрушивающегося на него с завидным ровным темпом, удара. — Чудо моё... — прошептал Вадим, наклоняясь к уху брюнета, уже цеплявшегося за простынь, сжимая её в ладонях. — Ты у меня просто нечто. — проговорил кареглазый, приподнимая подбородок парня, вглядываясь в зелёные глаза уже изрядно поплывшего Савелия, с улыбкой приникая к его губам, пленяя их нежным и одновременно властным поцелуем, одновременно поглаживая ладонью уже изрядно покрасневшую и нагревшуюся от порки кожу, бережно прикасаясь к чувствительной коже, слыша тихий стон зеленоглазого, буквально расслабившегося от нежных прикосновений и чувственного поцелуя. Неожиданно вибрация анальной пробки внутри возросла, заставив Савелия вздрогнуть, сорвавшись на стон, в следующую секунду получив неожиданный хлёсткий удар. Только поле этого, кареглазый отстранился от губ Савелия, легко похлопывая того по ягодицам. — Сав, как думаешь, для разогрева достаточно? — задумчиво проговорил Вадим, нежно поглаживая ягодицы, иногда осторожно сжимая филейную часть брюнета пальцами, вынуждая того издать тихий, еле слышный стон. — Думаю, хватит. — прошептал длинноволосый, видя кивок Савелия, уже начинавшего ёрзать на его коленях от медленно сводящей с ума вибрации не самой маленькой анальной пробки внутри. — Тогда поднимайся, чудо. Продолжим наше с тобой занятие. — произнёс кареглазый, финально оставляя лёгкий, практически невесомый шлепок на ягодице протестующе замычавшего Савелия, который всё же поднялся с колен Вадима, окончательно понимая, что он нехило так возбуждён от всех действий партнёра. Естественно, это не было чем-то из ряда вон, но зеленоглазый просто не заметил, когда он успел так сильно возбудиться, лёжа на коленях своего парня, задрав задницу вверх, буквально кайфуя от того, что далеко не всем приносит такое сильное удовольствие. Через пару мгновений Савелий уже принял привычную позу, стоя на коленях посреди кровати и опираясь руками на перекладину в изголовье, к которой буквально через пару секунд оказался прикован наручниками, приятно и надёжно обхватывающими запястья мягким мехом. — Ты ж моё чудо. — с безграничной нежностью в голосе произнёс Вадим, проходясь ладонью от шеи вниз по позвоночнику до самых порозовевших ягодиц парня. Мгновение и слышится знакомый свист многочисленных тонких ремешков флоггера, Савелий инстинктивно вздрогнул от резко опустившегося на разогретые ягодицы удара, вздрогнул и издал сдавленный полустон-полувскрик. Хлёсткие удары посыпались практически без перерывов, заставляя брюнета сначала пытаться не ёрзать, оставаясь в одном положении, но вскоре зеленоглазый не мог не двигаться, не мог не извиваться под сильными ударами. Через некоторое время Савелий уже повис на наручниках, соприкасаясь грудью с простынью, напрягая мышцы рук, потому что он не мог полностью опуститься на кровать, дабы обрести точку опоры, но и облокачиваться на перекладину, к которой был прикован, он тоже уже не мог. Зеленоглазый прогнулся в пояснице, давая обожающему взгляду Вадима скользить по его ягодицам, уже приобрётшим ярко-красный оттенок, а вибрирующая в анусе парня пробка, заставляла его ещё больше пытаться прогнуться в пояснице, ещё шире развести колени. Каждый удар сопровождался уже несдерживаемыми хриплыми стонами, иногда переходящими в относительно тихий скулёж. Ещё один резкий, особенно сильный удар, заставивший брюнета вскрикнуть и опустить голову между прикованными к изголовью кровати рук, в следующую секунду ощущая на разгорячённой поркой коже прохладную ладонь, ласково поглаживающую чувствительные ягодицы. — Сав, ты ж нечто. — прошептал в самое ухо кареглазый, не сдерживаясь и прикусывая нежную кожу на шее совсем под ухом, слыша тихий всхлип и тут же приподнимая голову Савелия за подбородок, заглядывая в глаза парня, видя стоящие в них, но так и не скатившиеся по щекам, слёзы. Вадим тут же приник к губам зеленоглазого, впиваясь в них страстным поцелуем, по которому парень легко понял, что его партнёра чуть ли не сорвало со всех цепей. По этому жёсткому, требовательному поцелую было ясно, что длинноволосый контролирует себя из последних сил, Савелий всё это понимал и просто отдался в надёжные руки партнёра, понимая его бесконтрольное желание, но достаточно ему доверяя, чтобы отдать контроль в чужие руки. Пару мгновений спустя и зеленоглазый почувствовал, что его запястья больше не стягивают меховые браслеты и руки он уже может спокойно опустить, не перенапрягая мышц. Вадим поцелуями спустился по позвоночнику от самой шеи до копчика, пару раз прикоснулся губами к разгорячённым ягодицам и скользнул пальцами по основанию всё ещё вибрирующей внутри Савелия анальной пробке. Зеленоглазый почувствовал, как парень ухватился за игрушку внутри него, щёлкнул кнопку выключения на основании и потянул, вытаскивая пробку, мучавшую брюнета, почти мгновенно игрушку внутри заменили смазанные пальцы, активно растягивающие Савелия, бережно поглаживающие бархатные стенки кишечника, задевая простату, попутно покрывая мелкими поцелуями лопатки распростёртого на простыне брюнета, буквально плавящегося под действиями до чёртиков распалённого парня, всё же сдерживающего себя из последних сил, чтобы достаточно хорошо подготовить зеленоглазого, так доверчиво отдающегося своему партнёру, абсолютно не беспокоясь о своей безопасности и благополучии. Когда уже три пальца спокойно растягивали Савелия, изнывающего от нетерпения, всё приподнимающего ягодицы, дабы ещё сильнее насадиться на растягивающие его пальцы, всё разводящего колени в стороны, чтобы дать больше пространства для проникновения, Вадим уже не мог дольше выдерживать этой пытки не только для себя, но и для партнёра. Пальцы резко исчезли, но через пару секунд в подготовленный анус брюнета медленно толкнулся щедро смазанный лубрикантом член кареглазого, как только Вадим вошёл полностью, в унисон раздались их стоны. Дав Савелию немного привыкнуть к размерам, длинноволосый начал медленно двигаться, слыша вымученный стон парня, начавшего нетерпеливо приподнимать ягодицы, не в состоянии выдерживать столь медленный и тягучий темп, стараясь ускорить движения партнёра, которому только и нужно было это единственное проявление нетерпения и желания. В следующую секунду резкий толчок буквально выбил воздух из лёгких Савелия, издавшего на выдохе удивлённо-жаждущий стон. Кареглазый быстро набрал темп, теперь уже резко и жёстко вбиваясь в податливое, распалённое тело парня, судорожно сжимающего простыни, чувствовавшего с каждым грубым толчком волны наслаждения от стимуляции простаты и затуманенные, тягучие волны боли, прокатывающиеся по его телу при каждом резком толчке Вадима, когда его бёдра соприкасались с раздражённой, разгорячённой, чрезмерно чувствительной кожей ягодиц. Резкий шлепок обрушился на и без того раскрасневшуюся кожу весьма соблазнительной задницы. Савелий не ожидал такой подлянки, вздрогнув от резкой, неожиданной боли, сильнее скомкав в ладонях и так смятую простынь, он сорвался на очередной громкий стон, невольно подаваясь назад, навстречу толчкам, чувствуя, что ещё совсем немного и он сорвётся в пучину оргазма, но этого "немного" всё не хватало и не хватало, заставляя изнывать в подвешенном состоянии, балансируя на грани удовольствия и мучительного возбуждения. Руками себе Савелий помочь не мог, хоть они и были освобождены от надёжной кожи наручников. Вадим, удерживая зеленоглазого за запястья, прижимая их к кровати, не позволяя сдвинуть руки ни на миллиметр, пресекал все возможные попытки несанкционированного рукоблудства. Неожиданно его движения замедлились, практически останавливаясь, вместо резких толчков, выбивающих воздух из лёгких, теперь были тягуче медленные движения. Губами кареглазый прижался к шее брюнета со спины, впиваясь в неё влажными поцелуями. Савелий издал вымученный стон, дёргая руками, но в ответ на попытку выбраться, чувствуя только сомкнувшиеся зубы на загривке, тут же исчезнувшие, и язык, зализавший оставленный укус. Очередной нетерпеливо-умоляющий стон сорвался с губ Савелия, когда он немного приподнял бёдра, намекая Вадиму на активные действия, но кареглазый не обратил на это никакого внимания. Тогда брюнет двинулся обратно, потираясь о простынь изнывающим от возбуждения членом, и вновь подался назад, насаживаясь на член длинноволосого, срываясь