Балконы напротив

— Отец, почему весь вечер у вас не сходит улыбка с лица? Простите, но мне любопытно, — сидя в ресторане, Дазай жевал краба. Эта встреча, как и остальные — просто формальность. Человек, сидящий перед ним ему не важен и это взаимно. Просто очередная игра в «отца» и «сына». — Моё настроение так заметно? — Фёдор сложив руки в замок смотрел на сына. Конечно оно будет заметно. Фёдор тот, кто не очень хорошо способен проявлять эмоции. Он скорее подстраивается под ситуацию, но сейчас тот сияет. — Даже, когда вам перешли права на фирму матери вы не были так счастливы, даже, когда избавились от неё самой, нас с сестрой и братом. Раздражает. Просто невыносимо бесит его мерзкая улыбочка. Как земля только носит такого грязного человека. — Не будем ворошить прошлое. Почему Фёдор просто делает вид, что всё так и должно быть? Мерзко. Это из-за него все беды. Дазай уверен, что тот умеет путешествовать во времени и с помощью этого собственноручно создаёт катастрофы. — Конечно, ведь это было давно. Все уже забыли это и смирились. Особенно я и сестра. Я просто не могу понять, отец… — но его прервал не громкий стук вилки о стол со стороны Достоевского. Несмотря на такие порывы внезапной смелости, ему страшно. Безумно. Так было и есть с детсва. Он всё остаётся тем маленьким мальчиком, забившимся в углу комнаты и бесшумно рыдающим. — Ты и правда хочешь поговорить об этом? — Нет. Простите. — Так вот, моё настроение поднялось из-за того, что я нашёл новые игрушки. Все они так прекрсны, невинны и непорочны. Все они разные, но объеденив их, выйдет отличная картина. Я хочу её лицезреть, Осаму, я так жажду этого. Жду, когда смогу сломать каждого из них. Их крики отчаяния — бальзам для моих ушей. Я всего-лишь должен их направить в нужное русло. Дальше, они сами сломают себя и окружающих кукол. Останется лишь один победитель. Я лично поощерю его. Хочу, чтобы моя любимая кукла победила. Знаешь, я очень долго стремился к этому. Игрушки. Так он называет людей, с которыми играет, как с дресированными крысами. Фёдор гений, а вокруг него идиоты. Им сломано множество жизней, но это то, что доставляет ему удовольстиве и что-то похожее на восторг. Ради забавы он пойдёт на убийство любого. Он просто прогнивший до основания человек. — Сделаете то, что сделали с мамой и со мной? Не пойму, вы и правда псих или притворялись всё это время. Простите за наглость, но мне жаль этих бедолаг, что доверились вам. Вы просто манипулируете их жизнями и судьбами. Почему они не могут жить так, как сами того желают? — его холодный взгляд в любой момент готов стать огненым, полным ярости. Голос уже понемногу срывался. — Язык, Осаму. Твой длинный язык исполняет не ту работу. Вместо того, чтобы говорить такие гадкие слова, он мог бы доставлять кому-то неописуемое удовольствие, — на лице его мгновенно созрела ехидная улыбка. — Лучше расскажи об учёбе. Это важнее остального. И нам вскоре следует поговорить о твоей свадьбе после института. — Всё на отлично, а свадьбу я не хочу, — он с громким грохотом встал из-за стола. — Я уже ухожу. На отлично…только не смотря на тот факт, что Дазай каждый день может умереть или оказаться где-нибудь в Сибири и поквитаться с собой там. И что за свадьба? Отец просто смеётся над ним. Тот сам всегда говорил, что карьера выше всего. — Осаму, ты же знаешь, что я не люблю, когда ты психуешь, — Фёдор провожал его всё с той же улыбкой. Дазай не успел пройти и десяти метров от ресторана, как телефон яростно завибрировал. Рампо? Больше звонить некому. Такая уж участь у отшельника. Чуть приподняв уголки губ он взял в руки телефон из кармана чёрной куртки и ответил другу. Прозвучало короткое «ко мне». После сытного, дорогого ужина за чужой счёт, он вызвал такси. Чуя. Рыжая бестия. У Дазая такое сильное, ненормальное желание его узнать, проникнуть внутрь его сознания. Оно взято просто неоткуда, в один момент. Несколько дней назад он увидел его первый раз в жизни. Что это? Такая сильная влюблённость? Или же что-то другое? Чуя кажется таким родным, особенно его руки. Такие знакомые, будто бы он уже трогал похожие, может быть у мамы были такие? Чуя живёт в общежитии какого-то университета. Если надо будет, то Дазай переведётся к нему. Он гений, это будет просто. Но вот отец… Нет. Плевать на отца. Дазай сможет ему противостоять. Но ведь такое невозможно. Никогда не мог и не сможет. Победить его нереально. Его методы воспитания глубоко засели в голове. Даже небольшие воспоминания о детстве отдают жжением на запястьях и болью в местах, где