Как всё это горит

      В интернете твердят: растолстела, погрузнела, опухла, увеличилась втрое. Аня и без злых комментариев знает, что всё плохо: зеркало ежедневно твердит ей о том же. Из зеркала на неё смотрит округлившееся, похожее на луну лицо с огромными щеками. И всё тело такое, под стать лицу, располневшее, словно раздувшееся. Аня разглядывает себя в зеркале с отвращением. Она позволила себе расслабиться после Олимпиады, отпустила своё тело — и вот к чему это привело. Ни тренировки, ни диета пока никак не помогают не то что вернуться — хотя бы двинуться к прежней звенящей форме. Аня не позволяет себе психануть и отказаться от еды вообще лишь потому, что умом понимает: это не поможет, только добавит проблем и сделает ситуацию ещё хуже. Она заставляет себя есть, старательно давится необходимыми, правильными рационами и тихо ненавидит собственное погрузневшее тело.       Удивительно, что в таком плачевном состоянии её до сих пор продолжают приглашать на шоу. Авербух почему-то цепляется за неё, обещает проекты — а Ане стыдно от того, как он нахваливает её перед журналистами и почему-то называет «элементами ультра-си» её с большими усилиями собранные тройные прыжки. Особенно стыдно рядом с другими ребятами, которые действительно прыгают ультра-си, но которых вовсе не хвалят в прессе. Например, рядом с Женей. Женя яркий. Его новым показательным можно поджигать трибуны — да он и поджигает. Трибуны аплодируют ему, захлёбываясь, и горят. Аня и сама немного горит. Её очаровывает Женина смелость — он легко выбирает редкую, непривычную для фигурного катания музыку, не менее легко наносит густой грим на лицо и волосы, и всё это в целом невероятно ему идёт. На питерском шоу Аня сталкивается с ним возле бортика — он выходит со льда, а она как раз идёт на общий девичий номер — и смущённо опускает глаза, не решаясь встретиться с ним взглядом. Он стройный в белом и невозможно красивый, а она — ну какая be italian? У неё юбка дурацкая, глубоко вырезанная спереди, и в этом вырезе видны не только Анины располневшие бёдра, но зачастую ещё и перед трусов можно рассмотреть во всех подробностях. Красивого, на взгляд Ани, в этом мало. И от того, что некоторым болельщикам вроде как всё же нравится, ей не легче.       Она спешит на лёд, сталкивается локтями с другими девочками, забирая реквизит для номера, и старается прогнать прочь неловкость и стыд. Вот сейчас заиграет музыка, и ей предстоит добрую минуту крутиться вокруг стула в позах, которые, как назло, только подсвечивают, как изменилось её тело, каким неповоротливым стало, и это будет так ужасно!.. Она нервно одергивает юбку, пытаясь натянуть её на ноги посильнее, хоть и знает, что это бесполезно, что юбка ультракороткая и длиннее никак не станет.       — Эй, ты что? — участливо беспокоится рядом Саша Степанова. И ободряюще касается Аниного плеча: — Перестань. Не волнуйся так. Ты же классная. Видела, какими глазами Женька на тебя посмотрел? Да он бы тебя наверняка утащил куда-нибудь и никому бы не отдавал, не будь тебе нужно отбывать номер. Выше нос!       Ох, если бы.       Аня уверена, что это всё неправда, что Саша наверняка говорит это лишь потому, что хочет успокоить Аню и не дать ей на нервах сорвать номер. Не может Аня нравиться парням в таком виде, потяжелевшей и оплывшей. Тем более, такому парню, как Женя — Женя классный. Он красивый и сильный, и очень обаятельный. И девушка ему, наверное, нужна такая же — красивая и обаятельная, и непременно нежная, чтобы оттенять его силу. Кто-нибудь, пожалуй, похожий на Алёну, но никак не на Аню. Впрочем, Саше в любом случае спасибо за попытку подбодрить. Аня скованно благодарит её, но легче совсем не становится.       