на уже скулящий стон, начиная самостоятельно двигаться, стараясь достичь разрядки, но было очевидно, что зеленоглазому этого будет мало и недостаточно. Брюнет быстрее двигал бёдрами, пытаясь набрать темп хоть немного похожий на привычный жёсткий темп Вадима, но его попытки не увенчались успехом. Савелий вымученно опустился на кровать, выдыхая, стараясь восстановить дыхание, и ровно в этот момент Вадим резко толкнулся в парня, выбивая из него громкий стон наслаждения, мгновенно набирая прежний темп, освобождая запястья зеленоглазого от железной хватки и перемещая одну ладонь на талию Савелия, сжимая её пальцами, а другая ладонь обхватила шею парня, потягивая и вынуждая приподнять грудь с кровати, а через пару мгновений уже прижаться спиной к Вадиму, сжимавшему его шею, немного перекрывая кислород, позволяя зеленоглазому блуждать руками по его ногам, наконец разрешая прикоснуться к собственному члену, обхватить его, начиная ласкать. Длинноволосый, чувствуя, что Савелий уже на грани, пару раз толкнулся особенно резко, почти полностью выходя из парня и быстро, жёстко входя до упора, ощущая, как напрягаются все мышцы тела брюнета. Нескольких таких толчков оказалось достаточно, чтобы зеленоглазый задрожал всем телом и с громким стоном излился себе на ладонь, несколько пачкая простынь под собой. В эту же секунду из-за уха Савелий услышал подобие рычания, а через мгновение ещё не отошедший от накрывшего с головой оргазма брюнет оказался припечатан к простыне сильными руками партнёра, перехватившим запястья парня, прижимая их к его же пояснице. Сначала Савелий ничего не понял, такая резкая перемена в поведении Вадима буквально не укладывалась у него в голове, обычно нежный и трепетный после сессии партнёр почему-то сейчас железной хваткой удерживал его в неподвижном состоянии, но не сказать, что Савелий был в состоянии сопротивляться, скорее наоборот, ни сил, ни желания сопротивляться не было, но в затуманенном дымкой наслаждения мозгу всё равно проскальзывала мысль, что что-то не так. Брюнет даже не успел что-то спросить и узнать, что происходит, как на его ягодицы обрушился сильный, хлёсткий, обжигающий удар, заставивший зеленоглазого вскрикнуть от неожиданности и резкой боли. По ощущениям Савелий распознал в неизвестном девайсе кожаный ремень, с которым он был уже знаком. Не успел он прийти в себя от первого удара, как на распалённую кожу опустился второй удар, а после не заставил себя ждать и третий. Всё это время Вадим молчал, методично нанося размеренные удары, значительно более интенсивные, нежели в предыдущие разы. Может быть внешне парень и казался спокойным, но на самом деле это было не так. В душе длинноволосого словно прорвало какую-то дамбу и вся обида и злость на Савелия за эти несколько месяцев, не вылившиеся вместе со словами сегодня в разговоре, полностью захватили разум парня, затуманивая здравый смысл, который тщетно пытался достучаться до канувшего в пучину агрессии парня. В первые минуты осознания происходящего Савелий пытался сопротивляться, но его запястья крепко удерживали с небывалой силой, от которой наверняка вскоре появятся синяки. Брюнет бросил попытки сопротивления, понимая, что на самом деле эту грубость он заслужил, так безалаберно забыв о своём парне на достаточно продолжительный срок, просто окунувшись с головой в учёбу, поступив эгоистично по отношению к одному из самых близких людей. Зеленоглазый осознавал свою вину, именно поэтому перестал предпринимать какие-то попытки по своему освобождению, просто покорно принимая обжигающие удары, заставляющие каждый раз содрогаться всем телом. Сначала Савелий пытался сдерживать рвущиеся наружу вскрики и всхлипы, но через десяток хлёстких, небывало сильных ударов парень оставил свои тщетные попытки вести себя тихо, сначала послышались тихие всхлипы, позже стали слышны и приглушённые тканью подушки, в которую брюнет уткнулся, вскрики. Он чувствовал, что это уже не та желанная им боль, граничащая с удовольствием, он понимал, что это чистой воды боль, которая не может принести ни капли успокоения и счастья, просто боль, пульсирующая, обжигающая, заставляющая слёзы литься из глаз, а мышцы тщетно напрягаться в бессмысленных попытках ослабить боль. Несколько ударов Савелий ещё смог выдержать, но потом вскрикнул и задрожал всем телом, понимая, что это его предел, что это слишком, что он больше не сможет выдержать. — Вадь… Прошу… Остановись… — прошептал зеленоглазый, но Вадим его не услышал, тогда, собрав последние силы, которые оставались после тщетных попыток выдержать эту экзекуцию и не отключиться случайно от боли, оставаясь в сознании, он смог произнести громче, почти выкрикнул единственно слово. — Тюлень! Всё резко замерло, Вадим замер, словно кто-то нажал на паузу, в его голове словно щёлкнул тумблер, стоило ему услышать это слово. Слово, которое у них было стоп-словом. Слово, которое кареглазый всегда боялся услышать, случайно перегнув палку и причинив своему любимому парню чуть больше боли, чем тот мог выдержать. Сейчас… Сейчас Вадим осознал, что он натворил, осознал, что сорвался, чудовищно сорвался, совершил ту самую ошибку, которой так боялся. Длинноволосый в испуге взглянул на ремень, который он сам не знал, как оказался в его руке, и в страхе откинул кожаную полоску, внушающую страх, в сторону, переводя выпученные, испуганные глаза на Савелия, почти мгновенно свернувшегося калачиком, когда на него перестали сыпаться удары и руки оказались свободны. Парень лежал, подтянув ноги к животу, обхватив колени руками, словно стараясь спрятаться от этого мира, и захлёбывался в рыданиях, иногда успокаиваясь на пару секунд и тихо всхлипывая, но это не помогало, через пару мгновений по комнате снова разносились рыдания, ничем не сдерживаемые, отражавшиеся от стен комнаты, проникавшие в разум кареглазого. Вадим в ступоре смотрел на эту картину, медленно осознавая масштаб всего сотворённого, замечая на белоснежной простыне несколько кровавых пятен. Длинноволосый пару секунд в ступоре смотрел на алые разводы, не понимая, откуда они взялись, но стоило ему только взглянуть на ягодицы Савелия, как он увидел на них несколько разрывов, из которых тонкими струйками сочилась кровь. Вадим в ужасе уставился на то, что он сделал с человеком, которого любит до потери пульса, на последствия своего срыва, своей вылившейся не в то русло агрессии, которую он не смог и не захотел проконтролировать в нужный момент. Дыхание мгновенно участилось, стало более тяжёлым, появилось ощущение нехватки кислорода, руки предательски задрожали, а глаза забегали по фигуре Савелия. — Блять, блять, блять... — прошептал срывающимся голосом Вадим, аккуратно придвигаясь к парню, стараясь как можно осторожней оказаться рядом. — Сав, прости меня... Что я, блять, наделал, господи. Чудо моё... — кареглазый аккуратно прикоснулся ладонью к плечу вздрогнувшего от касания парня. Вадим тут же отдёрнул руку, понимая, что так он сделает только хуже. — Сав, я сейчас приду, принесу тебе что-то перекусить. — проговорил испуганный и взволнованный длинноволосый, быстро сползая с кровати и чуть ли не выбегая из комнаты. Вадим поспешно спустился по лестнице, подлетая к холодильнику, к своему неописуемому удовольствию находя там литр апельсинового сока, которым мгновенно наполнил стакан, оказавшийся через пару мгновений в микроволновке. Пока разогревался холодный сок, кареглазый обшаривал ящики в поисках чего-то вкусного и калорийного, параллельно в его мыслях не исчезали кровавые разводы на простыни и потрескавшаяся кожа ягодиц, по которой тонкими струйками сочилась кровь. Откопав вполне сносный злаковый батончик, Вадим услышал и истошно пиликающую микроволновку, к которой подлетел за долю секунды, доставая стакан чуть тёплого сока, с этой ношей он и направился обратно к Савелию, который за эти несколько минут более менее успокоился, но всё так же лежал в позе эмбриона и изредка всхлипывал, не в состоянии до конца успокоиться, ягодицы жгло, брюнет догадывался, что наверняка на них выступила кровь, но проверять не хотелось, было только одно желание — заснуть, а потом проснуться и понять, что это был всего лишь плохой сон, но, к сожалению, зеленоглазый полностью осознавал реальность происходящего, точно зная, что всё произошло наяву. От этого