синяки уже прошли. Он должен справиться один. Нельзя никого впутывать ни брата, ни сестру. Отец его точно убьёт, когда узнает об его ориентации. Прикончит на месте. Ведь это позор для его честного, белого имени. В роду Достоевского все были знатными, почётными и добрыми людьми, как он сам говорил, но в семье не без урода. Тогда почему и Дазаю нельзя стать этим уродом? Не встреть мама этого человека, всё было бы куда лучше. Она была бы рядом и всегда его поддерживала во всём, даже будь он геем, убийцей, наркоманом, алкоголиком. Эта женщина любила бы его и не смотрела бы с отвращением и свысока. Но, увы, она далеко. И больше не сможет потрепать его по голове как прежде. Дазай сам не понял, как машина так быстро остановилась. Он со скоростью света выбежал и позвонил в домофон. — Лифт, будь ты проклят! Ну, что-же, на восьмой этаж придётся подниматься пешком из-за поломки. Дазай точно скоро так похудеет. Да чтоб этого Рампо и его квартиру. Только подойдя к этажу он услышал щелчок открывания двери. — Ты знал, что пугаешь меня? — Дазай не спеша стал заходить в квартиру. Рампо иногда казался ему настоящим ясновидящим. — Знал. И не только это, — он подмигнул и прошёл дальше в кухню захватить бакалы. — Чёрный чай. Проходи в мою комнату. — Да, я бы выпил. — Ты только его и пьёшь, ну, кроме спиртых напитков. Квартира у Рампо была ему подстать. Хаос и свалка воплоти. Вот почему пульт от телевизора лежит на плите?! Он ещё и умудряется тут жить и работать. Пока Дазай расматривал комнату, Рампо жевал шоколад. — Просто молчи и слушай меня. Кивни, — после ответной реакции он продилжил. — Накахара Чуя, ему 18. Отец Мори Огай — хирург, ему 42. О матери ничего не нашёл. Чуя первокурсник медицинского университета Йокогамы. Поступил на бюджет. Идёт на красный диплом. Живёт в общежитии. Иногда приходит к своему парню — Шибусава Тацухико, мрачный тип. Встречается с ним год. Не имеет хронических заболеваний. Это всё. — Ого, Рампо, ты узнал это так быстро. А если я попрошу, взломаешь сайт колледжа? Значит, он на год младше и учится в моём институте, — он с улыбкой дослушл его рассказ. — Спасибо тебе, ты самый лучший друг! Причём единственный. — Это было проще простого. Ты мне льстишь, — очередная булочка стала надкушеной. — Дай я тебя обниму! — он потянулся к ошарашеному Рампо. — Всё как-то быстро произошло. — Я ценю своё время. — Может быть в приставки порубимся? Как в старые добрые времена? — Но мы уже не дети. Время так быстро пролетело. У тебя появился человек, которого ты любишь. Наконец-то Дазая Осаму нет ни в каких бандах. А у меня работа. — Кто? Что? Нет! Я не люблю Чую. Он просто интересный человек. Такой яркий и вспыльчивый, настоящий пожар.Я хочу разжечь его ещё больше, — его взгляд устремился к потолку. — Жажду сгореть в нём. Только и всего. — Как скажешь, это только твоё дело, — он подошёл сзади к шатену и начал его толкать. — А сейчас иди. Тебе пора домой, в институт, а потом к Чуе. — Рампо, ещё раз спасибо тебе, — он пристально посмотрел на него. — Кстати, домой — это не в ближайший бар. — Ничего не могу обещать! — он окончательно скрылся с поля зрения, шагая по ступенькам. Дазаю предстоит многое сделать. Судьба осталась благосклонна и решила, что поможет её верному рабу. Завтра утром нужно будет подать документы на заселение в общежитие. Желательно, конечно, заплатить круглую сумму, чтобы его поселили с рыжим, потому-что других причит там жить у него нет. *** — Шибусава, я ещё раз говорю, что второй раз в жизни вижу того пацана! Какая измена?! — Ты кувыркался с ним, пока я работал. Не отрицай это. Просто признайся в измене и я забуду об этом раз и навсегда. Прямо как ты забываешь, что у тебя есть парень. Прямо здесь! — он указал пальцем на себя. — Который может может трахать тебя, столько, сколько ты выдержишь. — Ещё раз тебе повторяю, что я его не знаю. — Тогда какого хуя ты был у него в квартире?! — Шибусава сорвался на крик. — Ты ещё такой довольный был. Я же думал, ты в общежитие пойдёшь, а не к нему. Каждый день с ним проводишь. Ах, может быть пригласить его к нам на тройничёк? А что? Ты ведь любишь всякие извращения, больной ублюдок. Резкий удар по лицу смог его заткнуть. Потирая щеку он смотрел на красного Чую. Его оскал приводил в ужас. — Всё кончено. Даже если ты будешь лизать мою обувь, я не вернусь к тебе. Я достаточно терпел твои психи. Думаю, что можно теперь подумать о себе. Кто из нас больной ублюдок, так это определённо ты. Я уже молчу, о том что ты кряхтишь как старик во время оргазма. А ещё у тебя