Она с трудом терпит до конца номера, а после и до конца шоу, торопливо переодевается в раздевалке, спеша спрятать бёдра под наконец-то более длинной юбкой, и надеется как-нибудь половчее сбежать с фуршета, которым собираются отметить окончание тура. Не получается. Фуршет обещают небольшой, но он затягивается. Только в первом часу ночи, когда все начинают понемногу расходиться, Аня выбирается на улицу. В руках у неё сумки с вещами и одновременно она безуспешно терзает телефон, пытаясь взывать такси. В эти мгновения рядом с ней возникает Женя. Он неоднократно подходил в течение вечера, делал попытки завязать разговор — и каждый раз Аня испуганно давилась собственным сердцем, и в голове некстати всплывало Сашино он бы тебя утащил, и Аня старательно делала вид, что увлечена беседой с девочками и ничего не слышит. Она не понимает причин такого внимания — но Женя явно от неё чего-то хочет, и от понимания этого волнение затягивает внутренности в животе тугим узлом.       Впрочем, пока Женя ведёт себя сдержанно.       — Не ловится? — спрашивает он, с пониманием кивая на экран телефона, где приложение безуспешно пытается отыскать для Ани такси. И предлагает: — Подвезти тебя? Я на машине.       Первый Анин порыв — отказаться. Потом она поднимает на Женю глаза, и её охватывает жар смущения. Женя глядит доброжелательно, почти ласково, и Аня заворожённо смотрит в тёплые зелёные глаза, не умея отвести взгляда.       — Да. Да, было бы замечательно. А то я, кажется, до зимы так простою в ожидании такси, — тоненько говорит она, сама плохо понимая, что произносит. Женя улыбается ей в ответ.       — Давай сумки, — предлагает он. Аня безропотно позволяет ему нагрузить себя её сумками и не менее послушно следует за Женей по пятам к его машине. Она знает, что он теперь за рулём — ещё в самом начале августа видела пост в инсте, и долго смотрела-залипала на фото, заставить себя прекратить не могла. Ровно как и теперь не может оторвать взгляд от Жени — а он складывает Анины сумки в багажник, распахивает перед Аней переднюю дверь, пропуская её на пассажирское сиденье, и весь в целом спокойный и уверенный. Такой, что Аня сама его бы утащила — на мгновение она допускает эту возможность, эту провокационную мысль, а потом, устыдившись, утыкается взглядом в колени.       Да конечно. Зачем она ему.       Она диктует адрес, не поднимая глаз, нарочито пристально разглядывая сайт отеля в телефоне. Женя заводит мотор и говорит, выруливая с парковки: — Да не бойся ты так. Я тебя не съем и не укушу. И вообще ничего плохого тебе не сделаю. Я в принципе намереваюсь причинять тебе только добро.       Боже, ну зачем он так ласково звучит? Аня доверяет этой ласке в его голосе, несмело поднимает глаза. И наконец позволяет себе смотреть на Женю, не скрываясь. Ей нравится, как Женя спокойно и сосредоточенно ведёт машину, как его волосы до сих пор ещё выбелены после шоу и как пятнами ещё видны следы грима у него на шее и на висках — хоть последнее и звучит странновато. Пожалуй, пора признать, что ей в целом нравится Женя. Она всё-таки попалась в эту ловушку, хоть и пыталась убедить себя, что не стоит об этом думать, — попалась и теперь не знает, что с собой делать. Пока, видимо, остаётся смириться, потому что вряд ли в такой близости от Жени у неё получится взять себя в руки.       Женя обменивается с ней взглядами на светофорах. Ане от этих взглядов горячо, но она не отводит глаз и старательно находит в себе смелость улыбаться ему — может быть, всё-таки чудо. Понятно, что чудом уже была её олимпийская медаль; что, может быть лимит удачи она уже исчерпала на ближайший год вперёд — но вдруг всё-таки нет? Иногда Ане кажется, что Женя заливается краской, когда смотрит ей в глаза; гораздо чаще она думает, что это так падают отсветы от красного сигнала светофора.       Она дёргается, готовясь выходить, почти бежать, когда автомобиль замедляет ход и прижимается к тротуару, но оказывается, что её волнение напрасно и они ещё вовсе не рядом с её отелем.       — Подождёшь меня? Я буквально на три минуты, — просит Женя. Аня покладисто кивает. Она нелепо стесняется проводить Женю взглядом, а потому не успевает разобрать, ни куда он исчезает, ни откуда потом появляется. Единственное, что бросается ей в глаза — вывеска круглосуточной аптеки. Дело в этом или нет? Женя возвращается именно настолько быстро, насколько обещал, и снова трогает машину с места.       — Ты не планируешь задержаться в Питере? — спрашивает он буднично и внезапно. Аня вздрагивает от этого неожиданного вопроса.       — Нет. Не планирую. У меня самолёт завтра днём, — говорит она чуть растерянно. Женя размеренно кивает.       — Жаль. Я думал, может быть, ты захочешь посмотреть город. С радостью побыл бы твоим бесплатным экскурсоводом. У меня неплохо получается показывать гостям города центр, — заявляет он, а Ане щёки лижет жаром. Она не понимает! Это просто вежливость — или для обычной вежливости всего в совокупности уже слишком много и Женя намекает на нечто большее?       — Как-нибудь обязательно приеду и задержусь, — расплывчато обещает она. И снова видит тёплую улыбку, от которой что-то сжимается в груди.       Анин отель — чуть в стороне от центральных улиц, в небольшом, скудно освещённом дворике. Одной здесь было бы жутковато идти ночью, а с Женей немного спокойнее. Женя глушит мотор в арке дома, в нескольких шагах от входа в отель. Барабанит пальцами по рулю.       — Ну вот и приехали, — негромко говорит он. Аня кивает и надевает лёгкую куртку, ожидая, когда щёлкнет замок, разблокируя двери. Но всё никак не слышит такого звука — и уже, недоумевая, тянется к ручке двери, полагая, что всё пропустила, когда Женя наклоняется к ней. Одной рукой он перехватывает Анину руку, ладонью другой руки касается её щеки, оборачивая лицо Ани к себе, а губами накрывает её губы.       В первый миг Аня цепенеет от неожиданности; потом — несмело подаётся навстречу Жене. Внезапный поцелуй сладко кружит ей голову. Получается, всё это время, пока она стыдилась себя, Женя находил её симпатичной? Жене она казалась привлекательной? Эта мысль сладко греет, распускается изнутри горячим цветком. Аня неумело отвечает на поцелуй, медленно тает под лаской и думает, что это замечательное окончание затянувшегося вечера. Что, может быть, у них с Женей получится и что-то большее, чем мимолётный поцелуй. Её мысли будто своеобразно материализуются в тот же миг. Вжикает, расходясь, молния, и Женя стягивает куртку с Аниных плеч, спускается поцелуями на Анину шею, больше не скрытую высоким воротником куртки. Зажатая в углу между дверью и спинкой сиденья, Аня трепещет и тяжело дышит. Ей вдруг становится очень понятной та странная остановка возле аптеки: получается, Женя ещё тогда запланировал завладеть Аней? Эта мысль, наверное, должна пугать, но Ане сладко под ласкающим её настойчивым ртом и горячо от понимания: значит, её тело вовсе не так и ужасно, значит, оно всё ещё может быть привлекательным. Аня сползает ниже по спинке сиденья, понемногу оплавляясь от ласки, и позволяет себе тихий, слабый стон. Пусть всё случится — она обнимает Женю за шею, уступая, и чувствует под ладонями остатки высохшего грима на горячей коже, и эта маленькая деталь особенно обжигает: Ане не снится, это всё наяву.       Женя обхватывает её за талию, мягко, но настойчиво привлекает к себе. Аня послушно, доверчиво тянется за ним, пока, следуя за его руками, не перебирается и вовсе к Жене на колени. Ей приходится перекинуть ногу через его бёдра, чтобы устроиться удобнее; от этого движения узкая юбка на Ане высоко задирается, почти полностью открывая ноги. Несколько мгновений Аня стесняется этого — хотя казалось бы, в такой момент стесняться чего бы то ни было уже поздно, — потом Женя снова начинает горячо целовать её, и под ласками стыд стремительно тает, как льдинка в тёплой ладони. Аня наслаждается жаркими прикосновениями губ, и искренне хочет всё то, что может произойти с ней дальше. Женя ловко расстёгивает и распахивает на ней блузку, гладит и ласкает обнажённую кожу, смотрит с плохо скрываемым восхищением.       — Какая ты нежная, Анечка, — выдыхает он на самой грани слышимости. И мягко целует: обводит губами линии ключиц, согревает дыханием ложбинку между грудей. Аня убеждена, что он слышит и чувствует, как колотится сейчас её сердце — как молотом по наковальне, тяжёлое от волнения. Она забирается пальцами в мягкие волосы, до сих пор ещё белёсые от грима, бережно удерживает склонённую голову Жени у своей груди и просит, не узнавая собственного голоса: — Ещё! — Голос срывается и дрожит. Непривычная, обжигающая ласка опустошает Аню, и сложно думать о чём-то, кроме горячих губ на коже, чувствовать что-то, кроме Жениной оглушительной, открытой, будоражащей близости. Женя спускает с её плеч сперва расстёгнутую блузку, а потом и бретельки лифчика. Одежда соскальзывает на локти, уже почти не скрывая Аниного тела, а сама Аня послушно выгибается в Жениных руках, откидывается на руль, чудом не задевая клаксон, и закрывает глаза. Она словно вся раскрыта, выставлена напоказ, и, трепеща, ждёт вердикта и приговора её телу. Но вместо слов осуждения слышит: красавица, ты такая красавица, — и чувствует, как лаской по телу скользят тёплые, чуть сухие ладони, легко накрывая Анину грудь полностью и волнующе задевая соски; как прикосновения ладоней сменяются прикосновениями губ, лёгкими и очень нежными, дразнящими; как Женин рот окутывает тесным влажным жаром сперва один затвердевший сосок, потом другой, делая мучительно приятно. Аня всхлипывает под ласками, выгибается навстречу Жене, подставляясь сильнее прежнего, — и всё-таки цепляет клаксон. Резкий громкий звук заставляет её вздрогнуть и дёрнуться; она машинально пытается прикрыться и вскочить, словно застигнутая врасплох. Но Женя легко удерживает её, не позволяя струсить и сбежать.       — Не бойся, милая. Это же такая ерунда. Ничего здесь не бойся, — уверяет он жарким шёпотом и снова целует Аню, тесно привлекает к себе и обнимает, словно прикрывая её наготу собственным телом. В его руках Аня понемногу успокаивается и вновь расслабляется, снова уступая жаркому возбуждению, сама льнёт ближе и прижимается к крепкой груди, осторожно отвечая на ласку. Она не уверена, что ей делать, и в основном просто повторяет за Женей: тоже расстёгивает его рубашку, робко целует его в шею и не понимает, не выглядит ли она глупо. Но Женя запрокидывает голову и тяжело, с усилием дышит, Женя жадно сжимает Анины ягодицы, и вряд ли всё это вместе значит, что ему не нравится. И лишь когда он начинает стягивать с Ани тонкие, увлажнившиеся трусики, Аня решается признаться.       — Женя, я не знаю, что делать, — доверительно шепчет она ему на ухо, дрожа от волнения и смущения. — У меня ведь это всё впервые. Я ничего в этом не понимаю.       Женя обнимает её с такой нежностью, что волнение становится приятным и сладким, совсем перестаёт тревожить.       — Тогда давай сделаем по-другому, — негромко говорит он в ответ. И откидывает спинку сиденья, освобождая немного пространства для перемещений: — Перебирайся назад, ладно?       Аня послушно перелезает туда, куда предлагает ей Женя. Полуснятая одежда ей мешает, блузка и лифчик болтаются на локтях, а трусики сползают к коленкам. Аня садится на заднее сиденье, с трепетом смотрит, как Женя тоже перебирается к ней, и тянется к нему целоваться. Её восхитительно будоражит то, как Женя жарко сминает губами её губы в ответ, как едва ощутимо, словно мельком, касается пальцами её кожи, снимая остатки одежды. Очень быстро на Ане остаётся только юбка, задранная до пояса, ничего уже не скрывающая, а сама Аня, покрываясь взволнованными мурашками, почти рвёт с Жени рубашку, размашисто гладит его по горячим плечам.       — Люби меня, пожалуйста, — просит она, позволяет себе проговорить вслух свой затаённый страх — страх быть некрасивой, непривлекательной, нежеланной.       — Я люблю, — отзывчиво клянётся в ответ Женя. Пока Аня млеет от ласковых слов, его ладонь проскальзывает вверх по её бедру, а пальцы касаются Ани между ног, там, где тело бесстыдно истекает влагой. В первые мгновения это ощущается стыдно и неловко; потом Жене удаётся найти какую-то особенно отзывчивую точку между влажных складок. Аню вдруг обжигает ярким, ни на что не похожим удовольствием; Аня вскрикивает и тут же смущается, отводит глаза, прикрывает ладонью рот. Женя вновь целует её, нежно уговаривает не стесняться, одной рукой приобнимает за плечи, чтобы уложить Аню на спину — а пальцы другой его руки всё это время не прекращают движения. Аня скулит, хватая ртом воздух, и вся дрожит под непривычной лаской, и очень быстро ощущает себя так, словно удовольствием её разбивает на кусочки изнутри: горячие губы мажут поцелуями по шее и щекам, горячие прикосновения к чувствительной точке внизу сладко терзают, и стремительно нарастающих ощущений вдруг становится для Ани слишком много.       Потолок машины как будто покачивается над ней, пока Аня бессмысленно рассматривает его, медленно приходя в себя. Сквозь собственное загнанное дыхание ей удаётся уловить шуршание разрываемой обёртки, а потом в поле её зрения появляется лицо Жени, возбуждённое и взволнованное одновременно.       — Ты в порядке? — спрашивает он тихо и тревожно. Аня улыбается ему непослушными губами, кивает, закидывает всё ещё мягкие от неги руки ему на плечи. В животе оживает волнующий нежный спазм, когда Аня несмело думает: если ей было так хорошо от одних лишь пальцев, что же будет, когда Женя займётся с ней любовью по-настоящему? От этой мысли кровь бросается в лицо, и щёки жжёт почти невыносимо.       — Со мной всё замечательно, — шепчет в ответ Аня. И, краснея сильнее прежнего, добавляет: — Хочу тебя поцеловать. И… хочу больше.       Женя мягко разводит её колени в стороны.       — Это очень легко исполнить, — лукаво говорит он. Склоняется между Аниных разведённых бёдер, дразняще прижимается всем телом, касается губами губ — и Аня, осмелев, сама тянется ему навстречу, осторожно толкается языком навстречу его горячему языку. Голова кружится от того, как быстро поцелуй становится обжигающе, неприлично глубоким, как вытягивает дыхание. Женя льнёт к ней ещё теснее и неторопливо толкается бёдрами. Аня трепещет, чувствуя, как он пронзает её, как понемногу растягивает её собой и погружается глубже. Соединение тел ощущается непривычным, тесным — но на удивление не болезненным. Аня проводит ладонями по спине Жени, смакуя жар его крепкого тела, и ободряюще улыбается ему. Твёрдость его возбуждения внутри её тела приятно будоражит, и Аня жаждет узнать и почувствовать больше. Женя целует её прямо в улыбку — поцелуй выходит смазанным и до невыразимого нежным — и начинает двигаться.       Аня закрывает глаза и вся сосредотачивается на ритмичных толчках глубоко внутри. Она с нетерпением ждёт, когда снова сможет ощутить яркое, ни на что не похожее удовольствие — и постепенно оно приходит, как занимающийся пожар, разгорается внизу живота и огнём разбегается по телу. Аня крепче сжимает коленями бока Жени, скуляще дышит и захлёбывается нарастающим наслаждением. Её оглушает близостью тесно сплетённых тел, а Женя в эти минуты кажется ей самым важным, самым любимым, едва ли не самым родным человеком на свете. Аня выгибается под ним, постепенно плавится в его руках — а потом Женя входит особенно глубоко, и наслаждение становится слепяще острым. Аня громко стонет, не в силах больше сдерживать рвущиеся из груди звуки, упирается ладонями в дверь машины у себя за головой; её покачивает на сидении в такт рваным, ускоряющимся толчкам, а потом всю трясёт в сладкой судороге. Ненадолго Женя вжимает её в сиденье крепче прежнего, наваливается сверху разгорячённым телом — а потом нежно целует Аню в висок и отстраняется, выскальзывает из неё. Без него почти тут же становится холоднее, и Аня настойчиво тянет его обратно. Ей глубоко врезается в память эта теснота заднего сиденья, заставляющая отчаянно прижиматься друг к другу, жар Жениного тела и сокрушительная любовь, раздирающая грудь изнутри. Ане теснее льнёт к Жене, цепляется за него и боится потерять трепещущее в груди ощущение нежности — чужой и такой драгоценной нежности по отношению к ней.       — Это ведь не всё? — с надеждой спрашивает она и ловит Женин тёплый взгляд. Будет невыносимо понять, что сладкая близость оказалась коротким миражом, что Аня сама себе всё выдумала и просто позволила отыметь себя на заднем сидении автомобиля. Она цепляется за тихое люблю, прозвучавшее искренне и горячо, и отчаянно верит в Женю, в его сердце. — Я имею в виду, я ведь ещё увижу тебя? Не на шоу, а… вот так, наедине? — Она объясняет откровенно скомканно и путано. Но Женя каким-то чудом её понимает.       — Конечно, — просто отвечает он. Гладит Аню по щеке и неловко улыбается: — Вообще-то, я всё сделал неправильно. Нужно было сперва во всём тебе признаться, по-человечески предложить тебе встречаться. И только потом уже, если бы ты согласилась, как-то… ну, возможно, двигаться дальше. Но ты меня весь вечер избегала, я уж было подумал, что это красный свет, — а потом вдруг ты согласилась со мной поехать. И так смотрела!.. Вот я и заспешил, и перепутал всё. Надеюсь, я тебя не сильно обидел?       — Не обидел совсем, — мотает головой Аня. И осторожно уточняет: — Получается… я тебе нравлюсь? — У неё внутри всё обмирает от этого вопроса, и внутри тоненько дрожит противный страх услышать «нет», быть отвергнутой. Разум подсказывает, что в такой ситуации, когда они с Женей, почти раздетые, так откровенно и тесно прижимаются друг к другу, «нет» едва ли может прозвучать, но страх не знает никаких доводов. Он просто есть и никак не успокаивается, мерзко ноет внутри.       — Очень нравишься, — тепло и доверительно сообщает ей Женя. — И мне кажется, что я тебе тоже небезразличен, поэтому — может быть, ты бы согласилась встречаться со мной? Я понимаю, что это будет тяжело, когда мы вечно по разным городам, но…       Аня перебивает его поцелуем, не давая закончить фразу.       — Я согласна! Согласна! — радостно восклицает она. Ей в эти мгновения не кажется неприличным или странным, что они начали как будто не с того — какая теперь уже разница, когда самое главное и важное прозвучало? Да и кому какое дело? Главное, что у них с Женей всё в порядке. Аня теснее прижимается к Жене, долго и охотно целуется с ним. Потом всё-таки нехотя приходится разомкнуть объятия и вставать: в машине становится прохладно, и тело постепенно затекает от неудобной позы. Женя достаёт с переднего сиденья Анину одежду, находит на полу её туфли, слетевшие с ног в какой-то момент, и помогает Ане одеться. Его забота приятно согревает. В ответ Аня старательно поправляет заломившийся воротник его рубашки. Ей не хочется отпускать Женю; не хочется позволить этому тёплому вечеру — справедливости ради, всё-таки уже тёплой ночи — вот так просто растаять, стать всего лишь воспоминанием, хочется продлить приятную близость. Пока Женя достаёт из багажника Анины вещи, Аня нерешительно стоит рядом. И, наконец, собравшись с духом, прижимается к Жене всем телом.       — У меня в номере большая кровать, — говорит она. И немедленно ругает саму себя за то, как это прозвучало, и спешит исправиться: — Я имею в виду, там хватит места, если ты захочешь остаться на ночь.       Женя стоит перед ней с её спортивной сумкой в руках. И смотрит так, что у Ани сердце сжимается от волнения и нежности разом.       — Ты приглашаешь меня остаться? — прямо уточняет он. Аня краснеет, но не позволяет себе отвести взгляд.       — Да. Приглашаю, — упорно говорит она. — Сейчас ведь поздно уже, и ты устал, наверное. Зачем тебе в ночь куда-то ехать? Оставайся. Пожалуйста. Я очень хочу, чтобы ты остался.       Женя обнимает её, гладит по волосам, пытаясь сделать её растрёпанную причёску менее растрёпанной. В его немых, полных заботы движениях Аня угадывает согласие ещё до того, как оно фактически звучит, и с восторгом тянет Женю за собой в сторону отеля.       Конечно, это не заставит её лишний вес исчезнуть сам по себе, и завтра, и послезавтра Аня будет видеть в зеркале всё те же проблемы. Но теперь, пожалуй, они будут резать не так больно, когда становится ясно, что всё-таки можно быть счастливой вопреки им.