осознания хотелось лишь ещё больше свернуться калачиком, заползти под одеяло и спрятаться от всего мира где-то в укромном уголке, где его никто не найдёт. Вадим зашёл в комнату, ставя всё принесённое на тумбочку и немного наклоняясь к парню, прошептал еле слышно. — Сав, я тебе перекусить и попить принёс, тебе оно сейчас надо... — неуверенно проговорил длинноволосый, трепетно, невесомо прикасаясь к плечу зеленоглазого, вздрогнувшего от некоторой неожиданности, но всё же приподнявшего голову и взглянувшего в глаза Вадима. Парень замер, стоило ему взглянуть в зелёные заплаканные омуты, которые казались ярче от пролитых слёз, но во взгляде Савелия легко можно было прочитать страх и боль вкупе с дезориентацией и непониманием. Кареглазый замер, смотря в любимые глаза, в которых сейчас плескалось столько боли и страданий, причиной которых собственно и был Вадим. С каждой секундой длинноволосый всё больше и больше понимал, какую чудовищную ошибку он совершил, сколько боли он причинил своему парню, сколько душевных страданий он ещё ему причинит, пока будет пытаться заслужить прощение своему чудовищному срыву. Когда Савелий оторвал свой взгляд от карих глаз Вадима, его взор изменился, словно в его голове переключили тумблер, отключая все эмоции, оставляя место только пустоте и здравому смыслу, который даже в таком состоянии был несколько затуманен и не выдавал никаких идей лучше "уснуть и не чувствовать физической боли", потому что с моральной болью справилась психика, запустив защитную реакцию и просто отключив все эмоции, на смену которым пришло опустошение и равнодушие. Савелий молча выпил предложенный стакан сока и съел протянутый батончик, после чего вновь опустился на кровать, оставаясь лежать на боку, не желая больше двигаться, но Вадим пока не намерен оставлять зеленоглазого в покое, поэтому, исчезнув на пару мгновений из комнаты, он шустро вернулся обратно с бутыльком хлоргексидина, уймой ватных дисков и уже знакомой заживляющей мазью. Присев на край кровати, кареглазый тихо, практически неслышно проговорил: — Сав, ты можешь на живот повернуться? Надо кожу обработать... — брюнет молча перекатился на живот, позволяя Вадиму приступить к своему занятию. Кареглазый придвинулся ближе, внимательно рассматривая плоды своего срыва, разглядывая каждый вздувшийся рубец, каждый кровоподтёк, каждую запёкшуюся струйку крови и многочисленные синяки по всей поверхности кожи ягодиц. Длинноволосый внутренне содрогнулся, понимая насколько сильно он зашёл за допустимую грань, как много боли и страданий он причинил своему любимому человеку просто из-за того, что не смог совладать с эмоциями, но он отбросил все самокопания и вину перед парнем, сейчас фокусируясь непосредственно на том, чтобы позаботиться о том, кто ему действительно дорог хоть и настрадался от него же меньше часа назад. Вадим неторопливо приступил к обработке кожи, не жалея хлоргексидина, чтобы обработать все повреждённые участки и смыть кровь, каждое прикосновение кареглазого было невероятно осторожным и трепетным. Пока он смывал кровь с ягодиц, глаза начали застилать слёзы, которые длинноволосый был не в состоянии сдержать, но не мог позволить в данную секунду просто разрыдаться от осознания всего совершённого, от боли за дорого человека, поэтому руки Вадима немного подрагивали, а по щекам беззвучно стекали слёзы. Когда бесчисленное множество окровавленных ватных дисков оказались сложены на тумбочке, а на повреждённую кожу ягодиц была нанесена заживляющая мазь, кареглазый перебрался на кровати ближе к Савелию, невесомо поглаживая его по плечу. Брюнет отреагировал на прикосновение, приподнимая голову и вглядываясь в лицо Вадима, растерянного и даже испуганного, замечая, как парень волнуется о нём, судорожно бегая глазами по его лицу, на его же щеках виднелись мокрые дорожки от слёз, а привычно твёрдые руки еле ощутимо подрагивали на плече Савелия. Парень приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть Вадима, но тот придвинулся ближе, перемещая руку на основание шеи, словно собираясь поцеловать, но не решаясь. — Сав, можно я тебя поцелую? — несколько дрожащим голосом спросил кареглазый столь непривычную вещь, обычно он не спрашивал разрешения, а просто приникал к желанным губам, не сомневаясь в том, что его прикосновения и поцелуи будут желанными и необходимыми. Теперь же... Вадим старался как можно меньше прикасаться к зеленоглазому, чтобы не беспокоить парня и не нарушать его личное пространство, в котором Савелий скорее всего сейчас так сильно нуждался, личное пространство, в которое его не скоро так желанно и легко пустят, наверняка в ближайшие дни Савелий не захочет видеть парня рядом с собой, поэтому кареглазый и спрашивал разрешения, будучи готовым к отказу, но отказа не последовало, брюнет лишь заторможено кивнул, позволяя нежно и трепетно накрыть свои губы поцелуем, медленно отвечая на столь осторожные прикосновения, растворяясь в этой щемящей нежности и аккуратности. От такого проявления заботы на глазах Савелия вновь собрались слёзы, а в горле вновь встал мешающий дышать ком. Как только Вадим отстранился, зеленоглазый всхлипнул, вновь скатываясь в плач, это уже не была неконтролируемая истерика, это были лишь тихие всхлипы и скатывающиеся по щекам крупные слёзы. Кареглазый не растерялся, придвинулся ближе, заключая Савелия в объятия, а парень лишь сильнее вцепился в него, вжимаясь ещё ближе, стараясь буквально спрятаться на его груди. От этого проявления несколько нелогичного, но такого очевидного доверия, несмотря на то, что Вадим это всё с ним и сделал, несмотря на то, что это он довёл Савелия до этого плачевного состояния, поэтому у длинноволосого на душе становилось всё тяжелее и тяжелее, а внутри разливалась вина за совершённое, понимание, что он не достоин такого парня, что он просто не заслуживает такого счастья, с каждой секундой Вадим чувствовал то самое паршивое ощущение, которое не даёт покоя, всё напоминая и напоминая о его ошибке. Через несколько минут молчаливых объятий дыхание Савелия выровнялось, и Вадим осторожно выпутался из его крепкой, но ослабевшей хватки, укладывая парня на кровать и укутывая в одеяло, а сам максимально тихо вышел из комнаты, прикрыл дверь и спустился в гостиную. Длинноволосый расхаживал по помещению туда-обратно, не в состоянии остановиться на месте, в его голове роилось столько невесёлых мыслей, а на душе было настолько гадко, что он просто не знал, что ему делать дальше и как поступить. Вадим всё ходил из угла в угол, погружаясь в отчаяние и самокопание всё больше и больше, он судорожно схватился за голову, медленно выдыхая и стараясь успокоиться, но возникший ком в горле вообще не способствовал успокоению, он лишь сильнее заставлял беситься и падать в ощущение отвращения к себе. У кареглазого закружилась голова от постоянных хождений по кругу, поэтому парень устало плюхнулся на диван, зарываясь пальцами в волосы, упираясь локтями в колени и начиная раскачиваться из стороны в сторону в тщетных попытках успокоиться. С каждой секундой мысли парня уходили всё дальше и дальше в дебри своего сознания, зарываясь в разрушающие размышления. — Твою ж мать! — приглушённо воскликнул Вадим, резко откидываясь на спинку дивана. — Что я, блять, наделал... Он мне доверял, а я... Я... Я так жестоко поступил с ним! Чёрт! — вымученно простонал кареглазый, не слыша щелчка входной двери и лёгких шагов, которые замерли в дверях гостиной. — Вадим. — раздался тихий голос от двери, длинноволосый вздрогнул и резко распахнул глаза, встречаясь взором с встревоженным взглядом мамы Савелия, стоящей в дверном проёме. — У тебя всё в порядке? А Савелий где? — закидала вопросами женщина опешившего от такого напора парня. — А, да, всё в порядке, да. — растеряно ответил Вадим, но от внимательного и проницательного взгляда родительницы не укрылось это заторможенное состояние парня. — Вадим, не ври мне, ну я же вижу, что что-то случилось. Что-то произошло у тебя с Савелием? — мама зеленоглазого говорила спокойно и тихо, старалась проникнуть в самую душу длинноволосого, стараясь узнать то, что Вадим пытался скрыть. — Да, ладно, кое-что случилось. — неуверенно прошептал парень, опуская взгляд в пол, стараясь не выдавать своего волнения, но это было тщетно, дрожь всё равно настойчиво пробирала