не член, а стручок, старый извращенец, — мельком взглянув на бывшего парня, он развернулся и быстро зашагал к выходу. — Чуя. Чуя, постой! Это просто шутка! Я вспылил. Прости, это была ошибка. Я так не считаю, ты очень нравишься мне, — его прервал хлопок двери. — Босс меня теперь точно убьёт. Раздался нервный смешок. Первый в этом году снег хлопьями падает на землю. Парень поднимает голову, чтобы поймать его языком. Боль пронзает горло от резкого вздоха. Он шагает по пустым ночным улицам Йокогамы. Фонари плавно освещают его дорогу в общежитие. Чуя больше не будет прятать свои чувства и скрывать эмоции. Если так посмотреть, то в его растовании одни плюсы. Не нужно будет тратить деньги на поездку к бявшему парню, больше он не увидит этого приставучего Дазая. Чуе нельзя сближаться с людьми. Пример на Шибусаве это хорошо показал. Вообще, всю жизнь он приносил лишь боль либо себе, либо тем, кого любит. Помнится, был в его жизни один очень дорогой ему человек. Они дружили с детства, а потом начали встречаться. Счачтью не было предела. Первая любовь Чуи была незабываемой. Честно сказать, он и сейчас любит того человека. Иногда даже мельком, но видит его. Его любимый не имеет к нему никаких чувств. Ведь из-за Чуи, из-за их запрещённой всеми нормамии и людьми любви он сильно пострадал, как морально, так и физически. Если бы можно было бы провернуть время вспять, то Чуя не то что бы планировал с ним отдельно жить, он бы даже не заговорил с ним. Чуя собственными руками убил эту любовь. Он разорвал, затоптал и похоронил её. Поэтому, Дазай — плохой вариант. Чуя должен остаться один. Его шипы не должны никого ранить. Сейчас он пойдёт в свою комнату к Тачихаре, плюхнется с разбегу в кровать и заснёт на часов так двенадцать, ведь сегодня вечер субботы! Незаметно проскочив мимо всех, Чуя прикоснулся к ручке двери и сделал глубокий вздор. «Лишь бы не разбудить его. Прошу, спи крепко» Дверь мерзко заскрипела, когда её чуть приоткрыли. Тачихары нет…он не говорил, что уезжает к родителям. Может что-то случилось? Стоп. Почему здесь Какие-то чужие вещи? Нет. Быть не может. Пацан доигрался и его отчислили! Теперь будет не с кем поговорить. Но, за что так с ним? Он вроде бы в последние дни ничего не делал незаконного. И почему он не звонил по такому поводу? Может быть это произошло недавно. Нужно будет позвонить ему завтра. Интересно будет посмотреть на нового соседа. Сидя на краю кровати, Чуя болтал ногамии и смотрел на свои стопы. Что-то скатилось по щеке, по другой. За день произошло слишком много. Идиотские эмоции. Как ни старайся, как не злись, слёзы не утихали, а стали капать ещё чаще. Жизнь Чуи — сплошная мелодрама. Всхлипы вмиг исчезли, после скрипа двери. Он не поднимал голову. Какой же стыд. Сосед подумает, что тот плакса. Кто-то преодолел метры комнаты и оказался прямо перед Чуей. Чьи-то ладони мягко легли на плечи, затем прижали его лицо к груди. И начали поглаживать волосы. Слёзы начали капать ещё интенсивнее. Он пытался оттолкнуть незнакомца. Но руки перехватили. Чуя опомниться не успел, как чужие губы накрыли его. Через мгновение перед ним открылись карие глаза Дазая, пожирающие его нутро. Сейчас Чуя не хотел отстраняться. Он хотел и дальше трогать мягкие волосы шатена, чувствовать неописуемый жар во всём теле, тяжёлое дыхание, как его язык чуть прикасается к чужим губам. Весь этот рай прерывается в один миг, когда Дазай отстраняется от него, прикрывает рот рукой и смущённо смотрит прямо в глаза Чуи. — Прости, прости, прости меня пожалуйста! Когда я увидел тебя плачущего, внутри что-то ёкнуло. Я никогда бы не поцеловал незнакомца. — Ничего, спасибо. Я успокоился благодаоя тебе, — он еле слышно засмеялся. — Иногда так можно делать. Только иногда, когда мне плохо. Только сегодня мне плевать на это. — Чуя, что-то случились? Ты был весь бледный. — Конечно, случилось! Моего друга отчислили и подселили какогото фрика-извращенца. — Ты о Тачихаре? Его просто переселили. — Что? Но почему? И какого хрена я узнаю об этом сымым последним?! Твоих рук дело? — чуть ли не прорычал он. — Не знаю — Дазай невинно почесал затылок. — Всё ясно с тобой. — А с тобой не ясно. Чуя, ты плакал, уйдя от Шибусавы. Не думаю, что уход Тачихары заставил тебя рыдать. Шибусава что-то сделал тебе? — Дазай присел рядом с ним на кровать. — Не важно. Я не хочу об этом говорить. Сейчас я хочу спать, — он пихнул соседа по плечу. — Чуя, обещай, что поделишься переживаниями со мной. Поклянись. — Это просто смешно, — глаза устало закатились. — Клянись! — Клянусь.