парня, а дыхание предательски учащалось, в горле образовывался противный ком, мешающий спокойно дышать, а в голове набатом звучали мысли о том, что после такого он точно останется один, но больше его волновало то, что Савелий никогда его не простит, никогда не сможет смотреть на него даже просто как на друга. Все эти мысли роились в черепной коробке парня, заставляя резко выдохнуть, чтобы хоть как-то унять дрожь и начинающуюся истерику, но слёзы предательски скатывались по щекам, а из горла вырвался сдавленный хрип. Родительница осторожно подошла к дивану, на котором и сидел кареглазый, будучи не в состоянии справиться со своими эмоциями. — Вадим, что случилось? Ты меня пугаешь… — прошептала женщина, присаживаясь рядом с длинноволосым и осторожно прикасаясь ладонью к его плечу, боясь спугнуть парня и заставить ещё больше волноваться. — Ты можешь всё мне рассказать, может быть я смогу как-то помочь. — продолжала уговаривать Вадима мама Савелия, стараясь проникнуть в его мысли и понять, что случилось за время её отсутствия, но ничего не наводило её на какие-то мысли, единственное, что она могла сказать точно, это состояние кареглазого напрямую было связано с её сыном, которого она сейчас не видела ни в гостиной, ни на кухне, но тот точно был где-то в доме, потому что куртка и ботинки зеленоглазого находились в прихожей и не было похоже, что кто-то из парней куда-то выходил за это время. — Я… Совершил ошибку, за которую ни я себя не прощу, ни Савелий меня не простит. Это чудовищная ошибка. И нет. Я не сказал что-то не то. Тогда всё можно было бы исправить простым разговором, но нет, я сделал то, что невозможно простить. Я перегнул, я дал эмоциям взять над собой верх в тот момент, когда этого нельзя было делать, я позволил себе пойти на поводу своих эмоций, проигнорировав здравый смысл. Я… Причинил ему боль, которую не должен был никогда в своей жизни причинять, я предал его доверие, переступив черту дозволенного и адекватного для нас. Я никогда не смогу смириться с этой ошибкой, потому что это… Это недопустимо, я не должен был поддаваться эмоциям. Я должен был вовремя остановиться и не совершать этой роковой ошибки… — если в начале Вадим начал что-то рассказывать и вполне внятно, сдерживая рвущиеся наружу всхлипы, то к концу своей речи голос начал дрожать и сбиваться, а по щекам с новой силой хлынули горючие слёзы. Родительница не перебивая слушала слова потерянного и ошарашенного Вадима, но так толком всё же и не поняла, что конкретно произошло. Стоит ли говорить о том, что она в принципе не представляла, какими непотребствами парни занимаются за закрытыми дверями. Да, она натыкалась на последствия их бурной страсти в виде россыпи засосов, как-то раз даже замечала наручники на краю кровати, но не могла себе даже представить, что именно парни любили больше всего, она не считала, что должна лезть в сексуальную жизнь своего сына и его парня, ей было достаточно того, что она знает о его личной жизни. — Честно, я не особо понимаю, где ты мог так сильно накосячить… — задумчиво проговорила женщина, действительно не понимая всей серьёзности ситуации и не представляя о чём говорит Вадим, она не понимала о какой боли идёт речь, потому что, если это не какие-то неосторожные слова, а непосредственно действие, но какое конкретно действие родительница действительно не могла понять, ведь Вадим никогда не смог бы поднять руку на Савелия, это было очевидно. — Я… Думаю стоит объяснить более подробно, но, боюсь, из-за этого Савелий возненавидит меня ещё сильнее… Не думаю, что он обрадуется столь подробному описанию нашей личной жизни. — проговорил Вадим, несколько успокаиваясь и собирая все мысли в кучу. Родительница наблюдала за всеми эмоциями кареглазого, вслушивалась в его слова, старалась понять о чём говорил длинноволосый, что конкретно произошло и где парень, по его словам, так сильно накосячил. Последнее его предложение заставило припомнить увиденные наручники, обнявшихся парней и россыпь засосов на шее своего сына в то время, как шея Вадима была нетронута, это воспоминание навело женщину на мысль о распределении ролей в постели между этими двумя. Да, ей меньше всего хотелось лезть в сексуальную жизнь своего сына, но сейчас это видимо необходимо, потому что прямо перед ней сидел, захлёбываясь рыданиями, слезами и соплями, парень её сына, который, по его словам, совершил нечто непоправимое и катастрофичное, лишь разобравшись в произошедшем можно было здраво определить масштабы трагедии. — Мне кажется, что здесь просто необходимо внести конкретики, чтобы я как минимум могла понять, что случилось и действительно ли это столь масштабно, как ты сейчас говоришь. Да, конечно, я не хочу лезть в вашу личную жизнь, а уж тем более и сексуальную, это меня напрямую не касается, но в данной ситуации, кажется, уж лучше я буду что-то знать и как-то тебе смогу подсказать и помочь, нежели ты будешь сидеть и загонять себя дальше в пучину самокопания и самобичевания, потому что ты уже начал этим заниматься и останавливаться явно не планируешь. Рассказывай, что такое случилось. И не думай, что я могу как-то не так отреагировать, вы уже взрослые люди, сами можете решить, что и как. — проговорила родительница, внимательно смотря на и без того взволнованного парня, стараясь как-то дать ему понять, что он может ей довериться, может рассказать всё без страха столкнуться с осуждением. — Хорошо… — парень тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, но спустя короткую паузу начал говорить. — Проще говоря, у нас в отношениях чаще актив я, а Савелию неописуемо нравится смесь нежности и грубости, боли и наслаждения. Для некоторой конкретики стоит сказать, что одна, так сказать, практика является более излюбленной, что для него, что для меня… — здесь Вадим запнулся, собираясь с силами и набирая в лёгкие кислорода, чтобы продолжить дальше, ведь стоит ему сказать, чем конкретно больше всего он любит заниматься в постели с Савелием, тогда придётся уже идти до конца, рассказывая непосредственно случившееся. — Порка… — кареглазый замер, не решаясь поднять глаза на женщину, на маму Савелия, о котором длинноволосый сейчас рассказывает такие подробности. Родительница задумчиво кивнула, всё же несколько ошарашенная данным известием, она предполагала, что её сын находится больше в пассивной роли, но никогда и подумать не могла, что у парней может быть что-то серьёзней обычного, несколько грубого секса. Точнее, она об этом никогда не задумывалась, предпочитая не лезть не в своё дело, потому что это действительно никак её не касалось, это было дело исключительно двух парней. Всё же её несколько поразили пристрастия к БДСМ, но она не выказала никакой реакции, ни положительной, ни отрицательной. Просто продолжила слушать, коротко кивнув. — Вот… — неуверенно прошептал Вадим, набирая воздуха в лёгкие для следующих своих слов, которые наверняка не дадутся ему так легко. — Сегодня… Я был в ярости, как вы наверняка заметили. Когда мы остались одни, я не сдержался, а он только рад был отвечать мне, сначала всё было хорошо, максимально хорошо, но потом я потерял контроль и переборщил, слишком сильно палку перегнул… И смог остановиться, только когда он произнёс стоп-слово, меня как будто отрезвило, словно ведро холодной воды на голову вылили. Я… Я не представляю, как я мог такое сотворить… Я причинил ему боль, которую не должен был причинять никогда в своей жизни, никогда. Я всегда боялся, что однажды потеряю контроль… Вот так и случилось. — парень на мгновение замолк, тяжело вздыхая, но тут же продолжил говорить. — Я, естественно, позаботился о нём, когда понял, что сделал, накормил, напоил, обработал всё, спать уложил. И... Просто не знаю, что теперь делать. За такое не прощают. Может мне просто уйти пока не поздно? Просто исчезнуть из его жизни? — уже со слезами на глазах говорил длинноволосый, поднимая заплаканные карие глаза на родительницу своего парня, которого он уже, по-своему мнению, не мог считать своим. Встретившись с глазами мамы Савелия, Вадим сначала прочитал в её взгляде боль, сожаление, сочувствие, некую агрессию, логичную для матери, чьему ребёнку причинили боль. Длинноволосый был готов услышать какие-то резкие слова и был готов, что его выгонят просто из этого дома, сказав не возвращаться никогда в жизни. Но парень точно не ожидал получить хлёсткую пощёчину и услышать то, что он услышал. — Я тебе сейчас исчезну. Ишь, что удумал, умник. Отставить панику. — Вадим смотрел на эту вмиг посерьёзневшую женщину, непроизвольно накрыв ладонью горящую щёку, на которой уже проступило покраснение. — Ты вообще думай, что говоришь. Итак, да, мне, как матери, хочется тебя разорвать на куски, потому что ты причинил боль моему сыну, но я понимаю, что это было не намеренно, поэтому меня больше интересует вопрос, что тебя так переклинило, что ты чуть ли не из города уезжать собрался, попутно меняя документы. Вадим, все ошибаются, все мы люди, человеческий фактор имеет место быть. Да, может ты и мог бы не допустить этого, конечно, но это уже произошло. Главное, что ты остановился и окружил Саву заботой, а не оставил одного переживать произошедшее. Поэтому успокойся. Думаю, ему сейчас важнее, чтобы ты был рядом, извинился, приласкал и дал понять, что ты не желаешь ему зла. Скорее всего, он это и так понимает, но подобные мысли могут закрасться, как мне кажется. Я не знакома с БДСМ и последствиями в психологическом плане неудачных событий, поэтому понятия не имею, что там и как. Просто точно могу сказать, что внимание и забота не будут лишними. Поэтому ты можешь оставаться у нас сколько потребуется, не беспокойся по этому поводу. Понял? — Вадим заторможено кивнул, поражаясь, насколько же мудрый человек родительница Савелия, который несмотря на собственные эмоции и чувства действует непосредственно с точки зрения разума, а не взыгравших в моменте эмоций. — Понял. Спасибо вам, что не дали ещё больше наломать дров. — пробормотал кареглазый, поднимая благодарный взгляд на женщину, которая смотрела на него с улыбкой, в надежде, что парень больше не натворит какой-то несусветной чуши и сможет исправить всё в отношениях с Савелием. — Вот и прекрасно. Хочешь чаю? — ласково спросила родительница, желая успокоить Вадима окончательно, напоив его чаем с мятой, желая убедиться, что он точно больше не винит себя настолько сильно и не собирается сбегать из страны, меняя паспорт и внешность. — Угу… — нерешительно кивнул длинноволосый, поднимаясь следом за мамой Савелия с дивана и направляясь на кухню, где через десять минут они уже сидели с кружками горячего ароматного чая, задумчиво глядя на редкие чаинки на дне, случайно просочившиеся через ситечко. Когда чай был допит в молчании, позволившем разобраться в своих мыслях и составить примерный дальнейший порядок действий, тогда Вадим поднялся из-за стола, сполоснул кружку, поблагодарил за чай и дельный совет, после направившись на второй этаж прямиком в комнату брюнета, но развернулся на пол пути обратно. Он вспомнил, что, когда копался в шкафу, не заметил свежего постельного белья, поэтому парень развернулся, снова спускаясь в гостиную, где сидела родительница. — Извините, а чистое постельное бельё можете дать? Я просто в шкафу у Савелия не нашёл. — проговорил Вадим, видя, как женщина тут же поднялась из кресла, в котором расположилась пару минут назад, чтобы занять себя чтением. — Да, сейчас принесу. Я его только пару дней назад погладила и ещё не успела отдать Савелию. — мама брюнета направилась на второй этаж в свою с мужем комнату, за ней по пятам шёл и Вадим, которому отдали стопку чистого, выглаженного постельного белья. Кареглазый поблагодарил женщину, наконец направляясь в комнату Савелия, беззвучно открывая плотно прикрытую дверь и тихо, невесомыми шагами ступая по комнате, оставляя принесённое сменное бельё на стуле, начиная убираться в комнате, сгребая в мусорный пакет так и лежащие на прикроватной тумбочке кровавые ватные диски, пряча в ящик заживляющую мазь, хлоргексидин и смазку, поднимая с пола ремень, на котором тоже остались следы крови, которые длинноволосый протёр влажной салфеткой, сразу же скидывая её в пакет для мусора. Ремень Вадим вдел обратно в лямки на своих брюках, понимая, что у него подрагивают руки, когда он касается этого предмета, с которого только что сам стирал кровь самого любимого в своей жизни человека. После кареглазый убрал в коробку, спрятанную в шкафу, флоггер и наручники. Когда всё было убрано и руки уже занять было нечем, Вадим начал собирать с пола одежду Савелия, складывая её аккуратной стопочкой, хоть понимал, что она точно отправится прямиком в стирку, ибо как только Савелий проснётся, он наверняка захочет сходить в душ, что точно не помешало бы и Вадиму, который теперь просто присел на стул, переложив с него свежее постельное бельё на прикроватную тумбочку. Кареглазый просто сидел и размышлял, ожидая, когда проснётся Савелий, чтобы тут же броситься извиняться и окружать заботой самого любимого человека, который вынужденно из-за вспышки агрессии партнёра пережил боль, которую не должен был ощутить никогда в своей жизни. Ждать долго не пришлось, брюнет заворочался, переворачиваясь на спину, тут же непроизвольно издавая вымученный стон боли, перекатываясь обратно на живот. Вадим подлетел к кровати, осторожно присаживаясь на краешек кровати, невесомо прикасаясь к спине парня, поглаживая и стараясь как-то унять боль. Савелий, ещё сонный и толком ничего не соображающий, улыбнулся, приподнимая голову и разлепляя глаза, наткнулся взглядом на чертовски знакомое лицо, на карие глаза, в которых плескалось безграничное волнение, вина и желание как-то облегчить все неприятные и болезненные ощущения. Савелий вспоминал события, произошедшие перед тем, как он крепко заснул, идентифицировал боль, из-за которой он в некоторой степени и проснулся. Каждая секунда воспоминания ярко отдавалась в его мыслях, красочно и до невозможного реально повторяя уже прошедшие события. — Сав, ты как? — прошептал Вадим, перемещая ладонь на плечо парня, озабоченно заглядывая в зелёные, ещё заспанные глаза. — Ну как тебе сказать... — со свойственной всегда парню иронией, проговорил брюнет, криво улыбаясь. — А ты как думаешь? — с вызовом спросил Савелий, разглядывая реакцию длинноволосого. — Я... Я даже представить не могу... Сав, я виноват, очень сильно виноват перед тобой, я потерял контроль. Сделал то, чего всегда боялся, причинил тебе боль, не привычную и желанную, а просто чистую, блять, боль. Я должен был себя контролировать, должен был... Чудо моё, господи, прости меня, пожалуйста... — к концу своего монолога Вадим уже пытался говорить ровно, не дрожащим голосом, старался договорить до конца, пока слёзы не хлынули из глаз. Кареглазый не мог даже говорить об этом спокойно, ему было больно, больно сознавать, что он сотворил со своим любимым человеком это. Савелий с еле заметной улыбкой смотрел на длинноволосого, старавшегося сглотнуть ком в горле, мешающий говорить. Эта в чём-то беспричинная на первый взгляд улыбка сбила с толку Вадима, так сильно переживавшего за свой поступок. — Вадь, ты не виноват. Это же я вывел тебя на эмоции. Изначально моё поведение спровоцировало твою агрессию. Я понимаю, что заслужил. Я совершенно забыл о тебе в эти последние недели, совсем погрузился в учёбу… Я не должен был этого делать. — проговорил брюнет, опуская глаза. Вадим самым честным образом оторопел от только что услышанного. Он явно не ожидал этих слов и вообще не был с ними согласен ни на грамм. — Сав, ты пока спал, головой ударился? — с нескрываемым удивлением в голосе пробормотал Вадим, смотря на брюнета ошалелым взглядом и глазами размером с блюдца. — Ты нормальный вообще такое говорить? Сав, чудо моё, твоей вины здесь и близко нет. Виноват тут только я, потому что я не смог совладать со своими эмоциями, не смог справиться со своим гневом. Пойми, я не должен был выплёскивать свою агрессию на тебя, тем более таким способом, когда ты более всего уязвим и безоговорочно доверяешь мне, я не смел даже думать, блять, об этом, не то, что действительно совершать. Сав, не будь дураком, не смей думать, что ты виноват в этом. Это не так. Ты не заслужил подобного, нет. Я… Я должен тебя оберегать, а не срывать на тебя свою злость. Это просто банально недопустимо ни в каком проявлении. Я чертовски сильно тебя люблю и пойму, если ты не захочешь больше и близко меня к себе подпускать. Поэтому, Сав, одно твоё слово, и я уйду, я и близко подходить не буду, чтоб не заставлять тебя думать о произошедшем... — последние предложения кареглазый проговаривал, стараясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, стараясь контролировать свои эмоции и боль. Брюнет ловил каждое произнесённое парнем слово, стараясь запомнить его, стараясь действительно верить в то, что он не виноват, стараясь уверить свои же ощущения в здравых доводах, стараясь не чувствовать вины за произошедшее, потому что он действительно ни в чём не виноват, что это не его вина, что произошло то, что произошло. Савелий видел, как тяжело Вадиму даются последние слова, как сильно нервничает парень и насколько сильно винит себя в произошедшем. Зеленоглазый видел, как сильно он переживает, как ему больно от совершённого действия, как паскудно он себя чувствует из-за причинённой любимому человеку боли. — Вадь... — прошептал Савелий, заставляя длинноволосого поднять свои карие глаза, встретиться с его взглядом зелёных омутов, в которых теплилась нежность и любовь. — Всякое бывает. Да, ты действительно потерял контроль. Да, мне было больно до одури и сейчас тоже больно. Но ты остановился, когда услышал стоп-слово, ты остановился и окружил меня заботой. И сейчас ты тоже, сидишь, ждёшь пока я проснусь, убрался уже. Вадь, все совершают ошибки. Это не что-то сверхъестественное, всякое бывает. Главное, что ты понял эту ошибку и исправил всё, как мог. Я не виню тебя в произошедшем, всё в порядке. И даже не смей больше заикаться о том, что уйдёшь по первому моему слову. Разве мы вместе не для того, чтобы дарить друг другу радость, чтобы бороться за счастье? Вадь, даже не думай, что когда-нибудь я тебя оттолкну, ты мне слишком дорог и я тебя слишком люблю, чтобы в какой-то момент просто отказаться от наших отношений, того, что ты можешь мне дать, и того, что я могу тебе дать в ответ. Даже не задумывайся о расставании, ладно? — последние слова Савелий уже прошептал в самые губы длинноволосому, видя лёгкий кивок в ответ, а в следующую секунду впиваясь в приоткрытые и чертовски желанные губы, трепетно целуя, стараясь показать всю свою любовь и прощение в этом нежном поцелуе, чувствуя такие же аккуратные и чувственные движения в ответ. Савелий оторвался от желанных губ, обхватывая руками талию парня, укладываясь головой на колени длинноволосого, прижимая его к себе. — Вадь, ты у меня просто нечто. И это не обсуждается. — пробормотал брюнет куда-то в живот кареглазому, вызывая тем самым у парня улыбку, через секунду чувствуя, как в его волосы зарываются пальцы, перебирая прядки и массируя кожу головы, заставляя чуть ли не заурчать от удовольствия. — Сав, чудо моё, так ты как? Сильно болит? Может обезбол? Или ещё раз мазью помазать? В душ не хочешь? Я хотел постельное бельё поменять, это... Заляпали... Кровью... — Вадим просто завалил зеленоглазого вопросами, но на последних словах голос парня дрогнул, выдавая всё то непринятие произошедшего. — Болит. В душ надо, обезбол не надо, мазью после душа надо. — попытался Савелий ответить на все вопросы, не поднимая головы, но всё же приподняться пришлось, чтобы заглянуть в глаза Вадима, голос которого снова дрогнул. — Чёрт, я предполагал, что всё же всё заляпалось кровью, ну... Надо поменять постельное, да. Вадь, ну же, посмотри на меня. — длинноволосый опустил взгляд, встречаясь с зелёными глазами Савелия. Брюнет разглядывал Вадима, видя в его взгляде вину, волнение и неприкрытую ничем боль от того, что он причинил боль любимому человеку. — Вадь, успокойся. Ты же позаботишься обо мне? — задал вопрос Савелий, стараясь натолкнуть парня на элементарные умозаключения. Длинноволосый энергично кивнул, проговорив одними губами "конечно". — Вот, поэтому, пожалуйста, не вини себя. Ты загладишь свой косяк любовью и заботой, мне больше ничего не надо. Ну же, Вадь, хватит себя винить, ты этим ситуацию не исправишь. — длинноволосый грустно вздохнул, стараясь унять своё волнение. — Сав, я тебя люблю. Правда. — прошептал Вадим, склоняясь над брюнетом, оставляя лёгкий поцелуй на его макушке. — Я знаю, я тоже тебя люблю, Вадь. — проговорил в ответ Савелий, плавясь под нежными прикосновениями. — Я... Я как вспоминаю, до какого состояния тебя довёл, я ужасаюсь просто. Как... Как я мог, блять... Я не знаю, Сав. Я хочу дать тебе всё, что ты захочешь, абсолютно. Я не хочу быть причиной твоих слёз, не хочу делать тебе больно. — шептал кареглазый, покрывая лёгкими, невесомыми поцелуями лицо парня, пытаясь сдерживать вновь подступающие слёзы, хватаясь ладонями за плечи разлёгшегося на его коленях зеленоглазого. Стараясь обнять и притянуть к себе, как можно ближе, как можно трепетнее прикоснуться, парень беспорядочно целовал Савелия в макушку, шею, лоб, висок, куда придётся, желая просто утопить парня в своих ласках, дать понять, что он действительно им дорожит и чертовски сильно любит. Брюнет издал лёгкий смешок на такую пылкость кареглазого, но всё же осадил парня. — Вадь, я тоже тебя очень сильно люблю. Эй, ну ты меня так затискаешь просто-напросто. Угомонись. И пошли в душ, я более чем уверен, что сам ты в душе так ещё и не был, хотя прошло уже достаточно времени, идём. — Савелий поднялся с кровати, потягиваясь, разминая несколько затёкший позвоночник, засвечивая синяки на запястьях от чрезмерно крепкой хватки Вадима в момент помутнения его сознания. — Сав, чудо моё, ты только не нервничай, ладно? — начал весьма туманно кареглазый, понимая, что Савелий ещё не в курсе, что, во-первых, они уже не одни в доме, во-вторых, его мама достаточно хорошо осведомлена о произошедшем между парнями. — Что? — непонимающе, но несколько насторожившись, спросил брюнет, бросая на длинноволосого вопросительный взгляд. — Тут такое дело... Твоя мама вернулась. — Вадим замолк, видя всё тот же непонимающий взгляд невероятно притягательных зелёных глаз и вскинутые в замешательстве брови. — Ну... В общем, она застала меня в панике, усадила, напоила чаем, ну я и... Выложил всё как на духу. Ты извини, что я вот так вот всё твоей маме рассказал... — длинноволосый опустил глаза в пол, не зная, чего ожидать дальше, как отреагирует брюнет на данную новость. Повисло неловкое молчание, во время которого кареглазый не решался поднять глаз на своего парня, боясь, что теперь-то он точно его не простит и прогонит, не захочет больше видеть и попросту возненавидит. — Так, ладно. Вадь, ты как? — обеспокоено спросил Савелий, явно взволнованный тем, что его мама настояла на откровенном разговоре с парнем, просто потому что не в привычках родительницы лезть не в своё дело, соответственно, длинноволосый настолько сильно взволновал женщину своим видом и поведением, что она решила разузнать всё то, что его так волновало. Савелия сейчас не беспокоил тот факт, что его мама теперь в курсе его сексуальных предпочтений, это сейчас было далеко не самым важным, что волновало брюнета, его больше беспокоило нынешнее состояние своего партнёра. Ибо Вадим достаточно редко выходил из себя, его редко можно было вывести из равновесия, тем более настолько сильно, чтобы это стало явно окружающим, а не одному Савелию, именно поэтому брюнет сейчас больше беспокоился за состояние парня, заодно и вспомнив про домдроп, о котором он слышал, как раз-таки, от длинноволосого. Савелий на своей шкуре знал эту паскудную вещь, относительно сабмиссивов, с доминантами была примерно аналогичная ситуация, из-за этого зеленоглазый и волновался о состоянии Вадима, который только и делал, что извинялся, циклился на произошедшем, просил прощения и винил себя в случившемся. Конечно, его вина в произошедшем присутствует, она там явна, но не до такого состояния самокопания, особенного, когда уже десять раз сказали, что зла не держат, что бывает, что это всё не что-то непоправимое, что всё легко исправляется лаской и заботой, но длинноволосый всё продолжал винить себя, не в состоянии разорвать этот замкнутый круг. — Вадь, чудо моё, ты чего замер так? — спросил Савелий, тормоша немного не ожидавшего подобного волнения парня. — Эй... Всё хорошо? Ну же, ты чего так остолбенел-то? — продолжал заваливать длинноволосого Савелий, приближаясь к всё ещё сидящему на кровати парню. — Я... — Вадим осёкся, ошарашено замолчав. — Я не ожидал, что ты спросишь о моём состоянии... Я же тебе сейчас сказал, что твоя мама всё знает... — проговорил ошарашенный кареглазый, явно не ожидавший подобного волнения о своём состоянии. — Вадь, ну ты чего. Это не такая большая проблема, как ты себе вообразил, знает и знает, ладно. Меня сейчас больше беспокоит твоё состояние, потому что это насколько же сильно ты нервничал, что даже моя мама заметила и решила вмешаться, обычно она не лезет, куда не просят, просто даёт понять, что всегда будет рядом и подскажет что-то по необходимости, но, чтобы прям посадить рядом и выпытать всю информацию… Так она делает исключительно только в крайних случаях. — проговорил Савелий, давая понять, что он действительно серьёзно волнуется о состоянии длинноволосого. — Я… Я не знаю, я уже сам себя боюсь… Я не знаю, не знаю, как я мог причинить тебе боль. Понятия не имею, почему меня так переклинило, я… Я просто не знаю, я боюсь снова сделать тебе больно, мне противно от осознания, что я смог, блять, перейти грань. Я в шоке с того, что в моменте почувствовал какое-то животное удовлетворение. Власть, находящаяся полностью в моих руках, неимоверно опьянила, особенно на фоне и без того нервного возбуждения. Не надо было вообще переходить нам к чему-то большему… Потому что вот чем оно обернулось. Сав, ты мог меня остановить ещё в самом начале, но ты этого не сделал. Почему? Сав, почему? Ты мог избавить себя от той боли, которую ты почувствовал, ты мог это сделать, почему ты терпел, почему? — уже просто взывал кареглазый, впиваясь в зелёные глаза напротив, стараясь разыскать в них ответ, но из раза в раз так и не находя ответа на свои вопросы в невероятно притягательных зелёных в золотую крапинку омутах. — Вадь… Всё хорошо, видишь, я живой и здоровый, всего немного потрёпанный. Не остановил… Потому что решил, что заслужил всё это. Ну это же действительно так, я заслужил. Хоть и понимаю, что это неправильно, да, так дела не делаются, само собой. Естественно я не должен был терпеть, тут есть и моя вина, ты не один виноват, мы в равной степени здесь облажались. Ну же, Вадь… — уже практически прошептал Савелий в самое ухо длинноволосого, наклоняясь к парню, приобнимая его за плечи, не желая куда-то отпускать, не желая давать кареглазому всё больше и больше погружаться в свои нерадостные размышления, в пучину разрушающих мыслей. Брюнет сначала робко, невесомо обнимал длинноволосого, но буквально через секунду этих молчаливых объятий, Вадим вцепился в плечи склонившегося к нему парня, вынуждая того забраться на кровать, опираясь на матрас коленями по обе стороны от кареглазого, притягивая его ближе к себе, чувствуя, как парень утыкается носом в изгиб шеи, как тяжело дышит и в какой-то момент срывается на ничем не прикрытые рыдания, судорожно хватаясь за Савелия, как за спасательный круг. — Тшш… — успокаивающе бормотал зеленоглазый, медленно и нежно поглаживая рыдающего парня по спине, оставляя одну ладонь на загривке длинноволосого, забираясь под спутанную шевелюру, массируя затылок, стараясь как-то успокоить кареглазого, дать ему понять, что всё хорошо, всё в порядке. Савелий понимал, что сейчас надо просто дать Вадиму выплеснуть все эмоции, дать ему выплакаться, чтобы точно уже больше даже не смел возвращаться к мыслям, что он один тут больше всех виноват, что он якобы совершил что-то ужасно непоправимое. Ровно в этот самый момент, когда кареглазый навзрыд ревел в шею обнимающего его брюнета, стоящего на коленях на краю кровати в абсолютно обнажённом виде, ровно в эту секунду раздался стук в дверь, на который никто из парней не среагировал, потому что каждый из них был занят друг другом, Савелий всеми силами старался показать Вадиму всю свою любовь и обожание, стараясь подарить ему как можно больше нежности, стараясь поддержать, Вадим же ничего не слышал, он только чувствовал нежные прикосновения и еле как воспринимал на слух ласковые словечки, которые ему не уставал шептать зеленоглазый, перемежая их с беспорядочными поцелуями. Так как на стук никто не отозвался, то дверь через минутку беззвучно отворилась и в комнату осторожно заглянула родительница Савелия, взгляду которой предстала весьма… Личная картина взаимоотношений парней. Первое, что бросилось ей в глаза, был обнажённый вид Савелия и насыщенно бордовые ягодицы зеленоглазого, на которых виднелись подсохшие кровоподтёки. Следующее, что женщина услышала, был сдавленный голос Вадима и его явственные всхлипы, также раздавался тихий шёпот утешающего его Савелия, который старался хоть как-то успокоить расклеившегося парня. Мама брюнета секунду понаблюдала за сей картиной, но не решилась показать своё присутствие, лишь так же беззвучно прикрыла дверь, как и открыла её считанную минуту назад, удаляясь и не желая мешать парням разбираться в собственных отношениях, ведь всё, что зависело от неё, она сделала, не дав Вадиму в панике сбежать, надумав себе кучу всякой неизведанной ерунды. Ещё пару минут парни были поглощены друг другом, ещё пару длинных, чертовски длинных минут они просто не могли оторваться друг от друга, Вадим всё так же неистово цеплялся за Савелия, как будто тот мог мгновенно исчезнуть, раствориться в воздухе, словно видение, мираж, некий призрак. Савелий всё так же обнимал Вадима, стараясь дать парню всю свою заботу и любовь, стараясь не дать ему снова скатиться в поток бесконечных мыслей, где виноват был сугубо только он, где вся ответственность за произошедшее лежала только на нём, Савелий старался не дать этим мыслям завладеть разумом парня, который был невероятно дорог брюнету, который стал для него чуть ли не всем, который знал о нём чертовски много и всегда был в курсе, что предпринять в той или иной ситуации, как успокоить зеленоглазого или, наоборот, не дать ему заскучать. Через некоторое время парни всё же оторвались друг от друга, Вадим более-менее пришёл в себя, Савелий подуспокоился, что с его чертовски дорогим человеком всё на данный момент в принципе в порядке и нет поводов для беспокойства. — Вадь, ты как? — всё же озвучил вопрос Савелий, ответ на который он в принципе знал. — Я… Думаю, я в порядке. Я не знаю, что на меня нашло, просто… Просто вот… — несколько растеряно проговорил Вадим, поднимая свои карие глаза на брюнета, стараясь прочитать во взгляде зелёных глаз напротив хоть какое-то объяснение и ответ. — Чудо моё, предполагаю, что домдроп. Ты сталкивался с моим сабдропом, я же столкнулся с обратной ситуацией. Ты сам знаешь, что такое случается и в этом нет ничего страшного, главное, что я был рядом и помог тебе справиться с этим состоянием. Верно? — Савелий впился в растерянный взгляд карих глаз, приподнимая лицо длинноволосого за подбородок, смотря на парня нежным, ласкающим взглядом, стараясь поддержать даже таким образом. — Угу… — рассеянно кивнул Вадим, буквально утопая в невероятно нежном взгляде Савелия, буквально плавясь под ним. — Сав, поцелуй меня, пожалуйста… — почему-то просьба прозвучала слишком жалостливо и просяще. — Чудо моё, всё, что пожелаешь. — прошептал Савелий уже в самые губы кареглазого, через секунду приникая к ним в трепетном поцелуе, лаская, не переходя грань трепетной нежности, просто передавая в этом поцелуе всю свою любовь, чувственность и желание быть рядом, быть опорой и оберегать. Отстранившись, разорвав столь трепетный и невесомый поцелуй, брюнет ещё несколько секунд смотрел на разомлевшего от поцелуя кареглазого. — Кажется, пока мы тут были заняты друг другом, к нам кто-то заглядывал. Говоришь, мама дома? Скорее всего это была она. Ну ладно, потом с этим разберёмся, сейчас нам обоим надо в душ. Давай, поднимайся и пошли мыться. — Савелий резко начал раздавать своего рода указания, поднявшись с кровати и выпрямившись во весь рост, потянувшись и направившись к шкафу, из которого он достал два полотенца, одно обматывая вокруг бёдер, а второе бросая Вадиму, который ловко словил ткань, всё ещё находясь в некоем трансе и заторможенности. Длинноволосый всё же поднялся с кровати, послушно направляясь в ванную за Савелием. В душе не обошлось без болезненного шипения брюнета, когда горячая вода начала попадать на раздражённую кожу, когда вода смыла запёкшуюся, засохшую кровь, размягчая края ранок, невольно заставляя их снова кровоточить. Вадим с сожалением смотрел на пострадавшие участки тела Савелия, что на ягодицы, что на запястья, на которых расцвели яркие синяки, обрамляющие запястья, как своеобразные браслеты. Из душа парни вышли неторопливо, направляясь обратно в комнату Савелия. Необходимо было сначала поменять постельное бельё, которое было нещадно заляпано кровью зеленоглазого, а после уложить Савелия, дабы обработать ягодицы, смазать их заживляющей мазью. Потом и вовсе можно было и не вставать больше с кровати, если бы не было необходимости спуститься в гостиную и расставить все точки над «и» в диалоге с родительницей брюнета, которая наверняка волновалась за взаимоотношения парней и здоровье сына. Поэтому Савелий первый спустился в гостиную в чистой футболке и мягких домашних штанах, за ним по пятам топал Вадим, слабо удерживая за руку парня, словно сам он был не в состоянии дойти, у кареглазого отсутствовало какое-то желание вновь попадаться на глаза женщине, которая наверняка стала свидетелем его срыва в комнате брюнета, когда её сын, покалеченный как раз-таки им, притягивал к себе парня, стоя на коленях на кровати и заключая того в объятия, стараясь успокоить и приободрить. — Мам, думаю, нам есть о чём поговорить. — проговорил Савелий, уверенней перехватывая руку Вадима, всё так же неуверенно мявшегося за его спиной, старавшегося как будто испариться и исчезнуть. — Да, стоит кое-что обсудить. Я, так понимаю, ты постоишь? Или всё же присядешь? — спокойно произнесла женщина, поднимая глаза от книги, которой была занята до появления парней. Савелий давно не ощущал такую неловкость, потому что никто никогда не делал акцента на этом аспекте, кроме Вадима разумеется, который в любой момент готов был чуток докопаться до зеленоглазого и припомнить ему происшествия предыдущего дня. — Да я… Пожалуй, постою. Мазь ещё не до конца впиталась, не хочу окончательно заляпать штаны. — всё же пробормотал Савелий, решая уж говорить на чистоту, не скрывая подобных моментов. Всё же родительница и так в курсе произошедшего, ей же всё-таки будет спокойнее, если она будет уверена в том, что её сын получил необходимую медицинскую помощь и заботу. — Ну… Я в принципе в порядке. Знаю, что Вадим тебе всё рассказал. Мам, я действительно благодарен тебе, что ты оказалась рядом с ним тогда, когда он действительно мог надумать себе лишнего и наворотить ещё больших дел, чем то, что уже случилось. По поводу случившегося… Тут виноваты мы оба, он сорвался, я его сразу не остановил. Да, накосячили, наворотили проблем, не спорю. Но всё в порядке. — женщина терпеливо слушала всё то, что на одном дыхании выдал Савелий, она лишь улыбнулась, понимая, что иначе и быть не могло, понимая, что в отношениях случаются косяки и чертовски разные косяки, понимая, что от разного рода разногласий никто не застрахован, понимая, что у парней не какая-то кратковременная интрижка, а нечто большее, поэтому парни по-любому справились бы с какими-то проблемами, тем или иным образом, но разрешили бы свои проблемы. — Я рада, что вы во всём разобрались. А так… Я сделала то, что сделала бы любая мама. Помогла ребёнку, как говорится, чужих детей не бывает, особенно когда это дитё важно моему родному ребёнку. К слову, вы наверно не заметили, я заглядывала к вам в комнату… — начала было женщина, но Савелий её прервал в тот момент, когда Вадим ещё сильнее спрятался за его спину, не желая показываться. — Да, я догадался, мы просто не услышали сразу… Заняты немного были совершенно другим, Вадиму нужна была моя поддержка и нежность, он уж слишком сильно загнался по поводу произошедшего срыва. — проговорил брюнет, вытягивая за руку из-за своей спины жмущегося к нему кареглазого, виновато поднимающего взгляд на понимающе смотрящую на парней женщину. — Да… Я немного совсем расклеился, не могу никак смириться с тем, что сделал… — прошептал Вадим, переминаясь с ноги на ногу и всё же садясь на краешек дивана, как можно ближе к стоящему около него Савелию. — С этим невозможно не согласиться, ты вообще очень запаниковал, осознав случившееся, чуть ли не сбежать решил, думая, что Сава тебя никогда не простит. Но мне удалось тебя убедить в обратном. Потому что я знаю, что Савелий никогда не бросит того, кого любит, даже если случится что-то нелицеприятное, ведь всё можно разрешить, обо всём можно поговорить и прийти к какому-то выводу. Я рада, что вы у меня оба осознанные молодые люди, что понимаете, что делаете, осознанно принимаете какие-то решения и в праве распоряжаться своей жизнью так, как считаете нужным. Единственное, Сав, ты действительно в порядке? Сильно болит? Я мельком видела явно пострадавшую кожу ягодиц… — последнее предложение женщина проговорила тише обычного, несколько смущаясь. Ей было непривычно и несколько неловко спрашивать сына о подобном, понимая, что и без неё там спокойно разберутся, но раз уж ситуация зашла в то русло, где и родительница оказалась в курсе событий, она просто не могла не поинтересоваться о состоянии своего сына. — Да… Я в порядке. Болит, да, но всё пройдёт, просто надо время на заживление. Не беспокойся, со мной всё хорошо, Вадим позаботится обо мне, наверняка чуть ли не утопит в своей безграничной нежности и любви. Правду я говорю? — последний вопрос очевидно был направлен Вадиму, тут же поспешно кивнувшего и несколько покрасневшего от смущения из-за всего происходящее, из-за разговора, перетёкшего в чертовски личное русло, которое оказалось слишком непривычным даже сейчас, когда Вадим изначально сам выложил всё, как на духу, о их предпочтениях в постели. Всё равно было слишком стыдно, смущающе и неловко, чтобы вести нормальный и осознанный разговор. — Знаешь, я могу многое не понимать, но для меня, как человека, выросшего в тот период, когда телесные наказания, из разряда порки, были обычным наказанием нерадивых и непослушных детей, всё же непонятно, что там можно найти мазохистски приятного… Я не осуждаю, ни в коем случае. Я просто не понимаю, мне сложно понять этот факт. Да и странно представить, как бы тогда выглядело наказание, напорись строгий родитель на повзрослевшего подростка-мазохиста, фаната именно такой практики… Несколько необычно, но, как говорится, о вкусах не спорят. Поэтому я не буду выяснять, как так получилось, что тебе так сильно нравится чувствовать боль именно таким образом. — задумчиво проговорила женщина, словно размышляла сейчас не о сексуальных предпочтениях собственного сына, а о погоде. — Ладно, мальчики, занимайтесь своими делами. Если что еда в холодильнике, разогреть всегда сможете. — родительница улыбнулась парням и получив ответные, несколько сконфуженные и смущённые улыбки, вновь вернулась к чтению, предоставляя парочку своим делам. Как можно было предположить, первое, чем занялись оголодавшие молодые люди, это бросились к холодильнику, где, как им сказали, должна была обитать еда, которую нужно было только разогреть, чем и занялся Савелий, не желая садиться за стол, просто потому что за столом надо сидеть, а ягодицы зеленоглазого явно сейчас были против какого-то воздействия и отзывались глухой болью на любое неосторожное прикосновение. Вадим же сидел за столом и наблюдал за шустрыми движениями брюнета, остановившегося в задумчивости перед микроволновкой, отсчитывающей полторы минуты на дисплее. Длинноволосый поднялся и подобрался со спины к Савелию, заключая его в нежные объятия, плавно и невесомо обвивая руками его талию, мягко притягивая ближе к себе, кладя голову на плечо зеленоглазого, оставляя невесомы поцелуй на основании шеи парня, не скрытой под воротом футболки, чувствуя, как Савелий тут же расслабился и обмяк в объятиях любимого человека. В такой идиллии и провели парни весь оставшийся вечер, переместившись из кухни в спальню брюнета, а после и спустившись в гостиную, где расположились на диване перед камином, смотря какой-то фильм, лишённый каких-то философских размышлений. Вадим просто лежал на диване, а Савелий расположился на его груди, обнимая парня, самым наглым образом эксплуатируя того на манер подушки, на что длинноволосый просто улыбался и лениво перебирал волосы брюнета, свободной рукой вытягивая из глубокой миски приготовленный в микроволновке солёный попкорн, иногда оставляя на макушке зеленоглазого невесомые поцелуи, на что Савелий лишь счастливо улыбался, тая в такой уютной, чертовски комфортной атмосфере, понимая, что рядом его любимый человек, понимая, что больше ему ничего от этой жизни не надо, вполне хватает такого тихого счастья и нежности, которой его одаривали сполна.